КНИГА XXV 3 страница

(14) Какой‑то перебежчик сообщил: наступает праздник Дианы[2363], который справляют три дня; в осажденном городе недостает то того, то другого, но вино будет литься рекой, и Эпикид предоставил его и велел городским старейшинам раздавать его по трибам91a. (15) Узнав об этом, Марцелл поговорил с несколькими военными трибунами; для смелой и трудной попытки выбрали подходящих людей – центурионов и солдат, лестницы приготовили и спрятали; солдатам велели поесть и отдохнуть: выйдут они ночью. (16) Выбрали время, когда люди, целый день евшие и пившие, спали непробудным сном. Солдатам одного манипула велено было взять лестницы, около тысячи человек, идя гуськом, тихо подошли к указанному месту, (17) без суеты и шума передовые взобрались на стену, за ними пошли другие; их мужество воодушевило и трусов.

24. (1) Уже тысяча воинов заняла часть стены; поднялись по лестницам и подошедшие остальные; подан был знак от Гексапила, к которому подошли среди полного безлюдья; (2) солдаты пировали в башнях, спали пьяные, продолжали пить еще не совсем нагрузившиеся. Немногих застали и убили в спальнях.

(3) Около Гексапила[2364]есть небольшая дверь: ее стали изо всех сил ломать, а со стены, как и было условлено, подали сигнал трубой; и вот повсюду уже не тайком, а в открытую стали действовать силой. (4) Дошли до Эпипол[2365], места, которое охранял сильный отряд: притворяться уже было не к чему, надо было пугать. И перепугали.

(5) Как только услышали звуки труб и крики римлян, занявших стены и часть города, караульные решили, что все кончено и город взят целиком, одни бежали по стенам, другие прыгали со стен или падали под напором перепуганной толпы. (6) Большинство не знало, однако, сколь велико бедствие: все они были не протрезвившиеся, сонные, да и вообще в большом и разбросанном городе вести из одной части плохо доходят до всех остальных. (7) На рассвете, когда Гексапил был взломан, Марцелл со всем войском вошел в город: разбуженные им жители торопились взять оружие и, насколько возможно, помочь городу, уже почти занятому. (8) Эпикид от Острова, который сиракузяне называют Насос[2366], быстро шел с отрядом. Он не сомневался, что несколько неприятельских солдат перелезли через стену, караульщики – ротозеи и он этих солдат быстро прогонит. (9) Навстречу бежала перепуганная толпа; Эпикид твердил, что их рассказы страшнее, чем действительность, и рассказчики только увеличивают общий беспорядок, но, когда увидел, что вокруг Эпипол полно вооруженных солдат, повернул в Ахрадину и только подразнил неприятеля, метнув в него несколько дротиков. (10) Он боялся не столько огромного неприятельского войска, сколько измены, которой благоприятствует случай: не нашел бы он ворота в Ахрадину и на Остров запертыми в суматохе; (11) Марцелл поднялся на стену, и с высоты его глазам открылся город, пожалуй, красивейший по тем временам; говорят, он заплакал[2367], и радуясь окончанию столь важной военной операции, и скорбя о городе и его старинной славе. (12) Вспоминался потопленный афинский флот, два огромных войска, уничтоженных вместе с их славными вождями[2368], столько таких трудных войн с карфагенянами, (13) столько могущественных тиранов[2369]и царей, и особенно Гиерон, недавно царствовавший, и все, что даровала ему судьба и личная доблесть; он прославлен своими благодеяниями римскому народу. (14) Все предстало пред его умственным взором, и тут же мелькнула мысль – сейчас все это вспыхнет и превратится в пепел, и прежде чем ввести войска в Ахрадину, он отправил сиракузян, находившихся, как было сказано, в римских войсках, ласково уговорить и убедить противника сдать город.

