КАЗАХСТАН И ЦАРСКАЯ РОССИЯ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА 4 страница

Государственные крестьяне Кундровинской, Верхне- и Ниж-не-Увельской волостей Троицкого уезда в числе 8 750 душ, категорически отказавшись переселяться на Новую Линию и вступить в военное сословие, подняли восстание. Боясь рас­пространения восстания на другие волости, Оренбургский военный губернатор Перовский вошел с ходатайством перед Департаментом военных поселений о разрешении выселить из пределов Оренбургского¹ войска всех крестьян, не желав­ших зачислиться в казаки.

Вскоре крестьянские восстания из Троицкого и Челябин­ского уездов перекинулись в другие районы Оренбургского войска — в Павловскую, Городищенскую и Донецкую стани­цы, где крестьяне решительно отказались вступить в казачье сословие. Даже карательный отряд под командой полковника Тимлера, посланный для усмирения повстанцев, не мог ниче­го поделать. Один из руководителей восстания — Иван Воро­нин — призывал крестьян не подчиняться приказам чиновни­ков и не уходить из насиженных мест. Он внушал своим одно­сельчанам: «Если бы на зачисление крестьян в казаки была царева воля, то был бы прочитан указ с барабанным боем, а указ был прочитан без барабанного боя, то он ложный»².

Царское правительство, опасаясь роста крестьянских вол­нений в Оренбургском крае, решило покончить с ними с по­мощью крутых мер. 4 мая 1843 года был издан высочайший указ, согласно которому все казенные крестьяне зачислялись в казаки. Для приведения его в исполнение в Оренбургский край был командирован флигель-адъютант Николая I пол­ковник Туманский. Но и этот указ не подействовал. В Троиц­ком уезде только 1 850 крестьян согласились перечислиться в казаки, а остальные 5 720 крестьян, оставив свои дома, ушли в пределы Бузулукского уезда. В Кундравинской волости удалось перечислить в казаки 525 крестьян, а остальные 1 944 семейства отказались вступить в казачье сословие. Более про­должительным было восстание в самом Оренбургском уезде. Здесь первыми выступили крестьяне Городищенской станицы и селений Нико'лки, Дедуровки, Павловки и др. На борьбу с повстанцами было направлено до 4 тыс. солдат с двумя ору­диями гарнизонной артиллерии под командованием наказного атамана, генерал-майора графа Цукато, жестоко усмирившего крестьянское восстание. За подавление восстания крестьян всем офицерам было объявлено монаршее благоволение, а нижним чинам пожаловано по 50 коп. на человека '.

Причины поражения всех этих восстаний объясняются их локальностью, разрозненностью и отсутствием единого руко­водящего центра, благодаря чему царским войскам удавалось разбивать их по частям.

Каковы были взаимоотношения казачьей бедноты, кресть­ян и солдат с казахами, жившими близ пограничных Линий?

Несмотря на разжигаемые царизмом вражду и националь­ную рознь, между станичными крестьянами, солдатами и ка­захами существовала дружба. Казахи завязывали с русскими крестьянами оживленные торговые связи, перенимали их хо­зяйственные достижения — переходили к оседлости, строили себе дома и т. д. В отчете по Управлению внешних округов сибирских казахов сказано: «Киргизы... от частого соприкос­новения с русскими все более и более привыкают к образу оседлой жизни и подражают в этом жителям, многие строят себе дома и заводят хлебопашество»².

В другом документе о казахах Кокчетавского, Аман-Кара-гайского, Баян-Аульского и части Акмолинского округов го­ворится, что местные казахи «от частовременных сношений с русскими привыкают уже к оседлой жизни и, подражая рус­ским, выстраивают для себя дома и другие заведения»³.

Кроме того между казахами и русскими крестьянами про­исходила меновая торговля. По поводу этой торговли предсе­датель Омского земского суда писал: «Киргизы сии ввозят собственные свои произведения и изделия для мены в кресть­янские селения Тюкалинского округа, а как полагать должно, что таковая потаенная мена производится с крестьянами и на значительную сумму»⁴.

С русскими крестьянами вели оживленную торговлю не в своем донесении пограничный начальник Сибирскими кир­гизами полковник Ладыженский писал: ««Кочунбай Казанга-пов знает хорошо русский разговор и знаком по Горькой Ли­нии со многими станичными казаками, как это обнаружено при провозе его через те станицы в Омск. Об этом я долгом почел сообщить Комиссии военного суда» '.

