Региональная социокультурная идентичность Северного Кавказа и его политическое значение в профилактике экстремизма и терроризма. 2 страница

Для существенного снижения абсолютной бедности в России и преодоления ее крайних форм представляется необходимым принятие на государственном уровне «Национального плана (программы) борьбы с бедностью в Российской Федерации»²⁰.

Развитие национальных культур как фактор профилактики терроризма.

Социокультурное и хозяйственно-экономическое развитие Кавказа в целом обусловлено двумя наиболее значимыми факторами: ландшафтно-природными, климатическими особенностями и спецификой геополитического положения.

Кавказ реально представлял собой контактную зону различных культур и цивилизаций. Здесь веками, сменяя друг друга, либо одновременно функционировали различные верования и религии: зороастризм и буддизм, иудаизм, христианство и ислам. Являясь «миграционным перешейком», Кавказ представлял собой территорию, на которой оседало множество народов, привнося с собой колоссальное разнообразие культурно-цивилизационных традиций. Как огромная воронка, регион втягивал в себя множество различных миграционных потоков, собирая воедино «осколки» народов, гонимых великими войнами, становящимися или разрушавшимися империями и государствами. В этом почти замкнутом каменном пространстве «осколки» древних культур и цивилизаций оседали, чтобы переродиться в новый культурный конгломерат, отличающийся одновременно и эклектикой, и универсальными формами. На Кавказе встречались друг с другом народы, принадлежащие к совершенно разным ветвям индоевропейских, иберо-кавказских, тюркских, семитских и многих других языковых групп. Отдельные части Кавказского региона входили в состав территорий таких империй, как Римская, Парфянская, Византийская, Арабский халифат, Османская, Иранская и, наконец, Российская империя.

До сих пор Кавказ являет собой мост и барьер между Севером и Югом, Западом и Востоком. В научной литературе часто отмечается, что автохтонные народы региона больше потеряли, нежели выиграли от его столь важного геополитического положения. Эта территория традиционно всегда входила в международную геополитическую сеть. Лишь в период существования Советского Союза, живущего по законам закрытого общества, этот регион был лишен статуса буферного коридора, связывающего Юг с Севером, Восток с Западом. В этот период Северный Кавказ подвергся завершающей фазе социокультурной переработки со стороны российской системы, выработал адаптивные механизмы своего существования. Но после распада СССР появились условия для возвращения Кавказу этой нередко трагической роли.

Принадлежа к субцивилизациям буферного, пограничного типа, Кавказ характеризуется гетерогенностью, поликультурностью, лабильностью, открытостью, эластичностью, умением быстро усваивать чужой опыт. Такие социокультурные среды принято считать результатом многовекового симбиоза и синтеза различных культур. При наличии огромного этнокультурного и религиозного разнообразия, на Кавказе, тем не менее, довольно рано выработалось единое культурное пространство, устойчивые формы социальных связей. Выработка своего социокультурного стандарта - одна из черт Кавказа, отличающих его от других схожих буферных территорий.

Данный регион представляется особо сложным не только ввиду колоссального этнокультурного, языкового и конфессионального многообразия, но, что весьма важно, здесь и сегодня протекают этнообразовательные процессы, порождающие все новые этнические группы, идентичности, новые культурные традиции. Для успешных социокультурных преобразований Кавказ разделяли по принципу «религиозного сродства». С учетом геополитической целесообразности, религиозной (или этнокультурной) общности (Грузия, Армения), в другом случае - религиозно-культурной индифферентности местного населения (Осетия), формировались территории -форпосты, посредством которых осуществлялось социально-политическое и военное присутствие в регионе.

Территория форпоста, ее население подвергалось большей социально-политической и культурной проработке. Со стороны государства имела место определенная экономическая и политическая лояльность. Население форпостов в сравнении с другими кавказскими народами обладало большим социально-экономическим статусом. Данный принцип создавал видимость опорных территорий для российской социокультурной системы, но как показала практика, именно форпост нередко становился основным эпицентром разрушения региональной целостности и идентичности, детерминировал центробежные тенденции. Население форпостов в периоды системных кризисов также подвержено неопределенности поведения. Политическая элита наращивает потенциал неоправданных притязаний, культурных и экономических преференций, развивает параллельную националистическую идеологию. Можно сказать, что целенаправленные затраты на поддержание форпостов не оправдывают себя. Как показала современная практика, при ослаблении государственной власти (разрушение прежней системы), форпосты наращивают местный национализм (этнонационализм), который ведет не только к сецессии, но и стремится обеспечить увеличения территорий. Интрига заключается в том, что, не обладая потенциалом для сохранения своей уникальной социокультурной среды, форпосты не могут существовать без влиятельной и разносторонней поддержки и контроля со стороны более мощного государства. Взамен обусловленной лояльности они постоянно будут требовать больше привилегий.