25. (1) Ворота и стены Ахрадины охраняли перебежчики, которым нечего было надеяться на пощаду при заключении мира; они никому не позволяли ни подходить к стенам, ни заговаривать с кем бы то ни было. (2) Марцелл после первой же неудачной попытки отступил к Евриалу[2370]: это холм на окраине города, противоположной морю, над дорогой, ведущей в поля и в глубь острова: отсюда очень удобно принимать подвозимое продовольствие. (3) Начальствовал над этим укрепленным местом назначенный Эпикидом аргосец Филодем. Марцелл отправил к нему Сосиса, одного из тираноубийц[2371], который в длинной, хитро составленной речи сообщил Марцеллу, что Филодему требуется время, чтобы подумать. (4) Филодем тянул с ответом, откладывая его со дня на день в расчете на то, что тем временем подойдут с войском Гиппократ с Гимильконом. Филодем не сомневался, что если он впустит их в крепость, то они уничтожат римское войско, запертое в городских стенах. (5) Марцелл, видя, что Евриал не взять и ему его не сдадут, расположился лагерем между Неаполем и Тихой[2372]– это названия частей города, которые сами по себе являются городами. Он боялся густо населенных районов: солдаты, жадные до добычи, разбегутся и ему их не удержать. (6) Из Тихи и Неаполя к нему пришли в одежде умоляющих[2373]послы, прося не допускать убийств и поджогов. (7) Они именно просили, а не требовали, и Марцелл, посоветовавшись, с общего согласия приказал воинам: свободных не обижать; остальное будет им добычей. (8) Лагерь огородили;[2374]у ворот, открывавшихся на улицы, Марцелл расставил сильные сторожевые посты, чтобы, когда солдаты разбегутся, неприятель не ворвался в лагерь. (9) Воины по сигналу разбежались по городу: ломали двери, всюду грохот, ужас и смятение; убивать не убивали, но грабеж прекратился только тогда, когда все накопленное за долгую благополучную жизнь было расхватано. (10) Филодем, утративший всякую надежду на помощь, заручившись обещанием, что его не тронут и он спокойно вернется к Эпикиду, вывел свой отряд и сдал холм[2375]римлянам.

(11) Пока все были заняты этим холмом, Бомилькар бурной ночью, когда волна не позволяла римскому флоту стоять в море на якоре, вышел из сиракузской гавани с тридцатью пятью кораблями на парусах в открытое море, оставив Эпикиду и сиракузянам пятьдесят пять кораблей. (12) Объяснив карфагенянам, в какой опасности Сиракузы, он через несколько дней вернулся с сотней судов; говорят, Эпикид щедро одарил его из сокровищницы Гиерона[2376].

26. (1) Взяв Евриал и поставив там гарнизон, Марцелл избавился от одной тревоги: многочисленное неприятельское войско, впущенное с тыла в крепость, не сможет ринуться на его воинов, сидящих взаперти в городских стенах. (2) Он расположил вокруг Ахрадины в подходящих местах три стоянки, рассчитывая, что голод заставит осажденных сдаться. (3) Несколько дней на передовых постах обеих сторон стояло затишье, как вдруг прибыли Гиппократ и Гимилькон, собиравшиеся со всех сторон напасть на римлян. (4) Гиппократ укрепил свой лагерь около большой гавани[2377]и дал знак сидевшим в Ахрадине – напал на старый римский лагерь, которым командовал Криспин[2378]. Эпикид напал на стоянки Марцелла, а карфагенский флот пристал к берегу между городом и римским лагерем: Марцелл не сможет подать помощь Криспину. (5) Действительной опасности было меньше, чем тревоги: Криспин не только отбросил Гиппократа от укреплений, но заставил его бежать сломя голову, а Марцелл прогнал Эпикида в город. (6) Приняли на будущее все меры, чтобы обезопасить себя от неожиданного нападения. (7) А тут на оба войска пришла новая беда: чума, – стало не до войны. Осенняя непогода, нездоровая местность, жара, за городом еще более нестерпимая, чем в городе, истомила почти всех в обоих лагерях. (8) Первоначально нездоровое место и непогода вызывали болезнь и смерть; потом само лечение и соприкосновение с больными разнесло заразу[2379]. Заболевшие или умирали, заброшенные и покинутые, или же уносили с собою тех, кто их лечил и за ними ухаживал, пораженные тою же страшной болезнью. (9) Каждый день похороны и смерть, днем и ночью повсюду рыдания. (10) В конце концов люди до того привыкли к этому бедствию, что не только не провожали умерших, как подобает, слезами и воплями, но не выносили трупов и не хоронили их: бездыханные тела валялись перед глазами ожидавших той же участи. (11) Мертвые умерщвляли больных, больные здоровых – страхом, заразой, тлетворным запахом. Бывало, предпочитали смерть от меча: поодиночке врывались во вражеские стоянки. (12) Болезнь поражала больше карфагенян, чем римлян: римляне, долго осаждая Сиракузы, привыкли к здешней воде и климату. (13) Сицилийцы, находившиеся в неприятельском войске, увидев, что зараза распространяется (местность была нездоровой), разбрелись по своим городам, которые были поближе. (14) Карфагенянам приюта нигде не было: погибли все до единого, погибли и Гимилькон с Гиппократом. (15) Марцелл, видя, с какой силой обрушивается болезнь, увел в город свое обессилевшее войско и дал ему передохнуть и пожить в домах. Много, однако, римских солдат от чумы погибло.

