ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ ПОД РУКОВОДСТВОМ КЕНЕСАРЫ КАСЫМОВА 13 страница

Это выразилось в замирении Гасан-Кулинских туркмен в 1842 году, освоении Ново-Мангышлакского залива в 1844 году и постройке там Ново-Петровского укрепления, возведении укреплений на реках Тургае и Иргизе в 1845 году, Раимского укрепления в низовьях р. Сыр-Дарьи в 1847 году, фортов Ка-ра-Бутак и Кос-Арал в 1848 году, организации флотилии на Аральском море в 1848—1849 годах, сближении с алатауски-ми киргизами и ряде других мероприятий.

В эти же годы проводится весьма широкое обследование природных богатств Казахстана,— обследуется Аральское море и Балхаш, изыскиваются месторождения каменного угля, проводятся картографические съемки.

Поражение восстания Кенесары в 1847 году еще больше облегчило дело подчинения Казахстана, освободив силы, за­нятые преследованием повстанцев.

В результате, к началу 50-х годов весь Казахстан факти­чески полностью был захвачен царизмом, и последний смог вступить в новый этап своей среднеазиатской политики — ре­шительного наступления на Коканд, Бухару и Хиву, увенчав­шегося полным успехом.

Таковы вкратце итоги политики царизма в области его закрепления в Казахстане.

Результаты присоединения Казахстана к России и прово­димая царским правительством политика внесли серьезные изменения в экономику и быт казахов и повлекли за собой крупнейшие социально-экономические последствия.

Важнейшим из этих последствий было значительное уско­рение процесса феодализации казахского общества на основе распада патриархально-родовой общины. Процесс этот начал­ся еще задолго до завоевания Казахстана, но теперь он вомного раз был ускорен.

При этом следует учесть особенности казахского феода­лизма, связанные в первую очередь с кочевым скотоводческим бытом казахов. Казахские феодалы, являясь крупными ското­владельцами, фактически распоряжались общинными земля­ми. Именно на этой базе было создано экономическое и поли­тическое господство казахских феодалов — ханов, султанов и родоначальников над трудящимися массами.

Нужно сказать, что эта особенность отмечена и у других кочевых народов. Так, например, Л. П. Потапов пишет:

«Главные средства производства у кочевников (пастбища и скот) находились, в основном, в руках феодалов. Специфи­ка же ранних феодальных отношений здесь проявлялась в том, что пастбища эти формально считались общинными для группы родов или племени. Фактически, например, у алтай­цев зайсаны и баи огораживали лучшие пастбища для себя, запрещая своим соплеменникам и сородичам пасти на них скот. Зайсаны и баи даже сдавали часть этих общинных паст­бищ в аренду русским крестьянам или казахам (Чуйская степь), присваивая себе арендную плату. У казахов развитие феодальных отношений также связывалось с узурпацией об­щинных кочевий. .У киргизов кочевьями, пастбищами, фор­мально общинными, распоряжались манапы. Они определяли границы кочевий для отдельных групп киргизов, брали с них, как и с казахов, в свою пользу за пастьбу скота натуральные и денежные поборы: «отмай» и «соишь», наделяли пастбища­ми в качестве приданного своих дочерей, выходящих замуж. У тувинцев распределение кочевий производил «нойон»— феодал, стоявший во главе хошуна. Следовательно, формаль­но общинная, а по существу феодальная собственность на пастбища у кочевников выступала в форме распоряжения ко­чевьями (определение места и порядка пользования пастбищ) со стороны феодалов» '.

Какие же изменения внесло присоединение Казахстана к России в казахское кочевое скотоводческое хозяйство?

Как мы уже видели, экспансия царизма в Казахстане сопровождалась массовым захватом земель, издавна служив­ших кочевьями для многих казахских родов. Так, в 1835 году при устройстве одной лишь «Новой Линии» укреплений, меж­ду Троицкой и Орской крепостями, было отчуждено 10.000 кв. верст земельной площади. Богатый пастбищами, сенокосными угодьями и водой, этот район был одним из лучших в Млад­шем жузе и потому потеря его была особо чувствительна для населявших его казахов.