Наиболее современным и продуктивным представляется целостный подход восприятия, освоения и интеграции Северного Кавказа в российскую социокультурную систему, не расчленяя регион на сектора. Кавказ следует воспринимать как единый субцивилизационный регион, со своими локальными особенностями, исторически сформировавшимися устойчивыми социокультурными стандартами.

К сформировавшимся на Кавказе суперустойчивым явлениям в первую очередь можно отнести особый статус рода, родовой общины, кровного родства. Этот статус продолжает оставаться весьма значимым не только в сельских местностях, где родовые связи особенно сильны, но и в городах. Здесь важно отметить, что род на Кавказе (тухум, тейп, клан), хотя и сохраняет свое значение, но за последние 20 лет подвергся серьезной трансформации. Некогда устойчивые кавказские субобщества, опирающиеся на внутренние связи между членами общества, закрепленные на уровне кровнородственных отношений, общей родовой психологии, традициях, обычном праве, сегодня претерпевают изменения, они просто разрушаются. Вместе с тем семья и род все еще остаются наиболее значимыми ценностями. При этом род, родовые кланы и родовые связи чаще всего являют на Кавказе яркие примеры олигархического порядка: политическая власть одного рода неизменно обеспечивает его экономическое усиление, и наоборот.

Вторым суперустойчивым и чрезвычайно значимым для кавказской цивилизации явлением выступает религиозная доминанта, имеющая поликонфессиональный характер. В любой практической деятельности на Кавказе важно знать и учитывать, что в регионе с древнейших времен функционировали иудаизм, зороастризм, восточно-европейское христианство и ислам. Поликонфессиональность, полиэтничность - это важнейшие культурогенные факторы на Кавказе, обеспечивающие социокультурную целостность, которая во многом базируется на нормах, выработанных веками в условиях частой смены парадигмы существования кавказских сообществ. Важно также знать, что Кавказ - одна из древнейших колыбелей христианства, в том числе и в России. Развитие и утверждение христианской веры среди народов этого региона представляет одну из малоизученных страниц. Первые семена христианства были занесены сюда еще в I-м веке благодаря апостольской деятельности святых Андрея Первозванного и Симона Кананита в причерноморских греческих колониях Кавказа. Отсюда христианство проникло и в среду заселявших Северный Кавказ адыгов (черкесов) и далее вглубь Центрального и Восточного Кавказа. По церковному преданию св. апостол Андрей в 40-м году нашей эры проповедовал христианское вероучение среди горских народов (карачай, абазгов и зикхов, мичкизов, дзурзуков (ингушей) и др.).

В период средневековья (с VI-го по XIII-й веков) Северный Кавказ вновь подвергается волнам христианизации со стороны различных центров христианской культуры, находящихся в Византии, Закавказье, Западной Европе, одновременно встречая на своем пути массированные волны быстро распространявшегося ислама. Проникновение ислама на Кавказ датируется VII-м веком, который в это время становится северным владением Арабского халифата. Уже с XI-го века на Северном Кавказе, преимущественно на юге Дагестана, развивается богословская литература на арабском языке - изучаются хадисы*, пишутся тексты комментариев к ним. Одним из важнейших памятников местной богословской литературы, созданной в жанре толкования Корана, является труд «Толкование неясностей» принадлежащий ад-Дарбанди (XI-й - XII-й века). В этот период на Северном Кавказе появляются труды по мусульманскому праву, известная суфийская рукопись «Базилик истин и сад тонкостей», создаются суфийские доктринальные сочинения и поэзия.

Богословская литература развивается в неразрывной связи с исторической литературой, в которой отражаются события той эпохи на Кавказе, деятельность выдающихся мусульманских деятелей.

