Благодарности 13 страница

– Понятно. И человек он, позвольте спросить, толстый и все такое?

– Очень толстый, сэр. Это почти и все, что о нем известно. Он толстый, он немец и он очень дорого стоит.

– Итак, венгры наняли этого полнотелого тевтона, чтобы тот перехватил «Мендакс» и поубивал всех, кто хотя бы отдаленно с ним связан. Я возвращаюсь к моему исходному вопросу. Зачем? Зачем было убивать Молтаи?

– Ну, сэр, такая у убийц работа. Убивать.

– Да, но только по приказу. А зачем приказывать этому Гольке убивать невинного скрипача?

Саймон вежливо пожал плечами; Хэмфри и леди Элен немного поерзали, распрямляясь, точно церковные прихожане, демонстрирующие сосредоточенность, с которой они внимают проповеди; сэр Дэвид Пирси зевнул; Штефан с жалким видом смотрел в окно; Дикон Листер по-прежнему перегораживал дверь. Адриан гадал, когда они наконец займутся им.

– Я спрашиваю себя, – сказал Трефузис, – почему вообще одни люди убивают других людей? Их убивают из мести, в виде возмездия, в гневе. Убивают, чтобы сохранить тайну и обеспечить молчание, убивают, чтобы удовлетворить патологическую потребность и – или – приобрести материальную выгоду. Ни одно из этих оснований не может объяснить огромную трату денег и риск, которые были сопряжены с тем, чтобы положить конец существованию безвредного венгерского скрипача. Подумайте еще и о том, как было совершено это убийство. Как жутко, публично, жестоко и некрасиво.

– Возможно, убийце не понравилось его лицо? – высказал предположение Пирси.

– О, лицо у него было вполне привлекательное. Нет, существует только один мотив, который представляется мне необходимым и достаточным. Убийство Молтаи было совершено ради меня .

– Голька принял его за вас, сэр? Но это вряд ли...

– Нет-нет, Саймон. Я имею в виду именно то, что сказал. Молтаи убили ради меня, чтобы меня испугать.

Сэр Дэвид встал, потянулся и направился к буфету.

– Кто-нибудь еще хочет вина? – поинтересовался он, ни к кому в частности не обращаясь.

– Да, пожалуйста, – ответил Адриан.

Сэр Дэвид, не обратив на него никакого внимания, налил себе бокал и возвратился на свое место.

Адриан, покраснев, приступил к изучению шнурков на своих штиблетах.

– Я уверен, – сказал Трефузис, – убийство Молтаи было задумано, чтобы показать мне, на какую безжалостную жестокость способны пойти венгры, дабы завладеть «Мендаксом». Если они готовы убить ради него, предположительно должен был сказать себе я, мне лучше немедля отдать им его. Но право же, какая дурацкая стратагема! Я, смею надеяться, не такой еще старый и немощный сумасброд, чтобы пойти на это. Если я по-настоящему испугаюсь, – тут я должен сделать паузу и заверить вас, что я и вправду испугался так прежалостно, как никогда в жизни, – то уж, наверное, естественный для меня поступок состоял бы в том, чтобы передать бумаги сэру Дэвиду и попросить его учреждение о защите. Венгры не из тех, кто пускает по твоему следу убийц только для того, чтобы отомстить. Они, слава богу, в МИ-5 пока еще не работают. И опять-таки, не такие они идиоты, чтобы вообразить, будто смогут перепугать меня настолько, что я отдам «Мендакс» им , – уж если я испугаюсь, то вручу его собственной стране. Вот тогда я, разумеется, и понял – именно это и было задумано. Предполагалось, что я, перетрусив, отдам «Мендакс» не венграм, но сэру Дэвиду Пирси. Это сэр Дэвид Пирси подрядил Гольку. Сэр Дэвид Пирси приказал убить Молтаи, чтобы страх вывел меня из игры, и тот же сэр Дэвид Пирси распорядился о точно такой же смерти Мартина Сабо, дабы ему, сэру Дэвиду, было чем подкрепить свою сказочку о распоясавшихся в Зальцбурге кровожадных венграх.