В результате подобных захватов, особенно многочисленных именно в описываемое тридцатилетие, казахи были оттеснены в районы, порой совершенно не приспособленные для кочево­го скотоводства. Традиционные, веками установившиеся маршруты весенне-осенних перекочевок крупнейших родов были нарушены, а это привело, во-первых, к ожесточенной междоусобной борьбе за лучшие районы кочевий (особенно в тех местах, где пришельцы сталкивались с уже давно нахо­дившимися там родами), во-вторых, к обострению внутриро-довой борьбы, так как лучшие летовки и зимовья захватыва­лись родовой знатью, обращавшей их в свою частную собственность, в-третьих, к ускорению на этой почве классовой дифференциации внутри кочевой патриархально-родовой об­щины и постепенному распаду ее и, в-четвертых, к острому скотоводческо-пастбищному кризису, усилившему процесс обнищания большинства населения.

Следует особо подчеркнуть, что захват общинных земель султанами и байско-родовой верхушкой всемерно поощрялся царизмом. Доказательством этому служит то, что во всех кон­фликтах между байско-родовой знатью и родом в целом вла­сти неизменно поддерживали первую, закрепляя отнятую у общины землю в частную собственность баев и родоначаль­ников.

Так, в решении Особого комитета, созданного специально для разрешения земельного вопроса в Казахской степи, гово­рится, что необходимо:

«1. Зимовые стойбища киргизов считать частными владе­ниями отдельных лиц, с правом наследования и с правом от­чуждения, как полной собственности»².

Крайне характерна при этом аргументация, приводимая в пользу такого решения.

«Признание за киргизами, по их понятиям и обычаям, прав частной собственности на зимовые стойбища даст им возможность продавать таковые русским; через это облегчит­ся доступ к водворению в степи русского населения. Средство это послужит к сближению и слиянию их с русской народнос­тью и привитию начал государственности»³.

Именно поэтому царские колонизаторы всячески поощря­ли превращение общинной собственности в частную. В резуль­тате, в отличие от предыдущего периода, феодальная верхуш­ка становится не только фактическим распорядителем, но и юридическим собственником зимовок и отчасти летовок, что наносит сильнейший удар общине, как таковой.

земледелие становится вторым, после животноводства, заня­тием казахов, внося новые черты в их хозяйственную жизнь. Одним из серьезных последствий этого было сближение ка­захского населения с русским, от которого казахи заимство­вали не только многие методы хозяйства, но и культурные навыки. Это сближение имело и важную политическую сторо­ну— разрушая искусственный барьер национальной вражды, разжигаемой царизмом, и способствуя в дальнейшем разви­тию общей борьбы против царизма казахских и русских тру­дящихся.

Немалые изменения повлекли за собой рост торговли с казахской степью и внедрение товарно-денежных отношений.

Русский торговый капитал шел в казахские степи раньше всего потому, что там еще возможно было «первоначальное накопление» (Ленин). Торговля со степью давала русским купцам баснословные выгоды. Они не только сбывали здесь всякую заваль, но и наживали при этом огромные барыши, получая, например, за фунт сахара целого барана. Обман, обмер, обвес — все это имело здесь широкое распространение. Слова К. Маркса о том, что «Пока торговый капитал играет роль посредника при обмене продуктов неразвитых стран, торговая прибыль не только представляется результатом об­счета и обмана, но по большей части и действительно из них происходит», целиком оправдываются деятельностью торго­вого капитала в Казахстане.

Характеризуя торговлю со степью, А. К- Гейне писал: «Из России киргизы получают товары вообще самого низкого сор­та, т. е. все то, что уже в своих пределах перебывало на всех ярмарках и положительно не имеет никакого хода дома. Меж­ду тем весь этот хлам сбывается в степях киргизских очень выгодно при мене на скот, а потому надо удивляться русским промышленникам, что они не развивают до больших пределов свою среднеазиатскую торговлю»².

Очень показательно, что Гейне вовсе не осуждал, а только констатировал подобные методы торговли, выражая надежду на ее дальнейший рост.

Торговля велась главным образом в так называемых «ме­новых дворах», основанных при крепостях на пограничной Линии еще в XVIII веке. Но уже в описываемый период появляются и новые формы торговли, впоследствии весьма распространившиеся. Это, во-первых,— ярмарки, вроде возникшей в 40-х годах знаменитой Куяндинской ярмарки, в Каркаралинском округе, и, во-вторых, система разъездной агентуры, проникавшей в самые отдаленные уголки казах­ских степей.