Дальнейшая эволюция ислама на Северном Кавказе связана с усилением роли суфизма, который в силу своей гибкости, способностью встраиваться в этническую культуру не только был авангардным проводником ислама, но и служил религиозно-духовной основой для кавказских народов в периоды войн, сложных модернизационных процессов. С суфизмом связано появление местных исламских центров (рибатов) и начало процесса «внутренней» исламизации, т.е. стремительное продвижение ислама с равнин на предгорную и горную части Кавказа. В XIV-м - XV-м веках северокавказский суфизм суннитского толка претерпевает значительное влияние шиизма, обусловленного распадом халифата и прорывом иранских шейхов сефевидов, религиозно-политическая деятельность которых ввергла регион в продолжительную смуту. Военные экспедиции под знаменем «воителей за веру» распространялись ими в конечном итоге для утверждения шиизма и своего влияния на Северном Кавказе. Особенно влияние шиизма усиливается при шахе Аббасе I. В начале XVII-го века в результате длительного периода владычества шаха Аббаса I шиизм проник и горные районы Чечни, Ингушетии, Черкесии. Только после подписания Гюлистанского договора в 1813-м году сфера влияния Ирана, а вместе с этим и шиизма, приобретает четко локализованный характер в пределах исторического бытования.

Широкая шиитская исламизация местного населения способствовала разрушению родовых культов. Шиитская идея создания имамата, разрушая династии местных правителей, стремилась к установлению теократического правления. Идея исламского единства изменила сложившуюся веками структуру местных обществ. Самосознание северокавказских народов поднимается на совершенно новый уровень политической субкультуры, способствующей зарождению и новых форм межэтнических отношений. Но, несмотря на достаточно сильное и длительное влияние шиизма, среди народов Северного Кавказа суннизм все же сохранил свои позиции, а наряду с населением, исповедующим ислам еще в начале XV-го века, жители окрестных сел являются христианами (оставшиеся адепты албанской церкви). Тем не менее длительный период влияния Ирана и шиизма на Северном Кавказе оставили свой след. В некоторых районах все еще бытуют шиитские обычаи, популярны шиитские легенды, а также широкое распространение получили шиитские имена и некоторая иранская лексика.

В это же время Кавказ испытывает влияние со стороны Османской империи и Крымского ханства. В XVI-м веке османы предпринимают попытку исламизации западных районов Северного Кавказа, распространяют здесь влияние турецкого языка и культуры. В ответ на культурную экспансию происходит усиление местных суфийских братств. А после длительного периода духовной стагнации происходит прорыв в самых различных областях мусульманской культуры: происходит строительство мечетей, развивается новый стиль культового (монументального) арабского письма, жанр проповеднических сочинений, особое распространение получает культ святых. Суфийское толкование культа пророка Мухаммада, которое сложилось еще в IX-м веке, становится частью идеалистического мировоззрения мусульман Северного Кавказа. Процесс распространение ислама в Нагорном Дагестане, Чечне, Ингушетии, Кабарде, Черкесии окончательно завершился только к XIX-м веке в рамках обновленческого движения суфизма ал-джадидийа, а также религиозно-политического движения, как непосредственной реакции на вхождение местных обществ в состав Российской империи и резкое изменение в их традиционном укладе. Далее этот процесс из латентной фазы переходит в активную фазу, которая ознаменовалась кавказскими войнами.

Еще раз подчеркнем, что кавказский буферный регион всегда испытывал значительные воздействия разных социокультурных систем. Об этом свидетельствует многоконфессиональная история Северного Кавказа, которая приобретала свою мозаичность во многом благодаря наличию здесь, начиная со средневековья, множества не всегда сильных государственных образований. Существуя в труднейших геополитических условиях, они создавали вполне адаптивные и эффективные политические структуры. К таким государственным образованиям надо отнести царство Урарту, Хеттское государство, Колхиду, Абхазское царство, государство Серир - Аварское ханство, Кавказскую Албанию, Хазарский каганат, широкий союз аланских племен, Тарковское шамхальство, Кабарду и др. Данные государственные образования и племенные союзы способствовали сохранению, воспроизводству и развитию уникально-самобытных и устойчивых этнокультурных очагов кавказской субцивилизации.

Добродетелями народы Кавказа в рамках обычного права считали уважение к общественному положению и договору, уважение к принадлежащему женщинам праву защиты и посредничества, подчинение родителям, вежливость и тщательное соблюдение приличий, щедрость, умеренность и скромность в пище и в употреблении напитков, храбрость и предприимчивость на войне.

Современный кризис российской политической системы конца XX-го века открыл эпоху военизации кавказского буферного региона, что привело, как всегда, к частичной деградации социально-приемлемых форм разрешения конфликтов и гражданских правовых норм, к правилам жизни по «законам военного времени». Наряду с интеграционными тенденциями (соответствующими предшествующей «советской» логике регионального развития) стали заметно доминировать дезинтеграционные процессы. Приобретя новый статус (не административный, как ранее, а политико-территориальных образований), республики Кавказа впервые за последние пять столетий национальной истории выступили в роли субъектов геополитического и геоэкономического процессов, вновь переживая трагическую опосредующую роль в драме конкурирующих политических систем.

