Складывание государственной идеологии. Древнерусское язычество и его особенности. Превращение православия в государственную религию Древней Руси
Функции Древнерусского государства. Складывание государственной территории и подданного населения. Формирование государственного аппарата. Вече. Князь. Боярская дума. Дружина. Ранние формы социального регулирования
Полиэтнический характер древнерусской государственности. Легенда о призвании варягов и историографические дискуссии о проблемах образования Древнерусского государства: борьба норманистов и антинорманистов
Изучение проблемы образования государства (политогенеза) у восточных славян в течение длительного времени было неотделимо от рассказа «Повести временных лет», обычно именуемогой также «легендой о призвании варяжских князей» (или «норманнской» легендой). Согласно этой летописией, в начале 60-х гг. IX в.[124] среди ряда северных славянских племен, незадолго до этого освободившихся от варяжской зависимости (выражавшейся в уплате им дани) возникли острые разногласия («встал род на род»). Разрешить этот конфликт оказалось возможно лишь с помощью обращения о посредничестве к одному из варяжских князей (конунгов) Рюрику, представителю племени, известного летописцу как «русь», который пришел «княжить и володеть» в Новгороде. Вслед за этим два его боярина Аскольд и Дир обосновались в Киеве, что означало овладение варягами основными восточнославянскими центрами. Через двадцать лет, в 882 г., новгородские и киевские земли были объединены князем Олегом.[125]. Киев стал столицей Древней Руси.
Именно этот рассказ, обнаруженный немецкими учеными, работавшими в России в XVIII в. (Г.-Ф. Миллер, Г.-З. Байер, А.-Л. Шлецер), лег в основу теории, получившей название норманизма, вызвавшейи стал отправной точкой длительногоый и ожесточенногоый спора, отзвуки которого слышны и до сего дня. По вопросу об образовании Древнерусского государства Уученые (и не только) разделились на два лагеря –– норманистов и антинорманистов – по вопросу об образовании Древнерусского государства. Первые с большой долей доверия относились к сообщению летописца (Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев и др.) о том, что Рюрик был варягом (норманном, скандинавом), а название государства произошло от наименования скандинавского племени, вторые же (среди наиболее известных – М. В. Ломоносов и др.) – резко опровергали и этническую принадлежность Рюрика (его называли и славянином, и финном, и готом и т.д.), и летописное определение происхождения названия «Русь» (выводя его из южной –– поднепровской, – славянской топонимики). Впрочем,
В настоящее времясегодня эти споры заметно утратили свою актуальность. (хотя следы их еще нередко встречаются, как правило, в околонаучной литературе). В настоящее время центр дискуссии все больше смещается с второстепенных проблем второстепенных, каковыми несомненно являются вопросы родословной Рюрика или племенного названия, к вопросам более существенным вопросам –– к действительным причинам возникновения ранних государственных образований.
И Здесь, прежде всего, встает вопрос о реальных взаимоотношениях славян с их соседями. Эти отношения были весьма напряженными. Славяне подвергались натиску с двух сторон: с севера на них оказывали давление скандинавские племена, с юга же им приходилось противостоять нападениям степных кочевников. Но если последние были для славян не просто враждебны, а еще и чужды по образу жизни, то варяжская культура была им сравнительно близка и понятна. К тому же, здесь обнаруживались и общие интересы: их связывало единое стремление к совершению походов на богатые владения Византии с целью получения военной добычи. Тем самым, создавались условия для складывания между ними своеобразного альянса, который бы установил бы определенный баланс сил в этой части Европы: славяно-варяжское объединение с целью совместного натиска на Византию и противостояния кочевникам. Конечно, альянс этот было весьма условным, он, во многом сложился под давлением, но все же обоюдная заинтересованность славян и варягов друг в друге была несомненной. При этом Эта заинтересованность наложилась на видимое даже из летописного рассказа видно, резкое повышение конфликтности внутри самого славянского общества, которому все сложнее становилось регулировать старыми средствами обострившиеся противоречия. Возникла потребность во внешнем арбитре, которого не моглиущем быть заподозреннымить в симпатиях к той или иной конфликтующей стороне. Роль такого арбитра, посредника и сыграли варяги.
