Рубинштейн С. Л. 13 страница

Над этим центральным ядром конкретных исследований Толмен возвел об­ширное методологическое строение, представляющее собой сложную амальга­му из бихевиоризма, гештальтизма, механицизма и телеологии. Оно подлежит критике. Но выше нами отмеченный и выделенный из дальнейших спекулятив­ных построений факт представляется капитальным. Психологическое исследо­вание эволюции форм поведения должно сосредоточиться именно на нем — на развитии мотивационных и познавательных компонентов поведения.

Решающая по своему значению для генезиса человеческого сознания про­блематика развития неизбежно перемещается дальше — к переходу от элемен­тарных форм индивидуально-изменчивого поведения, совершающегося по ме­тоду проб и ошибок, к более высоким формам «интеллектуального» поведения.

Интеллект

Зачатки «интеллекта» закладываются у животных в рамках инстинктивного поведения. Формы поведения, связанные с зачатками интеллектуальной дея­тельности, исходят у животных из инстинктивной мотивации, связанной с орга­ническими, биологическими потребностями. Интеллектуальное поведение всегда содержит и автоматические, стереотипные компоненты в виде частичных опера­ций, включающихся в выполнение интеллектуальных действий. Но эти после­дние существенно отличаются способностью соотнести различные частные опе­рации со сложными действиями. С развитием интеллектуальной деятельности вариативность, пластичность поведения существенно увеличивается, приобретая как бы новое измерение. Существенно изменяется соотношение между последо­вательными — предыдущими и последующими — актами поведения и вместе с тем и соотношение акта поведения и ситуации, в которой он совершается. В пове­дении, основанном на навыках, на выработавшихся в процессе индивидуального развития функциональных стереотипах, последующий акт поведения повторяет предыдущий. Если в инстинктивных реакциях поведение было сковано видо­вым прошлым, то в навыках оно связано индивидуальным прошлым. Реагируя на настоящую ситуацию стереотипной реакцией — навыком, индивид реагирует на нее как на прошлую, адекватно относясь к ней, лишь поскольку она является повторением прошлой. Отсюда неизбежные противоречия между поведением и объективными условиями ситуации, в которой оно совершается. По мере того как развивается интеллектуальная деятельность, это противоречие разреша­ется. С развитием интеллектуальной деятельности каждый акт поведения при­обретает значительную вариативность. В результате возникают внутренние предпосылки для более адекватного регулирования поведения в соответствии с новыми, изменяющимися условиями внешней объективной ситуации. «Разум­ное» поведение, основанное на интеллектуальной деятельности, определяется, та­ким образом, специфическим отношением, с одной стороны, к объективным усло­виям, к ситуации, в которой оно осуществляется, с другой — к истории развития индивида, его осуществляющего: оно должно быть адекватно ситуации, целесо­образно используя соотношения между предметами для опосредованного на них воздействия; притом это целесообразное поведение должно быть новым для данного индивида актом и достигаться не вслепую, а в результате познаватель­ного выделения объективных условий, существенных для действия.

«Разумное» поведение, связанное с развитием интеллекта, обычно противо­полагается инстинкту с его слепотой и навыку с его автоматизмом как их пря­мая противоположность. Вместе с тем элементы разумности, интеллекта име­ются, как мы видели, внутри инстинкта и навыка, и вся история развития и инстинктов, и навыков, особенно на высших ступенях, неразрывно сплетается с развитием интеллекта, на каждой ступени в новых формах обнаруживая и противоречия, и единство, взаимосвязь, взаимопереходы друг в друга.

«Разумным» действием в очень широком смысле слова можно назвать вся­кое действие, которое находится в соответствии с объективными, существенны­ми для данной задачи условиями. «Разумным» в этом смысле оказывается инстинктивное, по-видимому, действие вороны в вышеприведенном примере в силу большой адекватности ситуации — в отличие от слепого, неразумного инстинктивного действия гагарки, которая, после того как яйцо было сдвинуто, садится на то место, где было яйцо, и греет камень. «Разумным» в этом смысле представляется поведение собаки, когда при любом расположении клетки она производит движения, необходимые для того, чтобы ее открыть, ударяя по ры­чагу, — в отличие от слепого, неразумного ее поведения, которое она обнару­жила, когда при повороте клетки и передвижке рычага ударяла по тому месту, где он первоначально находился.

