КАЗАХСТАН И ЦАРСКАЯ РОССИЯ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА 2 страница

Итак, в рассматриваемый период казахское общество рас­падалось на два противоположных класса — с одной стороны, на феодальную знать — султанов, биев, феодалов-баев,воен-ную знать — батыров; с другой стороны — на казахские тру­дящиеся массы, в том числе наиболее обездоленных из них: байгушей, егынши, жатаков и бактачей.

Итак, нами разобран процесс разложения кочевой общины и сложившиеся на этой основе поземельные отношения каза хов, а также показаны различные виды феодальных повиннос­тей, взимавшихся султанами и родовой знатью с кочевых ка­захских общин, и прослежено влияние патриархально-родово­го быта на формы эксплуатации казахов. При этом указано, что сохранявшееся общинное землевладение придавало произ­водственным отношениям казахов патриархально-феодальный характер.

Кроме того, кочевой аул как мелкая единица продолжал состоять из кровно родственных людей. Это обстоятельство также придавало феодальным отношениям казахов патриар­хально-родовой характер. Если экономическое развитие казах­ского общества шло по линии разложения казахской общины и развития феодальных отношений, то патриархально-родовой быт все еще крепко держался в области идеологии, быта и в организации общественной жизни казахов.

О существовании патриархально-родовых пережитков сви­детельствуют сохранившиеся поговорки и пословицы: ^]

«Лучше быть пастухом в своем роде, нежели ханом в чу­жом народе».

«Только глупец может забыть, где он родился».

«Не ходи на охоту с человеком из чужого рода: под боком он помешает тебе выстрелить».

«Кто не знает имен своих семи предков, тот отступник».

«Лучше, чтобы победил на скачках жеребенок твоего аула, чем конь чужого аула».

«Собака не забудет места, где она наелась; муж — где он родился».

«Кто сходится, не становится еще родным, кто родной, тот не может стать чужим».

Существование патриархально-родового быта внутри рода выражалось в сохранении авторитета родового старшины — аксакала. Раньше аксакалами звали людей преклонных лет, к ним часто обращались за советами, как к людям, имеющим богатый жизненный опыт. В первой половине XIX в. первона­чальный смысл «аксакал» теряется. Теперь независимо от возраста аксакалами звали всякого человека, наделенного властью. Например, аксакалами именовались султаны-прави­тели и ага-султаны.

В области правовых отношений пережитки патриархально-родового быта выражались в приниженной роли женщины. Согласно нормам обычного права казахов женщины не имели права наследовать имущество своего мужа. Обычай гласил:

«Женщина владеет только собой и за себя одну отвечает». Кроме того, женщина не могла участвовать в общественной жизни казахов. Женщина не привлекалась даже в качестве свидетеля во время судебных разбирательств. Если женщины обращались с жалобой к бию, то претензию их считали неза­конной и не подлежащей разбору. Женщина не пользовалась равными с мужчино'й правами. Об этом говорит размер куна, взыскиваемого при убийстве женщины.

В области семейных отношений сохранение патриархаль­но-родового быта у казахов выразилось в господстве главы семьи над детьми. «Власть родителей на детей не ограничена, она простирается даже на жизнь детей»'. За оскорбление или неповиновение отцу, сын сначала подвергался телесному на­казанию, а при повторении подобного поступка, он изгонялся из дому без предоставления приюта. В случае, если отец один не мог' наказать своего сына, он «...созывал родственников и все сообща наказывают непокорного». При этом характерным является то, что сын не мог жаловаться на отца. «Жалобы детей на родителей весьма мало уважительны и если оказа­лись весьма важными, то в большей части оканчиваются уве­щеваниями судей»². Господство отца над детьми распростра­нялось на имущественные отношения. Если сын выделялся в отдельную семью, отец мог не наделять его скотом. Сын не мог претендовать на имущество и скот отца.

Пережитки патриархально-родовых отношений сохранились и в области религии. Как мы уже отмечали, наряду с исламом, у казахов еще сильны были пережитки шаманизма, поклоне­ние природным стихиям. В первой половине XIX в. без преуве­личения можно сказать, что среди казахов большей популяр­ностью пользовались «баксы», нежели официальные проповед­ники ислама — муллы.

