Интеллект

Понятие интеллекта тесно связано с понятием научения, по­скольку сложные виды когнитивного научения тесно связаны с интеллектом. К сожалению и этот вопрос, как и многие другие в психологии, является еще недостаточно изученным. Может быть, это один из самых спорных вопросов психологии.

Есть шутливое выражение Мака Немака: «Интеллект — это то, что есть у нас, и нету у других людей». Если провести лингвоста-тистический анализ соотношений высказываний одного и того же человека о том, что кто-то — он или она — глупец/глупая (то есть отказ человеку в интеллекте), и высказываний, что дураком явля­ется он сам, выяснится, что высказываний первого вида будет гораздо больше, чем второго. И все высказывания второго вида будут носить следующий характер: «Ой, какой же я дурак, как невозможно жить порядочному человеку в мире непорядочных людей!» — это произносится в контексте не признания своей глупости, а признания своей наивности, поряцочности, доверчи­вости, это не отказ себе в интеллекте.

В последние годы самым популярным в психологии определе­нием интеллекта является следующее: интеллект — это совокуп­ность психических свойств, отражающих способность человека к адаптации, это, прежде всего, степень его адапгированности. Но как только берется за основу это определение, то сразу возникает целый ряд проблем. Специалисты, принимающие подобное ут­верждение, одновременно для изучения интеллекта используют набор тестов, в которых, прежде всего, изучается способность к творческому мышлению, то есть способность к нетривиальному решению задач. Не возникает ли здесь противоречия между тем, как определяется эта психическая функция и как она измеряется и исследуется? Здесь обозначается первая проблема. Вторая проб­лема. Не составит, вероятно, труда представить себе человека, име­ющего небольшой лексический запас, не имеющего каких-то ре­чевых дефектов, недостаточно образованного. Этот человек прак­тически незнаком даже с азами культуры, но на протяжении всей жизни он удивительно адаптирован к той социальной среде, в которой существует. Он жил по «истинам», прочитанным утром из газеты, где ему объяснялось, что сегодня хорошо, а что сегодня плохо. Он мог в понедельник чем-то возмущаться, а в четверг восхищаться этим. Он мог считать, что после трудов праведных очень неплохо пропустить рюмку, а после издания указа о борьбе с пьянством, говорить, что все беды человечества связаны с отсут­ствием сухого закона. И всегда в таких случаях поражает не столько резкая перемена взглядов, сколько исключительная искренность убеждений: «Да, дианетика — наука всех наук». Раньше наукой всех наук был марксизм. Но какая разница? Такое поведение челове­ка — адаптация? Это потрясающая адаптация! Такой человек всег­да в выигрыше, он никогда не попадает в диссонанс с социальной средой. Но соответствует ли это творческим возможностям чело­века? Творчества в этом нет и даже в бытовом понимании, потому что исполнение с одинаковым энтузиазмом любого требования окружающей социальной среды не может считаться творчеством. Это достаточно ригидные формы поведения и решение трудных проблем осуществляется одним путем — путем агрессии и упорст­ва. В одном случае — это угроза пожаловаться в какие-то выше­стоящие инстанции, а при взаимодействии с сантехником, который категорически не боится никакой инстанции, можно предложить чисто материальное вознаграждение. Это — не твор­чество, потому что творчество предполагает гибкость ума, возмож­ность выбора самых разнообразных способов решения проблемных задач, в том числе и бытового характера.

Если следовать определению, что интеллект — это способность к адаптации, то тогда необходимо сказать, что в данном примере имеет место человек с высоким уровнем интеллекта. Были прове­дены эксперименты, в которых испытуемые были поделены на группы: с высоким интеллектом и с низким интеллектом. В свою очередь, каждая из этих групп делилась на подгруппы: с низкими творческими способностями и с высокими творческими способ­ностям. Но невозможно себе представить высокий интеллект и низкие творческие способности. Ведь может тогда возникнуть си­туация, что при попытке приложить к жизни интеллект как спо­собность к адаптации (некоторые низшие животные, существую­щие миллиарды лет и пережившие динозавров, не являются са­мыми высокоинтеллектуальными живыми существами на Земле), мы приходим к абсурду. Определение интеллекта как максималь­ной способности к адаптации без дополнительных оговорок не со­ответствуют также способам измерения интеллекта.

