КНИГА XXXV 4 страница

45. (1) Произнеся это при великом одобрении присутствующих, царь удалился. (2) После его ухода начался спор между двумя этолийскими вождями, Фенеем и Фоантом. (3) Феней считал, что Антиохом надо воспользоваться не как предводителем в войне, а скорее как миротворцем и третейским судьей в споре этолийцев с римским народом. (4) Сам приход царя и его величие возымеют большее действие на римлян, внушат им большее почтенье, чем сила оружия. Многое из того, чего не добиться вооруженной борьбой, люди уступают добровольно – только бы не воевать. (5) А Фоант возражал: не к миру Феней стремится, он хочет только расстроить приготовления к войне, чтобы от пресыщения разговорами напор царя растерял свою мощь и римляне выиграли время для собирания сил. (6) Столько посольств отправивши в Рим, столько раз обсуждая дела с самим Квинкцием, этолийцы достаточно убедились, что от римлян справедливости не добиться. Да разве молили бы они о помощи Антиоха, останься у них хоть какая‑нибудь надежда! (7) Эта помощь пришла быстрее, чем все ожидали, но не следует расхолаживаться; напротив того, нужно молить царя, чтобы он, хотя сам (что всего важнее) пришел к ним заступником Греции, еще вызвал бы также свои сухопутные и морские силы. (8) Будучи вооружен, царь чего‑то добьется. Безоружный, он ничего не поделает с римлянами, не защитит не только что этолийцев, но даже и самого себя!

(9) Это мнение одержало верх. Собрание решило объявить царя главнокомандующим и отрядило к нему тридцать вождей, чтобы он с ними совещался в случае необходимости.

46. (1) Итак, собрание было распущено, и толпа разошлась по своим городам. На другой день царь держал совет с этолийскими апоклетами[3934]о том, откуда ему начинать войну. (2) Решено было первым делом напасть на Халкиду, чью стойкость недавно тщетно испытывали этолийцы[3935]: для этого дела нужнее была быстрота, чем большие усилия и приготовления. (3) Итак, царь двинулся через Фокиду с той тысячей пехотинцев, что шла за ним от Деметриады. А предводители этолийцев выступили другой дорогой с немногими молодыми воинами и, встретившись у Херонеи с царем, последовали за ним на десяти палубных судах. (4) Поставив лагерь у Салганей, царь вместе с этолийскими вождями на кораблях переправился через Еврип. Когда он ступил на берег неподалеку от гавани, халкидские должностные лица и знать вышли за городские ворота. По нескольку человек от каждой стороны встретились для переговоров. (5) Этолийцы с жаром уговаривали халкидцев, не изменяя дружбе с римлянами, принять и царя в свои друзья и союзники: (6) ведь он переправился в Европу не для разжигания войны, а ради освобождения Греции – освобождения не на словах, не притворного, какое принесли с собой римляне, а на деле. (7) Ничто‑де не принесет греческим городам такой пользы, как установление дружбы с обеими державами: тогда от несправедливости, причиненной любою из них, греков обезопасит верность и подмога другой. (8) Но если халкидцы не примут царя, то пусть знают, что ждет их в ближайшем будущем: римская помощь далеко, а враждебный Антиох у ворот, и противостоять ему собственными силами они не в состоянии.

(9) Отвечая на это, Микитион, один из халкидских начальников, сказал, что он удивлен: кого это собрался освобождать Антиох, оставив свое царство и переправившись в Европу; (10) ведь он, Микитион, не знает в Греции ни одного города, который имел бы римский гарнизон в своих стенах, или платил бы дань, или, связанный неравноправным договором, вынужден был бы против воли терпеть его условия. (11) Вот и халкидцы не нуждаются ни в спасителе их свободы – ибо они свободны, ни в заступнике – ибо, облагодетельствованные римским народом, они наслаждаются миром, как и свободой. (12) А от дружбы с царем они не отказываются и с самими этолийцами тоже – так пусть те для начала поступят по‑дружески: покинут остров и удалятся. (13) Ведь халкидцы решили твердо: их в свои стены не принимать и даже никакого союза не заключать, иначе как с одобрения римлян.