Таким образом, «разумность»- поведения зависит прежде всего от характера восприятия.

Способность дифференцировать предметы в ситуации и реагировать на их соотношения — прежде всего, по-видимому, на пространственные соотношения предметов в зрительном поле — является первичной предпосылкой интеллек­та в широком, неспецифическом смысле слова. Ядро же собственно интеллекта составляет способность выделить в ситуации ее существенные для действия свойства в их связях и отношениях и привести свое поведение в соответствие с ними. Существенные же связи основаны на реальных зависимостях, а не на случайных совпадениях, на условно-временных связях. Выделить существен­ные для действия реальные зависимости от случайных условно-временных связей можно, только изменяя ситуацию, т. е. воздействуя на нее. Развитие интеллекта поэтому существенно обусловлено развитием двигательного аппарата, как периферического, так и центрального, — способностью к манипулированию и про­извольному движению. Существеннейшей биологической предпосылкой развития интеллекта является развитие руки и зрения, способности производить действия, изменяющие ситуацию под контролем зрения, и таким образом наблюдать резуль­таты собственного воздействия на окружающий мир: образ действия в не мень­шей мере определяет образ познания, чем образ познания — образ действия.

В силу этой зависимости развития интеллекта от развития руки и зрения, от способности активно воздействовать на окружающее и наблюдать результаты этого воздействия биологические предпосылки интеллекта зарождаются у обе­зьян, у которых впервые развивается манипулирование под контролем высоко­развитого зрения. Интеллект в специфическом смысле слова развивается у че­ловека в ходе исторического развития на основе труда; изменяя в своей обще­ственно-трудовой деятельности действительность, человек познает ее и, познавая, изменяет. Интеллект человека, служащий для познания действительности и ру­ководства действием, формируется в процессе воздействия на действительность.

При этом интеллектуальная деятельность характеризуется не только своеоб­разными механизмами, но и специфической мотивацией. Она выступает в виде любопытства, любознательности, специфической познавательной формы интере­са к окружающему. Было бы неправильно приписывать этот интерес какому-то специфическому исследовательскому импульсу, будто бы заложенному в приро­де обезьяны или человека. В действительности этот интерес, любознательность, любопытство являются потребностью, которая возникает в процессе деятельно­сти, расчленяющей и изменяющей окружающие предметы. Интерес, сначала про­являющийся в стремлении манипулировать вещами, именно этим манипулиро­ванием или, точнее, теми изменениями, которые оно производит в вещах, вероят­но, первично главным образом и порождается. Исследовательский импульс — это прежде всего интерес к предмету, порожденный теми изменениями, которым он подвергается в результате воздействий на него: познавательный, теоретиче­ский интерес зарождается в практической деятельности.

Интеллект и «разумная» деятельность, с ним связанная, являются продукта­ми длительного развития. Они — исторические понятия. Возникнув в резуль­тате развития, они сами развиваются. <...>

Развитие интеллекта выражается, во-первых, в изменениях не только количе­ственных, но и качественных самого интеллекта. Изменяется как содержание, так и форма интеллектуальной деятельности: в смысле содержания интеллекту­альные операции проникают во все более глубокие слои сущего, по мере того как развиваются формы действенного проникновения в окружающее и измене­ния действительности. Анализ и синтез зарождаются в действии и сначала про­изводятся как практические анализ и синтез. В дальнейшем у человека интел­лектуальные операции становятся не только практическими — вплетенными непосредственно в структуру действия, — а также и теоретическими, все более опосредованными.

Развитие интеллекта выражается, во-вторых, в изменении и других форм по­ведения; инстинкт, приобретая все более лабильные формы, переходит во влече­ние, в котором закреплен лишь исходный импульс действия и завершающий его осуществление акт, а весь промежуточный процесс, от которого зависит, будет ли влечение удовлетворено, когда, как, при каких условиях, — переходит уже к интеллекту. Навык перестраивается не менее радикально: у человека появляют­ся навыки, которые целиком строятся на основе интеллектуальной деятельно­сти: посредством специальной тренировки или упражнения в навык превраща­ется интеллектуальная по сути операция.