27. (1) После гибели сухопутного пунийского войска воины, служившие раньше у Гиппократа <...>[2380]заняли два небольших города, недоступных по своему местоположению и вдобавок еще укрепленных: один лежал в трех милях от Сиракуз, другой – в пятнадцати. Они сносили туда съестные припасы из своих городов и призывали к себе подмогу. (2) Тем временем Бомилькар, вторично явившийся в Карфаген вместе с флотом, так рассказал о судьбе союзников и судьбе их, что карфагеняне вознадеялись не только помочь союзникам и спасти их, но и захватить римлян в как‑никак захваченном ими городе. (3) Он посоветовал снарядить как можно больше грузовых судов, нагрузить их всяким грузом и увеличить флот, состоявший под его командой. (4) Из Карфагена он вышел со ста тридцатью военными судами с семью сотнями грузовых и с попутным ветром переправлялся в Сицилию, но те же ветры помешали ему обогнуть мыс Пахин[2381]. (5) Молва разнесла весть о прибытии Бомилькара; он медлил; и сиракузяне, и римляне переходили от страха к надежде. (6) Эпикид испугался: если ветры, уже много дней дувшие с солнечного восхода, не утихнут, то карфагенский флот вернется в Африку. (7) Он передал Ахрадину вождям наемников, а сам отплыл к Бомилькару, (8) который держал свой флот обращенным в сторону Африки. Он опасался морского сражения не потому, что не равны были силы или у римлян было больше кораблей – больше их было у карфагенян, – но ветры были для римлян благоприятнее. Эпикид, однако, настоял: пусть испытает судьбу в морской битве.

(9) Марцелл заметил, что со всего острова созвано сицилийское войско и что подходит карфагенский флот с большим грузом. Не желая быть запертым с моря и суши во вражеском городе, он решил, хотя флот у него был меньше карфагенского, не допустить высадки Бомилькара в Сиракузах. (10) Два враждебных флота стояли около Пахина: они сразятся сразу, как только настанет затишье и суда смогут выйти в открытое море. (11) Как только юго‑восточный ветер[2382], свирепствовавший несколько дней, утих, Бомилькар первый снялся с якоря, решив поскорее обойти мыс и выйти в открытое море. (12) Он увидел римский флот, который направлялся к нему, и, неизвестно чего испугавшись, вышел на парусах в открытое море, миновал Сицилию, держа курс на Тарент, и отправил в Гераклею[2383]гонцов с приказом вернуться грузовым судам в Африку. (13) Эпикид, лишившись такой поддержки и не желая оставаться в осажденном городе, большая часть которого была уже взята, отплыл в Агригент, не рассчитывая оттуда на что‑либо повлиять и решив выжидать, чем все кончится.