Деятельное участие принимали в движении Кенесары от­дельные крепостные крестьяне и беглые солдаты. Они служи­ли в войсках Кенесары предводителями отрядов, работали в качестве оружейников, а один из них был даже личным сек­ретарем Кенесары².

Всех бежавших к нему крестьян и солдат Кенесары охот­но принимал. К сожалению, в архивах мало сохранилось до­кументов, характеризующих отношение Кенесары к русскому населению. Однако даже далеко неполные данные говорят о существовании известной связи восставших казахов со ста­ничными крестьянами. Так, когда в 1838 году Кенесары по­требовал от генерала Горчакова возвращения казахам земель и увода войск из казахской степи, он предупредил Горчакова, что в случае невыполнения его требования — он начнет «на­ступление в самый центр Сибирской власти, где имеет много приверженцев среди станичных крестьян»³.

Вот другое свидетельство. В 1838 году по заданию Сибир­ского генерал-губернатора была составлена ведомость⁴, в ко­торой перечислялся материальный ущерб, нанесенный восста­нием Кенесары торговцам, чиновникам, казахским султанам и крестьянам. Из общей суммы в 1 951 994 р. 72 к. ущерб крестьян составляет всего 100 рублей, остальная сумма пада­ет на торговцев, чиновников и на казахских султанов. Таким образом видно, что Кенесары щадил русских крестьян и ста­ничных казаков.

И, наконец, о доброжелательном отношении Кенесары к крестьянам и солдатам говорит его отношение к военноплен­ным. Пленный Андрей Иванов в своем показании заявил: «Во время нашего плена жестокого обращения с нами не бы­ло. Хозяев наших-Кенесары заставлял нас кормить и не доз­волял делать обид»'.

В восстании Кенесары участвовали политические ссыльные. Известно, что после подавления польского восстания 1830 го­да многие участники его были сосланы в Сибирь и в Оренбург­ский край. Об участии ссыльных поляков в восстании Кенеса­ры имеются только отрывочные данные. В одном из своих до­несений полковник Аржанухин писал: «У султана Кенесары и батыра Юламана есть... бежавшие из Сибири до 100 поляков, из которых один называется майором, и много к нему набега­ет оттоль же с Линии разных беглых разночинцев»². Трудно судить, насколько верно сообщение Аржанухина о количестве примкнувших к Кенесары поляков. Надо полагать, что все же он преувеличивает число беглых поляков. Однако участие поляков в восстании Кенесары не вызывает никакого сомне­ния. Один поляк, некий Иосиф Гербрут³, принимавший учас­тие в восстании, посвятил специальную песню повстанцев к их руководителю Кенесары. Текст песни найден в архиве ака­демика Веселовского. Датирована она 1850 годом.

Другой поляк Густав Зелинский, сосланный за участие в польском восстании 1830 года, жил в казахской степи. Во вре­мя выступления Кенесары Касымова он написал большую поэму под названием «Киргизы»⁴, в которой описывает тяже­лое положение казахов, испытывавших на себе двойной пресс угнетения — царских колонизаторов и своих феодалов-султа­нов.

В Казахстане жили также несколько декабристов. В част­ности, с 1829 года по 1856 год в Бухтарминском уезде отбы­вал свою ссылку отставной подполковник Матвей Иванович Муравьев-Апостол. Об их отношении к восстанию казахов не сохранилось никаких сведений.

Кроме того, в первой половине XIX в. в Сибири в прилега­ющей к ней казахской степи находилось много других поли­тических ссыльных различных народностей.

К 30-м годам XIX в. Ливийское ханство представляло го­сударство, граница которого простиралась от впадения р. Сыр-Дарьи в Аральское море — на севере, до нынешней границы с Афганистаном — на юго-востоке.

«В эпоху смерти Мухаммед Рахима в 1825 году Хивинское ханство,— говорит Ханыков,— представляло¹ уже одно поли­тическое целое, действительно подчиненное Хивинскому вла­дельцу» '.

По сведениям царских властей², Хива в военное время мог­ла выставить от 20 до 35 тысяч конных ратников, из них толь­ко 5 000 вооруженных ружьями, и располагала 7 орудиями.