Отмена пошлин на кожи и сало в 1831 году и на хлеб и железные изделия в 1835 году значительно расширила дея­тельность разъездных торговцев. Очень характерно, что ог­ромное большинство этих торговцев были либо татары, либо еще чаще — бывшие байгуши-казахи, выбившиеся из батра­ков «в люди» и ставшие приказчиками у русских прилиней-ных купцов. Многие из этих казахов-приказчиков сами потом стали купцами.

Торговля со степью особенно стала расти в 40-е годы, пос­ле того, как властями были приняты меры к тщательной охране торговых путей и караванов, что, между прочим, отме­чает и Ф. Энгельс. Именно в это время в русской периодиче­ской печати появляется ряд статей, пропагандирующих необ­ходимость завладеть среднеазиатскими рынками, и строятся планы овладения ими с помощью мощной торговой компании, по типу Ост-Индской². Роль Средней Азии и Казахстана, в частности, как рынков сырья и сбыта, к этому времени уже полностью осознается ведущими торгово-промышленными

кругами.

Торговые обороты со степью растут, причем не только в меновой, но и денежной форме. Казахи привозили звонкую монету из Хивы и Бухары и на пограничной Линии, покупали нужные им товары за наличные деньги. Как отмечал в 1846 году попечитель Белозеров: «Торговля между киргизами введена в недавние времена на наличные деньги и потом все купленное ими они сбывают за наличные деньги».

Русское правительство, в свою очередь, должно было от­менить существовавшее запрещение сбывать в Казахстан русскую монету. По этому поводу граф Нессельроде писал П. К. Эссену: «Не найдете ли Вы, Ваше Превосходительство, по усмотрению местных обстоятельств, возможным дать под­ведомственным Вам киргизам разрешение употреблять рос­сийскую монету, как золотую, так и серебряную и медную». То разрешение еще больше способствовало внедрению товарно-денежных отношений, оказавших большое влияние на постепенный переход от натурального к товарному хозяй­ству.

Развитие торговли влияло на хозяйственную структуру казахского общества в нескольких направлениях. Раньше все­го торговый капитал влиял на скотоводство тем, что, по вы­ражению К. Маркса, он «все более придает ему характер производства ради меновой стоимости, все более превращает продукты в товары».

В применении к Казахстану той эпохи это значило — пре­вращение в товары таких продуктов, как кишки, кожи, овчи­ны, опойки, шерсть, которые раньше были продуктами нату­рального потребления. Более того, еще в начале XIX века бараны в Оренбурге скупались исключительно ради сала, которое в перетопленном виде сбывалось в Европу для про­изводства мыла и свечей. Таково было первое проявление влияния торговли на скотоводство.

Другим следствием было постепенное изменение структу­ры стада. Как отмечал еще А. Левшин, в начале XIX века в Младшей орде 99 процентов стада составляли овцы и козы. Поскольку основной спрос в то время был на баранье сало '(для свечей и мыла), такая структура стада удовлетворяла торговый капитал. Однако уже с конца 30-х и начала 40-х годов стал возрастать спрос на рогатый скот, коней и верб­людов, и это повлекло за собой соответствующие изменения в структуре стада, о чем мы говорили в начале книги.

Наконец, третьим следствием было быстрое обогащение феодальной верхушки, поскольку именно у нее была сконцен­трирована большая часть скота и, следовательно, именно она и выступала основным поставщиком его на рынок. Это обстоятельство повлекло за собой превращение части родовой знати и султанов в байство, в купцов и ростовщиков, посколь­ку ростовщические функции на данном этапе развития были неотделимы от функций торгового посредничества. Предста­вители феодальной верхушки — султаны и родоначальники все более становятся торговыми посредниками, еще сильнее укрепив этим свои командные позиции в казахском обще­стве.