47. (1) Когда этот ответ был передан царю на корабль, где тот находился, Антиох решил пока что вернуться в Деметриаду – не столько при нем было войск, чтобы сделать что‑нибудь. (2) Там царь стал советоваться с этолийцами, как действовать дальше, коль скоро первое начинание сорвалось. Было решено испытать беотийцев, ахейцев и афаманского царя Аминандра. (3) И Антиоху, и этолийцам казалось, будто беотийское племя отвратилось от римлян еще со времен смерти Брахилла и последовавших за нею событий[3936]; (4) они были также уверены, что ахейский вождь Филопемен ненавидит Квинкция[3937]и сам ему ненавистен из‑за соперничества в Лаконской войне. (5) А жена Аминандра, Апама, была дочерью некоего мегалополитанца Александра, который мнил себя потомком Александра Великого[3938], почему и нарек двух своих сыновей Филиппом и Александром, а дочь – Апамой. (6) Просватанную за царя сестру сопровождал в Афаманию ее старший брат Филипп. (7) Этого легкомысленного человека этолийцы с Антиохом распалили надеждой на македонский престол: он‑де выкажет свое истинно царское происхождение, привлечет Аминандра и афаманов на Антиохову сторону. (8) И это пустословие, эти вздорные обещания подействовали не только на Филиппа, но даже на Аминандра[3939].

48. (1) В Ахайе послы Антиоха и этолийцев были в присутствии Тита Квинкция представлены собранию в Эгии. (2) Первым выслушали Антиохова посланца. Суесловный, как все, кто кормится от царских щедрот, он наполнил моря и земли праздным звуком своих речей. (3) Он говорил, что в Европу через Геллеспонт переправляются бессчетные толпы конников, частью латников (их называют катафрактами[3940]), а частью – наездников‑лучников, от которых невозможно укрыться, – ведь они, даже спасаясь бегством, отстреливаясь на скаку, без промаха поражают противника. (4) Помянув эти конные полчища, и сами способные опрокинуть соединенное войско хоть всей Европы, царский посол добавил к ним и многочисленную пехоту. (5) Тут он принялся стращать ахейцев неслыханными именами племен, называя дахов, мидийцев, элимеев, кадусиев[3941]. (6) Что же касается царского флота, какого никакие гавани Греции и вместить‑то не смогут, то правое его крыло образуют сидонцы и тирцы, левое же – арадяне и памфилийские сидяне, а с этими народами никому и никогда не сравняться ни в морском деле, ни в доблести. (7) А уж о богатствах Антиоха и всяком военном снаряжении излишне, мол, и говорить: ахейцы сами знают, сколь изобильны золотом были от века царства Азии. Итак, продолжал посол, римлянам предстоит иметь дело не с Ганнибалом и не с Филиппом (ведь первый был главою одного только города, а второй царствовал лишь в Македонии), но с великим царем всей Азии и части Европы. (8) И хотя царь явился от самых дальних пределов Востока ради того, чтобы освободить Грецию, ни одно из его требований не понуждает ахейцев нарушить их верность римлянам – старым союзникам и друзьям. (9) Антиох не просит их браться вместе с ним за оружие и воевать против римлян – пусть только не берут ничью сторону. Им как общим друзьям пристало желать мира для тех и других, а не вмешиваться в войну. (10) Примерно о том же просил и этолийский посол Архидам: пускай‑де ахейцы пребывают в бездействии – это самое простое и самое безопасное; оставаясь зрителями войны, они будут ожидать развязки чужих судеб, нисколько не искушая собственной. (11) Затем невоздержанность языка повлекла Архидама дальше, и он стал бранить то римлян вообще, то прямо Квинкция. (12) Он твердил о неблагодарности, попрекал их тем, что не только победа над Филиппом куплена‑де этолийской доблестью, но даже спасение самого Квинкция и его войска – дело этолийцев. (13) Где и когда исполнял этот римлянин свои обязанности полководца? Его и в строю‑то можно было увидеть, только когда он гадал по птицам, закалывал жертву и возглашал обеты, наподобие жалкого жреца‑прорицателя, а сам Архидам тем временем вместо него подставлял свое тело вражеским стрелам[3942].