По данным Гельмерсена³, Хивинский хан располагал 15 пушками, отлитыми самими хивинцами. Из регулярных войск жалованье получали те солдаты, которые исправляли службу на коне. Им давали в год по 25 червонцев. Командный состав получал от 40 до 70 червонцев в год. Кроме того, в армии бы­ли нерегулярные войска, они не получали жалованья. Только во время военных действий, если воин доставлял неприятель­скую голову и уши, он получал в виде премии от 5 до 10 тенге.

Подать взималась с населения ханства подворно—от 15 до 45 рублей на русские деньги со двора, причем сборщики, не получая никакого жалованья, совершали вопиющие зло­употребления. По данным А. Вамбери⁴, подати в Хиве разде­лялись на: а) поземельный налог — харадж. С каждого участ­ка земли, годного для обработки, в 10 танаб (один танаб равен 60 квадратным аршинам), хан получал 18 тенге (около 4 руб. 50 коп.— золотом); б) таможенный сбор, на основании которого с каждого ввозимого предмета взимается по 2,5 про­цента стоимости, с волов, верблюдов и лошадей —по тенге с головы. Как сообщает Данилевский, налог, собираемый хи­винцами с кочевых племен, давал дохода до 1 миллиона руб­лей асе., а ежегодный ханский доход составлял до 3 миллио­нов рублей асе.

Мухаммед Рахим распространил свою власть на казахов, живших в низовьях Сыр-Дарьи. Казахи, до этого не видев­шие хивинских сборщиков, оказали вооруженное сопротивле пие. Три раза: в 1812, 1816 и 1826 годах Мухаммед Рахим подвергал кочевья казахов страшному разгрому. Наиболее разорительным был набег 1820 года, когда было убито не­сколько сот казахов, уведено в плен до 1 000 женщин, угнано 65 тыс. баранов, 15 тыс. верблюдов, свыше 7000 лошадей и др.

Попытка одного из крупнейших политических деятелей Казахстана начала XIX в. султана Арынгазы (1815—1821 гг.) отстоять независимость казахов от притязаний Хивы путем укрепления Казахского ханства под верховным протектора­том Российской империи не увенчалась успехом, главным об­разом благодаря сопротивлению русских властей, стремив­шихся в это время не к сохранению вассальных отношений Казахского государства, а к включению Казахстана в состав империи. Арынгазы умер в ссылке в Калуге в 1833 году. Сыр-дарьинские казахи были вынуждены подчиниться хивинскому хану. Успеху Хивы способствовали сами казахские султаны и ханы, жаждавшие власти. Стараясь заручиться поддержкой хивинского хана, Ширгазы Айчуваков выдал свою дочь за­муж за Алла-Кула и вступил в вассальную зависимость хи­винского хана, добившись признания его ханом Младшего жуза, хотя его власть признали только Табынский и Шектин-ский роды. Основная часть населения Младшего жуза ненави­дела Ширгазы, как предателя, и не поддерживала его.

После смерти Мухаммед Рахима на хивинский престол вступил его сын Алла-Кул (1825—1842 гг.). Мухаммед Рахим при жизни не любил Алла-Кула и не готовил его к занятию престола. По поводу этого афганский принц Ша-Ваде-Фер-дух, находившийся при ханском дворе Мухаммед Рахима, сообщает следующую интересную деталь: «За несколько дней до смерти своей Мухаммед Рахим призвал к себе двух стар­ших сыновей своих и спрашивал, как они думают управлять ханством, когда его не станет? Алла-Кул отвечал: Буду сле­довать советам Мухаммед Ризы куш-бега и Мухаммед Юсуфа махтери. Второй сын Рахман-Кул сказал: Буду делать, что требует благоденствие народа и последую примеру моего от­ца. Недовольный ответом первого сына и обрадованный обе­щанием второго, Мухаммед Рахим признал последнего законным наследником» ный фанатизм и ненависть между родами, подучали их не только на грабеж караванов, но и к нападению на Линию»¹.

Однако в 30-х годах XIX в. в захватнической политике хи­винских ханов преобладали другие внешнеполитические моти­вы. В этот период борьба за казахскую степь преследовала военно-стратегическую цель. В связи с приближением русских аванпостов непосредственно к границам среднеазиатских ханств, борьба за казахскую степь превращается в борьбу за буфер, отгораживающий Хивинское ханство от империи. Те­перь хивинский хан боролся за казахскую территорию для того, чтобы создать заслон против наступающего царизма. После известной Хивинской экспедиции Перовского 1839 года, хивинский хан очень был обеспокоен за свою северо-западную границу. С каждым днем он ожидал повторения нового воен­ного похода.