Патриархально-родовой быт у казахов сохранялся в родо­вых поминках. Поминание делалось три раза в году, а имен­но': по прошествии от смерти семи дней, сорока дней и одного года. На поминание съезжались все ближайшие родственники умершего человека. Если умерший был знатным человеком, тогда на его поминки приезжали представители целого рода.

отделений, кочуют постоянно вместе с султанами, не отлича­ются, впрочем, ничем от простого киргизца, кроме одного — права клеймить скот свой султанским тавром... Судятся бия-ми и другими наравне с прочими ордынцами»'.

Если в XVIII в. тюленгутов могли иметь только потомки ; белой кости — султаны, то в рассматриваемый период султаны [ постепенно начали терять свое исключительное право на вла­дение тюленгутами. Теперь тюленгутов могли иметь и предста­вители родовой знати — бии и старшины. У известного бия Ходжи Караул Бабаджанова было 200 кибиток тюленгутов. После его смерти, его тюленгуты подали прошение в Орен­бургскую Пограничную Комиссию об освобождении их от на­логов. Вот что писал об этом Небольсин: «В числе 200 киби­ток пристали к Ходже Караулу Бабаджанову и пользуясь званием тюленгутов наравне с таковыми хана Нурали и сул­тана Карабая, были совершенно отделены от киргизов других родов... Вследствие этого они просят избавить их от взноса закята и сугума»². Все это, с одной стороны, свидетельствует | о сближении тюринцев и знати «черной кости», с другой сторо­ны, говорит о слиянии тюленгутов с общей массой казахов. В связи с переходом султанов на царскую службу отпала не­обходимость в дружинах. Теперь султаны стремились закре­пить за собой тюленгутов как своих крепостных слуг. Но это не легко удавалось султанам. По существу этим надо объяс­нить отход тюленгутов от султанов и образование в составе ; казахского общества особых тюленгутских родов.

Небольсин в своем исследовании казахских родов Млад­шего жуза выделяет особый Тюленгутский род. «Род Тюлен­гутов,— пишет он,— прежде составлявших когорту, двор и прислугу ханов и султанов, образовался в последствии време­ни»³. В дальнейшем, вплоть до 60-х годов XIX в. шла борьба за превращение тюленгутов в крепостных султанов и биев.

Итак, в рассматриваемый период казахское общество рас­падалось на два противоположных класса — с одной стороны, на феодальную знать — султанов, биев, феодалов-баев,воен-ную знать — батыров; с другой стороны — на казахские тру­дящиеся массы, в том числе наиболее обездоленных из них: байгушей, егынши, жатаков и бактачей.

Итак, нами разобран процесс разложения кочевой общины и сложившиеся на этой основе поземельные отношения каза хов, а также показаны различные виды феодальных повиннос­тей, взимавшихся султанами и родовой знатью с кочевых ка­захских общин, и прослежено влияние патриархально-родово­го быта на формы эксплуатации казахов. При этом указано, что сохранявшееся общинное землевладение придавало произ­водственным отношениям казахов патриархально-феодальный характер.

Кроме того, кочевой аул как мелкая единица продолжал состоять из кровно родственных людей. Это обстоятельство также придавало феодальным отношениям казахов патриар­хально-родовой характер. Если экономическое развитие казах­ского общества шло по линии разложения казахской общины и развития феодальных отношений, то патриархальнофодовой быт все еще крепко держался в области идеологии, быта и в организации общественной жизни казахов.

О существовании патриархально-родовых пережитков сви­детельствуют сохранившиеся поговорки и пословицы: ^]

«Лучше быть пастухом в своем роде, нежели ханом в чу­жом народе».

«Только глупец может забыть, где он родился».

«Не ходи на охоту с человеком из чужого рода: под боком он помешает тебе выстрелить».

«Кто не знает имен своих семи предков, тот отступник».

«Лучше, чтобы победил на скачках жеребенок твоего аула, чем конь чужого аула».

«Собака не забудет места, где она наелась; муж — где он родился».

«Кто сходится, не становится еще родным, кто родной, тот не может стать чужим».