Если говорить не только об адаптации к окружающей природ­ной или искусственной среде, а об адаптации к социальной среде, то способность к творческому мышлению может привести к определенным формам дезадаптации. Например, для людей с творчес­ким мышлением не свойствен конформизм — социальная внуша­емость, именно потому и решается проблемная задача творчески, что человек отказывается от каких-то уже найденных и привычных стереотипов мышления. Он находит решение, носящее, казалось бы, парадоксальный характер. Эту способность трудно сочетать с конформизмом.

Если же человек не конформен, то он может быть недостаточно социально адаптирован, особенно в социуме, в котором ориги­нальность мышления и нон-конформизм числятся одними из са­мых тяжелых асоциальных поступков. И здесь возникает противо­речие: если человек будет не адаптирован, если он не конформен, тогда он должен быть признан человеком с низким интеллектом. Если признать правоту иерархии человеческих потребностей, где одной из верхних ступеней являются когнитивные творческие, этические и эстетические потребности человека то, если человек этичен, но живет в аморальном обществе, которое построено на противоречии многим правилам поведения человека в других ча­стях мира, то тогда всем неадаптированным людям необходимо от­казать в праве на интеллект. Тогда интеллект — это понятие для людей, которые не способны к самоакгуализации.

Возникает проблема: не является ли понятие «интеллект» вооб­ще несколько искусственным? Не проще ли оценивать иные функ­ции ума, например, способность творчески мыслить, уметь выжи­вать в экстремальных ситуациях, не нарушая определенных эти­ческих принципов, умение быть социально нормативным, если это социальные нормы гуманистического характера и одновременно быть не конформным? За понятием интеллект стоит многовековая история бытового использования этого слова, что и делает таким трудным разделение узкопсихологического значения слова и об­щечеловеческого понятия «интеллект».

С точки зрения обычных бытовых взглядов нельзя отказать Эйнштейну в его высоком интеллекте, он смог взглянуть на мир так, как это не удавалось никому другому до него. Но одновремен­но, А. Эйнштейну не удалось адаптироваться в условиях фашист­ской Германии. Здесь сыграла роль и чисто национальная при­надлежность — он не мог вступить в нацистскую партию, но если бы он был чистым арийцем, он вряд ли стал нацистом, как не при­нял фашизма великий итальянский физик Энрико Ферми, осуще­ствивший первым в мире управляемую ядерную реакцию. Это, по узким критериям, свидетельствует о низком уровне адаптации, и, исходя из определения, о низком уровне интеллекта. Но человечество, спустя восемь лет, устраивает Нюрнбергский процесс, осуждает фашизм и наказывает за принадлежность к фашизму. Таким образом оказывается, что и у А. Эйнштейна, и у Э. Ферми на данный момент высокий уровень адаптации, что они были правы и их прогностическая способность и гуманистические внут­ренние стержни не позволяли быть адаптированными к такого рода режиму. Тогда, как оценивать адаптацию: на сегодняшний день, или предоставить это дело истории? Человечество одинаково вос­хищается и Джордано Бруно, и Галилео Галилеем, хотя один из них сгорел на костре за идею, а другой отрекся от нее. Человечество восхищается, прежде всего, их способностью к неординарному, фантастически творческому мышлению.

Поэтому, в определении интеллекта на первое место необходи­мо поставить способность к творческому мышлению, а затем уже способность к адаптации. Может быть, стоит определить интеллект как способность к творческому мышлению?

