Договориться с Ф. Кастро, заключить военный договор о совместной обороне.

Расположить ракет(но)-ядерное оружие.

Закрыто провести. Потом объявить.

Ракеты под нашим командованием.

Это будет наступательная политика.

Тт. Малиновскому и Бирюзову подсчитать, по времени посмотреть.

Письма Кастро составить[A268] .

Весь комплекс проблем, связанных с этим вопросом, рассматривался также на заседаниях 24 мая, 10 июня, 1 июля, 6 июля. Суть основных идей, высказанных Н.С. Хрущевым, сводилась к следующему: СССР должен найти эффективное средство, которое могло бы предотвратить нападение США на Кубу. Пусть Вашингтон имеет в виду, что в случае нападения на Кубу он столкнется не только с ее отпором, но и с ядерной мощью Советского Союза. «Нужно заставить их заплатить самую высокую цену, - говорил председатель Совета Министров СССР. – за военную авантюру против Кубы и в определенной мере приравнять угрозу Кубе к угрозе Соединенным Штатам… Логика подсказывает, что средством для достижения этого может быть только размещение наших ракет с ядерными боеголовками на Кубинской территории[A269] ».

Было решено в строжайшей секретности провезти ракеты на Кубу и только после их установки и приведения в боевую готовность объявить об этом миру. Глава советского правительства не преминул при этом заметить, что американцы должны почувствовать на собственном опыте, что значит жить под прицелом ядерных ракет, как под прицелом их ракет уже живут несколько лет советские люди. Вопросы доставки на Кубу ракет и боеголовок к ним, а также военных специалистов для монтажа и обслуживания этого оружия должна была решить операция «Анадырь».

С начала августа 1962 г. на Кубу начали прибывать советские войска. Их численность в октябре составила уже 42 тыс. человек. 15 сентября на острове появились первые ракеты, а с 4 октября – боеголовки к ним. Всего потребовалось осуществить 185 рейсов для переброски 60 ракет и другой военной техники.

В то же время к октябрю были приведены в боевую готовность и кубинские вооруженные силы (270 тыс. человек[A270] ).

По подсчетам кубинских контрреволюционных организаций, численность советских судов, прибывавших в кубинские порты, резко возросла с конца июля. Если в первой половине 1962 г. прибывало в среднем 15 судов в месяц, то во второй половине года – 37. По сообщению информаторов с Кубы, выходившие на берег в гаванском порту люди «были молодыми, коротко подстриженными, физически крепкими, дисциплинированными[A271] ».

28 августа заместитель министра обороны США Р.Л. Джилпатрик в письме к Миро Кардоне предлагает активизировать программу «подготовки испаноговорящих рекрутов» (кубинских эмигрантов), которым США готовы дать необходимую военную подготовку в специальных центрах в Нью-Йорке, Чикаго, Лос-Анджелесе, и Новом Орлеане. Вместе с тем президент США и его администрация прекрасно понимали, что эти «полувоенные» формирования вряд ли смогут внести существенный вклад в свержение Ф. Кастро. Поэтому в середине октября, когда были обнаружены американской разведкой установленные на Кубе ракеты, ставка была сделана на армию США.

Основные события Карибского кризиса, дипломатические баталии между СССР и США, широкомасштабные военные приготовления армий Кубы, СССР, США, военных блоков НАТО и Варшавского договора хорошо известны. Разумный компромисс, достигнутый на советско-американских переговорах, позволил сохранить мир, добиться от США гарантий не нападать на Кубу, демонтировать и вывезти ракеты: советские – с Кубы, американские – из Турции и Италии.

В тот исключительно острый кризисный период возникло некоторое недопонимание между руководством СССР и Кубы по вопросу о демонтаже и вывозе ракет с Острова Свободы. В этой связи большой интерес представляет послание Ф. Кастро Н.С. Хрущеву от 31 октября. Приводим его почти полностью, так как этот документ является образцом глубокого анализа сложнейшего периода мировой истории, морально-политического состояния кубинского народа и советско-кубинских отношений в тот конкретный момент.

«Дорогой товарищ Хрущев!

Получил Ваше письмо от 30 октября. Вы полагаете, что проконсультировались с нами до принятия решения об удалении стратегических снарядов. Вы основываетесь на тревожных сообщениях, которые, говорите, поступали с Кубы и, наконец, моей телеграмме от 27 октября. Я не знаю, какие сообщения Вы получили, отвечаю лишь за послание, направленное Вам ночью 26 октября и полученное Вами 27-го.