Существование патриархально-родового быта внутри рода выражалось в сохранении авторитета родового старшины — аксакала. Раньше аксакалами звали людей преклонных лет, к ним часто обращались за советами, как к людям, имеющим богатый жизненный опыт. В первой половине XIX в. первона­чальный смысл «аксакал» теряется. Теперь независимо от возраста аксакалами звали всякого человека, наделенного властью. Например, аксакалами именовались султаны-прави­тели и ага-султаны.

В области правовых отношений пережитки патриархально-родового быта выражались в приниженной роли женщины. Согласно нормам обычного права казахов женщины не имели права наследовать имущество своего мужа. Обычай гласил:«Женщина владеет только собой и за себя одну отвечает». Кроме того, женщина не могла участвовать в общественной жизни казахов. Женщина не привлекалась даже в качестве свидетеля во время судебных разбирательств. Если женщины обращались с жалобой к бию, то претензию их считали неза­конной и не подлежащей разбору. Женщина не пользовалась равными с мужчиной правами. Об этом говорит размер куна, взыскиваемого при убийстве женщины.

В области семейных отношений сохранение патриархаль­но-родового быта у казахов выразилось в господстве главы семьи над детьми. «Власть родителей на детей не ограничена, она простирается даже на жизнь детей»'. За оскорбление или неповиновение отцу, сын сначала подвергался телесному на­казанию, а при повторении подобного поступка, он изгонялся из дому без предоставления приюта. В случае, если отец один не мог' наказать своего сына, он «...созывал родственников и все сообща наказывают непокорного». При этом характерным является то, что сын не мог жаловаться на отца. «Жалобы детей на родителей весьма мало уважительны и если оказа­лись весьма важными, то в большей части оканчиваются уве­щеваниями судей»². Господство отца над детьми распростра­нялось на имущественные отношения. Если сын выделялся в отдельную семью, отец мог не наделять его скотом. Сын не мог претендовать на имущество и скот отца.

Пережитки патриархально-родовых отношений сохранились и в области религии. Как мы уже отмечали, наряду с исламом, у казахов еще сильны были пережитки шаманизма, поклоне­ние природным стихиям. В первой половине XIX в. без преуве­личения можно сказать, что среди казахов большей популяр­ностью пользовались «баксы», нежели официальные проповед­ники ислама — муллы.

Патриархально-родовой быт у казахов сохранялся в родо­вых поминках. Поминание делалось три раза в году, а имен­но¹: по прошествии от смерти семи дней, сорока дней и одного года. На поминание съезжались все ближайшие родственники умершего человека. Если умерший был знатным человеком, тогда на его поминки приезжали представители целого рода.

И, наконец, о сохранении патриархально-родового быта у казахов свидетельствует существование родового урана.

«Уран» — условный пароль, девиз, собирающий родовичсй во время войны, барымты, байги (скачки) и т.д. Ураном рода служило обычно имя его общего родоначальника, например, Албан. У султанов, ходжей, как и каждого рода казахов, су­ществовали свои ураны. Казахи говорят: «Архар Уранды «то­ре», «Алла Уранды Коджа» и «Алащ Уранды казах».

Надо отметить, что уран оказался самым живучим из пе­режитков патриархально-родового быта казахов. По поводу этого чиновник Оренбургской Пограничной Комиссии Л. Бал-люзек писал: «Ни один из существующих обычаев не свят для киргизов, как уран, с неимоверной быстротою собираю­щий всех родовичей и даже против друзей, приятелей и сватьев их в другом роде. Как заслышал киргиз призыв род­ного ему урана, он забывает всякие личности»'. В условиях развивающихся феодальных отношений родовой уран, став орудием междоусобных феодальных войн, играл реакционную роль в общественной жизни казахов.