28. (1) В сицилийском войске стало известно, что Эпикид покинул Сиракузы, (2) а карфагеняне бросили остров и вторично предали его римлянам. Сицилийцы переговорили с осажденными об условиях, на коих будет сдан город, и отправили послов к Марцеллу. (3) Желания эти почти совпадали с желаниями римлян: царские владения, где бы они ни находились, останутся за римлянами; сицилийцы сохраняют свою свободу, свои законы и все прочее. Пригласили на совещание тех, кому Эпикид поручил все дела; (4) их тоже отправили к Марцеллу, как и представителей сицилийского войска, требовавших, чтобы участь осажденных и в осаде не бывших была одинакова и чтобы ни те, ни другие ничего особого себе не выговаривали. (5) Их впустили повидаться с родственниками и друзьями, и они рассказали о договоре с Марцеллом. У них появилась надежда на благополучный исход: префектов Эпикида – Поликлета, Филистиона и Эпикида, прозванного Синдоном, – убили и созвали народное собрание. (6) Там говорили, что в нужде, на которую они обычно шепотом друг другу жаловались, да и в других бедствиях, нечего обвинять судьбу: от них самих зависело, как долго еще им терпеть. (7) Римляне осадили Сиракузы, сжалившись над сиракузянами, а не по ненависти к ним. Услышав, что Эпикид и Гиппократ, приспешники Ганнибала и Гиеронима, все захватили в свои руки, они начали войну и осадили город, желая захватить жестоких его тиранов. (8) Гиппократ убит, Эпикид выгнан из Сиракуз, а ставленники его перебиты; на острове не осталось клочка земли во власти карфагенян, господство на море они потеряли. Отчего же римлянам не желать, чтобы Сиракузы были благополучными, как при жизни Гиерона, верного друга римскому народу. (9) Итак, ни городу, ни его насильникам не грозит никакая опасность, кроме как от себя самих; если они упустят случай примириться с римлянами – другого, столь же удобного, больше не будет, и если очевидно, что освобождение от неистовства тиранов <... >[2384].

29. (1) Речь выслушали и вполне ее одобрили, но решили, прежде чем послов, выбрать преторов, из которых и отправили к Марцеллу посольство. (2) Его глава начал так: «Не мы, сиракузяне, первыми изменили вам, но Гиероним, преступник перед вами и перед нами. (3) Когда после убийства тирана наступило затишье, не сиракузяне, а царские прихвостни, Гиппократ и Эпикид, сбили нас с толку, то застращивая нас, то обманывая. Всякий скажет, что, когда мы были свободны, мы всегда жили в мире с вами. (4) И сейчас, когда убиты те, под чьим гнетом жили Сиракузы, когда мы наконец вздохнули свободно, мы тотчас же сложили оружие, сдались, сдали вам город и его укрепления: мы понесем участь, какую вы нам назначите. (5) Боги, Марцелл, даровали тебе славу завоевателя самого славного и прекрасного греческого города; все памятные деяния наши на суше и на море делают более блестящим твой триумф. (6) Хочешь ли ты, чтобы только рассказывали, какой город ты взял? Или чтобы даже потомки могли видеть его? Его, который будет показывать каждому прибывшему с моря ли, с суши ли; тут – трофеи, взятые нами у афинян и карфагенян[2385], там – твои, взятые у нас. Невредимыми ли передашь ты Сиракузы под покровительство рода Марцеллов? (7) Помните не только о Гиерониме, но и о Гиероне: Гиерон был гораздо дольше вашим другом, чем Гиероним врагом; благодеяния Гиерона вы чувствовали на деле; безумства Гиеронима привели его к собственной гибели».

(8) От римлян ничто не угрожало, но в Сиракузах началась более страшная междоусобная война. Перебежчики решили, что их выдают римлянам, и тем самым запугали вспомогательные отряды наемников: (9) те, схватившись за оружие, сначала изрубили преторов, а затем, разбежавшись по Сиракузам, в неистовстве стали убивать случайных встречных и расхищать все, что попадало под руку. (10) Не желая оставаться без командиров, они выбрали троих начальствовать в Ахрадине и троих на острове. Когда волнение наконец утихло и они стали разузнавать, чем кончились переговоры с римлянами, то стало выясняться, что на деле положение наемников и перебежчиков различно.