Тем самым, Древнерусское государство возникло как результат разрастания внутри славянского общества противоречий, неразрешимых изнутри самого этого общества, и вынужденного поэтому, в целях самосохранения, прибегнуть к помощи внешней силы, с которой оно, к тому же, были имело совместные интересы. Очевидно, существуют и другие факторы, способствовавшие формированию государства в рамках системы взаимоотношений с варягами –– преобладание их в транзитной торговле, оседание варяжских купцов в Восточной Европе, более высокий уровень социализации и другие., однако они становятся государствообразующими лишь в том случае, если оказывается подготовлена почва к восприятию государства.
Естественно, не варяги создали Древнерусское государство (и уж тем более не экспортировали новую модель отношений, уже хотя бы уже потому, что сами таковой не имели)[126]. С этнической точки зрения мы имеем дело с процессом двусторонним (а еще точнее, – многосторонним[127]): в нем существенны и неотделимы друг от друга как внутренние процессы саморазвития славянского общества (разложение старых и складывание новых форм отношений), так и влияние формирующихся взаимодействий с другими этническими группами, прежде всего, с варягами (сотрудничество, конфликты). И славяне, и варяги одновременно являлись участниками этого процесса (хотя, понятно, что место, роль, степень активности их не были одинаковы). В конечном итоге, в результате соединения этих разнородных элементов, своего рода синтеза, Древняя Русь сложилась как полиэтническое образование[128].
Очевидно, не были варяги и культуртрегерами, принесшими славянам более развитую культурыу (культуры обоих этносов были достаточно близки, что как раз и облегчало взаимодействие).
Первые правители Древнерусского государства –– Рюрик (862––-879 гг.), Олег (879-––912 гг.), Игорь (912––-945 гг.), Святослав (945[129]––-972 гг.), Владимир I (980-––1015 гг.) –– варяжские по этнической принадлежности князья, активно опирающиеся в своих действиях на варяжские дружины и нередко рассматривающие Русь как временное место пребывания (как, например, Святослав, мечтавший перенести столицу из Киева на Дунай[130]). Однако постепенно, по мере проникновения в дружинную среду стала проникать славянскойая племеннойая верхушкиа. Кроме того, а также в результате отпора, полученного со стороны Византийской империи, завоевательные устремления стали ослабевать. Все это, превращаяло Русь в самодостаточное, самоценное образование и для самих ее правителей. Это Создалоись условия и для постепенного становления Руси как государственного образования со свойственными всякому государству функциями.
Первоначально функции Древнерусского государства были крайне примитивны и во многом являлись продолжением тех целей, которые, собственно говоря, и вызвали к жизни древнерусскую государственность – целей, и были направленных по преимуществуенно за пределы Руси.
Основные устремления древнерусских князей –– это военные походы на земли соседних народов –– Византию (Аскольд и Дир в 866 г.[131], Олег в 907 г., Игорь в 941, 944 гг., Святослав в 970-––971 гг., Владимир в 989 г., Ярослав в 1043 г.), Болгарию (Святослав в 968 г., Владимир в 985 г.), Закавказье и др. В рамках этих походов решались троякие задачи: получение военного трофея (краткосрочная), получение дани (среднесрочная), и,а в конечном итоге, наиболее важная (долгосрочная) –– обеспечение выработки стабильной системы торговых отношений (отраженная в договорах с Византийской империей 911, 944, 1046 гг.), создания, говоря сегодняшним языком, «режима наибольшего благоприятствования» в русско-византийской торговле.