Патриархально-родовой быт сохранился также в организа­ции общественной жизни казахов. Принцип родового стар­шинства в первой половине XIX в. еще имел силу. Порядок родового старшинства соблюдался при делении добычи, при перекочевках и, наконец, при вхождении в юрту и занятии места. Самое почетное место «тёр» предоставлялось предста­вителям самого старшего рода. Например, род Джалаир считался в Большом жузе самым старшим. При дележе добы­чи, во время больших угощений и т. д. сначала спрашивали, есть ли старшие из родов Джалаир? Казахи говорят: «Нокта агасы жалайыр бар ма?» Такой же порядок существовал в Младшем жузе, где самым старшим считался Алимулинский род. По своему богатству и влиянию этот род отличался от остальных родов. По поводу Алимулинского рода полковник генерального штаба Бларемберг писал: «В киргизских народ­ных сеймах алимулинцы первые подают голос, первые дела­ют определение, и принятие его старшим родом дает полную власть к общему согласию и исполнению. Предложенное .же младшим жузом не обязывает к исполнению алимулинцев»².

И в области общественных отношений и в области быта вся жизнь казаха была пропитана патриархально-родовыми пережитками. Все это мешало трудящимся казахам осознать свои классовые интересы. Патриархально-родовые отношения создавали у казахов ложное представление о классовой «со­лидарности» всех казахов. Поэтому не случайно в сохранении патриархально-родового быта была заинтересована родовая знать, являющаяся носителем родовых традиций.

Патриархально-родовой быт у казахов оказался живучим не только в области общественных отношений, идеологии и быта, но и в организации политической жизни. Он серьезным образом тормозил консолидацию казахов в единую государст­венность. Существование барымты, родового урана постоянно усиливало межродовую вражду и неизменно воспитывало у родовой знати ненависть к централизованной власти. Поэтому не случайно в период восстания Кенесары Касымова отдель­ные казахские роды, во главе со своими родоначальниками, являлись носителями сепаратистских тенденций. Как правило, крупная родовая знать отказывалась поддерживать организа­цию единой государственной власти.

Патриархально-феодальный строй и сохранение пережит­ков родового быта в экономической, социальной и культурной жизни казахского общества определяло его общую отсталость и явилось сильнейшим тормозом на пути его дальнейшего раз­вития.

Г лава 3

Как известно, начало зависимости Казахстана от царской России относится еще к 30-м годам XVIII века, но оконча­тельно подчинить себе Казахстан царизм смог только в пер­вой половине XIX века.

Как неоднократно отмечал Маркс, стремление к захвату земельных пространств на востоке было «традиционной поли­тикой русского царизма». Однако, несмотря на безостановоч-.ный ход русской экспансии в Средней Азии, до 30-х годов XIX века среднеазиатские дела оставались вне сферы «боль­шой политики» царизма. Основное внимание занимал Ближ­ний Восток и, в первую очередь, Турция с ее владениями. Медленно¹ и верно укрепляя свои позиции в Средней Азии, царизм до начала второй четверти XIX века не форсировал свою политику в этом направлении и она продолжала носить довольно спокойный характер. Основным стержнем ее было стремление расширить торговые обороты со среднеазиатски­ми ханствами. ]^ак_писал канцлер Нессельроде министру фи­нансов Канкрину, «торговля сия составляет основу всей на­шей азиатской политики»..

Активизация политики русского царизма в Средней Азии и, в частности, в Казахстане наступает в начале 20-х годоб XIX века, когда в связи с так называемым «Уставом о сибир­ских киргизах» (1822 год) начинается усиленное внедрение российской административной системы сначала в Среднем, а затем в Малом жузах. Но еще шире развертывается этот про­цесс в 30-х годах в связи с обострением англо-русского со­перничества.» Объясняется это тем, что успехи России на Ближнем Востоке, выразившиеся в заключении Адрианополь-ского и Ункиар-Искелесского договоров, вызвали усиленное противодействие Англии. Правительству Нико'лая I не удалось сохранить преобладающее положение в Турции, которое обе­спечивали ему условия Ункиар-Искелесского договора. Лон­донская конвенция 1841 года явилась крупным дипломатиче­ским поражением Росссии в ближневосточном вопросе.СТем большее значение получало для царизма укрепление его по­зиций в Средней Азии. Средняя Азия постепенно становилась одним из основных плацдармов англо-русской борьбы.

Если фронт англо-русского соперничества пролегал за пределами русских владений и шел по линии Хива — Буха­ра— Коканд — Иран — Афганистан — Индия, то Казахстан в это время становится ближним тылом, плацдармом, закре­пление в котором делалось первоочередной задачей царизма.