30. (1) В это время вернулись от Марцелла послы и сказали: подозрения наемников напрасны: у римлян нет никакой причины их наказывать. (2) Среди троих начальников в Ахрадине был испанец Мерик. В свите послов находился один из солдат вспомогательного испанского отряда[2386], отправленный специально к Мерику. Он, застав Мерика одного, сначала изложил ему, в каком положении оставил он Испанию, откуда недавно прибыл, – вся она покорена римлянами. (3) Мерик может – если сочтет дело стоящим – стать главой своих единоплеменников в римском ли войске или вернувшись на родину – как пожелает. А если он предпочитает оставаться в осаде, то чего ж ему ждать – обложенному и с моря и с суши?

(4) Мерик был взволнован и решил отправить к Марцеллу – среди послов – своего брата, которого тот же испанец тайком от других провел к Марцеллу; заручившись обещанием безопасности и составив план действий, вернулся тот в Ахрадину. (5) Мерик, боясь возбудить в ком‑либо подозрение, заявил, что ему не нравится это хождение послов взад‑вперед, нечего ни посылать, ни принимать кого бы то ни было. Чтобы караулы лучше несли свою службу, нужно опасные места распределить между всеми и пусть каждый отвечает за свой участок. (6) Все согласились. Мерику достался участок от источника Аретузы[2387]до входа в большую гавань – он сообщил об этом римлянам. (7) Марцелл посадил воинов на грузовую баржу и велел ночью подтащить ее к Ахрадине[2388], а воинам – высадиться недалеко от ворот, поблизости от источника Аретузы. (8) На исходе ночи все было сделано; Мерик, как было уговорено, впустил солдат, и Марцелл на рассвете со всем своим войском бросился на Ахрадину – (9) не только ее защитники, но и отряды, стоявшие на Острове, покинув свои посты, устремились отражать натиск римлян. (10) В этой сумятице легкие суденышки, заранее снаряженные, подошли кружным путем к Острову; воины высадились и неожиданно напали на немногочисленные вражеские сторожевые посты и незатворенные ворота, которыми выбегали воины. После небольшой схватки взяли Остров, покинутый бежавшей в страхе охраной. (11) У перебежчиков вовсе не было ни стойкости, ни желания оставаться на месте; не очень‑то доверяя и своим, они в разгар битвы бежали. (12) Видя, что Остров взят, что одна из частей Ахрадины захвачена и Мерик со своим отрядом присоединился к римлянам, Марцелл велел бить отбой, чтобы не разграбили царских сокровищ, молвой сильно преувеличенных.

31. (1) Бушевавших солдат укротили, а перебежчикам, находившимся в Ахрадине, дали спокойно уйти. (2) Сиракузяне наконец спокойно вздохнули, раскрыли ворота Ахрадины (3) и отправили к Марцеллу послов просить об одном: сохранить жизнь им и их детям. (4) Марцелл собрал свой совет, пригласив туда также тех сиракузян, которых восстание изгнало из родного города и которые были среди римских войск[2389]. Там он и ответил послам. Благодеяний, сказал он, которые Гиерон пятьдесят лет оказывал римлянам, было не больше, чем злодеяний, совершенных за последние годы теми, кто захватил власть в Сиракузах. Но на них и обрушися груз их вины: за нарушение договоров сами они наказали себя более жестоко, чем того хотели бы римляне. (5) Третий год осаждает он, Марцелл, Сиракузы не затем, чтобы поработить: он не хочет, чтобы вожди перебежчиков захватили город и держали его под гнетом. (6) Что могли поделать сиракузяне? Пример тому дали их соотечественники, бывшие в римских отрядах, или испанец Мерик, передавший свой отряд, да и сами они, сиракузяне, когда приняли свое, хоть и запоздалое, но мужественное решение. (7) А римляне под стенами их города вынесли столько трудов и опасностей на суше и на море, что не такой уж наградой были им Сиракузы. (8) Потом он послал квестора[2390]с отрядом на Остров принять и сторожить царские деньги. Город отдали на разграбление солдатам; в домах тех, кто был в римском войске, поставили охрану. (9) Было явлено много примеров отвратительной жадности, гнусного неистовства. А среди всей суматохи, какую только может породить во взятом городе страх, среди солдат, бегавших повсюду и грабивших, Архимед, как рассказывают, был занят только фигурами, которые он чертил на песке. Какой‑то солдат, не зная, кто это, убил его[2391]. (10) Марцелл очень был огорчен, позаботился о похоронах, разыскал родственников Архимеда и в память о нем обеспечил им жизнь в покое и уважении[2392].