Другой функцией, также вытекавшей из тех оснований, на которых государство возникло государство, являлась оборона славянских земель от натиска последовательно сменявших друг друга степных кочевников – хазар, печенегов, половцев. Нередко эта борьба со «степью» по форме мало чем отличалась от тех завоевательных походов, которые русские князья совершали в отношении Византии. Однако, по сути, своей они носили оборонительный, ответный, либо своего рода «превентивный» характер, оказываясь реакцией на постоянное и непрерывное давление степи на протяжении, по крайней мере, IX-––XII вв. В целом, Древнерусское государство вполне успешно справлялось с этой задачей: Святослав, сумел в 965 г. полностью разгромить Хазарский каганат, Ярослав практически прекратил набеги на Русь печенегов (1036 г.), постепенно привела к оформлению довольно сложной системы сюзерено-вассальных отношений борьба с половцами постепенно привела борьба с половцамик оформлению довольно сложной системы сюзерено-вассальных отношений, где последние стали играть роль буферного образования на южной границе Древнерусского государства.
Впместе с темпрочем, настоящих границ у этого государства поначалу тоже не было, поскольку не существовало точно очерченной территории, подвластной русским князьям. Им еще только предстояло реализовать эту функцию формирования государственной территории (и подданного населения). Поэтому «внутренняя» политика Древнерусского государства на первых порах мало чем отличалась от тех действий, которые русские князья производили за его пределами. Иначе говоря, наряду с внешними завоеваниями, русские князья активно занимались присоединением, причем, отнюдь не всегда добровольным, тех или иных славянских (и не только славянских) племен. Летопись пестрит сообщениями о походах того или иного князя в соседние славянские земли (Олег присоединил земли древлян в 883 г., северян в 884 г., радимичей в 886 г.; Святослав –– вятичей в 966 г.; Владимир –– радимичей в 984 г.). Причем, этом даже присоединение не всегда гарантировало полное их подчинение, о чем свидетельствовало, в частности, восстание древлян против князя Игоря в 945 г. Впрочем, эта борьба имела вполне реальные последствия: она ограничивала «аппетиты» завоевателя, создавая основы для формирования более прочной системы отношений в рамках складывающегося государства. Так,о же восстание древлян привело к определению точных размеров дани с них (а позднее и других славянских племен), что способствовало превращению дани из формы военной контрибуции в форму натурального налога, а самого процесса ее сбора из военной операции в тривиальной налоговую кампанию.
Дань с населения являлась не единственным источником доходов князей; в их пользу взимались также штрафы за преступления, торговые пошлины, они получали доходы с имений, обрабатывавшихся преимущественно трудом княжеской челяди (слуг-рабов). Сбор этих доходових осуществлялся в ходе так называемого «полюдья». –– Полюдьем назывался объезда области князем, или его представителем (обыкновенно по зимнему пути)[132]. Дань собиралась деньгами или, чаще, натурой, особенно мехами, которые были. Меха служили главной статьей княжеской торговли на заграничных рынках.
В ходе «полюдья» вырабатывалась и другая важнейшая функция государства –– посредническая, арбитражная. Наиболее отчетливо она проявляется в фигуре князя. Князь все более становился не столько олицетворением силы, которой следует подчиняються из страха, сколько воплощением справедливости; он выступал в качестве внешней «незаинтересованной» стороны, которойму можно и должно доверить разрешение внутренних споров, суд. В то же время, князь не являлся основным источником права, он, по большей частьюи, был лишь его носителем, выразителем тех правовых норм, которые были созданы традиционным укладом в славянской и варяжской среде. Это вполне отчетливо проявилось в дошедшем до нас памятнике древнерусского права –– «Русской Правде». Таким образом, складывалась ситуация, в которой князь, как бы принуждая население к заключению с ним договора, сам, в то же время, был обязан неукоснительно соблюдать его условия.
Киевский князь самостоятельно осуществлял внешнюю политику, ведал сношениями с другими князьями и государствами, заключал договоры, объявлял войну и заключал мир. НоВ то же время, в тех случаях, когда военные нуждуы требовали созыва народного ополчения, ему было необходимо заручиться согласием веча. Князь был военным организатором и вождем: собирал и формировал дружину, находящуюся у него на службе, назначал начальника народного ополчения –– тысяцкого, и а во время военных действий командовал как своей дружиной, так и народным ополчением.
При всем сохранении в фигуре князя архаичных, идущих от племенного вождества, черт, нельзя, в то же время, не видеть, что под старой формой скрывается уже совершенно новое содержание: онкнязь –– первое, и первоначальное, звено структуры формирующегося, пока еще весьма примитивного, (под статькак примитивныости и его функцийи,) государственного аппарата.