Вместе с тем, в-третьих, изменяются и взаимоотношения между интеллектом, навыком и инстинктом. Сначала элементы интеллекта заключены внутри ин­стинкта и навыка, проявляясь в нестрого стереотипных, изменяющихся приме­нительно к ситуациям, формах как одного, так и другого. Навык как индивиду­ально приобретаемая форма поведения, изменяющаяся под влиянием личного опыта, особенно близок к интеллекту. То, что из перспективы высокоразвитого интеллекта представляется в виде генерализованного навыка, вариативного в способах своего осуществления, является собственно еще не расчлененным един­ством навыка и элементарных зачатков интеллекта. Недаром обучаемость жи­вотных, способность их изменять свое поведение на основе личного опыта, трак­товались обычно под рубрикой «ум» животных. Это недифференцированное единство затем раздваивается; развитие идет посредством «раздвоения едино­го» по расходящимся линиям — с одной стороны, дифференцируются высшие специфические формы интеллекта, с другой — все еще относительно рутинные навыки, более или менее косные автоматизмы. В результате единство между различными формами психики и поведения не порывается, а становится лишь более дифференцированным. Все отчетливее отличаясь друг от друга, они вмес­те с тем и взаимопроникают друг в друга. Если на ранних ступенях развития интеллект или элементы его выступают внутри инстинкта или навыка, то на высших инстинкт и навык функционируют внутри или на основе интеллекта, который осмысливает, контролирует и регулирует их.

Общие выводы

В итоге нашего анализа инстинкта, навыков и интеллекта как типов поведения мы приходим к следующим общим выводам.

Выделение инстинкта, навыка и интеллекта и их противопоставление как трех последовательных, друг над другом надстраивающихся форм, никак еще не решает проблемы эволюции форм психики и поведения. Инстинкт, навык и интеллект встречаются на разных ступенях. Каждый из этих трех типов пове­дения не остается одним и тем же. На различных ступенях развития изменяет­ся как конкретная природа характерных для него форм психики и поведения, так и взаимоотношение различных форм между собой.

Попытка построить теорию развития на противопоставлении инстинкта, на­выка и интеллекта получила особенно отчетливое выражение в известной тео­рии трех ступеней К. Бюлера.

Заслуга К. Бюлера состоит в том, что он поставил в современной психологии проблему развития психики животных как проблему принципиальную и общепсихологическую, значе­ние которой выходит далеко за пределы специальных зоопсихологических вопросов.

Излагая историю поведения животных, Бюлер стремится показать, что опи­санные им генетические ступени — инстинкт, дрессура и интеллект — не явля­ются случайными, но возникают закономерно в силу внутренней логики разви­тия, ведущей ко все большему совершенству поведения.

Теория Бюлера вызывает, однако, серьезные возражения как чисто фактиче­ского, так и теоретического характера. Главные из них состоят в следующем.

Стремясь подчеркнуть качественные особенности различных ступеней разви­тия, Бюлер противопоставляет их друг другу. В результате каждая из них полу­чает одностороннюю характеристику, в которую не укладываются реальные зоопсихологические факты. Факты показывают, наоборот, что хотя инстинкты и навыки, навыки и интеллект и представляют собой своеобразные формы поведе­ния, но что существует вместе с тем взаимопроникновение этих форм.

То понимание соотношения генетических ступеней, которое мы находим у К. Бюлера, не является оправданным и теоретически. Без учета того, как внутри предшествующей ступени развития создаются условия для появления новой, высшей ступени, как внутри старого рождаются ростки нового, невозможно по­нять необходимость перехода к более высоким ступеням развития, т. е. невоз­можно понять самый процесс развития. Поэтому неслучайно общие взгляды Бюлера на развитие носят не каузально-генетический характер, как этого требу­ет строго научное мышление, но характер телеологический, — переход к выс­шим ступеням совершается, по Бюлеру, в силу имманентно-телеологической не­обходимости: несовершенство низших ступеней делает имманентно необходи­мым переход к высшим.