Необходимо отметить также еще одну специфическую особенность торговли со степью, а именно ее ростовщический характер, превращавший торговую операцию в кабальную сделку. Предоставляя товары в долг казахам, купцы затем взимали с них проценты, порой составлявшие ту же сумму, что и цена товара. Это признавали даже такие отнюдь не критически настроенные исследователи, как Тетеревников, который отмечал: «Смотря по обстоятельствам, купцы отдают товары в долг и уже собирают долг впоследствии, причем, конечно, не обходится без разных притеснений». Очень важ­но подчеркнуть, что так действовали не только русские тор­говцы, но и их казахские коллеги —баи и феодалы, высту­павшие в роли скупщиков, перекупщиков и ростовщиков. Характерно, что накапливавшиеся по мере роста торговых оборотов капиталы вкладывались в торгово-ростовщические операции. Это объясняется тем, что при господствующих докапиталистических отношениях вложение капитала в торго­во-ростовщические операции дает значительно большую при­быль, чем вложения в промышленные предприятия.

Господство ростовщичества губительным образом сказа­лось на развитии производительных сил казахского общества. На неизбежность этого не раз указывал Маркс. Он писал: «При азиатских формах ростовщичество может существовать очень долго, не вызывая ничего иного, кроме экономического упадка и политической коррупции. Лишь там и тогда, где и когда имеются в наличности остальные условия капиталисти­ческого способа производства, ростовщик является одним из орудий, созидающих новый способ производства, разоряя, с одной стороны, феодалов и мелких производителей, центра-лизируя, с другой стороны, условия труда и превращая их в капитал».

Этих условий в то время в Казахстане не было. Ростовщи­чество было сильнейшим средством выкачивания сырья из хозяйства скотовода, но по отношению к торговому капиталу оно играло лишь подчиненную роль, и интересы последнего имели преобладающее значение. Поэтому здесь полностью оправдалась формулировка Маркса, который писал: «Ростов­щичество не изменяет способа производства, но присасывает­ся к нему, как паразит, и истощает его до полного упадка. Оно высасывает его соки, обескровливает его и заставляет воспроизводство совершаться при все более жалких услови­ях» ³.

В эту эпоху (20-х — 40-х годов) проникновение русского торгового капитала в Казахстан не нарушило застоя в разви тии казахского общества, несмотря на концентрацию скота, этой основной частной собственности на средства производст­ва у кочевников-скотоводов, с одной стороны, и на массовую пауперизацию трудящихся — с другой. Это объясняется тем, что «В противоположность английской русская торговля, на­против, оставляет незатронутой экономическую основу азиат­ского производства».

Как мы видели из предыдущих глав, где был дан подроб­ный анализ русской торговли в Казахской степи, проникнове­ние шедших из России товаров не разрушило основы старого способа производства. Если в Индии ввоз дешевых хлопчато­бумажных тканей убил индийскую прялку и нанес сильней­ший удар домашнему производству, то в Казахстане этого не случилось, ибо местная домашняя промышленность произво­дила войлоки и другие виды продукции, с которыми русские товары не конкурировали. С другой стороны, торговля не раз­рушила и основы казахской экономики — животноводства, а только приспособила его к своим нуждам. Что же касается ремесленного производства, то оно только начало развивать­ся и специализироваться, причем, опять - таки, в таких облас­тях, которым не угрожала русская конкуренция. В силу всех этих причин, экономическая основа казахского общества ос­талась той же, что и была — крайне отсталой. Переход от на­турального хозяйства к товарному, конечно, имел место, но он протекал медленно. Это, конечно, не значит, что за 30 ин­тересующих нас лет все осталось без изменения. Напротив, вопреки воле царизма, колонизаторская политика во многом ускорила основные социально-экономические процессы, про­исходившие в стране, как, например, распад казахской патри­архально-родовой общины, процесс феодализации казахского общества и его классовую дифференциацию. Она способство­вала обострению классовой борьбы внутри казахского обще­ства и национально-освободительной борьбы казахского на­рода против хивинских и кокандских агрессоров и царских колонизаторов, действовавших в союзе с казахскими феода­лами.

Насколько велики были последствия присоединения Ка­захстана к России в 20—40-х годах лучше всего видно на примере сдвигов в области социально-экономических отноше­ний.

Мы уже говорили, что в результате ускорившегося процес­са классовой дифференциации феодальная верхушка казахского общества не только количественно выросла, но и зна­чительно укрепила свои позиции за счет разорившейся пау-перизированной бедноты. Но этим дело не ограничивается. Чрезвычайно важно отметить структурные сдвиги внутри са­мой феодальной верхушки, изменение ее состава и борьбу за власть между различными категориями феодалов.