Действительно, царское правительство предполагало повто­рить поход.

Об этом свидетельствует резолюция Николая I, наложен­ная на последней странице донесения ген.-адъютанта Перов­ского: «Жаль! Очень жаль — но покориться воле Божьей должно и безропотно. Теперь нужно принять меры и безотла­гательные для возобновления экспедиции при первой возмож­ности» ².

Пока же правительство твердо настаивало на признании всей территории Младшего жуза владением империи. В ин­струкции подполковнику Данилевскому, посланному в 1842 году в Хиву, указывалось, что река Сыр-Дарья, северные бе­рега Аральского моря и северный склон Усть-Урта составля­ют государственную границу России, что хивинские сборщики не должны ее переходить и собирать закят с подвластных России казахов. Несмотря на это в пограничных районах между хивинцами и русскими происходили частые столкнове­ния. Кушбеки Нурмухаммед в своем письме Перовскому тре­бовал, чтобы русские власти не вмешивались в дела казахов и не мешали собирать с них закят. «Иначе,— грозил кушбе-ки,— достоверно знай, что с бесконечным войском и полным припасом я нападу на твое владение и выведу отняв у тебя все мусульманское владение»³.

Казахи, испытавшие тяжелый гнет Хивы, не желали оста-1аться под ее властью. Участник Хивинской экспедиции 1839 (да Н. Иванов рассказывает, как местные казахи, одобри-'ельно относясь к Хивинскому походу, спрашивали: «А разве :амому Алла-Кулу башку оставят, если он будет захвачен в шен?». Выслушав отрицательный ответ, они возражали: «Хо­тя это хорошо, однако не давай волку воли: прощенный враг — страшный враг»¹.

То же отмечает армянин Турпаев, посланный в 1834 году из Ново-Александровского укрепления в Хиву. В пути встре­чные казахи жаловались на притеснения хивинских чиновни­ков. Турпаев пишет: «Киргизы жаловались на притеснения хивинского хана, по приказанию которого за три года перед тем были они ограблены, причем до 400 человек киргизов пе­ререзаны и сорок женщин увлечены в неволю. Сверх того обременяют их налогами при вывозке хлеба и товаров и берут [. с каждого верблюда по пяти и более рублей; хвалили русское правительство и желали единственно зависеть от него»².

На тяжелый гнет хивинского хана сыр-дарьинские казахи жаловались и бию Досполу, поддерживавшему Кенесары: «В году сыр-дарьинских казахов обирают трижды. Ныне по своей тягостности узбеки превзошли русских»³.

Не менее агрессивной, чем политика Хивинского ханства, была и политика Коканда в отношении казахов. Кокандское ханство зародилось в начале XVIII в., когда одно из узбекских племен — Минг, во главе с Шахрух-бием, основало независи­мое государство Ферганы.

Преемником Шахрух-бия был Нарбута-бий. Столицей но­вого государства он выбрал город Коканд. Как сообщает его современник Ахмет Шайх⁴, Нарбута не называл себя ханом, а носил звание «бека».

При основателях династии Минг — Шахрух-бие и Нарбу-те—Кокандское ханство представляло небольшой вилает. Территория ханства ограничивалась лишь долиной Ферганы и Ходжентом

Юнус-Ходжа. Междоусобица среди Ташкент- ] ских беков помогла Алим-хану захватить г. Ташкент. С мо­мента завоевания Ташкент становится яблоком раздора между среднеазиатскими ханствами. Ташкент в это время стал круп­ным торгово-промышленным центром, игравшим роль посред­ника в торговле России со Средней Азией.

Многочисленные военные походы Алим-хана тяжело отра­зились на положении народных масс. Это вызвало резкое не­довольство среди народа. Как пишет Наливкин, «Алии любил войну, а в ней не видели никакой прелести остальные, в гла­зах которых завоевательные стремления хана были не более как личной забавой последнего, забавой, которая для народа не приносила не только никаких выгод, но даже вызывала и еще массу непроизводительных трат времени, средств, а не­редко и человеческой жизни» ¹.

После одного неудачного похода Алим-хан был покинут своими приверженцами, и в 1809 году был убит. Автор «Таа-рих-Шахрохи» посвятил его гибели четверостишие, в котором нашли отражение гнев и ненависть народа к Алим-хану:

Если хан верит в острие своей сабли, То в один прекрасный день она пронзит его самого. Каждый человек, рубящий саблей, сам будет зарублен. Лучше не руби без вины человека и не проливай крови².