Благодаря тому что Бюлер не ставит перед своим исследованием задачи вскрыть процесс подготовления переходов от одной ступени развития к другой, из его концепции вовсе выпал один из существеннейших вопросов: вопрос о развитии внутри каждой данной ступени, эволюция самого инстинкта, навыка и интеллекта. Естественно, что последнее обстоятельство еще более подчеркивает отрыв одной генетической ступени от другой.

Вторая основная причина затруднений, на которые наталкивается трехступенная теория Бюлера, состоит в том, что, пытаясь показать внутреннюю логику развития поведения животных, Бюлер вместе с тем незаконно отвлекается от тех внешних условий, в которых протекает развитие, и от тех материальных анатомо-физиологических предпосылок, на основе развития которых только и может развиваться само поведение. Из этого вытекают два следствия: во-пер­вых, процесс развития психики в животном мире, трактуемый вне каузальных связей его с его материальной основой, выпадает из общей системы современных научных представлений о ходе эволюции; сложный и многоветвистый путь био­логического развития животных превращается у Бюлера в процесс, различные ступени которого вытягиваются в одну прямую линию, разделенную на три строго ограниченных отрезка. Во-вторых, Бюлер оказывается не в состоянии раскрыть, в чем именно состоят и чем объясняются особенности описанных им форм психики у человека и как происходит переход к этим высшим человече­ским формам. Этого и невозможно показать, если отвлечься, как это делает Бю­лер, от главного: от анализа особенностей самих условий человеческого суще­ствования и определенного ими образа жизни людей — жизни, изначально основанной на общественном процессе труда.

Итак, главная задача, которую пытался разрешить Бюлер, а именно задача показать внутренюю закономерность процесса духовного развития, остается не­разрешенной. Инстинкт, дрессура и интеллект выступают в теории Бюлера лишь как три различных, последовательно налагающихся один на другой механизма, безразличных к тому содержанию, которое они реализуют, и поэтому неспособных к подлинному развитию, к подлинному «самодвижению».

Критика трехступенной теории развития Бюлера не снимает, однако, вопроса о ступенях развития и не освобождает нас от необходимости дать позитивную схему. При этом нужно учесть весь фактический материал эволюции форм пове­дения — как тот очень обширный материал, который лег в основу различения инстинкта, навыка и интеллекта, так, в частности, и материал о ранних доинстинктивных формах поведения, не учтенный в этой схеме.

В построении этой схемы мы исходим из того, что:

1) различные ступени в развитии психики определяются изменением форм существования, материальных условий и образа жизни, в свою очередь влияя на изменение последнего.

Умение животного решать те или иные задачи, по которому обыкновенно судят об уровне его интеллектуальных способностей, не является плодом его изолированно взятых психических данных. Оно существенно зависит от общих биологических особенностей данного животного и от того, насколько данная за­дача им адекватна. Например, крысы лучше, чем обезьяны, решают задачи на прохождение через лабиринт — не потому, что они вообще умнее обезьян, а пото­му, что эта задача более адекватна для тех специфических способностей, которые должны были развиться у них в связи со специфическими биологическими усло­виями их существования. По тем же причинам птицы, которые обычно прячут пищу на зиму, зарывая ее, особенно успешно решают различные задачи, требую­щие ориентировки в пространстве. Из этого вытекает, что научное изучение развития интеллектуальных способностей у животных не может замкнуться в абстрактном рассмотрении психических способностей, взятых сами по себе, а должно исходить из изучения конкретных биологических условий существования и жизнедеятельности животных. В конечном счете не формы психики определя­ют ступени развития живых существ, как это принято в идеалистической пси­хологии, а биологически у животных, исторически у человека детерминирован­ные ступени их развития определяют формы психики;

2) различные ступени не наслаиваются лишь внешне друг на друга, а связа­ны друг с другом многообразными отношениями и взаимопереходами; каждая последующая ступень является качественным новообразованием, и переход от одной ступени к другой представляет скачок в развитии.