Вторым новым элементом этой структуры, тоже вполне архаичным по форме, становится боярский совет («боярская дума»[133]), выросший из как совмещенияе былого совета старейшин («старцев градских») и дружинной верхушки («старшей дружины», «княжьих мужей» или бояр).
В своей деятельности князь и дума опирались на рядовых дружинников («младшую дружину», «гридей», «отроков», «детей»), несущих основные исполнительные (по преимуществу – военные) обязанности.[134] . Отношения между всеми этими звеньями весьма демократичны и ничем не напоминают отношений монарха со своими подданными. Дружина может воздействовать на принятие князем решения, бояре могут иметь собственные дружины и, порой, весьма независимы от князя.[135]. Жесткое подчинение ограничивается лишь периодом военного времени, впрочем, достаточно длительного[136].
Численность дружины былиа невелика, –– доходяила до 700––-800 человек[137]. Однако, учитывая, что это были сильные, храбрые, высокопрофессиональные воины, она представляла собой грозную силу. Дружинники составляли товарищество или братство, союз преданных князю людей. Дружина содержалась на княжеском дворе, получала долю из дани, собираемой с населения, и из военной добычи после похода. Она являлась одним из важнейших источников формирования древнерусской элиты.
Таким образом, функции и структура Древнерусского государства с очевидностью свидетельствуют о несомненном военном[138] характере этого государства, предназначенномобразованного, в первую очередь, для решения военных задач. Поскольку их выполнение требовало определенной централизации имеющихся сил, Древняя Русь должна была быть относительно единой. Однако в случае перехода к решению задач невоенного характера, такое государство не могло сохранять устойчивость и тем самым, оно несло в себе самом элементы временности, возможность будущего распада. Государство состояло из весьма автономных по отношению друг к другу и к центральной власти земель-волостей, в основе которых лежало все еще сохранявшее значение былое племенное начало. Поэтому крайне важно учитывать именно относительный характер единства. Настолько относительный, что И. Я. Фроянов предлагает даже говорить не о едином Древнерусском государстве, а лишь о «суперсоюзе» –– совокупности городских волостей, своеобразных аналогов античных городов-государств.
Еще более усиливало возможность распада государства несовершенство системы местного управления, точнее, самоуправления. В основе ее лежала вервь –– территориальная община, в функции которой входило решение земельных вопросов (распределение земельных наделов), контроль за членами общины, обеспечение уплаты дани (налогов), следствие и суд по внутриобщинным конфликтам, исполнение наказаний. Руководство общинами осуществляли выборные старосты, выступавшие также представителями интересов верви перед княжеской администрацией. Вся сельская Русь представляла собой совокупность подобных общин, также крайне мало связанных между собой.
Фактически, Древнерусское государство –– еще не вполне государство, это, скорее, «полугосударство», некое образование с зачатками государственности, зародыш будущего государства.
С одной стороны, оно выполняет вполне очевидные государственные функции с помощью особого, пусть и весьма примитивного, государственного аппарата, представляющего собой фактически огосударствленные два звена общинно-племенной структуры управления: вождь-князь и совет старейшин. С другой, –– управление носит еще явно недифференцированный характер, администрация неотделима от суда (более того, суд рассматривается как одна из важнейших ее функций), отсутствует какое-либо разделение властей.
Наконец, особенно отчетливо показываетсвидетельствует о несформированностьи государства тот факт, что в системе решения вопросов общественной жизни продолжает играть заметную роль третий, сохранивший свою прежнюю природу, элемент архаичной, догосударственной структуры –– вече, хотя и реже, но продолжающее довольно регулярно собираться.
На протяжении довольно длительного времени в классической советской историографии господствовала точка зрения Б. Д. Грекова о том, что во 2-йвторой половине IX –– 1-первой половине XI вв. «в Киевском государстве, как таковом, вече, строго говоря, не функционировало». Однако сегодня большинство исследователей вернулись к позиции досоветской историографии о существовании веча на всем протяжении существования Древней Руси, включая и Киевский период. Другое дело, что вопрос о происхождении, природе, правовой и территориальной компетенции, социальном составе его участников остаются предметом острых дискуссийонными.