– Я сейчас вызову санитаров, – сказал сэр Дэвид. – Вы, господа, не прерывайте его, пусть говорит. И бога ради, потакайте бедному сукину сыну во всем, а не то он в буйство впадет.

Трефузис печально покивал:

– Нет, Дэвид, не думаю, что кто-нибудь станет вызывать сюда санитаров. Во всяком случае, не сейчас.

Сэр Дэвид молча обменялся взглядами со всеми присутствующими, а после расхохотался.

– Ох, ну бога ради, вы только посмотрите на себя! Не можете же вы принимать это всерьез. Бедняга бредит, и вы это знаете.

– Возможно, нам стоит спросить у самого Гольки, – предположил Трефузис.

– О-о, да, вот это мысль отличная! Давайте спросим у Гольки. Или, еще того лучше, у Флоренс Найтингейл, а то и у набоба Брандипура.

– Ну что, Голька? – произнес Трефузис. – Вы человек, совершивший два убийства. Не скажете нам – по чьему приказу?

В лице Листера ничего решительно не изменилось. Он перенес вес своего тела с правой ноги на левую, по-прежнему оставаясь безмолвным.

Адриан почувствовал жжение в животе. Десять минут назад ему трудно было представить, что он выберется из этой компании, сохранив в целости свое «я», теперь он начал сомневаться, что выйдет отсюда живым.

Саймон Хескет-Харви кашлянул и нерешительно поднял руку:

– Э-э, извините, сэр. Не хотелось бы показаться тупицей, но вы что же, предполагаете, что Листер – это Голька?

– О, тут нечего и сомневаться. Я его, видите ли, узнал.

– Ага. Но он... он не такой уж и толстый , ведь так, сэр?

– Да уж разумеется, нет. Такая приметная вещь, полнота, не правда ли? Далеко не идеальное качество, как мог бы подумать любой, для того, чтобы добиться успеха в жутком ремесле, избранном Голькой. Дело, однако, в том, что если толстому человеку сделаться худым невозможно, то худой превращается в толстого с легкостью.

Подушки , сэр, вы их имеете в виду?

– Точно. Лицо его может и не очень соответствовать тучности тела, но так ли уж редко, в конце-то концов, встречаются люди, чьи тела превосходят полнотою их лица? Я прав, мистер Листер?

Листер не ответил.

Адриан вглядывался в него, пытаясь понять, где на нем может быть спрятан пистолет. Или ножи.

– Вы абсолютно уверены, сэр? Я хочу...

– О господи боже! – взорвался сэр Дэвид, и фарфоровые с позолотой часы на стене ответили ему перезвоном. – Вы работаете на меня, Хескет-Хрен-Харви! Это я для вас «сэр», понятно? А вовсе не этот мешок из трухлявого твида. Я ваш «сэр»!

Вспышка эта даже не заставила Саймона перевести взгляд на Пирси.

– Как скажете, сэр, – бесстрастно ответил он. – Стало быть, вы полагаете, профессор, что сэр Дэвид, желая завладеть «Мендаксом», нанял Гольку?

– Да, и, как я думаю, потому что действовал он частным образом. Он хотел получить «Мендакс» для себя. В качестве довеска к той пустячной пенсии, которую мог ожидать от своих хозяев. Если бы ему удалось запугать меня настолько, что я предложил бы «Мендакс» правительству ее величества, то, не сомневаюсь, он постарался бы, чтобы Голька сорвал передачу и захватил «Мендакс», якобы лишив его нас обоих. Это, понимаете ли, должно было выглядеть победой венгров.

– Как все это глупо, Дональд, – сказал сэр Дэвид. – Как поразительно глупо. Вы же понимаете, будь ваш анализ верен, так у меня уже имелась бы половина «Мендакса» – та, которую Листер в полдень забрал у Мартина. И тогда я, естественно, постарался бы получить от вас вторую.

– Да, но у вас нет половины «Мендакса», Дэвид. В том-то все и дело. Обе они у меня. – Трефузис взглянул на два приемника, стоявших перед ним на столе.