На фоне развернувшейся борьбы за перераспределение собственности, природных ресурсов, властных функций, полномочий, территориальных споров и межэтнических конфликтов обозначилась растущая дистанцированность региональных структур от норм права, проявились тенденции экономического, политического и этнокультурного обособления, замыкания на национальной истории, национально-этническом опыте и т.п. Все это не могло не привести к возрождению традиционных форм организации жизнедеятельности, социально-политической и хозяйственной активности.

С начала 1990-х годов в развитии кавказского региона наметился фактически новый этап - региональная самоорганизация и самоопределение. Это ведет к нарастанию субрегиональной и локальной специфики в регионогенезе, усиливая межрегиональные диспропорции и противоречия. Как следствие идет процесс усиления геополитической роли Кавказа как перманентной буферной зоны.

Следует вместе с тем подчеркнуть, что и региональная самоорганизация, и в целом регионогенез по своей природе не только объективны, но и универсальны, характерны для разномасштабных территориальных объектов РФ и мира в целом.

С одной стороны, обретший контуры территориальной целостности в многостадийном синтезе культур, полиэтничный, сложно структурированнный и поляризованный Кавказ выступает в этой связи реальным фактором инициирования столь значимых ныне центростремительных тенденций. С другой, являясь буферной зоной, «разводящей» сложные геополитические позиции мировых социокультурных систем, Северный Кавказ сегодня переживает глубокий внутренний социально-политический хаос. Критическая фаза (бифуркация) кризисного состояния сохраняется за счет широкого распространения насилия, правового произвола, силовых методов решения социально-политических проблем. В этой ситуации приоритет силовых методов воздействия или сугубо внутренние импульсы, связанные с переживанием кризиса идентичности, могут детерминировать неожиданные и необратимые процессы.

Специфика кавказского региона и очевидные социально-экономические и социокультурные проблемы требуют новых подходов видения данной территории как реально буферной и тем самым требующей особого рассмотрения. История свидетельствует, что практика военно-силовой активности, в отличие от социокультурной проработки, никогда не способствовала глубокому освоению и закреплению территорий как органичной части системы. Социокультурное освоение территорий, конечно, требует больших затрат, силы и времени, но окупается в будущем защищенностью границ и способностью данных территорий противостоять внешнему воздействию.

Сегодня определяющий фактор в данном регионе - не религиозно-цивилизационные противоречия, а последствия системного кризиса и затянувшегося транзитивного периода восстановления российской экономической и социальной сферы, а также политические интересы конкретных мировых игроков в данном регионе.

Это достаточно закономерные процессы, имевшие место в контексте распада империй (Австро-Венгерской, Османской), больших полиэтничных, многонациональных государств (СССР, Югославия и др.) которые сопровождались или предвосхищались национально-освободительными движениями и борьбой народов за суверенитет.

Известно, что в данных ситуациях всегда актуализируется религиозный и этнический фактор не только как компенсаторный социально-психологический феномен, но и как эффективное средство, используя который можно зажечь пламя межэтнических войн и конфликтов, к которым рано или поздно добавляется религиозный компонент. Развития современной ситуации на Кавказе требует выработки адекватных превентивных мер, позволяющих сохранить относительную стабильность в этом «буферном» регионе. Как минимум необходимо:

- выработать способность непредвзятого видения региона как целостной буферной территории, обладающей собственными социокультурными стандартами, геополитической значимостью, а значит и уязвимостью, которая отражается на «живом теле народов»;

- сосредоточиться на анализе происходящих в регионе процессов не только на уровне этнокультурном или межэтническом (локальном), когда легче всего объяснить происходящее дурным нравом горцев, но и региональном и глобальном, поскольку все три уровня жестко связаны, происходящее на одном непременно отражается на другом уровне:

- выявить историко-политическую закономерность процессов активизации кавказской буферной зоны.

- деятельность силовых структур на Северном Кавказе должна быть переосмыслена в духе универсальных общечеловеческих, гражданских приоритетов, а не пронизана всецело укоренившимися негативными стереотипами восприятия народов Северного Кавказа. Сюда должны прийти люди высокой нравственности, государственной и гражданской ответственностью.