По-видимому, в основе разногласий лежит попытка рассматривать вече как статический институт, тогда как он меняется в действительности, на протяжении всего времени его существования он меняется. Вече, ведя свое происхождение от племенных вечевых собраний, он медленно, но поступательно движется в направлении превращенияалось его в третье звено государственной структуры. Впрочем, завершение этого процесса может быть отнесено лишь к удельному периоду. На ранней же стадии – это, несомненно, еще, по сути, дела общественный институт, представитель общества (волости) перед государством (но не орган этого государства). Соответственно, нет и каких-либо юридических норм, которыми бы определялись или ограничивались его власть, состав или компетенция. Вече могло принять к обсуждению и решить любой вопрос. Оно могло призвать на княжение[139], принять или изгнать князя, заключить с ним договор об условиях княжения. В его компетенцию входили вопросы о войне и мире, о начале, продолжении или прекращении военных действий (инициатором здесь могли выступать как князь, так и вече) в том случае, если это требовало создания народного ополчения и выбора его руководителей.
Вече являлось собранием всех свободных людей старшего города земли-волости. Могли в нем принимать участие и представители младших городов, а также сельской округи, однако, по- всей видимостиму, такие случаи были сравнительно редки.[140]. Независимо от этого решение старшего города считалось обязательным для жителей всей волости.
Степень организованности веча также была различной. В ряде случаев это были мы видим очевидную стихийностьые собрания, вызваннуюые, например, возмущением какими-либо действиями власти[141]. Чаще, однако, оно созывается по инициативе «лучших людей» (бояр и старцев градских) или князя[142]. В последних случаях можно обнаружить некоторые элементы подготовительной работы (выработка «повестки дня», подбор кандидатур на выборные должности и т.п.), определеннойую упорядоченностиь проведения собрания с соблюдением ряда правил: осуществление различных обрядовых действий, выступления в пользу того или иного решения, «голосования»е. М. Н. Тихомиров даже считал вполне вероятным существование каких-то «протокольных записей» решений. Вместе с темпрочем, говорить о четкой, детальной и устойчивой процедуре проведения веча, конечно же, было бы явной модернизациейым преувеличением. Имели место лишь общие контуры, которые легко могли быть изменены непосредственно в ходе обсуждения. Решения принимались большинством голосов в прямом смысле этого слова –– силой крика. В случае раскола дело могло дойти до элементарной драки, что, однако, рассматривалось как вполне легитимный способ разрешения конфликта: в глазах участников веча победа в столкновении определялась не столько собственно силой той или иной стороны, сколько силой правды, имеющей божественную природу.
Нет единства среди историков и в вопросе о степени демократичности веча: одни (Б. Д. Греков, В. Л. Янин, М. Б. Свердлов) полагают, что оно являлось собранием преимущественно аристократических элементов, или находилосьящимся под их полным контролем; другие, как И. Я. Фроянов, считают, что в Древнерусском государстве, во всех его землях, на протяжении Х –– XIII вв.еков «глас народный на вече звучал мощно и властно, вынуждая нередко к уступкам князей и прочих именитых «мужей». По его мнению, «руководить и господствовать –– вовсе не одно и то же … наличие лидеров-руководителей … на вечевых сходах нельзя расценивать в качестве признака, указывающего на отсутствие свободного волеизъявления “вечников”. Древнерусская знать не обладала необходимыми средствами для подчинения веча. Саботировать его решения она тоже была не в силах»[143].
Как бы то ни было, вечу в IX-––X в.в.вв., по крайне мере в ряде случаев, принадлежала весьма заметная роль в развитии политических процессов в Древней Руси, в которых оно выступаелот, скорее, как проявление общественной воли, либо сотрудничающей, либо оппонирующей рождающемуся государству,. чем,Это соответственно, если не определяетло, то, несомненно, оформляетло его складывающуюся структуру.