Адриан увидел, как глаза дяди Дэвида замерли в мгновенной панике, однако тот немедля расслабился и улыбнулся, неторопливо.

– Плохо блефуете, Дональд. Оч. плохо блефуете.

– Боюсь, что нет. Видите ли, существует кое-что еще, о чем ни вы, ни Листер – или Голька, как ему больше нравится, – не ведаете. Первый закон Уолтона.

– Вот же черт! – неожиданно выпалил Хэмфри Биффен.

Все повернулись к нему.

– С тех самых пор, как ты упомянул о третьем законе, я сижу и ломаю голову, пытаясь припомнить остальные, – сказал Биффен и покачал, извиняясь, головой. – Второй и четвертый я, разумеется, помню, но что же такое первый, боже ты мой?

– Ой, ну брось, Хэмпти! – И жена игриво подпихнула его локтем. – «Что есть на человеке, все вранье». Как ты мог забыть?

– Ну конечно ! – радостно воскликнул Биффен. – Я просто старый дурак. Мне очень жаль, Дональд.

– Тут не о чем жалеть, дорогой друг. Леди Элен, разумеется, совершенно права. «Что есть на человеке, все вранье». Интересно, сэр Дэвид, вам когда-нибудь приходилось слушать маленькие беспроводные эссе, которыми я время от времени мараю волны эфира? Дома их можно услышать каждое субботнее утро по Радио-4. Кроме того, «Зарубежное вещание Би-би-си» транслирует их на весь земной шар.

– Да знаю я. И всякий, кто когда-нибудь пытался послушать крикет, тоже знает. Скука смертная.

– А, тогда вы, возможно, слышали и эссе, прозвучавшее на этой неделе. На Европу его передавали утром в три ноль-ноль и потом еще в пятнадцать ноль-ноль пополудни.

– Ну, слышал, – ответил сэр Дэвид. – Господи, скорей бы уж это к чему-нибудь нас привело.

– Оно и ведет. Возможно, вы слышали, как я упомянул о зяблике. «Зяблик» – это кодовое имя, данное мной Мартину Сабо. Иштван у нас «Московка», я – «Белоголовый орлан», Адриан – «Темный вран».

Адриан снова покраснел. Почему же «Темный врун»? Как-то даже несправедливо.

– А вы, сэр Дэвид, – продолжал Трефузис, – «Перина», не знаю почему, но вот так. Надеюсь, вас это не огорчит.

– Меня называли словами и похуже.

– О, неужели?

– Вы давайте, продолжайте, ладно?

– Очень хорошо. В этой передаче я произнес такие слова... позвольте-позвольте... примерно такое предложение... «напомнил мне, по первости, об имеющемся у меня экземпляре “Опытного рыболова” Исаака Уолтона». Да, по-моему, так. Это было инструкцией для Мартина – вспомнить о первом законе Уолтона: что есть на человеке, все вранье. Я же понимал: если вам или Гольке удастся перехватить Мартина, вы первым делом станете искать нужное вам сокровище за подкладкой его куртки. В Венгрии Сабо при последнем разговоре с внуком нарочно сказал Мартину, что «Мендакс» надлежит спрятать именно там. У вашего будапештского сотрудника имеется контакт в венгерской тайной полиции. Саймон говорит, что его зовут «Слесарем». «То, что вам нужно, будет в подкладке куртки Мартина Сабо», – несомненно сообщил Слесарь в Лондон, что Беле Сабо от него и требовалось. Вы соответственно проинструктировали Листера. «Ищите “Мендакс” за подкладкой куртки Поллукса», – сказали вы. Мартин действительно соорудил на куртке потайной карман и спрятал в нем микросхему. Ее-то Листер с благодарностью и забрал после того, как перерезал бедному юноше горло. Уверен, вам еще предстоит обнаружить, что вы убили молодого человека лишь для того, чтобы получить схему, управляющую скоростью вращения барабанной сушилки. Радиоприемник, который стоял на туалетном столике Мартина, мог дать вам улов побогаче. Вот он.