- представители власти должны повсеместно культивировать единую российскую гражданскую идентичность с демонстрацией уважения к местным культурным традициям;

- необходимо искоренить практику лояльного отношения к одним народам и критического к другим, которая только усугубляет взаимное отчуждение народов, отчуждение от государства;

- необходимо знать и пропагандировать лучшие сюжеты из жизни местных народов, его ценности, которые больше всего отвечают лучшим человеческим качествам,;только в этом случае появится сознательный дискурс, связанный со значимостью для кавказских народов цивилизационных обретений в рамках российской государственности;

- преодолеть преступную практику хищения людей силовыми структурами, действия которых схожи с действиями бандформирований.

Проблемы профилактики религиозного экстремизма.

Эффективного противодействия экстремизму на этноконфесиолнальной почве нельзя добиться усилиями правоохранительных органов и административной системы. Необходима комплексная программа рационального, планомерного и постоянного привлечения ресурсов всего российского общества: представителей духовенства, научного сообщества, экспертов и СМИ. На сегодняшний день законодательство о противодействии экстремистской деятельности еще не в полной мере обеспечивает возможность противодействия экстремизму, в том числе религиозно мотивированному. Особенно отчетливо это проявляется в слабой эффективности применения Федерального закона «О противодействии экстремисткой деятельности». Многие материалы, признанные судами экстремистскими, беспрепятственно распространяются в Интернете. Весьма низким остается и экспертная оценка экстремисткой деятельности религиозных организаций. В качестве экспертов нередко привлекаются люди, не обладающие соответствующим образованием и поверхностно ориентирующиеся в деятельности современных религиозных объединений.

Профилактика использования религиозного фактора в экстремистской деятельности должна осуществляться постоянно, она не должна быть временной компанией. Необходимым условием эффективности предупреждения возникновения вражды, розни и ненависти на религиозной почве является компетентное знание состояния религиозной ситуации в конкретной местности. При этом речь не идет только о количестве религиозных организаций и культовых зданий. Куда важнее знать вероучение, обряды и особенно социально- этические программы религиозных объединений. Следует внимательно изучить их на предмет наличия в них явных или скрытых смыслов, формулировок, призывов, содержащих пропаганду вражды, ненависти к другим религиозным образованиям. Для более глубокого понимания состояния религиозной ситуации целесообразно обращаться за консультациями к религиоведам, обладающим не только религиоведческими познаниями, но и навыками проведения экспертной оценки различных сторон деятельности религиозных объединений. Игнорируя суждения религиоведов, государственные служащие и сотрудники правоохранительных органов нередко пользуются сведениями из Интернета, составленными дилетантами и дезориентирующими пользователей таких материалов. В то же время имеются случаи составления авторами религиоведческой экспертизы заключений, основанных на устаревших или ошибочных сведениях. Иногда в роли религиоведов- экспертов выступают школьные учителя начальных классов. Низкий уровень экспертизы прослеживается и при анализе некоторых материалов, признанных экстремистскими.

Во избежание односторонности необходимо исследовать деятельность религиозных объединений в динамике, учитывая перемены в вероучительном и обрядовом комплексе, в социальных ориентациях. Профилактические меры должны включать постоянные встречи с руководителями религиозных объединений, церковным активом и рядовыми верующими; изучение материалов, издаваемых религиозными объединениями.

Существенным компонентом профилактических вер является изучение состояния правового сознания верующих. Правосознание верующих - это далеко не отвлеченная мыслительная конструкция. Данное понятие отражает и выражает уровень зрелости верующих, их способность и готовность отстаивать свои конституционные права в самых различных обстоятельствах. Из всех функций правосознания верующих в настоящее время важнейшее значение приобретает «оценочная функция». Важно не только знать о конституционных гарантиях свободы вероисповедания, но и осознавать их ценность для свободного выражения своих взглядов, выполнения религиозным объединением своего предназначения. И здесь многое зависит от руководителей религиозных организаций, их желания и умения найти эффективные формы трансляции в сознание и убеждения верующих суждений социальных доктрин, относящихся к свободе вероисповедания, месте конкретного религиозного объединения в жизни российского общества. Приходиться признать, что способы и механизмы доведения до широкого адресата необходимых сведений о конституционных гарантиях свободы совести все еще остается слабым местом в деятельности большинства религиозных объединений. Здесь сказывается и привычка следовать утвердившейся практике, в которой свобода вероисповедания сводится к участию в богослужениях, где отсутствует обратная связь между священнослужителями и паствой. Подобная облегченная трактовка свободы вероисповедания разделяется и частью священнослужителей, ограничивающих свою миссию проведением богослужений и отправлением обрядов. Наиболее распространенной формой деформации правового сознания верующих является инфантилизм. Относясь к самому мягкому проявлению искаженного отражения правовой действительности, инфантилизм прежде всего выражается в отсутствии правовых знаний, достаточных для понимания содержания и смысла правовых норм, относящихся к свободе вероисповеданий и регулированию деятельности религиозных объединений. Правовой нигилизм может принимать форму пассивного, хотя нередко и осознаваемого, пренебрежительного отношения к правовым нормам о свободе вероисповеданий и регулированию деятельности религиозных объединений, а также демонстративно-негативного отношения к таким нормам. Подчас правовой нигилизм мотивируется политическими соображениями, утверждениями, будто при существующей политической системе в принципе не могут быть реализованы конституционные гарантии свободы вероисповедания и беспрепятственного функционирования объединений верующих. Многочисленные факты прошлого и настоящего свидетельствуют: подобные позиции разделяют лидеры и последователи мусульманских религиозных объединений, некоторых разновидностей новых религиозных образований.