Преемником Алим-хана стал его брат Омар (1809 — 1821 гг.). Он считался одним из просвещенных людей своего времени. Омар-хан окружил себя известными поэтами, даже в числе своих жен он имел незаурядную поэтессу Надиру. Он покровительствовал духовенству, за что был прозван им «Эмир-Эль-Муслемин» (повелитель правоверных). Придвор­ные поэты льстиво отзываются от Омар-хане, как о человеке,заботящемся о народе. В действительности, при нем нелегка жилось не только покоренным соседним народам, но местно­му дехканству. Омар-хан значительно расширил пределы Ко­кандского ханства. В первую очередь его захватнические вож­деления устремились на казахов Старшего жуза и на Алатау-ских киргизов. При нем был завоеван г. Туркестан с приле­гающими окрестностями. В честь взятия города Омар-хан устроил большой той, посетил мечеть Хаджи Ахмета-Ясави и одарил всех шейхов. Новым хакимом Туркестанского района был назначен Шейх-и-Бадаль.

Для закрепления кокандского влияния среди казахских родов, кочевавших по рекам Сыр-Дарье, Чу и Сары-Су, был построен ряд укреплений: Джана-Курган, Жулек, Ак-Мечеть, Кумыш-Курган, Чим-Курган, Кош-Курган и другие. Таким образом, среднее течение р. Сыр-Дарьи, занятое кокандскими укреплениями, составило теперь пограничную область Кокан-да, которая управлялась из Ак-Мечети Якуб-Беком (будущим кашгарским владельцем). Находясь в вассальной зависимости от Ташкентского кушбеки, Якуб-Бек обязывался доставлять ему налоги, собираемые с казахов, кочевавших в Ак-Мечет-ском округе. Сбор налогов с населения превращался в обыч­ный феодальный грабеж. По поводу этого Ладыженский пи­сал: «Якуб-Бек образовал при себе шайку отъявленных гра­бителей, начал делать с ними нападения на кочевавших по правую сторону Сыра — киргизов, отбивал у них каждый раз огромное количество скота и имущества, и потом, распрода­жею всего этого на Кокандских рынках, удовлетворял нена­сытную жадность и Нармухаммеда кушбеки и свою собствен­ную»"¹.

Под властью Кокандского хана находилось большинство казахских родов Старшего жуза. По данным Ю. Южакова, специально занимавшегося этим вопросом, под властью Ко-канда были следующие казахские роды: Бестамгалы, Сейкым, Чымыр, Джаныс. Причем Бестамгалы включал в себя такие подроды, как Ысты, Ошакты, Чапрашты, Жалаир и Сыргалы. О численном составе и территориальном расположении этих родов можно судить по следующей таблице, составленной нами на основании данных Ю. Южакова:²

Захватническая политика кокандских ханов в Старшем жузе и Киргизии преследовала не только цели феодального грабежа, но и диктовалась торговыми интересами. Сам Ко-канд и подвластные ему города Ташкент, Андижан, благода­ря своему географическому положению, рано выдвинулись как торгово-промышленные центры. В частности, город Таш­кент, став центром среднеазиатской торговли с Россией и ка­захской степью, одновременно являлся важным транзитным пунктом по торговле с Кульджой и Чугучаком. Понятно, что территории Старшего жуза и Алатауских киргиз, через кото­рые пролегали важные караванные пути, сделались объектом завоевательной деятельности кокандских ханов. Помимо того эти области и сами по себе были важны в торговом отноше­нии. До царского завоевания казахи Старшего жуза в основ­ном торговали с Кокандским ханством.

Отсюда понятно, почему в завоеванной части территории Старшего жуза и Алатауских киргиз кокандские беки откры­вали торговые фактории. В частности, у Пишпекской крепости жили до 1 000 дворов кокандцев, здесь существовал постоян­ный базар. Около селения Токмак жили до 200 кокандцев, также торговавших с местным населением. Кокандские беки регулярно взимали торговые пошлины с проходивших карава­нов. В Кашгарии кокандцы заняли в торговле монопольное положение. Для охраны своего монопольного положения ко­кандцы добились права содержать особых чиновников с воору­женной кокандской стражей.