Трефузис взял со стола один из двух приемников.

– Он, понимаете ли, здесь. «Мендакс». Я знаю, как сильно вы жаждете его, Дэвид, и мне страшно жаль, что я не в состоянии вам помочь. Хэмфри и леди Элен – старые друзья Белы Сабо, как и я, – и все мы считаем, что права на эту машину принадлежат в первую очередь нам. Саймон, естественно, предан прежде всего тестю с тещей и мне, любящему крестному отцу его жены Нэнси. Решить, какого наказания вы заслуживаете, должен Штефан, наследник Белы и брат Мартина, которого вы столь безжалостно зарезали. Листеру, боюсь, мы сохранить жизнь не сможем.

Сэр Дэвид поднялся на ноги.

– Все это было до крайности поучительным, – сообщил он. – Вы очень опрятно провели операцию, Дональд. Поздравляю. А теперь должен попросить вас передать «Мендакс» мне. Мистер Листер, будьте так любезны.

Адриан смотрел, как правая рука Листера медленно сползает к левому боку и вытаскивает на свет, из-под отворота зеленовато-голубого костюма «сафари», автоматический револьвер. По крайней мере, Адриан полагал, что это автоматический револьвер. Эта штуковина безусловно была некоторой разновидностью ручного стрелкового оружия и теперь целила прямехонько в голову профессора Трефузиса. Адриан надеялся некогда, что впереди у него целая жизнь, за которую он успеет накопить кучу разных сведений, включая и основные познания относительно стрелкового оружия – достаточные, чтобы суметь, к примеру, назвать разницу между пистолетом, револьвером, автоматическим там или полуавтоматическим. Теперь же ему предстояло быть убитым из одного такого приспособления, так и не успев выяснить, что оно собой представляет.

– «Мендакс», – сказал, не проявляя никакой озабоченности, Трефузис, – разумеется, в полном вашем распоряжении, вы можете держать его при себе, можете сбыть с рук – как пожелаете, сэр Дэвид. Против пуль у меня аргументов нет. Однако я должен попросить, чтобы вы позволили мне закончить мое выступление. После этого можете убить нас всех, поскольку убить нас всех вам, конечно, придется, ибо я уверен, что, объявляя о моем намерении осведомить ваших политических хозяев насчет совершенно предосудительной роли, сыгранной вами в этом деле, я говорил от имени всех, кто присутствует в этой комнате.

– О, разумеется, я поубиваю вас всех, – пообещал сэр Дэвид. – Поубиваю, и с величайшим моим удовольствием.

– Естественно. Однако я не могу позволить вам получить «Мендакс» – даже по цене столь низкой, как шесть пуль, – не продемонстрировав предварительно его изумительные возможности. Вы же не станете приобретать кота в мешке, сэр Дэвид... да еще и заглазно. Собственно говоря, ради этого Адриан здесь и присутствует.

Сэр Дэвид сложил на груди руки и поразмыслил.

– Ну хорошо, – согласился он, – если это вас позабавит.

– Спасибо. – Трефузис склонился над столом. – Поправьте меня, Штефан, если я ошибаюсь, но, сколько я знаю, все, что мы должны сделать, это соединить два приемника таким, примерно, образом...

Адриан заставил себя оторвать глаза от оружия в руке Листера и повернуться к Трефузису. Тот уже вскрыл батарейные отделения приемников. Из одного выставился наружу плоский соединительный кабель с разъемом на конце. Трефузис воткнул его в батарейное отделение другого приемника, и разъем с негромким пластмассовым щелчком встал на место. Затем Трефузис воткнул в гнездо одного из приемников штырек наушников и вопросительно взглянул на Штефана. Молодой человек покачал головой:

– Не в этот, в другой. Точно в другой.

– Спасибо, мой мальчик. – Трефузис вытянул штырек и вставил его в гнездо другого приемника. – Двести пятьдесят метров, по-моему?

– Правильно, – сказал Штефан. – Вы услышите шум.