(11) Так были взяты Сиракузы;[2393]добычи в городе оказалось столько, сколько вряд ли бы нашлось тогда в Карфагене, хотя силами он и не уступал Риму.

(12) За несколько дней до взятия Сиракуз Тит Отацилий с восемьюдесятью квинкверемами переправился из Лилибея в Утику[2394]и, войдя до рассвета в гавань, захватил баржи с грузом зерна. (13) Высадившись, он разорил окрестности Утики, а всякого рода добычу погрузил на суда (14) и на третий день после отплытия из Лилибея[2395]вернулся обратно со ста тридцатью баржами, нагруженными хлебом. Хлеб этот он немедленно отправил в Сиракузы. Не прибудь он так вовремя, и победители и побежденные погибли бы от голода.

32. (1) Тем же летом в Испании римские военачальники, покинув зимние лагеря, соединили свои силы. Это произошло после того, как в течение двух лет[2396]ничего достопамятного сделано не было, а война велась не столько оружием, сколько сговорами и переговорами[2397]. (2) Теперь был созван совет, и мнения всех сошлись: если до сих пор только и делали, что сдерживали Ганнибала, стремившегося в Италию, то теперь пришло время делать все, чтобы война в Испании была доведена до конца. (3) Полагали, что силы для того есть: той зимой призвано было в армию двадцать тысяч кельтиберов. (4) Неприятельских войск было три: Газдрубал, сын Гисгона, и Магон соединили свои войска и стояли от римлян на расстоянии, пожалуй, пятидневного пути. (5) Ближе находился сын Гамилькара – Газдрубал, полководец, давно воевавший в Испании; его войско стояло вблизи города Амторгис[2398]. Его первого и хотели разбить римские военачальники: (6) надеялись, что сил для этого хватит с избытком. Беспокоило одно – как бы Газдрубал‑второй и Магон, перепуганные его бегством, не ушли в непроходимые горные леса и не затянули бы войну. (7) Решили: самое лучшее разделить силы и вести войну всем войском, находившимся в Испании. Войско поделили так: (8) Публий Корнелий поведет против Магона и Газдрубала две трети войска римского и союзнического; Гней Корнелий возьмет оставшуюся треть и еще кельтиберов и сражается с Газдрубалом Баркой. (9) Оба вождя выступили вместе; кельтиберов отправили вперед к городу Амторгис, а сами расположились лагерем в виду неприятеля, от которого их отделяла река[2399]. (10) Гней Сципион там и стал со своим упомянутым выше войском; Публий Сципион отправился туда, куда было назначено.

33. (1) Газдрубал проведал, как малочисленно собственное войско римлян в лагере, римлян, которым оставалось надеяться на вспомогательные отряды кельтиберов. (2) Он по опыту знал все вероломство варваров и особенно тех племен, с которыми столько лет воевал. (3) Устные сношения были легки, так как оба лагеря были полны испанцев. Тайно ему удалось за большие деньги договориться с вождями кельтиберов о том, чтобы они увели свои войска от римлян. (4) Они даже не видели в том ужасного преступления: они ведь не поднимают руку на римлян, а платят им – и не меньше, чем достало бы и за войну, – только за то, чтобы они не воевали. А ведь не только мир, но и удовольствие вернуться домой, свидеться со своими, увидеть свое добро – все это радовало всех. (5) Еще легче, чем вождей, было убедить толпу. Нечего было бояться, что малочисленные римляне задержат их силой. (6) Пусть римским вождям это служит уроком на будущее: нельзя настолько полагаться на вспомогательные отряды чужеземцев, чтобы не иметь в своем лагере превосходящих собственных сил. (7) Кельтиберы вдруг собрались и стали уходить. На все расспросы и уговоры римлян остаться они отвечали: их призывают домой местные распри. (8) Ни силой, ни просьбами нельзя было удержать союзников, и Сципион, понимая, что без них он слабее неприятеля, а с братом ему соединиться не удастся, принял единственное и очевидное спасительное решение: отступить возможно дальше и прежде всего стараться не вступать в сражение на равнине с врагом, который, перебравшись через реку, шел по пятам удалявшихся.