Именно в эти годы наиболее четко обрисовывается огром­ное стратегическое значение Казахстана, расположенного между Россией, среднеазиатскими ханствами и Китаем. Через Казахстан пролегали торговые пути в эти страны и далее в Афганистан и Индию. Только прочно обеспечив здесь свои позиции, можно было приступать к осуществлению походов на среднеазиатские ханства и дальнейшей экспансии в Цент­ральной Азии.

Помимо этого, закрепление в Казахстане диктовалось и экономическими интересами растущего русского капитализ­ма. Так же, как и вся Средняя Азия, он привлекал внимание царизма как рынок сбыта и дешевого сырья, как источник колониальных сверхприбылей.

Поскольку к началу XIX в. Казахстан подчинялся Рос­сии только номинально, да и то не целиком, ибо часть его

| входила в сферу влияния Коканда и Китая, первое, с чего на-чал царизм, была ликвидация остатков политической незави­симости казахов. С этой целью был предпринят ряд меропри­ятий, в основном шедших по трем линиям:

По линии военного закрепления, что выразилось в фор­сированном строительстве укрепленных линий и отдельных укреплений, с одновременным насыщением их гарнизонами и созданием вблизи их постоянных казачьих поселений.

По линии политического закрепления, что выразилась в проведении реформы дминистративного управления, в первую очередь образования округов и окружных приказов, и затем введении дистаночной системы, в результате чего резко ограничивались политические права казахов.

И, наконец, в-третьих, по линии экономического закрепле­ния, что выразилось в массовом захвате казахских земель, введении налогового обложения и различных монополий (вро-где монополии на рыболовство, порубку леса и т. д.).

Совокупность всех этих мероприятий и составила содер­жание колонизаторской политики царизма в Казахстане.

Понятно, царские чиновники скрывали от общественного мнения истинную цель колонильной политики царизма в Ка­захстане.]

Тем не менее, отдельные представители властей открыто высказывали свое мнение. В этом отношении интересно выска­зывание одного видного чиновника Оренбургского края. Вот что он писал Оренбургскому военному губернатору графу П. П. Сухтелену: «Я не завлекаюсь гиперболическими жела­ниями филантропов устроить киргизов, просветить их и воз­высить их на степень, занимаемую европейскими народами. Я от всей души желаю, чтобы никогда не сеяли хлеба и не зна­ли не только науки, но и даже ремесла; но, вместе с тем, все­мерно желал бы научить их кушать наш хлеб и употреблять наше простое сукно и другие грубые изделия России» ^г.

О характере проводимой колониальной политики в Казах­стане откровенно высказался в своей переписке с Оренбург­ским военным губернатором Обручевым председатель Орен­бургской Пограничной Комиссии Ладыженский. Так, в одном из писем Ладыженский писал Обручеву: «Мнение господина председателя Комитета (имеется в виду Азиатский Коми­тет— Е. Б.) вообще проникнуто одной пребладающею мыс лью,— о приведении Орды в такое положение, чтобы она не допускалась в общий круг правительственного попечения и, оставаясь недвижимою в мраке своего невежества,— была как бы слепою и безгласною данницей Линии, которая испо­кон веков привыкла рассчитывать на дикую простоту киргиз­ского народа» Ч Такова подлинная суть колониальной поли­тики царизма, по признанию ее же руководителей.

(_В своей захватнической политике царизм, с одной стороны, опирался на вооруженную силу, на колониальный аппарат, с другой стороны, на феодальную верхушку казахской знати. Последнее было особенно важно для закрепления завоеван­ных позиций. А закрепить завоеванную территорию царизм мог только опираясь на привилегированный класс казахского общества. В целях привлечения феодальной знати на свою сторону, царизм шел на признание ее привилегированного по­ложения в Казахстане.

Во-первых, султанам и биям разрешалось владеть зимовы-ми стойбищами и летовками на правах частной собственнос­ти. Причем, за ними закреплялось наследственное право на земли и имущество, охранявшееся властями.

Во-вторых, султаны и бии назначались на административ­ную службу в качестве старших султанов, волостных прави­телей и т. д. Поступившим на службу султанам и биям при­сваивалось звание потомственного дворянства.