49. (1) На это Квинкций заметил, что Архидам больше думает о тех, в чьем присутствии он говорит, чем о тех, к кому обращается. (2) Ахейцам‑то хорошо известно, что грозны этолийцы лишь на словах, а не в деле, больше на сходках, чем в боевом строю. (3) Так что не об ахейцах печется теперь Архидам – он знает, что им этолийцы и без того хорошо знакомы. Выхваляется он перед царскими послами, а через них – перед отсутствующим царем. (4) Если кто‑нибудь раньше не смог понять, что же свело друг с другом Антиоха и этолийцев, то теперь ему это станет ясно из посольских речей: они по очереди лгут и бахвалятся мощью, которой у них нет, воодушевляя друг друга пустой надеждой и сами от этого воодушевляясь. (5) «Этолийцы, – говорил Квинкций, – рассказывают, будто они победили Филиппа, доблестью своею защитили римлян, а также, как вы только что слышали, что за ними пойдете и вы, и прочие города и народы; царь же, со своей стороны, чванится полчищами пехотинцев и конников, и уже моря не видно от его кораблей, (6) но все это очень похоже на тот обед, каким потчевал меня в Халкиде мой гостеприимец, хороший человек и радушный хозяин. Он обходительно принимал нас в разгар лета, а когда мы подивились, откуда у него в это время года такое изобилие разнообразной дичи, (7) он, улыбнувшись и не хвастаясь, как наши нынешние противники, объяснил, что все, казавшееся нам мясом различных диких зверей, изготовлено из домашней свинины с помощью разных приправ»[3943]. (8) Это же самое, продолжал Квинкций, можно сказать о военных силах царя, которыми здесь только что бахвалились. Нам говорили о разных родах войск, поминали неслыханные имена различных племен – всех этих дахов, мидийцев, кадусиев, элимеев. Да это же всё сирийцы, а значит, душою скорее рабы, чем воины. (9) «А если бы мог я, ахейцы, въявь показать вам, как метался великий царь то туда, то сюда – из Деметриады то в Ламию на собрание этолийцев, то в Халкиду, – (10) вы бы увидели, что в царском лагере едва наберется каких‑то неполных два легиона; увидели бы, как царь чуть ли не с протянутою рукой выклянчивает у этолийцев продовольствие, (11) чтобы выдать воинам хлебное довольствие; как он попрошайничает, как обещает лихву, моля ссудить ему денег для выплаты жалованья; как стоит у ворот Халкиды, а его туда не пускают; как возвращается в Этолию, повидав лишь Авлиду и Еврип. Зря доверился Антиох этолийцам, а этолийцы – царскому тщеславию. (12) Тем меньше у вас оснований вдаваться в обман – положитесь на проверенную и испытанную дружбу римлян. (13) А то, что тут выдают вам за наилучшее – не ввязываться в войну, – это самое невыгодное для вас. Ведь именно так вы, не стяжав благодарности и не явив достоинства, станете только наградой для победителя».

50. (1) Такой ответ Квинкция своим противникам был найден очень удачным, и его речь встретила благосклонность друзей. (2) Без споров и без сомнений ахейцы постановили, что у их племени и враги, и союзники те же самые, что и у римлян; было решено объявить войну и Антиоху, и этолийцам. (3) Кроме того, ахейцы тотчас послали подкрепления, куда посоветовал Квинкций; пятьсот воинов в Халкиду и пятьсот – в Пирей. (4) Дело в том, что в Афинах чуть не дошло до мятежа, когда некоторые в надежде на воздаяние принялись переманивать на сторону Антиоха продажную чернь, – в конце концов те, кто поддерживал римлян, призвали Квинкция, и по обвинению некоего Леонта зачинщик смуты Аполлодор был осужден и изгнан.