Тем самым, мы имеем дело с переходным, формирующимся государством, в котором сосуществуют как элементы уже нового, несомненно государственного порядка, так и старые, сохраняющие связь с прежним укладом. Именно это очень сложное взаимопереплетение порождает среди исследователей острые дискуссии: одни обращают внимание в первую очередь внимание на появление новых черт в жизни славянского общества (порой, преуменьшая роль старых), другие, напротив, подчеркивают значение архаичных характеристик, чем, в свою очередь, преувеличиваютя незрелость существующих отношений. По- видимому, правильнее было бы, определивть в качестве несомненно приоритетного направления движение в сторону все большего развития именно государственных структур (а вместе с ними и нового, настоящего общества), пониматья, что сам по себе этот путь чрезвычайно длительный, лишь постепенно заменяющий порядки и принципы догосударственного строя. В IX в. процесс образования государства начинается, но вовсе не заканчивается.
Важнейшей чертой любой государственности является особая идеология, официально провозглашаемая и, как правило, поддерживаемая и охраняемая государством. В большинстве случаев, особенно на ранних этапах развития государств, такой идеологией становится та или иная форма религиия. Однако она вовсе не обязательно остается неизменной на протяжении всего периода существования государства: с течением времени, по тем или иным причинам она может перестать его устраивать, в результате чего происходит смена государственной идеологии.
Подобное развитие событий характеризует и историю Древнерусского государства, где господствовавшее в момент его образования язычество в конце Х в. было смененоилось христианской (православной) религией. Естественно встает вопрос о том, почему и при каких обстоятельствах произошла эта смена. Очевидно, что, по крайней мере, часть ответа должна лежатьит в самой дохристианской религиозной системе восточных славян. Поэтому, прежде чем говорить о причинах перемены религии, следует кратко остановиться на основных чертах славянского язычества.
К VIII-––IX вв. языческая религия восточных славян приобрела сравнительно развитые формы. Она достигла стадии политеизма (многобожия). Языческие боги былиимели общеславянскийми характер, хотя единой иерархической системы, по-видимому, еще не сложилось.имели[144]. Культ поклонения предполагал жертвоприношения поставленным на холмах «идолам» –– каменным или деревянным статуям богов. Руководство религиозными отправлениями осуществляли жрецы –– волхвы, колдуны, кудесники. В то же время, отсутствуют специальные храмы для выполнения обрядов, а жреческие функции еще не выделились в самостоятельные.
Тем самым, Хотя славянское язычество представляло собой сравнительно развитую систему, однако оно не достигло высших ступеней зрелости, характеризующихейся выделением общих для всего народа главных богов, со своей сложившейся иерархией, складыванием особой церковной организации и жреческого сословия –– т.е. теми условиями, которые, как правило, обеспечивали переход к монотеизму (единобожию).
Тем самым, пПереход Руси к новой религии начался тогда, когда реальные условия для ее восприятия большинством населения еще не сложились, и язычество все еще обладало существенным потенциалом дальнейшего развития. Поэтому вполне естественноым выглядит стремление понять, почему при таких, казалось бы, неблагоприятных обстоятельствах начинается процесс христианизации все-таки начинается.
Православные богословы со времен митрополита Илариона объясняли принятие христианства божественным вдохновением, снизошедшим на князя Владимира[145]. Впрочем, церковные историки, стремясь удревнить начало православия на Руси, нередко предлагают вести отсчет даже не с Владимира, а с Андрея Первозванного, который якобы осуществлял миссионерскую деятельность в славянских землях еще в I в. н.э.
В советской исторической науке ответ на вопрос о причинах перехода к новой религии вытекал из общеметодологического классового подхода. Переход к классовому строю, согласно этому объяснению, требовал такой религии, которая обосновывала бы власть господствовавшего класса. Утверждалось, что, Ппоскольку язычество, как религия бесклассового общества, не могло решить эту задачу, оно было отброшено и заменено более подходящим для этих целей христианством, представлявшим из себя собой идеологическую санкцию господства и подчинения и средство утверждения эксплуатации непосредственных производителей классом феодалов.