В-третьих, султаны и бии освобождались от налогов и дру­гих повинностей. Им были предоставлены права взимать в. пользу властей ясак, кибиточный и другие сборы.

И, наконец, на султанов и биев были возложены судебные функции. Хотя на местах еще действовало обычное право ка­захов, все же значительные судебно-исковые дела проходили через руки царской администрации при участии султанов и биев.

Политика опоры на султанов и биев,-с одной стороны, уси­ливала гнет над народными массами и ускоряла процесс клас­совой дифференциации казахского общества. С другой сторо­ны, закрепление прав султанов и биев на владение землей на правах частной собственности разлагало кочевую общину и объективно ускоряло этим процесс феодализации. Это не­сомненно имело прогрессивное значение в дальнейшем ходе исторического развития казахского общества Перейдем к конкретному анализу политики правительства в отношении султанов, родовой знати — биев.

Стремление сохранить господствующее положение фео­дальной знати путем закрепления за нею земельной собствен­ности, приводило к тому, что когда, лишенная своих земель, казахская беднота покушалась на зимовки и летовки султанов ^:'и биев, власти неизменно поддерживали феодальную знать.

Вот характерный пример. В 1831 году султан Чама Аблай-ханов жаловался начальнику Омского областного управле­ния: «Сего года Каркаралинский окружной приказ по разде­лению земель отвел нам таковые под кочевья места, в како­вых ныне стесняет нас, всякий намеревается занять, через что мы лишаемся спокойствия, и потому прошу те места за мною утвердить» '.

Просьба султана Чама Аблайханова была удовлетворена. Омский начальник дал распоряжение Каркаралинскому при­казу «оному удостовериться и оказать просителю в просьбе его возможное удовлетворение».^

С аналогичной просьбой обращался к генерал-губернатору Западной Сибири бии Кадыр Чимбулатов из Баян-Атагаевской волости. В ответ на его просьбу генерал-губернатор Западной Сибири-предписал: «Приказать кому следует отвести ему с подведомственными киргизами под хлебопашество, кочевку, сенокошение и выпуск скота места, называемые Кос-Куль и Снж>ректы-Куль»².

Правительство не ограничивалось закреплением господ-' ствующего положения феодальной знати в Казахстане, но и привлекло ее на царскую службу.

Привлечение казахских султанов, биев на царскую адми­нистративную службу предусматривалось «Уставом о сибир­ских киргизах» 1822 года, разработанным М. М. Сперанский^ Основная задача, которая преследовалась введением Устава, Определялась в его заключительной части следующим обра-' зом:

"' «Сибирские Линии, в значении стражи, не составляют учреждений на всегдашние времена, но по мере распростране­ния порядков, занимаемых в киргизских землях, стража сия подвигается вперед, и, наконец, должна кончить постоянным утверждением себя на действительной государственной гра-

нице»

Другими словами,'задача заключалась в том, чтобы унич­тожить последние остатки независимости Казахстана, органи­чески включить казахские степи в состав империи.гС этой це­лью на землях Среднего жуза были образованы внешние округа, во главе которых поставлены «окружные приказы». Приказы должны были возглавляться «старшими султанами» (ага-султаны). К ним назначались в качестве заседателей 2 «почетных киргиза» и 2 русских.

Старший султан избирался на собрании одних только сул­танов сроком на 2 года. На тот же срок избирались и заседа­тели. Старшему султану присваивалось военное звание «майо­ра российской службы». После трехлетней службы они имели право просить диплом на «достоинство русского дворянина».

В состав округа входили от 15 до 20 волостей. Каждый округ имел строго разграниченную территорию. Жители дан­ного округа не могли переходить на территории других окру-гоов без специального разрешения местного начальника. Вся­кий самовольный переход жестоко карался.

Во главе волостей стояли волостные старшины, которые тоже избирались из преданных царизму султанов и биев. Сул­таны и бии, управлявшие волостями, приравнивались к чинов­никам 12 класса.

Аулы управлялись старшинами — биями, приравненными к сельским головам.

ланская власть в Среднем жузе по Уставу упразднялась. Вскоре после издания Устава ханская власть была упраздне­на и в Младшем жузе (1824 год), и степь Западного Казах­стана была расчленена на три полосы — западную, среднюю и восточную во главе с султанами-правителями,.