Трефузис, приложив наушники к уху, повертел ручку настройки первого из приемников.

– Ага! – наконец сказал он. – Адриан, будь так добр...

Адриан трясущимися руками принял наушники. Он заглянул в глаза Трефузиса, ответившего ему любящим взором.

– Это необходимо, мой дорогой, – сказал профессор. – Уверен, тебе это не причинит никакого вреда.

Едва наушники оказались на голове Адриана, он почувствовал себя намного увереннее. Голову его наполнило мягкое шипение, сквозь которое проступали звуки более ясные, резкие – акустические подобия проплывающих перед глазами ярких пятен. Все это было очень приятно, очень успокоительно: омовение мозга. Он услышал также, вполне отчетливо, и звук настоящий, внешний: за его спиной Трефузис нажал на устройстве какую-то кнопку. После этого шипение с пляшущими короткими звуками сменилось более широким, глубоким гудением. Адриан понемногу утрачивал ощущение физического контакта с миром. Он совершенно отчетливо сознавал, что сидит в кресле, однако какие части его тела соприкасаются с таковым, сказать не смог бы. Где-то в середине этого теплого, насылающего невесомость прилива звуков повис голос Трефузиса:

– Скажи мне, что ты чувствуешь, Адриан. Адриан знал, что он чувствует. Он знал все.

Внезапно в разуме его не осталось ни единой загадки, все стало открытым и ясным. Он словно бы плыл сквозь доли, складки, нейроны, синапсы, полости и соединения собственного мозга.

– Я чувствую себя хрен знает как замечательно, – объявил он. – Как в тот раз, когда накурился травки у Марка на Уиннет-стрит – это было, наверное, не один уже год назад. Я вижу силуэт члена Листера – вон он стоит – похоже этот его «сафари» очень плохо скроен – маленький такой да еще и обрезанный – а после травки я облевал у Марка всю его перину – когда у нас гостил дядя Дэвид мне было двенадцать и я помнится нашел у него под кроватью журналы – как пахли хлопья пыли под кроватью в комнате для гостей – я снова почувствовал этот запах когда мы в пятницу ночевали по дороге в Зальцбург в отеле – пришлось притвориться будто я знаю разницу между травкой и смолкой а я и не знал трогательно потому что она же очевидна на хер разве не так – не стоило мне брать долбаные деньги дяди Дэвида – господи и почему Дональд именует его «Периной» – единица измерения тепловой изоляции перины называется «тог»[160] – Дональд должен знать откуда взялось это слово – если подумать так я уже два дня не дрочил – не может же Листер убить нас всех так не бывает – в какой-нибудь аптеке на Гетрейдегассе наверняка продают вазелин – столько крови – если я все же умру то и не важно потому как я такой мудак что ничего не замечу – дядя Дэвид слушает меня и смотрит так точно я рыбка в аквариуме и Дональд я слышу что-то мне говорит так что наверное если никто не против я лучше заткнусь и послушаю его – шлем большой а член-то махонький – вы почти все время молчали Биффо да и ваша жена тоже ничего толком не сказала – проступает сквозь его тоги – и вообще что вы тут делаете – видимо Дональд когда мы сюда уезжали попросил вас последовать за ним – я задаю вам вопрос мистер Биффен а вы не отвечаете – или вернее вы отвечаете я полагаю потому что рот у вас открывается и закрывается да только я не могу вас расслышать – ужасна эта белая слюна в уголках ваших губ – представляете я вдруг отчетливо увидел как вы милуетесь с леди Элен – кто-то говорит чтобы я замолчал я все слышу – думаю теперь мне лучше встать – нет не могу наушники свалятся – я что хочу сказать травка она и выглядит как травка а смолка нет но я наверное думал что меня хотят подловить – Листер с поддетой под рубашку подушкой чтобы выглядеть толстым – интересно может Саймон при оружии и пристрелит Листера прежде чем тот выпалит в Дональда – Листер слышал что я сказал наверное он сначала убьет Саймона просто на всякий случай – тянули меня за язык – не может это быть автоматический револьвер если вдуматься как-то не так звучит – все еще говорят чтобы умолк – тридцать восьмой это должно быть автоматический тридцать восьмого калибра хотя чего у него тридцать восемь миллиметров или дюймов понятия не имею – вроде бы в школе был кто-то по имени Листер – Хьюго спился из-за меня – нет ну правда же у Листера такой махонький член наверное потому он и подался в убийцы – если Дональд все время знал что дядя Дэвид мне платит значит он никогда меня не любил а если он никогда меня не любил так и пусть Листер перестреляет нас всех и правильно – помнишь дядя Дэвид как ты заставил меня написать маме а я сказал Тони Крейг – надеюсь сначала Листер прикончит остальных чтобы я смог посмотреть – отвратительно но ведь я и сам отвратителен и остальные я полагаю тоже – я так счастлив – я вас всех и вправду люблю вы же знаете – прежде чем я умру мне просто необходимо кого-нибудь отпендюрить там на пешеходном мостике была одна девушка с совершенно изумительными титьками – у Штефана это следует сказать довольно симпатичная попка о господи Адриан он же только что лишился брата – не знаю почему но я всех вас люблю однако я рад что все мы скоро умрем и будем вместе – я и вас люблю дядя Дэвид я всегда – журнал под вашей кроватью назывался «Лолита» помните в нем было такое влагалище совсем без волос – даже представить себе не могу как пишется Голька но фамилия в общем-то выразительная – наверное возбудившись он становится большим – вероятно когда он горло кому-нибудь перерезает – большим как пулька тридцать восьмого калибра я так думаю – да он и сейчас на пулю похож – поразительное переживание – наверное я люблю Дональда – не как Хьюго или Дженни – не так чтобы захотеть лечь с ним в постель – ха можете вы себе представить что Дональд – что я ложусь с тобой в постель – нет я не это имел в виду думаю я люблю тебя совсем по-другому а ты конечно ненавидишь меня и правильно я же такой мудак – все смотрят на меня слушают как я изображаю последнюю задницу я же ничего не могу поделать хотя и душу облегчить тоже дело хорошее – и конечно это никогда не закончится потому что...

