КАЗАХСТАН В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА 3 страница

С земледельческих районов регулярно собирали налог — ушур, со скотоводческих — закят.

Ушур происходит от арабского слова «гашара», что по-русски означает десять; гашарун — десятый или десятая часть. Слово гашар казахи произносят извращенно ушур или гусур. Этот налог взимался с казахов, занимавшихся хлебопашест­вом. По установившимся издавна традициям, сборщики ушу-ра получали ⁴/ю часть урожая. Сначала ушур собирали с сыр-дарьинских казахов, издавна занимавшихся земледели­ем. С распространением хлебопашества на другие районы ушур стал собираться повсеместно. В первой половине XIX в. ушур стал одним из основных источников обогащения фео­дальной верхушки. По сообщению толмача Оренбургской По­граничной Комиссии Ф. Субханкулова², с сыр-дарьинских ка­захов ушур собирали с числа батманов³ снятого урожая. Если хлеб сеяли без поливки, то брали ^!/ю часть батмана, а с поливных пашен '/ао часть.

Закят возник у казахов вместе с принятием ислама¹. Вна­чале сбор закята преследовал цель оказания прмощи обеднев­шим сородичам. Впоследствии закят превратился в феодаль­ную повинность. До XIX века право собирать закят принадле­жала только, ханам.

По поводу этого исследователь Букеевской орды А. Ев-рейнов писал: «В казачьих ордах вообще он (закят) составля­ет принадлежность ханского достоинства в изъясненных видах и в виде доставания народом хану с семейством средств к поддержанию его достоинства. По своему основанию и народ­ному обычаю, это сбор с количества скота, из которого соро­ковая часть должна отделяться хану»². В связи с ликвидацией ханской власти, право сбора закята перешло к султанам и отчасти биям. Надо сказать, что и в этот период сбор закята производился под видом оказания помощи обедневшим и оси­ротевшим казахам. Но это была лишь внешняя оболочка, в действительности же этот старинный институт родового строя был приспособлен к потребностям развивающихся феодаль­ных отношений. Закят собирался со всех владельцев скота один раз в год весной, когда казахи начинали трогаться со своих зимовок.

По данным чиновника Оренбургской Пограничной Комис­сии д'Андре, порядок сбора закята был следующим:

Имеющий 40 баранов давал на закят 2 барана

3 3 4 5 6

2 3 4

« 120 «

« 300 «

« 400 «

« 500 «

« 600 «

Имеющий 5 верблюдов

« 10 «

« 15 «

« 20 «

« 25 «

Верблюдов, находившихся во время перекочевки под вью­ком, не облагали занятом.

С рогатого скота взыскивали следующий занят:

Имеющий 30 голов давал на закят 1 двухгодовалого бычка
» 60 »» » 2 »

» 90 » » >> 3 »

» 120 » » » 4 »

В первой половине XIX в. эти два налога-—ушур и закят — собирались регулярно и стали узаконенным видом феодаль­ной повинности. Наряду с ними, под видом «подарков» в поль­зу феодальной верхушки собирались всевозможные виды на­туральных повинностей. Среди них особое место занимает «со­тым». «Сотымом» назывался налог скотом, который взимался зимой для пропитания ханов, султанов и родовой знати. Вы­шеупомянутый д'Андре так характеризует назначение согы-ма: согым дается для того, чтобы «хан или султан мог про­жить всю зиму на иждивении народа и таковой мог бы ви­деть и готовность ордынцев жертвовать собою в пользу на­чальства» '.

Следующая таблица ² дает известное представление о том, сколько примерно скота ежегодно забирали у казахов под видом согыма казахские феодалы.

Другой вид натуральной повинности—сыбага—по суще­ству был разновидностью согыма. В отличие от последнего сыбага взимался ханами, султанами и биями весною в виде вареного мяса. На сыбагу давали целого барана, иногда пол­барана, смотря по значению и влиянию феодала.

Об этих натуральных повинностях председатель Погранич­ной Комиссии Ладыженский писал: «Закят, сугум, сыбага и форме испольщины, либо в прямой форме работы за сданную крестьянам землю, угодья и прочее.. Иногда крестьянин обя­зывается при этом работать, «что прикажет владелец», обязы­вается вообще «послухать», «слухать» его, «пособлять» ему. Отработки и обнимают собой весь цикл работ деревенского обихода»'.

Приведенные Лениным различные виды крестьянской от­работки в том или ином виде имели место в земледельческих, районах Казахстана. Но отработка принимала здесь завуа­лированный характер. Султаны и феодальная знать давали обедневшим казахам, под видом родственной помощи, орудия и семена, за это они должны были пахать господскую землю, получая небольшую часть урожая за свой труд.