Вместо глубоко продуманных и действительно содержательно противостоящих идеологии и практике экстремизма профилактических мер все еще имеет место упрощенческое понимание форм и способов профилактики экстремизма в целом и его религиозной разновидности. Так, по сообщению информационного портала «Бел.ги» , начальник УВД Белгорода Юрий Хлудеев и секретарь городского совбеза Михаил Побудилин высказали 16 ноября 2010-го года на заседании межведомственной антитеррористической комиссии свои предложения, касающиеся мер, позволяющие, по их мнению, поднять как моральный облик земляков, так и их социальную ответственность и, кроме того, послужить профилактике экстремизма. В частности, Ю. Хлудеевым было предложено создать какую-нибудь «интересную фишку», например, нагрудный знак «Житель Белгорода», что должно стимулировать, прежде всего, у молодежи моду на честность и порядочность, формировать чувство гордости за свой город, а у жителей других мест повысить интерес к Белгороду. В свою очередь, М. Побудилин связывает возможность совершения экстремистских действий с низкими моральными качествами тех, кто далек от понятий «честь», «совесть», «семья», «государство», не гордятся тем, что живут в этом городе. По мысли секретаря городского совбеза, повысить моральные качества и тем самым противодействовать экстремизму могло бы предложенное им расширение количества отличительных знаков такими, как «Чиновник Белгорода», «Студент Белгорода».

По нашему мнению, подобные инициативы в лучшем случае можно рассматривать как имитацию проведения реальных профилактических мер, направленных на предупреждение экстремизма. В худшем случае они

дискредитируют саму идею выработки конкретных и адресных мер предотвращения экстремизма, блокирования его проявлений на ранних стадиях. Никакое ношение знака «Студент Белгорода», разумеется, не может стимулировать исчезновение экстремистских взглядов в студенческой среде. Для этого необходимо кропотливое изучение настроений, преобладающих в различных группах студенчества, и на этой основе разработки системы профилактики экстремистских проявлений.

Действенным способом противодействия религиозно и этнически окрашенному экстремизму должно стать воспитание духа толерантности. Развитие толерантности, особенно у молодежи, включает культивирование духа открытости, умения конструктивно разрешать возникающие разногласия и обеспечивать продвижение от конфликтных ситуаций к примирению и преодолению непонимания и противоречий. Воспитанию духа толерантности могла бы содействовать высшая школа, давая студентам необходимые знания по истории, нравственно- этическим ценностям существующих в нашей стране конфессий. Выступая 16 ноября 2010-го года с праздничной проповедью по случаю Курбан-байрама, Председатель совета муфтиев России Р.Гайнутдин признал, что негативное отношение к исламу в России сформировано значительной частью СМИ, которые далеки от целей и задач донести до людей основные принципы ислама, развеять мнимую опасность, приписываемую исламу. Им присущи категоричные суждения об исламе при абсолютной безграмотности в данном вопросе. Р.Гайнутдин убежден, что реальную почву для экстремизма и терроризма создает культурная и религиозная безграмотность, в том числе в вопросах культурного наследия других народов и этносов. Он призвал российские СМИ уделять внимание укреплению межкультурного и межрелигиозного диалога и напомнил, что: "...более 10 % населения России, 38 народов и этносов страны, исповедуют Ислам. Важно помнить: эти народы не пришельцы из-за океана, они — коренные народы».