При Омар-хане власть Коканда простиралась не только на сыр-дарьинских казахов, Сайрам и Чимкент, но и на Турке­стан и Аулиэ-Ата. Подвластные Кокандскому ханству казахи испытывали тяжелый налоговый гнет. Налоги, собираемые с казахов, разделялись на два вида: со скота — закят и с паш­ни —харадж.

Самой доходной статьей для Кокандского ханства был сбор закята. Только лишь по одному Чимкентскому вилаету хан получал до 80 тыс. рублей серебром в год. По данным Ю. Южакова ', ежегодный сбор закята выражался в следую­щем виде:

С Бестамгалинцев — от 8 000 до 10 000 баранов
Сергалинцев — 6 000—8 000 »
Сейкымов — 2 000—2 500 »

Чымыров - 2 000—2 500 »

Джанысов - 2 000—2 500 »

Сбор закята начинался ранней весною. Предварительно высылались в степь джигиты, которые к приезду сборщиков производили подсчеты и отбирали самых лучших баранов.

Харадж собирался с земледельческого населения. Едини­цей измерения засеваемой площади служил так называемый «такип». Один такип равнялся ¹/₆ гектара. На такип засевали до 12 чириков пшеницы, т. е. 78 фунтов, а на кош засевали от 3 до 5 батманов (1260 фунтов). Каждый кош заключал в се­бе от 14 до 25 такипов. Как указывает Ю. Южаков, коканд-кие беки с каждого коша брали в среднем от 40 до 70 пудов пшеницы. Однако кокандские сборщики никогда не придержи­вались установленных традиционных норм этих налогов. На­чальник сыр-дарьинских казахов, коллежский советник О. Я- Осмоловский писал: «В противоположность всем маго­метанским законам, определяющим взимать со скота сороко­вую часть, кокандцы брали, с помощью всевозможных наси­лий, ежегодно до 6 баранов с кибитки, и с богатых киргизов вдвое более, в это число не входили еще подарки, даваемые киргизами как главному закятчи, так и его помощникам. С хлеба кокандцы брали треть урожая, а от некоторых кир-

[ гизов, кочующих при укреплениях, взамен хараджа зерном, принимали печеный хлеб и просовую кашу. К числу хараджа еще принадлежат сборы дровами, углем, сеном. С каждой

' кибитки взыскивалось в год 24 мешка угля, 4 вьюка саксаула и 1 000 снопов камыша с травою»².

Кроме закята и хараджа, на казахов были возложены и другие повинности. Так, они вынуждены были возделывать пашни и огороды, ремонтировать крепостные стены и т. д. Во время военных действий каждый казах должен был явиться на своем коне к кокандскому беку, не получая за свою служ­бу в войсках никакого содержания.

Кокандцы обирали казахов под разными предлогами. На­сколько они были изобретательны в этом отношении, видно из рассказа казаха, записанного И. Крафтом. «Чтобы иметь понятие об изобретательнсти кокандских сборщиков, доста­точно привести такой случай. Встречается закятчи с киргизом и видит, что у него исцарапано лицо.

•— Отчего у тебя на лице царапина? — спрашивает закят­чи киргиза.

Да вот проходил через камыш и исцарапался,— отве­
чает киргиз.

Я уничтожил твоего врага,— говорит закятчи киргизу,
показывая на срезанный камыш,— ты должен отдать мне ба­
рана.

Или: Сопровождают киргизы кокандского чиновника и дорогой у одного киргиза спотыкается лошадь. Чиновник сей­час же обращается с вопросом:

Почему твоя лошадь споткнулась?
Киргиз простодушно отвечает:

Наткнулась на кочку.

Покажи, где эта кочка,— говорит чиновник. Киргиз, ни­
чего не подозревая, находит кочку и показывает чиновнику.
Чиновник саблей срезает кочку и говорит киргизу:

Отдай мне барана, я уничтожил препятствие на твоем
славном пути» Ч

В народной памяти надолго сохранились тяжелые годы ко­кандского владычества. В одной песне, излагающей челобит­ную найманского бия Жанкисы кокандскому хану, поется:

Здравствуй, мой хан, виновник моего счастья! Предстал твой верноподданный пред тобою; Выслушай же его просьбу, Которая, если ложной окажется,— Вот на отсечение моя голова!

Посланный тобою в наше общество Закятчи, твой Жузбай,

Тиранством своим всюду Вызвал в народе плач и вопль.