– Спасибо, Адриан. Думаю, этого достаточно. Трефузис снял с Адриана наушники, и тому

показалось, что воздух взвизгнул в его ушах, что его с огромной силой ударило током. Он резко вдохнул, точно пробивший поверхность воды ныряльщик. На плечо его легла рука Дональда, люди, сидевшие перед Адрианом, вглядывались в него, словно проникая глазами в его мозг. Раскачиваясь в кресле взад и вперед, он закрыл ладонями лицо и заплакал.

Он слышал сквозь собственные всхлипы и причитания, как в комнату возвращаются привычные звуки: музыка из двора, тиканье часов и грубый голос дяди Дэвида.

– Ну и на черта это нужно? Мальчишка всего-навсего пускал слюни да ныл, как маньяк. Чтобы довести его до этого состояния, мне не требуется никакая машина. Хватит и хорошего пинка по яйцам.

– По моим представлениям, – сказал Трефузис, – оставь мы машину подключенной к нему на более долгий срок, Адриан сообщил бы нам все, что таится в его мозгу.

– Какая отвратная мысль.

Адриан откинулся на спинку кресла, открыл глаза.

– Можно мне встать? – тонким голосом спросил он. – Боюсь, я отсидел ноги.

– Да-да, конечно. Прогуляйся немного по комнате, мой мальчик.

Избегая взглядов Штефана, Саймона и Биффенов, Адриан сошел с возвышения.

Дядя Дэвид размашисто пожал плечами, как человек, уверившийся, что его окружают одни кретины.

– Ладно, готов признать, что она работает, – сказал он. – Оставьте ее где стоит и отойдите от стола, ладно?

– Минуточку, Дэвид, – ответил Трефузис. – Сначала я должен сделать вот что...

Трефузис воздел, точно благожелательный судья, молоток и опустил его на пару приемников. По комнате разлетелись куски пластмассы. Сэр Дэвид окаменел.