34. (1) В эти же дни Публия Сципиона тревожил такой же страх, опасность большая и от нового врага. (2) Молодой Масинисса[2400](которого впоследствии дружба с римлянами сделала славным и могущественным) в те времена был союзником карфагенян. (3) Он двинулся со своей нумидийской конницей навстречу Публию Сципиону и затем ни днем ни ночью не давал римлянам ни отдыху, ни сроку: (4) он не только захватывал солдат, далеко ушедших за дровами и фуражом, но носился вокруг лагеря, часто врывался в линию сторожевых постов и учинял невероятный беспорядок. (5) Часто его ночной налет приводил в трепет находившихся в лагере; римлянам приходилось быть всегда настороже – и в лагере, и за его воротами, загнанные в лагерь, они были отрезаны от всего жизненно необходимого. (6) Это была почти настоящая осада, и грозила она стать еще страшнее, если карфагеняне соединятся с Индибилисом, который, как слышно было, подходил с семью с половиной тысячами свессетанов[2401], чтобы соединиться с пунийцами. (7) Сципион был осторожным и предусмотрительным вождем, но, вынужденный обстоятельствами, он принял небезопасное решение: ночью выступить навстречу Индибилису и в любом месте, где они встретятся, начать сражение. (8) Охранять лагерь он оставил небольшой гарнизон под начальством легата Тиберия Фонтея, а сам выступил в полночь и начал сражение с неприятелем, шедшим навстречу. (9) Сражались на ходу, а не выстроившись к бою; римляне одолевали в этой беспорядочной схватке. Вдруг нумидийская конница, от которой, думалось Сципиону, ему удалось ускользнуть, окружила с флангов перепуганных римлян, завязалось новое сражение – с нумидийцами, а в это время появился третий враг – карфагенские вожди, напавшие с тыла на сражавшихся. (10) Римлянам приходилось биться и с теми, и с другими – на кого броситься в первую очередь, где, сомкнувшись, пойти на прорыв? (11) Сципион сражался, ободрял солдат, появлялся там, где им приходилось худо, когда тяжелое копье пробило ему правый бок. Враги, построившись клином, шли на римлян, столпившихся вокруг своего вождя; карфагеняне, увидев, что Сципион мертвым свалился с лошади, радостно завопили, оповещая все войско о гибели римского полководца. (12) Известие это быстро облетело всех: враги ощутили себя несомненными победителями, римляне – побежденными. (13) Вождя не стало, и строй распался, воины кинулись бежать; прорваться между нумидийцами и легковооруженными вспомогательными отрядами оказалось нетрудно, но ускользнуть от многочисленных всадников и пехотинцев, бежавших так же быстро, как и лошади, было вряд ли возможно. (14) Бежавших погибло, пожалуй, больше, чем пало на поле брани, да никто бы и не остался в живых, если бы не темнело так быстро и не наступила ночь.

35. (1) Карфагенские вожди не сидели сложа руки: им везло и они сразу же после битвы, не дав солдатам даже передохнуть, торопливо, ускоренными переходами, помчались к Газдрубалу, сыну Гамилькара. Они не сомневались, что, соединив свои силы, успешно окончат войну. (2) По их прибытии солдаты и полководцы, радуясь победе, стали поздравлять друг друга: убит такой полководец, уничтожено все его войско и такая же, несомненно, победа ждет их впереди.