Однако такое объяснение даже в категориях марксистского подхода не выглядит не вполне удовлетворительным. Ведь в классовых, по меркам советской историографии, древнегреческом, или древнеримском обществах существовавшее там язычество нисколько не мешало осуществлять власть над рабами. Более того, и само-то христианство возникло как религия низших слоев населения.
Другой причиной нередко называют стремление укрепить власть киевского князя и единство Древнерусского государства. Попыткой задержать расползание «сверхсоюза» объясняетл принятие христианства и И. Я. Фроянов, однако в отличие от большинства историков, рассматривающих крещение как свидетельство прогресса в развитии Древней Руси, он виделит в этих событиях отражение консервативных тенденций: христианство, по его мнению, вводилось в интересах племенной полянской верхушки, стремившейся к сохранению старых, родоплеменных порядков, означавших, одновременно и сохранение ее господства в восточнославянском мире[146].
По-видимому, реальные причины смены религии можно понять лишь в том случае, если рассматривать религию не просто как веру в сверхъестественное, а как – (и это главное) – форму мировоззрения. Каждая религия пытается по-своему объяснить человеку окружающий мир, научить его ориентироваться в нем с помощью предоставления необходимого набора правил и норм, обеспечивающего эту ориентацию. Если изменяется мир вокруг человека, то возникает и потребность изменить способ его объяснения.
Применяя этот подход к нашему случаю, можно определить язычество как систему взглядов на мир человека в его неразрывной связи с природой, где он и себя рассматривает как часть этой природы. Но по мере развития человек становится все более независимым от нее, для него все более важным становится объяснение его связей с себе подобнымидругими людьми, понимание себя самого и окружающего его общества. Именно такое объяснение иЭто дают мировые религии(христианство, ислам, буддизм и др.), в центре которых как раз и стоит человек (богочеловек).
Первые признаки несоответствия религиозной языческой идеологии новым реалиям возникают еще в начале Х в., когда среди русских появляются первые христиане, однако само замена язычества именно православием не была так уж фатально неизбежна. Перед русскими князьями оказались весьма широкие возможности выбора, как минимум из четырех мировых религий: ислам (который исповедовавшийсяла Волжскойая Болгарияи), иудаизм (Хазарский каганат), католичество (Священная Римская империя) и православие (Византия)[147]. Кочевническо-скотоводческии традиции восточных народов, периферийное (с точки зрения основных устремлений киевских князей) положение Волжской Болгарии и давние враждебные отношения с хазарами, делавшие малоприемлемым восприятие их религиозных систем, во многом предопределили выбор в пользу христианства, . Что касается разновидностей последнего, то здесь причем чаша весов достаточно легко склоняилась на сторону православия, более знакомого верхушке древнерусского общества, чем католичестсво. Однако главной причиной, окончательно определившей выбор, явилась, по-видимому, особая система взаимоотношений церкви и государства в православии, признававшая приоритет светской власти перед духовной (при сохранении, в то же время довольно широкой автономии Церкви). Важным являлось и то обстоятельство, что ослабевшая Византийская империя не могла претендовать на установление той или иной формы зависимости Руси от нее в случае принятия православия при ее содействии[148].
Впрочем, при всех очевидных, казалось бы, предпосылках смены религии, процесс христианизации оказался весьма длительным, прошедшим несколько этапов. Начальный его этап относится примерно к первой половине Х в., когда основной массой христиан на Руси оказались древнерусские купцы, торговавшие с Византией. Их крещение часто имело сугубо прагматический характер, объяснялоясь стремлением обеспечить себе более благоприятные условия торговой деятельности на территории Византии. Отсюда,При этом сохранение,ялись наряду с исполнением христианских обрядов, языческиех верований («двоеверие»).
Однако постепенно число адептов новой веры на Руси росло, свидетельством чего становится крещение одного из высших лиц Древнерусского государства –– княгини Ольги[149]. К тому же, уУспехи православия на Руси вызвали явное недовольство среди наиболее приверженной традициям части дружинников (особенно в правление Святослава), в результате чего возникает противоборство язычников и христиан в 50-х –– первой половине 80-х гг. Х в. Одним из средств укрепить позиции язычества обычно считают попытку князя Владимира в 980 г. создать в Киеве пантеон языческих «кумиров», рассматриваемых, как правило, в качестве главных племенных богов[150].