В несколько иной форме отработка выступила в скотовод­ческих районах. Здесь она была связана со скотоводческим хозяйством. Основным объектом эксплуатации в форме от­работок являлись так называемые консы. Копсы — это бедня­ки, фактически являвшиеся полукрепостными. Они шли со-своими семьями к султанам и родовой знати и за ничтожную плату обслуживали их хозяйства. Консы вечно кочевали с аулами феодалов, пасли их лошадей и выполняли всевозмож­ные виды мелкой работы; жены консы доили коров, кобыл и овец, стирали белье и помотали по домашнему хозяйству фео­дала. За это консы — бедняк — во время перекочевки пользо­вался средствами передвижения, получал во временное пользование одну или две дойных коровы, иногда коз или овец.

Институт консы в дореволюционной историографии совер­шенно не разработан. Термин «консы» почти не встречается и в официальных царских документах. Тем не менее, многочис­ленные путешественники и царские чиновники, побывавшие в казахской степи, указывали на существование этой социаль­ной группы, хотя термин «консы» они не употребляли.

По поводу этой социальной группы Ф. Назаров, побывав­ший среди казахов, писал: «Близ реки Каракуч, впадающей из Нуры в Ишим, мы встретили киргизов, не имеющих никако­го скота... Большая часть из них для снискания дневного про­питания находится у кочующих поблизости киргизов в услу­жении» ².

Более подробное указание о наличии «консы» имеется в работах Михаила Граменицкого, который писал: «Около сул­тана собираются и кормятся бездомные, неимущие киргизы. В мирное время они служат у него в качестве работников, па­сут его стада... Если бы они не находились около султана или какого-нибудь богача, то пришлось бы умирать с голоду. В кабалу их заставляет итти то, что нет у них своего имуще­ства, своих стад» '.

Казахские феодалы обычно не нанимали пастухов, а поль­зовались даровым трудом своих бедняков — консы. В числе консы могли быть обедневшие родственники данного феодала, иногда так называемые «дальние родственники». Казахи, про­исходившие от одного рода, например, от рода Аргын или Ки-рей, между собой считались дальними родственниками, тогда казахи/говорят «ата тег! б!р» (прадед наш один)*. Иногда у родовой знати в качестве консы работали даже бывшие чинги­зиды. Напр., у Мусы Черманова в качестве ко'нсы был целый аул «тюринцев». -Из взаимоотношений феодала и консы — бедняка выросла своеобразная отработочная система — так называемая сауын (от слова «сауыуга» — доить). Консы по­лучал у своего феодала дойную корову во временное пользо­вание н за это обязывался бесплатно выполнять различные виды хозяйственной работы. Складывавшиеся при этом отно­шения выступали под видом «родственной по'мощи» феодала своему обедневшему сородичу, а если это был не близкий родственник, то под видом оказания помощи консы, который, вечно кочуя с ним, якобы, стал «своим» человеком. При этом феодал имел право в случае невыполнения его приказания в любое время отобрать свой скот. Таким образом, старинный институт родовой помощи в условиях феодального общества превратился в свою противоположность, т. е. стал орудием эксплуатации трудящихся казахов. Институт «сауын» являлся типичной формой отработки для скотоводческих кочевых районов Казахстана.

В первой половине XIX в. получила широкое распростра­нение практика отдачи молодняка в кредит своим обедневшим сородичам под видом оказания «помощи» (аманат мал). За это бедняк-консы или обедневшие родственники феодала обя­зывались по истечении определенного срока вместо годовало­го бычка или барана вернуть феодалу двухгодовалого и т. д. По поводу этого чиновник Оренбургской Пограничной Комис­сии Лукин писал: «Киргизы отдают в долг скот и получают тем же. Если киргиз отдает в долг годовалого барана или бычка, то на другой год получает уже двухгодовалого, на третий — трехгодовалого»¹.

При отдаче скота в кредит бедняку — консы или сороди­чам феодал при свидетелях договаривался с ним а сроке воз­вращения скота с приростом. В случае невозвращения скота бедняком, кредитор прибегал к судебному разбирательству бия, который присуждал взыскать скот с поручителя. Иногда бедняк за полученный в долг скот должен был отработать у кредитора-феодала. Это был самый кабальный вид отработки.

Из этой системы феодальных отношений возникло «урта-чество», т. е. коллективная помощь сородичей своему феода­лу («уртак» значит сообща) Феодалы использовали уртачест-во во время сенокоса, постройки зимовки и, наконец, для ры­тья глубоких колодцев. За оказанную помощь родичей феодал обязан был досыта их накормить. Уртачество широко приме­нялось как в кочевых, так и в земледельческих районах Ка­захстана.