Из понятия интеллекта следует исключить запас знаний как одно из основных его свойств. Известный русский психиатр П.Б. Ганнушкин выделил форму психопатических личностей, ко­торых назвал «салонные дураки», имеющих хорошую память, не­плохой запас каких-то знаний, но неспособных творчески мыс­лить. Такой человек, как правило, хорошо адаптирован, умеет но­сить костюм, где надо умеет щелкнуть каблуками, с кем надо — вежлив, с кем надо — хам, но за свою жизнь он не произнес ни одной фразы, которую не произнес бы кто-то другой.

Но уравнивание интеллекта с творческими способностями в свою очередь влечет за собой целый ряд ограничений, поскольку не включает понятие накопленных знаний, опыта. Таким образом понятие интеллекта вновь сужается.

Видимо, на сегодняшний день можно пользоваться понятием «интеллект» с определенными оговорками. И это особенно важно в практической медицине, потому что она пользуется понятиями, связанными с понятием интеллекта: это понятие «деменции» или слабоумия, когда разговор вдет о разрушении интеллекта, о сни­жении интеллекта. Аналогично медицине и педагогика, и дефек­тология не готовы отказаться от этого понятия, потому что все они оперируют понятиями «снижение интеллекта», «недоразвитие ин­теллекта» (синоним — олигофрения).

Попытки расчленить, выделить составные части интеллекта имели одну ориентацию — не просто выделить концептуально главное звено интеллекта, но и создать набор тестов, с помощью которых изучались бы эти способности человека. Так К. Спирменом был выделен некий фактор JQ, который он рассматривал, как генеральный фактор интеллекта, проявляющийся во всех видах интеллектуальной деятельности. Однако наряду с этим приходи­лось признавать, что существуют какие-то специфические виды деятельности, в одних из которых человек более преуспевает, в других — менее. Например, он может блестяще ориентироваться в пространстве с помощью карты или компаса, и одновременно, испытывает трудности при изучении иностранного языка, где уже востребуются другие свойства ума. Эти факторы специфичности получили название фактора S. Те психологи, которые считали, что представление о едином интеллекте не отражает действительности, помимо выделения отдельных факторов пытались найти другие свойства интеллекта. Так Л, Терстоун выделял семь умственных способностей:

1) способность к счету;

2) вербальная (словесная) гибкость, способность выразить сло­вами что-либо. (Характерная отговорка студентов на экзамене, что они все понимают, но не могут выразить словами, означает либо то, что у студента действительно низкий интеллектуальный уро­вень, либо он не знает материала.);

3) вербальное восприятие речи, способность понимать устную и письменную речь, ее нюансы, ее тонкости, находить контекст внутри слова;

4) пространственная ориентация;

5) память;

6) способность к рассуждениям;

7) быстрота восприятия сходства и различия между предметами и изображениями, а также их деталями. (Одной из задач, которые часто используются в тестах на интеллект, является задача по поиску различий между двумя похожими картинками. Когда такой тест вы­полняется на время, то он становится более информативным.)

В конструкции Л. Терстоуна сразу вызывает сомнение один вопрос: насколько равны факторы? Одинакова ли доля участия каждой из семи функций, однозначны ли умение различать мелкие детали на картинках и способность к рассуждению. Последняя явно значительно шире и более информативна как функция интел­лекта. Как распределяется вес в очень похожих свойствах: воспри­нимать вербальную речь, ее контекст и способность найти адекват­ные слова для передачи своего вербального сообщения?

Автору кажется, что первое свойство — способность к адекват­ному восприятию важнее, чем выражение своих мыслей. Комич­ность ситуации из известной телепрограммы «Городок» возникает, когда милиционер с выбитыми зубами, врываясь в воровскую мали­ну, наводит автомат на человека, который ест мороженое, и орет: «Лежать!», — но зубы у него выбиты и получается: — «Лизать!» Чело­век начинает яростно лизать мороженое. Комичность этой ситуации в том, что один из действующих лиц чисто биологически не способен адекватно произносить слово «лежать», а другой интеллектуально не способен понять контекст данного высказывания. Люди вообще очень любят смеяться над глупостями, поэтому и существует отдель­ный специальный жанр — клоунада, в котором клоуны, будучи умными людьми, имитируют людскую глупость.