В сотовариществе с ним

Каратамырец Дадан,

И сопровождают его

Человек до сорока прочей свиты,

В которой есть писец именем Шонмурун

И плут отъявленный именем Толеген;

Кормят лошадей своих даровым кормом Из торбы, сшитой из шести полос; Взыскивают они подать даже со ступки, Берут кеусеном ^!.

Утра-закятом ² еще

И с каждого снопа особо ³.

Испытавшие тяжелый гнет казахи не раз восставали против кокандского владычества. Особой ожесточенностью отличилось восстание, вспыхнувшее в последние годы правле­ния Омар-хана. После посещения степи Дешти-Кипчак коканд-ским сборщиком налогов Сейд-Кул-беком, повсеместно среди казахов, населявших окрестности Туркестана, Чимкента, Сай-рама и Аулиэ-Ата, вспыхнуло восстание.

Восстание возглавил Тентяк-Тюре. Вокруг него собралось 12 тыс. повстанцев, они осадили кокандские военные укрепле­ния и стали захватывать один город за другим. О начальном этапе восстания Наливкин сообщает следующие подробности: «Киргизы (казахи) задумали отложиться от Кокандского хан­ства, по какой причине пригласили некоего Тентяк-Тюре при­нять над ними начальство и открыть военные действия против Омара. Около Туркестана у Тентяк-Тюре собралось до 12000

киргиз»⁴.

Восставшие казахи приступом заняли Кокандскую кре­пость Сайрам и сделали ее своим центром. Восстание быстро охватило окрестные селения. К повстанцам примкнули казахи Чимкента, Аулиэ-Ата и других городов. Размах восстания ис пугал кокандцев. Омар-хан вынужден был принять экстренные меры. Против повстанцев было решено послать войско во главе с Абул-Калым-Аталыком.

Узнав о Приближении кокандских войск, руководитель по­встанцев Тентяк-Тюре разделил свое войско на две части. Одна часть повстанцев во главе с Тентяк-Тюре заперлась в крепости Сайрам, а другая половина — в крепости Чимкент.

Кокандские войска осадили эти крепости. Повстанцы ока­зывали кокандским войскам ожесточенное сопротивление. Только после продолжительной осады повстанцы, истощив свой провиант, сложили оружие.

Аналогичное восстание вспыхнуло среди алатауских кир­гиз. В волости Кетмен-Тюбе восстали 3 киргизских рода — Багыш, Саяк и Сатика '.

Омар-хан предпринимал еще ряд походов против Ходжен-та, Ура-Тюбе, Замин. После одного удачного похода Омар-хан решил с большой свитой отправиться на охоту в Маргелан и Андижан. Во время приготовлений к охоте Омар-хан заболел и вскоре скончался (1821 год).

После смерти Омар-хана на Кокандский престол вступил его малолетний сын Мадали-хан (Мухамед Али) — (1822—• 1842 гг.). При Мадали-хане особенно усилилась роль кушбе-ки, самостоятельно правивших отдельными областями ханст­ва. Независимость кушбеки от центральной власти подчерк­нул и сам Мадали-хан, говоря об одном из них — Хан-Кули-бии: «Я давно уже вручил все ханство ему, Хан-Кули-бию, а потому последний может делать то, что хочет»². Ташкентский кушбеки также лишь номинально признавал власть Коканд­ского хана. За Мадали-хана правили регенты. Все завоеван­ные провинции были отданы на откуп кушбеки. Завоеванная часть территории Старшего жуза и территория присыр-дарь-инских казахов, вместе с г. Ташкентом, были отданы Ташкент­скому кушбеки за ежегодную уплату 20 тыс. червонцев»³.

Ташкентский кушбеки старался выжать побольше податей у населения. В одном из писем, он писал своим подчиненным: «сВысокостепенный же хан наш, представив в мое владение шесть сан каракалпаков, сорок сан прочих народов, обитаю­щих в последней стороне Кокандского дивана и дикокаменных киргиз по реке Или, дал мне власть решать все дела, относящиеся до сих народов... затем еще принято в наше поддан­ство несколько волостей киргизов Большой орды» ^

С переходом казахов Старшего жуза и присыр-дарьинских казахов под власть ташкентского кушбеки, налоговый гнет еще больше усилился. Вся последующая политика ташкент­ского кушбеки была направлена на то, чтобы подчинить себе не только казахов Старшего жуза, но и Среднего жуза. При этом он выступал, не открыто, а под предлогом оказания брат­ской помощи казахам в их борьбе против русских, под лозун­гом «газавата» («священной войны») против неверных.