В ведении каждого султана-правителя находилось как управление целой частью Орды, состоявшей из племен, так и надзор за управлением биев и султанов аулами и отдельными племенами.

Каждому султану-правителю давали золотую саблю, зна­мя, грамоту на служебное достоинство «дабы тем дать им более весу в глазах Орды».

Кроме того, стремясь «сделать в понятии киргизских стар шин звание главных султанов выгодным и привлекательным» ', Азиатский Комитет назначил султанам-правителям по 100 руб­лей серебром в месяц и по 60 кулей ржаной муки в год.

Граница между западной и средней частью проходила от Илецкого городка по рекам Илеку и Большой Хобде, а затем по реке Темир на юг до Аральского моря. Между средней и восточной частями граница начиналась от Степной крепости и проходила по верховьям рек Тогузака и Тобола, а на юге до­ходила до реки Сыр-Дарьи.

Вершителями судеб в казахской степи стали старшие сул­таны в Среднем жузе и султаны-правители в Младшем жузе. При султанах находились казачьи отряды в 200 человек. Офи­циально говорилось, что отряды приданы султанам для того, чтобы воздействовать на казахов «в русском духе». В дейст­вительности же отряды эти охраняли султанов и несли воен­но-полицейские функции. Вместе с тем, через их посредство местные власти осуществляли своеобразный контроль над деятельностью султанов и при случае принуждали их действо­вать так, как это нужно было царской администрации.

Как мы уже отмечали, царские власти освобождали сул­танов от различных повинностей и уплаты налогов. Так, на­чальник штаба сибирского корпуса генерал-майор Броневский 17 февраля 1832 года писал пограничным властям: «Султана Аблая Габбасова, служащего председателем в Кокчетауском окружном приказе, и султана подполковника Турсуна Чинги-зова, служащего председателем в Каркаралинском окружном приказе, считать навсегда свободными от ясака в тысячу ло­шадей, 1500 быков и 1000 баранов у каждого и по смерти их право сие распространить на их потомство по прямой линии»².

Из анализа преобразований системы управления 20-х го­дов наглядно виден процесс срастания феодальной верхушки с колониальным аппаратом. В лице казахских султанов и би­ев, перешедших на службу царизма, олицетворялся феодаль­но-колониальный гнет в Казахстане. Старшие султаны (ага-_; султаны) в Среднем жузе и султаны-правители в Младшем жузе фактически назначались правительством; так называе­мые выборы новых должностных лиц находились под неогра­ниченным контролем русской администрации. Волостные и аульные старшины совершали вопиющие злоупотребления. Пе­решедшие на царскую службу казахские феодалы — старшие султаны, волостные правители, аульные старшины и дистаноч-ные начальники — не только сохранили прежние формы фео­дального гнета над трудящимися, но и от имени властей соби­рали налоги (кибиточный сбор, ясак, ремонтный сбор, билет­ный сбор, деньги за кочевки и т. д.). Во время сбора этих денег казахские феодалы чинили всевозможные злоупотребления. Например, султан Сьюгалин во время сбора кибиточных денег вместо причитающихся 1 р. 50 к. брал у казахов по бараку и быку. Султан-правитель восточной части Орды Оренбургского края Ахмет Джантюрин также был обвинен многочисленными казахскими родами в злоупотреблениях, во взяточничестве. На имя председателя Оренбургской Пограничной Комиссии каза­хами Аргынского и Кипчакского родов было подано прошение за подписями 315 человек¹. Для расследования преступлений Ахмета Джантюрина была назначена комиссия, которая около года занималась расследованием, но в конце концов Ахмет Джантюрин был признан невиновным, а прошение казахов оставлено без последствий.

Не случайно поэтому народные массы питали исключитель­ную ненависть к этим султанам, что не раз отмечали местные чиновники. Так, историк Оренбургского края С. Н. Севастья­нов писал: «Несмотря на поддержку со стороны России, султа­ны-правители среди киргиз не имели выдающегося значения... Мятежные киргизы не только не уважали власть султано'в, но даже просто убивали их, как это случилось, например, с сул­таном Джантюриным»².