В соответствии с этим мы намечаем — в порядке предварительной рабочей гипотезы — следующую схему:

0. Предысторические с точки зрения развития психики формы поведения — у простейших, у которых еще отсутствуют нервная система и специализирован­ные органы чувств, поведение которых регулируется физическими градиентами, тропизмами, определяясь в основном физико-химическими процессами.

Для развития психики собственная история существенно связана с развити­ем форм поведения, которые регулируются через посредство органов чувств и нервной системы. Эти формы поведения подразделяются сперва на две основ­ные большие ступени.

I. Основанные на биологических формах существования, вырабатывающиеся в процессе приспособления организма к среде, инстинктивные, т. е. несозна­тельные, формы поведения.

II. Основанные на исторических формах существования, вырабатывающие­ся в процессе общественно-трудовой практики, изменяющей среду, сознатель­ные формы поведения.

Психическое развитие животных обусловлено общими закономерностями био­логического развития организмов в условиях определенных взаимоотношений их с окружающей естественной средой.

Психическое развитие человека обусловлено общими закономерностями об­щественно-исторического развития. При этом значение биологических природ­ных закономерностей не упраздняется, а «снимается», т. е. вместе с тем и сохра­няется, но в опосредованном и преобразованном виде.*

* Положение, что биологические закономерности не упраздняются, а «снимаются», т. е. сохраня­ются в преобразованном виде, чрезвычайно существенно как принципиальная позиция С. Л. Ру­бинштейна в свете последующей дискуссии в советской психологии о соотношении биологическо­го и социального, непосредственно касавшейся природы способностей, а более глубоко — соотно­шения социального и биологического (как наследственного, генетического и в широком смысле природного). В последующем анализе этой проблемы, который был связан с изучением «Философско-экономических рукописей 1844 г.», С. Л. Рубинштейн подчеркнул диалектику природно­го и общественного в философском плане. «Первично природа детерминирует человека, а человек выступает как часть природы, как естественное или природное существо» (Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959. С. 204—205). Это в свою очередь не исключало для него обратной зависимости — природы от человека (и окружающей человека природы, и его собственной «телесной» или «чувственной», по выражению К. Маркса, природы). Более того, только понимание общественного способа развития природы человека (превращение его зритель­ного восприятия в эстетическое, превращение его движения в пластику и язык танца) дает воз­можность раскрыть совершенно новое качество, в котором выступает биологическое, становясь на уровне человека природным.

Абсолютизация социальной детерминации человека приводит к двум методологическим просче­там: к упразднению специфики биологии человека (с настоятельным требованием восстановить которую выступил позднее Б. Г. Ананьев) и почти одновременно к переносу при генерализации павловской теории на всю психологию закономерностей биологии животных (и их высшей нерв­ной деятельности) на биологию человека, что также фактически нивелировало специфику послед­ней. Рефлекторные закономерности высшей нервной деятельности животных хотя и выявлялись по принципу связи организма со средой, при переносе на человека (в виде рефлекторных основ психики вообще) специфика этого принципа (как опосредующего возможность переноса основа­ния) в них не учитывалась, а лишь дополнялась учением о второй сигнальной системе. (Примеч. сост.)

В зависимости от изменяющегося соотношения строения и функции и пове­дения в ходе биологического развития психики выделяются различные подступени, а именно:

1. Инстинктивные формы поведения в более узком, специфическом смыс­ле слова, т. е. формы поведения с такой зависимостью функции от структуры, при которой изменение поведения по отношению к жизненно важным ситуаци­ям в основном возможно лишь в результате изменения наследственной органи­зации.

2. Индивидуально-изменчивые формы поведения.

Индивидуально-изменчивые формы поведения в свою очередь подразделя­ются на: а) те, которые основываются на функциональных стереотипах, выраба­тывающихся в процессе индивидуального развития, и адаптируются к наличной ситуации, лишь поскольку она является повторением уже бывших ситуаций: индивидуально-изменчивые формы поведения типа навыков; б) связанные с развитием интеллектуальной рассудочной деятельности.