(5) Так что и от ахейцев посольство привезло царю неутешительный ответ. Беотийцы же не ответили наверняка: вот, мол, когда Антиох придет к ним в Беотию, тогда они и подумают, что им делать.

(6) Узнав, что ахейцы и царь Эвмен отправили подкрепления в Халкиду, Антиох решил поторопиться, чтобы упредить их и по возможности перехватить на подходе. (7) И вот он посылает Мениппа примерно с тремя тысячами воинов и Поликсенида со всем флотом, а сам трогается в путь через несколько дней, ведя шесть тысяч своих и еще тех, не слишком многочисленных, этолийцев, которых можно было собрать в Ламии. (8) Пятьсот ахейцев и скромное подкрепление от царя Эвмена под предводительством халкидца Ксеноклида прошли еще не занятыми дорогами и, благополучно переправившись через Еврип, прибыли в Халкиду. (9) Когда же подошли римские воины, числом тоже около пятисот, оказалось, что Менипп уже поставил лагерь перед Салганеями, у Гермея – там, где переправа из Беотии на остров Евбею. (10) С римлянами был Микитион, посланный из Халкиды к Квинкцию с просьбой об этом самом подкреплении. (11) Убедившись, что проход занят неприятелем, он отказался идти к Авлиде и поворотил к Делию, чтобы переправиться на Евбею оттуда[3944].

51. (1) Делий – это храм Аполлона, нависающий над морем. От Танагры он отстоит на пять миль, а от него до евбейского берега меньше четырех миль по морю. (2) Здешнее капище и священная роща при нем пользовались той неприкосновенностью и тем заветным правом, коими обладают храмы, называемые у греков «убежищами»[3945]. К тому же война еще не была объявлена, и не было слышно, чтобы уже обнажились мечи и пролилась кровь. (3) Так что воины нимало не беспокоились – одни осматривали храм и рощу, другие без оружия бродили по берегу, а большинство рассыпалось по окрестным полям в поисках дров и продовольствия. (4) Вдруг Менипп, напав на рассеявшихся, перебил их, а около пятидесяти захватил живыми. Лишь очень немногим удалось бежать, среди них и Микитиону, подобранному небольшим грузовым судном. (5) Это происшествие не только огорчило Квинкция и римлян, понесших чувствительную потерю, но и утвердило их в праве начать войну с Антиохом. (6) Царь, приведши войско к Авлиде, снова отправил в Халкиду посланцев – частью из своих людей, частью из этолийцев; они говорили то же самое, что и прежде, но на сей раз уже с более внушительными угрозами. Антиох без труда добился, чтобы перед ним открылись городские ворота – Микитион и Ксеноклид тщетно пытались этому воспрепятствовать. (7) Те, кто держал сторону римлян, с приходом царя покинули город. Ахейские и Эвменовы воины держались в Салганеях, а немногочисленные римляне усиливали крепостцу в Еврипе, чтобы сторожить переправу. (8) Салганеи были осаждены Мениппом, а еврипская крепость – самим царем. Первыми сдали свое укрепление ахейцы и Эвменовы воины, выговорив себе право беспрепятственно уйти. Римляне обороняли Еврип с большим упорством, (9) но в конце концов и они, запертые и с суши, и, с моря, видя, как подвозятся стенобитные орудия и приспособления, не снесли осады. (10) Когда главный город Евбеи пал, прочие города острова тем более не посмели оказать царю неповиновение. Получив в свою власть такой большой остров и столько нужных городов, Антиох считал, что война началась для него удачно.