Веками занимавшая монопольное положение «белая кость», бывшие потомки чингизидов, теряет свое былое значе­ние и прежние привилегии. Потомки чингизидов — тюре начи­нают вступать в брак с потомками «черной кости», образуя новую категорию, так называемую «караман» (чернь) и пос­тепенно сливаются с не столь родовитыми, сколь зажиточны­ми слоями. Почти вовсе исчезают со сцены тарханы — жало­ванные дворяне, возведенные в это звание царизмом.

Одновременно во много раз вырастает значение и удель­ный вес родовой знати — феодалов-родоначальников, биев и аксакалов и новой социальной категории — «баев», сосредота­чивающих в своих руках крупные богатства. Это выходцы из «черной кости», но поскольку именно они все больше стано­вятся реальными носителями политической и экономической власти, их значение и роль внутри господствующей феодаль­ной верхушки неуклонно возрастают, в то время как значение султанов падает. В дальнейшем этот процесс эволюциониру­ет в сторону сращивания сословной степной аристократии с родовой знатью и байством, что ведет к консолидации господ­ствующей верхушки казахского общества.

Необходимо отметить, что все эти процессы совершались под воздействием колонизаторской политики царизма. Это особенно ясно видно на примере султанов — представителей «белой кости». Те из них, которые пошли на службу к цариз­му и сохранили, таким образом, свои султанские прерогати­вы (правда, в урезанном виде), удержали и свои позиции внутри феодальной верхушки. Те же, кто перестал сотрудни­чать с царизмом и лишился своих прав, потеряли и свое по­ложение в господствующих кругах казахского общества.

То же можно отметить и в отношении феодалов — выход­цев из «черной кости». Следует учесть, что в своей политике завоевания Казахстана царизм, сперва желая ослабить, а затем окончательно ликвидировать ханскую систему управле­ния, опирался на феодалов-родоначальников, поддерживая их в борьбе с султанами. Разжигая феодальную междоусоби­цу, царизм своей политикой об'острял противоречия между сословий и родовой знатью, между феодалами-султанами и феодалами-родоначальниками и, в конце концов, способство­вал победе последних над первыми.

Таким образом, изменения в структуре и составе феодаль­ной верхушки казахского общества происходили под воздей­ствием колонизаторской политики царизма.

Завоевывая Казахстан, царизм подчинил себе казахских феодалов и, ограничив их права в области управления сте­пью, одновременно узаконил существовавшие феодальные методы эксплуатации трудящихся. Именно на этой базе и происходило сращивание феодальной верхушки с колониаль­ным аппаратом царизма, следствием чего было усиление двойного пресса угнетения трудящихся казахов.

В отмеченное тридцатилетие происходят и другие измене­ния в социальной структуре казахского общества. Падает, и к началу 50-х годов почти совершенно сходит на нет, значение рабства. Новые рабы перестают приобретаться как путем войн, так и путем покупок на невольничьих рынках Хивы, Коканда и Бухары, а потомки рабов, получив личную свобо­ду, превращаются в тюленгутов. И здесь — в деле уничтоже­ния рабства в Казахской степи — также надо отметить влия­ние политики царизма, еще в 1822 году издавшего закон о запрещении рабовладения у казахов.

Значительно изменяются и социальные функции тюленгу­тов. Из прежних дружинников и телохранителей крупных феодалов они постепенно превращаются в полукрепостных, в феодально зависимую челядь, выполняющую роль слуг и ра­ботников по хозяйству. Грань между тюленгутами и обычны­ми феодально зависимыми категориями казахского общества постепенно начинает стираться.

Под влиянием ускорившегося распада патриархально-ро­довой общины и других сдвигов в общественно-экономичес­кой жизни, происходит измельчание и обнищание отдельных родов и их смешение между собой. Как указывает, например, Бларемберг: «Между чумекеевцами, табынцами, (родом) Киреит есть целые аулы до того бедные, что не только не имеют скота, но даже без рубища, без крова и насущной пищи... Они сеют хлеб, ловят рыбу, полунагие или вовсе на­гие, живут в камышовых шалашах и не имеют никаких средств к облегчению своей участи».