В пределах группы II, характеризующей развитие сознания, мы будем разли­чать два этапа, определяемые уровнем общественной практики: на первом — представление, идеи, сознание непосредственно еще вплетены в материальную практическую деятельность и в материальное общение людей; на втором — из практической деятельности выделяется теоретическая деятельность и в связи с этим существенно перестраиваются и изменяются все стороны психики.

В ходе развития все эти ступени не наслаиваются внешним образом друг на друга, а друг в друга переходят. В ряде случаев эти переходы уже могут быть намечены.

Так, переход от поведения, регулируемого градиентами, физико-химическими процессами, к поведению, которое регулируется через посредство органов чувств и нервной системы и включает чувствительность, т. е. примитивные формы пси­хики, опосредован возникновением нервной системы. Возникновение же нервной системы, которая служит для проведения импульсов и интеграции деятельности организма, в процессе проведения раздражения и интеграции деятельности ор­ганизма посредством градиентов (см. дальше) и совершается; интеграционные функции порождают нервную систему как орган, как механизм, осуществляющий эти функции, а нервная система в соответствии со своим строением порождает новые формы интегрирования, новые функции, в том числе и психические.

Дальнейший этап в развитии психики и поведения — возникновение более сложных инстинктивных форм поведения связан с возникновением дистантре-цепторов. Здесь снова отчетливо выступает развитие, становление, переход от одной ступени к другой — в процессе образования дистантрецепторов, выделя­ющихся из контактрецепторов в связи со снижением их порогов.

Далее, на другом полюсе отчетливо выступает конкретно-реальная диалекти­ка перехода от биологических форм психики к историческим формам сознания в процессе труда.

Различные формы поведения, характерные для каждой из этих ступеней, и признаки, их характеризующие, также не внеположны, а взаимосвязаны. Так, в инстинктивных формах поведения, противопоставляемых индивидуально-из­менчивым формам поведения, наследственность и изменчивость даны в един­стве. Это выражается, во-первых, в наследственной изменчивости самих инстин­ктов, которые в своей наследственной фиксированности являются продуктами эволюции. Это выражается, во-вторых, в том, что инстинктивные формы поведе­ния у каждого индивида опосредованы его индивидуальным развитием, фикси­руясь в течение эмбрионального периода или даже в первых действиях постэм­брионального периода (опыты Л. Верлена). Далее, в реальном поведении одного и того же и индивида, и вида обычно представлена не одна, а несколько форм поведения в единстве, в котором одна лишь преобладает. Так, даже у высших беспозвоночных, у которых наследственная стереотипность инстинктов особен­но выражена, налицо и известная индивидуальная выучка (опыты К. Фриша с пчелами).

Наконец, не только у одного и того же индивида определенного вида, но и в одном и том же акте поведения сплошь и рядом в качестве компонентов включа­ются различные формы поведения: так, когда цыпленок начинает клевать зерна и только их, — это и инстинкт, и навык в едином акте.

В развитии вышенамеченных форм поведения имеются, как мы видели, изве­стная преемственность, взаимосвязь и многообразные переходы между последующими и предшествующими, низшими и высшими ступенями. Однако это раз­витие совершается не прямолинейно и не в порядке непрерывности, а с резкими скачками, разрывами непрерывности (в порядке «раздвоения единого», разви­тия по расходящимся линиям и иногда возрастающей дивергенции). Так, наи­более фиксированные и слепые инстинктивные реакции типа цепного рефлекса на определенный, узкоспециализированный раздражитель (запах самки, опреде­ленной пищи и т. п. ), с одной стороны, и наиболее расходящиеся с ними инди­видуально-изменчивые формы поведения — с другой, являются продуктом бо­лее позднего развития, в ходе которого они все более расходились. Таким образом, в ходе развития наблюдается не только постепенное накопление каче­ственных различий внутри определенной формы, дающее на тех или иных точ­ках «скачки», качественно различные новые ступени, но и образование в ходе развития резко расходящихся (дивергентных) форм поведения. Сопоставление этих наиболее дивергентных форм, в которых до крайних пределов доведены, и односторонне выражены специфические особенности, отличающие одну форму поведения от другой, и питало те механистические теории, которые представля­ют развитие поведения как внешнее наслаивание различных форм.