(3) До римлян не дошли еще вести о постигшем их несчастье, но в лагере стояла скорбная тишина: все, как это бывает, предчувствовали наивысшую беду. (4) Полководец129a видел и сам: союзники его покинули, неприятельское войско сильно увеличилось – надеяться не на что. Римляне разбиты, об этом можно было догадываться, и здравый смысл такую догадку поддерживал. Ведь только закончив эту войну, Газдрубал и Магон могли подвести сюда без сражения свои войска. (5) Разве брат[2402]не остановил бы их или не пошел за ними следом? (6) А если он не смог помешать неприятелю соединиться, то разве сам он не соединился бы с братом?

(7) Встревоженный, обеспокоенный, он полагал, что единственный путь к спасению – уйти отсюда как можно дальше. Ночью – неприятель ничего не подозревал и не беспокоился – римляне вышли из лагеря и прошли довольно далеко.

(8) Когда на рассвете карфагеняне поняли, что враги ушли, они выслали вперед нумидийцев, сами самым быстрым ходом кинулись в погоню. Нумидийцы настигли уходивших еще до наступления ночи: нападая то с тыла, то с флангов, они заставили уходивших остановиться и защищаться.

(9) Сципион ободрял своих: пусть идут и на ходу сражаются, пока это еще возможно, пока их еще не настигла пехота.

36. (1) Некоторое время, то нападая, то отбиваясь, римляне слегка продвигались вперед; наступила ночь, Сципион велел прекратить сражение. (2) Он собрал своих и повел их на какой‑то холм – место, недостаточно безопасное, тем более для изрядно потрепанного отряда, но все‑таки на окружающей равнине некая высотка. (3) Пехотинцев заслонил обоз и конница, их окружившая, и они без труда отбрасывали налетавших нумидийцев. (4) Но когда подошли три вражеских полководца с тремя своими войсками в полном составе, стало ясно: на неукрепленном холме римлянам не отбиться. (5) Полководец оглядывался и соображал, как обвести холм валом, но на холме не росло ни кустика – нельзя нарубить даже хвороста, а земля так тверда, что нечего и думать нарезать дерну или выкопать ров. (6) Холм был и не крутой и не обрывистый, подняться по его пологим склонам врагу легко. (7) Все‑таки, чтобы создать какое‑нибудь подобие вала, использовали вьючные седла с привязанными к ним вьюками: из них сложили некое заграждение, а где седел не хватило, там нагромоздили всякие тюки с поклажей, доведя все сооружения до обычной высоты возводимого вала.. (8) Когда пришли сюда войска неприятелей, они без труда поднялись на холм, но необычное укрепление поразило их диковинным видом, и они остановились. (9) Со всех сторон раздавались начальственные окрики: что же они стоят перед этим игрушечным сооружением? Женщины и дети перед ним не задержались бы; почему они не растащат и не разбросают его? За этими вьюками прячутся вражеские солдаты, это наши пленные. (10) Так презрительно бранились вражеские военачальники. Нелегко, однако, было перепрыгивать через эти груды, разрубать связанные вместе вьюки, заваленные вдобавок еще какой‑нибудь поклажей. (11) Разбросав баграми поклажу, враги расчистили себе дорогу, и лагерь был взят. (12) Многочисленные победители бросились на немногочисленных ошалевших солдат, но большинство убежало в соседние леса и пришло в лагерь Публия Сципиона, которым командовал его легат Тиберий Фонтей. (13) Одни говорят, что Гней Сципион при первом же вражеском налете был убит на холме; другие – что он и еще несколько человек укрылись в башне по соседству с лагерем; ее со всех сторон подожгли, и, когда сгорели двери, выломать которые не удавалось никакими силами, все схваченные в башне вместе с вождем были убиты. (14) Гней Сципион был убит на восьмом году[2403]после прибытия своего в Испанию, через двадцать девять дней после смерти брата. О смерти их сильно скорбели в Риме и не меньше – по всей Испании: граждан печалила потеря войска и провинции и беда, постигшая всех. Испания горько оплакивала Сципионов, особенно Гнея: он дольше управлял страной, первый завоевал любовь населения, первый показал, как справедливы и воздержаны римляне.