Помимо земельных захватов царизма и узурпации общин­ных земель феодалами, массовому обнищанию целых родов способствовали и длительная междоусобица, на почве борьбы за лучшие кочевья и пастбища, и стихийные бедствия, как джут, и грабежи кокандцев и карательных экспедиций цар­ских властей против восставших казахов.

В частности, особо суровым преследованиям подверглись участники восстания Кенесары. Расправа над ними была та­кова, что и спустя 20 лет они не могли оправиться от нищеты и разорения. Как писал в 1865 году А. К. Гейне: «Бунт Кене­сары, потрясший весь нынешний Атбасарский округ, обезлю­дил часть степи. Опустелые зимовки остались за теми, кто после бунта их занял»

Грабили не только карательные экспедиции, но и казах­ские султаны, сотрудничавшие с властями в деле подавления восстания. Одним из таких султанов был Конур-Кулжа Ку-даймендин, о котором тот же Гейне писал, что он «был вели­кий грабитель». По словам Гейнса, «когда в сороковых годах волости, ушедшие с Кенесары, стали возвращаться, попечи­тельное начальство отправило Конура устроить их на пустых землях. Конур начал с того, что ограбил их дочиста»².

Массовое обнищание отдельных родов способствовало ро­сту классового антагонизма в казахском обществе, и без того обострявшегося в связи с ускорившимся процессом классовой дифференциации внутри родов. Наряду с пауперизированной беднотой мы видим таких крупных богачей, как бай Баян-Аульского округа Азнабай — владелец 25 тысяч голов скота, как бий Акмолинского округа Сапак, имевший 18 тысяч го­лов³ скота, султан Конур Кудаймендин, имевший 12 тысяч голов скота и захвативший 400 кв. верст земли, и т. д.

Особенно разителен пример Назаровского отделения рода Шекты, насчитывавшего 1 200 кибиток с 5 тысячами душ обоего пола. Из 7 тысяч лошадей, имевшихся в этом отделе­нии, свыше 3 тысяч — т.е. почти половина — принадлежали бию Бисембе Баджикову. Понятно, что при таком резком имущественном неравенстве, в условиях жесточайшей фео­дальной эксплуатации и двойного пресса угнетения, классо­вая борьба не могла не развиваться. Но развивалась она, в силу общей отсталости социального строя казахов, медленно, неся на себе груз патриархально-родовых пережитков, особен­но идеологических. «Но моральное влияние, унаследованные взгляды и способ мышления старой родовой эпохи еще долго жили в традициях и только постепенно отмирали»¹,— отме­чал Ф. Энгельс.

Именно это и было основной причиной, задерживавшей рост классового самосознания казахской бедноты. Немалым тормозом явилось также реакционное влияние ислама. Татар­ские муллы, не раз доказавшие свою преданность царизму, использовались им в качестве проводников его влияния среди казахских масс. На это обратил внимание еще Чокан Вали-ханов, гневно писавший: «Мы не знаем, что было бы лучше для Киргизской степи: прежнее невежество, чуждое религи­озной нетерпимости, или современное татарское просвещение, выражающееся в продолжении 300 лет самым антипрогрес­сивным образом»².

Все эти сдерживающие моменты наложили свой отпечаток на рост классового самосознания казахской бедноты и прояв­ления классовой борьбы в казахском обществе. В специфиче­ских условиях Казахстана 20—40-х годов XIX в, революцион­ная борьба трудящихся была направлена одновременно против царизма и его верных союзников — казахских феода­лов. Это совершенно понятно, ибо именно они-то и персони­фицировали собой двойной пресс угнетения, давивший массы. Нельзя было выступать против казахских феодалов и баев, не вступая тогда же в конфликт с стоявшим за их спиной царизмом, как нельзя было выступать против царизма, не вступая в бой с поддерживавшей его феодальной верхушкой казахского общества.

Эта простая истина отчетливо доказывается на примере всех массовых национально-освободительных движений 20— 40-х годов, начиная от движения Жоламана Тленчиева и кончая могучим восстанием Кенесары.

Особенно важно тщательное исследование причин пораже­ния восстания Кенесары, ибо при этом, как в фокусе, выяв­ляется весь комплекс социально-экономических и политиче­ских моментов, определивших характер движения и неизбеж­ность его поражения.