– Вы покойник, Трефузис, – прошипел он. – Стреляйте, Дикон!

– Нет! Нет, нет, нет, нет, нет!

С воплем, разорвавшим ему горло, Адриан бросился на Листера, сбив того с ног. И сам, взревев, повалился на него, колотя врага головой по груди, завывая и лая ему в лицо:

– Я убью тебя! Убью! Убью!

Он чувствовал резкий очерк оружия, прижатого к его животу, давящего снизу вверх, пока рука Листера, сжимающая револьвер, старалась выпростаться из-под тела Адриана.

Сквозь поднявшиеся вокруг крики пробился голос, как показалось Адриану, Саймона Хескета-Харви:

– Оттащите его.

Чьи-то руки грубо дергали Адриана за плечи, норовя оторвать от противника. Почему они, черт подери, не разбегаются? Почему не оставят его здесь? Что толку вот так жертвовать собой ради друзей, если они просто стоят вокруг и смотрят? Он же дал им возможность спастись. Или они хотят , чтобы их убили?

Адриан врезал коленом в живот Листера, и оружие, глухо бухнув, выстрелило.

С секунду Листер и Адриан смотрели один на другого. Кто-то, быть может это был дядя Дэвид, произнес, довольно нетерпеливо:

– Ой, ну ради всего святого!

Адриан ощущал, как кровь стекает по его животу, точно извергнутое семя, и гадал, чья она – его или Листера.

– Вот дерьмо, – сказал он, когда Листер откатился в сторону. – Моя.

– Я не виноват! – закричал кто-то рядом. – Он сам...

Глаза Адриана закатились, он упал лицом вниз.

– Простите меня, – сказал он.

Впадая в беспамятство, Адриан как будто услышал голос Боба, хозяина «Бараньей лопатки»:

– Глупая вы задница, сэр. Я же все время держал его на прицеле.

Но сознание уже покидало Адриана. И голос Боба, если тот и вправду прозвучал здесь, сошел на нет, растворившись в единственном звуке, который сопровождал Адриана во тьму, – в причитаниях Трефузиса.

 

 

Глава тринадцатая

 

Лицо профессора Дональда Листера висело над Адрианом, как огромный белый надувной шар. Адриан постарался раскрыть глаза пошире и вспомнить, кем бы мог быть этот самый профессор Дональд Листер. Адриан и не знал, что такая персона существует.

Шар сместился в сторону и разделился, подобно гигантской клетке, на два.

– Ты бы поспал, мой мальчик, – сказал Трефузис.

– Поспал, – эхом откликнулся Листер.

Два новых шара, разъединившись, окончательно исчезли из поля зрения Адриана.

Несколько позже он снова открыл глаза и обнаружил взирающих на него Иштвана Молтаи и Мартина Сабо. Шеи у обоих были гладенькие, без шрамов, карие глаза круглились, полные сострадания.

– Какой он бледный, Элен. Это правильно, что он такой бледный?

– Чего же еще и ждать? – ответил голос леди Элен Биффен.

Адриан улыбнулся.

– Спасибо, что встретили меня здесь, – сказал он. – Я всегда думал, что смерть – это еще не конец. Надеюсь, мы останемся друзьями и в вечности.

Тут он с мгновенным раздражением сообразил, что, хоть и произносит слова вполне отчетливо, звучат они только у него в голове. Губы не шевелились, гортань оставалась неподвижной. Возможно, здесь существуют особые способы общения, которые ему еще предстоит освоить. Адриан мысленно задержался на этой возможности и с дремотным удовлетворением подумал о том, что теперь в его распоряжении бесконечность.

Окончательно пробудившись от грез, Адриан ощутил некоторое неудобство. Кровать показалась ему уж больно знакомой. Туалетный столик, стоявший рядом, он видел, и совсем недавно. Опершись на локоть, Адриан приподнялся, чтобы оглядеться получше, и пискнул – острая боль пронзила живот. Из соседней комнаты донесся торопливый топоток. Когда изнуренный усилием Адриан опал на спину, его посетила мысль, что он находится в том самом номере отеля «Австрийский двор», который занимал Мартин Сабо. Да и лежит в той же кровати, на которой сидел, с перерезанным горлом, Мартин.