В ходе развития наблюдается вместе с тем и появление аналогичных форм на разных ступенях развития. Так, аналогичное развитие инстинктивных форм поведения наблюдается у насекомых, у высших беспозвоночных и затем среди позвоночных — у птиц. Однако в первом и во втором случае это разные ин­стинкты. Еще более резкий и парадоксальный пример: ситуативно-ограничен­ные формы интеллектуального поведения наблюдаются на высших этапах груп­пы I биологически обусловленных форм поведения (у приматов) и на низших этапах группы II исторически обусловленных форм поведения (у детей в пред-дошкольном и младшем дошкольном возрасте). Это и создало почву для тех эволюционистских теорий, которые переносят одни и те же абстрактно взятые категории с одной ступени на другие, качественно отличные (как это имеет место в той же схеме К. Бюлера). Однако в действительности между этими формами поведения за некоторой в значительной мере внешней аналогичностью скрыва­ется глубокая, коренная внутренняя разнородность. Более углубленное исследо­вание явственно ее обнаруживает (см. главу о мышлении, опыты А. Н. Леонтьева и его коллег о практическом интеллекте у детей).

Приведенная схема дает классификацию — схематическую — форм поведе­ния в биологическом плане. Однако внутри эволюции форм поведения соверша­ется очень существенная и для самих форм поведения эволюция форм позна­ния. Эволюция форм психики, специфических форм познания, т. е. отражения действительности, и форм поведения образуют при этом не два параллельных ряда, а два друг в друга включенных звена или стороны единого процесса; каж­дая форма поведения, будучи в конкретном своем протекании обусловлена фор­мой познания, самим своим внутренним строением выражает определенную форму психики, познания или отражения действительности, в силу чего именно через объективный анализ развития внутреннего строения форм поведения раскрывается развитие форм познания.

Весь наш анализ как инстинктивных форм поведения, в которых преобладают наследственно закрепленные механизмы, так и форм индивидуально-изменчи­вых (навыков) показал (см. с. 105, 107, 114) — и в этом один из наиболее су­щественных его результатов, — что внутреннее строение каждой из этих форм поведения, определенный исход из ее механизмов и отношение к окружающей среде (а тем самым и биологическое ее значение) различно в зависимости от ха­рактера рецепции, т. е. отражения действительности. В качестве таких форм от­ражения, т.е. познания действительности, в ходе нашего анализа выделились: а) ощущение отдельного качества без восприятия соответствующего предмета, сенсорная дифференцировка отдельного раздражителя, который вызывает дей­ствие типа реакции — в целом фиксированный ответ на сенсорный раздражи­тель; б) предметное восприятие. Внутри этого последнего имеет место, во-пер­вых, более или менее диффузное «целостное» восприятие предмета в ситуации и, во-вторых, выделяющее его из ситуации восприятие предмета с более или ме­нее дифференцированным и генерализованным выделением отношений: интел­лект в его доступных животному зачаточных формах. В зависимости от этого различия в формах познания выступают изменения и во внутреннем — психоло­гическом — строении форм поведения, наметившиеся в нашем анализе: появля­ется отличное от реакции действие — более или менее сложный акт поведения, направленный на предмет и определяемый им. При достаточно дифференциро­ванном выделении в восприятии предмета из ситуации, т. е. условий и отношений, в которых он дан, действие, направляясь на предмет, в различных условиях осу­ществляется различными способами. В связи с выделением предмета из ситуа­ции, т. е. изменением строения восприятия, изменяется, усложняется и строение действия; тожественная общая направленность того или иного акта поведения оказывается совместимой со все большим разнообразием обходных путей, все большей вариативностью способов его осуществления при изменяющихся усло­виях. Сами же способы начинают выделяться из целостного действия и перено­ситься из одного действия в другое, фиксируясь в качестве навыков в более спе­цифическом смысле слова, отличном от установившегося в современной зоопси­хологии, в которой под навыком, по существу, разумеют лишь индивидуально-из­менчивую (и этим отличную от инстинкта) форму поведения.