Следовательно, пытаясь выделить факторы интеллекта, ученые сразу натолкнулись на трудность практического анализа: как оп­ределить вес каждого из семи факторов, как выделить его значи­мость?

Дальнейшее усложнение определения интеллекта из способнос­тей человека было сделано в работах Дж. Гилфорда, выделившего 120 специфических способностей путем различных комбинаций трех основных качеств мышления: 1 — содержания мыслей или «о чем человек думает»; 2 — «как он об этом думает», операции мыш­ления; 3 — и к чему приводят эти умственные действия в резуль­тате.

Были попытки выделения уровней интеллекта, когда интеллект был разделен на два вида: абстрактный интеллект, как бы выс­ший — оперирование понятиями, словами, отражающий уровень когнитивных способностей человека, и конкретный интеллект, ориентированный на решение практических задач и на взаимоот­ношения с различными предметами.

Одна из самых трудных задач в изучении интеллекта — это изучение факторов, которые влияют на интеллект. Здесь психологи часто уходят от чистой науки и начинают обращаться к полити­ческим, социологическим и прочим концепциям. Возникает целый ряд вопросов:

1. Расовое различие интеллектов. И здесь необходимо помнить, что эксперимент в психологии можно построить так, чтобы дока­зать не то, что соответствует истине, а то, что хочется получить ис­следователю. Это будет сконструированный результат.

2. Какую роль в развитии интеллекта играет фактор социального окружения.

3. Как связаны интеллект и социальный статус человека.

4. Какую роль играет половое различие, в частности насчиты­вающий почти три столетия спор психологов: кто умнее мужчины или женщины.

Убедительно ответить на все эти вопросы трудно и даже невоз­можно. Например, если подсчитать количество женщин, которые обладали бы действительно творческим мышлением — великих уче­ных, писателей, поэтов, художников, то их количество ничтожно по сравнению с количеством творческих мужчин. Одновременно, если подсчитать количество людей, которые до середины XX века, зани­мались наукой, то количество женщин среди них значительно мень­ше и становилось понятно, что возможно творческие способности женщин ранее просто были не реализованы. Тогда, может, надо подсчитывать эту цифру по другому фактору, какие люди — мужчины или женщины — воспитывают больше гармоничных детей, гармо­нично развитых личностей, ибо воспитание детей — это не менее творческая задача, чем любая в области физики. В этом случае получится, что женщин с творческими способностями больше, чем мужчин.

Если рассмотреть факторы биологического ряда, например, пита­ние, то совершенно очевидно, что хроническое белковое недоедание влияет на развитие интеллекта, поэтому надо принять идею, что северные народы, которые питаются, в основном, мясом, являются теоретически одним из самых высокоинтеллектуальных народов. Но это утверждение приводит к идее расового неравенства.

Влияние генетического фактора на развитие интеллекта хорошо известно детским психиатрам, изучающим хромосомные недораз­вития интеллекта, и врачам—специалистам по генетическим забо­леваниям, приводящим к нарушению интеллектуального развития. Но ведь и некоторые соматические заболевания тоже ведут к интеллектуальному недоразвитию.

Нарушение питания плода и экзогенные вредности, например, постоянная алкоголизация матери во время беременности или прием каких-то токсичных лекарственных веществ, заболевания матери в период беременности также могут привести к интеллек­туальным нарушениям.

Возможности развития речи имеют жесткие хронологические границы, и если до 4—5 лет ребенок был изолирован от речевого общения с людьми, то дальнейшее развитие у него речи станет или невозможным, или затруднительным, поэтому и возрастной фак­тор в развитии интеллекта несомненно играет большую роль.