Кодекс Хаммурапи

«Если долг одолел человека, и он продал за серебро свою жену, своего сына и свою дочь или отдал их в кабалу, то три года они должны обслуживать дом их покупателя или их закабалителя, в четвертом году им должна быть предоставлена свобода».[10]

Долговую кабалу знает весь мир.

В порядке отступления следует заметить: не только древний, ибо и сегодня человек, не имеющий возможности в срок отдать долг (например, выплатить кредит, взятый в банке), попадает в долговую зависимость и оказывается вынужденным идти на отработки (устраиваться на дополнительную работу). В сущности, здесь нет никакого различия с долговой кабалой старого мира, ибо и в этом случае человек работает на заимодавца. Иными словами, такой вид личной зависимости существует на всем протяжении истории во всех, даже самых прогрессивных обществах. Это любопытное наблюдение позволяет сделать чрезвычайно важный вывод: долговая зависимость и собственно рабство – это две принципиально разные вещи, которые ни в коем случае нельзя смешивать друг с другом. В свою очередь, этот вывод порождает другой: долговая кабала не может служить основой классического рабовладения, которое знакомо нам по истории Древней Греции и Рима.

Разумеется, долговая кабала существует и в Древней Греции. Часто утверждается, что с реформами Солона она упраздняется. Но здесь следует внести поправку. Во-первых, становится недостойным закабалять своего соотечественника не с реформами Солона, но только с началом широкой колониальной экспансии, которая приведет в греческие метрополии огромные массы военнопленных. Эксплуатация этих контингентов сделает невозможным долговую кабалу, ибо греческая община окажется вынужденной сохранять социальное единство перед лицом огромных масс иноплеменных рабов. Во-вторых, тот факт, что долговая зависимость существует и по сей день, может говорить только о том, что с демократизацией общественной жизни в греческом полисе она становится менее распространенной и менее жестокой, но никогда не исчезает.

Те же нормы, регулирующие личную зависимость человека, мы видим и в законодательстве Древнего Рима:

Законы XII таблиц (450 г. до н.э.)

«Пусть будут [даны должнику] 30 льготных дней после признания [им] долга или после постановления [против него] судебного решения. [По истечении указанного срока] пусть [истец] наложит руку [на должника]. Пусть ведет его на судоговорение [для исполнения решения]. Если [должник] не выполнил [добровольно] судебного решения и никто не освободил его от ответственности при судоговорении, пусть [истец] ведет его к себе и наложит на него колодки или оковы весом не менее, а, если пожелает, то и более 15 фунтов. [Во время пребывания в заточении должник], если хочет, пусть кормится за свой собственный счет. Если же он не находится на своем содержании, то пусть [тот, кто держит его в заточении] выдает ему по фунту муки в день, а при желании может давать и больше».[11]

Надо думать, что уже к тому времени существовали вполне материальные институты, которые имели возможность исполнить эти статьи законов. Меж тем известно, что древнее писаное право только закрепляет нормы, до того долгое время хранившиеся обычным, то есть правом, сложившимся в результате традиционного применения. Иными словами, подобные отношения сложились задолго до появления первых кодексов.

Именно этим — постоянно развивающимся — учреждениям и предстоит быть основным регулятором социального общежития на протяжении долгих тысячелетий человеческой истории. Словом, со временем по крайней мере часть потребительского излишка должна «конвертироваться» в иные, внеэкономические, механизмы принуждения.

По вполне понятным причинам становление аппарата политической власти, не только не останавливает концентрации общественного продукта на одном из социальных полюсов, но, напротив, усиливает ее. Ведь с самого начала он формируется именно как инструмент содействия ей и лишь спустя значительное время оказывается способным обрести какое-то самостоятельное значение.