– Адриан, тебе лучше не шевелиться, – сказал Трефузис.

– Да, – прошептал Адриан. – Прости.

И закрыл глаза, пытаясь сформулировать вопрос, однако сама суть такового ускользнула от него, и Адриан заснул.

Когда же немного погодя он снова очнулся, то обнаружил сидящего у постели Трефузиса.

– С добрым утром, Дональд. Если сейчас утро.

– Да, – сказал Трефузис, – сейчас утро.

– Выходит, я жив?

– Думаю, этот вывод мы себе позволить вправе.

– Какой нынче день?

– Среда.

– Среда. И давно я здесь?

– Не более нескольких часов.

– Всего-то? – удивился Адриан. – А пулю из меня уже вынули?

– Пулю? Никакой пули не было.

– Но в меня же стреляли.

– Да, в тебя стреляли, но никакой пули не было.

Адриан поразмыслил над этим.

– Почему же мне тогда так больно?

– Ты потерял немного крови. Думаю, какое-то время живот еще поболит. Пластырь, которым заклеили рану, будет стягивать кожу.

– Есть очень хочется.

– Руди тебе что-нибудь принесет.

– Ладно, – сказал Адриан и снова заснул.

Два дня спустя Адриан сидел в люксе «Франц-Иосиф» за роялем, продираясь сквозь бетховенский менуэт. Перед ним стояли тарелка с бутербродами и стакан пива. Посреди комнаты были сложены его чемоданы, ожидающие человека, который снесет их вниз, в вестибюль отеля. Он ощущал себя достаточно окрепшим для долгого обратного пути в «вулзли» Дональда, однако Трефузис настоял на возвращении самолетом.

Живот заживал хорошо, мелкие ранки, с которых уже сняли ватные тампоны, зарастали свежей рубцовой тканью, и теперь Адриан мог притрагиваться к длинному мягкому ожогу на животе, почти не морщась.

Он опустил крышку рояля, распрямился. Эта боль, которую можно только приветствовать, ясная и резковатая, как «пильзнер», – куда лучшая, чем давящая, свинцовая тяжесть чувства вины, которую он ощущал столько времени, сколько себя помнил.

В дверь с силой постучали, вошел Саймон Хескет-Харви, а за ним – лучезарно улыбающийся Листер.

– Gru? Gott, – сказал Адриан.

– Как наш паренек?

– Паренек в порядке, спасибо, Дикон, – ответил Адриан. – Ждет не дождется возвращения домой.

– Дело хорошее, – сказал Саймон.

– Хорошее, – согласился Адриан, нащупывая в кармане пиджака бумажник с билетом.

В верхнем зале «Бараньей лопатки» был накрыт длинный стол. Найджел, бармен, под бдительным присмотром Боба, хозяина, разливал гостям суп. Во главе стола восседал Трефузис с Адрианом по левую руку от него и леди Элен Биффен по правую. Мартин и Штефан Сабо, Хэмфри Биффен, Дикон Листер, Иштван Молтаи, Саймон и Нэнси Хескет-Харви – здесь были все, переговаривавшиеся и посмеивавшиеся с истерическим дружелюбием собравшихся на рождественский прием бизнесменов. Пустовал лишь один стул в самой середине стола – с той его стороны, с которой сидела леди Элен.

– Но для чего были нужны все эти сложности? – выспрашивал у Трефузиса Адриан. – Почему ты не мог просто рассказать мне, что происходит?

– Боюсь, было необходимо, чтобы ты действовал в полном неведении обо всем этом деле. В конце концов, Дэвид Пирси платил тебе, чтобы ты шпионил за мной. Ты верил, что работаешь на его учреждение. Так это и следовало оставить. Мы понимали, что он хочет заполучить «Мендакс» для себя, – не для своей страны, но для собственного обогащения. И было лучше, чтобы ты этого не знал.