По-видимому, попытка не оправдала надежд, что заставило князя перейти к интенсивной христианизации Руси (хотя, судя по тону изложения летописного рассказа о крещении Владимира, это не слишком отвечало его личным желаниям). В результате довольно сложной интриги, сопряженной как с оказанием помощи византийским императорам, так и с военными действиями против них и женитьбой на их сестре, Владимир крестился. Летопись относит все эти события к 988 г.[151]
Этот акт крещения вопреки собственным желаниям является несомненным свидетельством нового отношения древнерусских князей к своим обязанностям. Из некогда завоевателей, «находников», временщиков они превращаются в государственных деятелей, озабоченных интересами этого государства, рассматриваемого как свое собственное владение. Тем самым, крещение Руси стало не только особым, третьим этапом (Необходимо в тексте четче определить второй этап) в развитии процесса ее христианизации, но и одновременно важнейшей вехой в становлении российской государственности.
Вслед за крещением князя было проведено крещение Руси, где мирным (Киев), а где и насильственным (Новгород) путем. В результате, православие стало официальной государственной религией Древней Руси, т.е. обладающей преимуществом перед другими религиями на ее территории, поддерживаемой и защищаемой государством,. Актом крещения, таким образом, завершился третий этап (А когда начался? – см. предыдущий абзац) христианизации Руси.
Однако процесс христианизации на этом не закончился, он растянулся еще на несколько веков, – вплоть до XIII-––XIV вв., когда основная масса населения действительно приняла новую веру. Одновременно, это был не только период распространения православия среди населения и превращения его в господствующую религию Русскогооссийского государства, но и существенный этап в становлении здесь мощной и крайнеочень влиятельной организации –– Русской православной церкви. В течение Х-––XII вв. Церковь сумела установить свой идеологический контроль над Русью, создав весьма разветвленную структуру, во главе с киевским митрополитом и подчинявшимися ему епископами. По всей стране стали быстро расти монастыри.
После принятия христианства в качестве государственной религии на Руси складывается церковная организация. Формируется духовенство, делящееся на «черное» (монашеское) и «белое» (приходское). Организационными центрами Церкви стали епархии и монастыри. Церковь получила право на приобретение земель, населенных деревень, на осуществление суда по специально выделенной юрисдикции (все дела в отношении «церковных людей», дела о преступлениях против нравственности, брачно-семейные вопросы).
Значение принятия христианства на Руси большинство историков оценивает чрезвычайно высоко, прежде всего, в плане воздействия на развитие древнерусской культуры: письменность, школы, архитектура, живопись, летописание –– все испытало на себе влияние православия. При этом важно подчеркнуть, что становление новой культуры шло не путем слома старой –– языческой, а в виде процесса их слияния, взаимопроникновения. Языческо-православный(русско-византийский) синтез и породил ту неповторимую древнерусскую культуру, достижения которой остаются непреходящими ценностями российской истории.
Впрочем, ряд историков, порой, не без убедительности, доказывает определенную преждевременность крещения Руси, обращая внимание на недостаточную готовность значительной части славянского населения к восприятию норм христианской морали. Например, по мнению И. Я. Фроянова, «с точки зрения поступательного развития Руси введение христианства в конце X столетия являлось в некотором роде опережением событий, забеганием вперед. Не имея под собой твердой социальной почвы и ближайшей политической перспективы, оно скользило по поверхности древнерусского общества и значительно позднее (в XIV –– XV веках, когда завершилось формирование классов) превратилось в орудие классового господства, а также в рычаг объединения русских земель вокруг Москвы»[152].
По-видимому, можно согласиться с этим утверждением в той его части, что православие не сразу обрело прочную почву на Руси в виде проникновения в народную среду, однако и при этой оговорке, нет сомнений, что крещение Руси стало заметнейшей вехой в становлении российского государства, создав один из важнейших атрибутов государственности вообще.