То, что мы сделали перед лицом событий, товарищ Хрущев, это подготовились и собирались бороться. На Кубе был только один вид тревоги: боевая тревога. Когда, по нашему мнению, империалистическая атака сделалась неизбежной, я счел целесообразным сообщить Вам об этом и призвать к бдительности как Советское правительство, так и командование, - поскольку имелись советские силы, обязанные бороться вместе с нами в защиту Республики Куба от внешней агрессии, - в связи с возможностью атаки, которой не в наших силах было воспрепятствовать, но в наших силах сопротивляться ей.

Я сообщил Вам, что моральный дух нашего народа был очень высок и что агрессия встретит героическое сопротивление. В заключение послания повторил Вам снова, что мы ожидаем события со спокойствием.

Опасность не могла взволновать нас, так как мы чувствовали ее давление над нашей страной в течение длительного времени и в известной мере привыкли к ней.

Советские люди, которые находились рядом с нами, знают, сколь замечательным было поведение нашего народа в период этого кризиса и какое создалось глубокое братство между людьми одного и другого народа в решающие часы. Глаза многих людей, кубинских и советских, которые готовы были умереть с высшим достоинством, пролили слезы, когда стало известно о внезапном, неожиданном и практически безоговорочном решении об удалении оружия.

Вы, возможно, не знаете, до какой степени кубинский народ был готов выполнить свой долг перед родиной и перед человечеством.

Я допускал, когда Вам писал, что слова, содержащиеся в моем письме могут быть плохо интерпретированы Вами. Так это и случилось, может быть потому, что я хотел сказать много в слишком немногих фразах. Однако я не колебался сделать это. Не считаете ли Вы, товарищ Хрущев, что мы эгоистично думали о себе, о нашем великодушном народе, готовым жертвовать собой, и не бессознательным образом, а с полным сознанием опасности, которой он подвергался?

Нет, товарищ Хрущев, мало было случаев в истории, и даже можно сказать, не было ни разу, потому что никогда такая громадная опасность не нависала над нашим народом, когда народ был готов бороться и умереть со столь всеобъемлющим сознанием своего долга.

Мы знали, не предполагайте, что мы не учитывали этого, что были бы уничтожены, как намекается в Вашем письме, в случае термоядерной войны. Однако по этой причине не просили Вас удалить снаряды, по этой причине Вас не просили отступить. Вы думаете, что, может быть, мы желали этой войны? Но как избежать ее, если вторжение приближалось, чтобы разразиться? Речь шла именно о том, что этот акт был возможен, что империализм блокировал всякие решения и его требования были, с нашей точки зрения, невозможными, чтобы быть принятыми СССР и Кубой…

И я не побуждал Вас, товарищ Хрущев, чтобы СССР стал агрессором, так как это было бы больше, чем неправильно, было бы аморально и недостойно с моей стороны; я говорил о том, чтобы в момент, когда империализм напал бы на Кубу и на расположенные на Кубе воздушные силы СССР, предназначенные оказать помощь нашей обороне в случае внешнего нападения, и ем самым империалисты превратились бы в агрессоров против Кубы и против СССР, им был бы дан ответный уничтожающий удар.

Каждый имеет свое мнение, и я придерживаюсь моего относительно опасности опасности агрессивных кругов Пентагона и их тенденции к нанесению превентивного удара. Я не побуждал Вас, товарищ Хрущев, чтобы в обстановке кризиса Советский Союз совершил бы нападение, как это, кажется, вытекает из того, что Вы мне говорите в своем письме, но чтобы после империалистической атаки СССР действовал бы без колебаний и не совершил бы никоим образом ошибки, допустив такое положение, при котором враги обрушили бы на него первый ядерный удар…

Я знаю, что эта тема является столь деликатной, что только в подобных обстоятельствах, и в весьма личном послании об этом можно говорить.

Вы зададитесь вопросом, какое право имел я сделать это. Я заговорил об этом, не придавая значения тому, каким колючим покажусь, а следуя велению моей совести, что является долгом революционера, и движимый самым бескорыстным чувством восхищения и любви к СССР, к тому, что она представляет для будущего человечества, и заботой о том, чтобы никогда больше не явился жертвой вероломства и предательства со стороны агрессоров, как это было в 1941 г… Кроме того, тот, кто разговаривал с Вами,

не был подстрекателем, а бойцом в наиболее опасном окопе[A272] …»

Думается, что в этом анализе той атмосферы которая в начале 60-х годов и в период Карибского кризиса царила на Кубе, исключительно точно расставлены все акценты: кубинский народ был готов любой ценой отстоять свои завоевания.