Действительно, разгром повстанческих войск при Май-тюбе и убийство самого Кенесары киргизскими манапами ле­том 1847 года явились, по существу, заключительным звеном в цепи причин, приведших к поражению восстания. Основные

причины исторической неизбежности поражения восстания кроются раньше всего во внутриполитической обстановке, в которой оно происходило, в запоздалости попытки создания централизованного независимого Казахского государства.

Прогрессивные стремления Кенесары, весь его курс на объединение казахского народа наталкивались на непреодо­лимые препятствия. Феодальная раздробленность Казахстана и межродовая борьба, усиленно разжигаемая феодальной верхушкой и властями, сильнейшим образом тормозили все

начинания Кенесары.

Большинство султанов и влиятельных богатых биев не поддерживали Кенесары. Дело не только в том, что они со­стояли на службе у царизма. Значительно важнее, что они, боясь лишиться своих привилегий, вообще не были заинтере­сованы в образовании и укреплении централизованного Ка­захского государства. Именно поэтому часть султанов, наи­более тесно связанных с царизмом, как например, султаны Арслан и Ахмет Джантюрины, Турлыбек и Турсун Чингизовы, Баймухаммед Айчуваков, Конур-Кулжа Кудаймендин и дру­гие, сразу же выступили против Кенесары. Активно участвуя в подавлении восстания и ведя разлагающую пропаганду в народе, они причинили много вреда движению.

Другая часть крупных феодалов-султанов и биев на от­дельных этапах восстания вынужденно примыкала к Кенеса­ры, изменяя ему, однако, при первой же возможности. Так поступили, например, султаны Бочтай Турсунбаев и Муса Черманов, который в своем покаянном письме властям пи­сал: «Он (Кенесары — Е. Б.) меня приглашал, но я отказал ему. Вам известно, я всегда вел борьбу против злодейств

Кенесары».

Только очень немногие представители феодальной верхуш­ки остались верны движению до конца. По большей части это были либо родственники Кенесары, либо его друзья, тес­но связанные с ним в течение ряда лет.

Лишь в малой степени удалось Кенесары добиться под­держки движения со стороны некоторых влиятельных казах­ских родов. В большинстве своем остались в стороне от борь­бы такие влиятельные и сильные роды, как род Шекты, часть рода Аргын так же, как и род Адай. Причиной этого, с одной стороны, явилась удаленность некоторых родов от основных очагов борьбы (например, рода Адай), а с другой, что важ нее,— давняя межродовая вражда из-за кочевий и барымты, ликвидировать которую в короткий срок Кенесары, понятно, не мог. Так, род Джагалбайлы издавна враждовал с родами Жаппас и Кипчак, Чумекей и Торт-Кара — с Джагалбайлы и т.д.

Немалую роль сыграло и то обстоятельство, что вынуж­денные под натиском царских войск отступать на новые мес­та, повстанцы неизбежно вступали в конфликты с жившими там родами, поскольку волей-неволей им приходилось пользо­ваться их пастбищами и лугами.

Наконец, серьезное значение имело разжигание вражды между родами царскими агентами, в частности, главой За­падно-Сибирского мусульманства ахуном Абдрахмановым, мобилизовавшим на это дело духовенство. Сказались, понят­но, и отдельные ошибки Кенесары, допущенные им в отноше­нии некоторых родов, о чем речь ниже.

Так или иначе, все это вместе взятое привело к тому, что Кенесары не мог достичь остро необходимого единства казах­ского народа в борьбе с его внешними и внутренними врага­ми. Типичная для феодально-патриархальной среды рознь, раздробленность и локальная ограниченность не могли, рано или поздно, роковым образом не повлиять на исход движе­ния. Это отлично понимал и Кенесары, и его ближайшие со­ратники. Нысамбай, например, пел в одной из своих песен:

Нас на юге кокандцы жмут. Нет покоя с севера нам — Надевают на нас хомут. Плохо жить казахским сынам. Но вину — с врагом пополам Делим мы из-за наших смут.

Крайняя социально-экономическая отсталость Казахстана, следствием чего и был неизбежный перевес родовых и груп­повых интересов над общенародными, имела еще другие, не менее важные последствия. В специфических для Казахста­на условиях, раньше всего —при его огромной, малонаселен­ной территории, они не могли не оказать своего губительного действия на исход движения.