Особую группу консы составляли бедняки, занимавшиеся земледелием. Тогда они назывались егынши (буквально «хлебопашец»). Но егынши являлись более сложной социаль­ной группой. В нее входили не только консы, т. е. казахи, по­терявшие способность вести свое собственное хозяйство, но и те, которые в силу недостатка скота не были способны само­стоятельно кочевать, но могли вести самостоятельно земле­дельческое хозяйство. Занятие земледелием и объединяло раз­личные группы трудящихся казахов в одну категорию — егынши. П. Небольсин, в 40-х годах XIX века побывавший среди казахов восточной части Оренбургского ведомства, так определяет общественное положение егынши. «Под выраже­нием «игынчи» разумеют тех киргизов, которые сеют хлеб, от своего ли лица занимаясь хлебопашеством или состоя в ра­ботников у богачей-киргизов, занимающихся земледелием»². О порядке найма феодалами егынши для обработки своих пашен некоторые данные сообщает оренбургский купец Д. У. Белов, долго живший среди сыр-дарьинских казахов: Он писал: «Хозяин только дает земли, семена и скотину бед­няку, который землю обрабатывает на своей пище или от хо­зяина получает условленное количество ячменя или проса, но количество определяют работнику на месяц не бо'лее 20-ти

батманов»¹. По-видимому, между феодалом и егынши не су­ществовало определенной договоренности о порядке оплаты, очевидно егынши работал, ограничиваясь словесным обещани­ем хозяина. Эту работу егынши на землях своего феодала с полным основанием можно сравнить с кабальной формой кре­стьянской отработки в помещичьем имении. Разница только в том, что отработка егынши на земле своего феодала прикры­валась взаимной «помощью» — якобы феодал помогает егын­ши семенами, скотом, а егынши в свою очередь «помогает» .своим трудом.

Близко к егынши по своему положению стояли джатаки (буквально — «лежащие»). За неимением скота они не могли кочевать, поэтому постоянно¹ находились на зимовках. Харак­теризуя положение жатаков, И. Завалишин писал: «Джатак (бедняк) нанимается в пастухи к богатым, в батраки к каза­кам линейным, даже группируется целыми улусами у линей­ных городов, станций, селений, но все это лишь за поданный кусок хлеба»².,

Кочевать могли только сравнительно богатые люди — султаны, феодалы — бии, родовая знать, владельцы значи­тельных стад. Об одном'таком богаче передаются слова бед­ного жатака: «Мамеке имеет столько скота, что может ко­чевать»³. Эти слова достаточно ясно характеризуют экономи­ческое положение жатаков.

Самую пауперизованную часть казахов составляли байгу-ши. Байгуши (по-казахски — байгус значит бедняк)—это обедневшая часть казахов, в поисках заработной платы ухо­дившая к прилинейньш станичным казакам. В первой полови­не XIX в. они составляли значительную группу. По данным Ар­темьева⁴, только лишь по одному Младшему жузу они состав­ляли около 20 тыс. душ обоего пола. Байгуши, за ничтожную , плату нанимаясь к прилинейным зажиточным казакам, пасли их скат, пахали землю и справляли различные виды домаш­ней работы. Часть байгушей работала на рыболовных промыс­лах. Кроме того, некоторые байгуши оставались при баях- феодалах и работали в качестве домашних ремесленников, О положении таких байгушей один из очевидцев писал; «В другой кибитке вы увидите, как поодаль от огня, ближе к двери, сидит, поджав ноги, на голой земле, пожилой байгуш (бедняк) и за кусак мяса тянет большой швейной суровой ниткой безобразные сапоги, прокалывая наперед кожу шилом.. Изорванная джабага и засаленная тюбетейка говорят о его бедности, занимаемое в кибитке место свидетельствует о его ничтожестве. Между тем, в глубине кибитки, около нагро­можденных сундуков, на бухарских одеялах покоится сам хозяин, в шелковом бешмете, в одной руке у него табачный рог, а другой он важно поглаживает боро'ду»¹. О положении байгушей, нанимавшихся к станичным казакам, будет сказа­но в другой связи.

Один из казахских поэтов (Шортанбай) в следующих стро­фах характеризовал тяжелое положение казахских бедняков:

Тяжело у нас бедняку:

При зимовке он круглый год.

Роет летом бедняк арыки,

Вплоть до осени сено гребет,

День и ночь работает он _:.

И не знает чем проживет,

Вечно голоден, гол, разут,

Нет покоя от тяжелых забот ².

Существование феодальной повинности в форме продук­товой и отработочной ренты отражает процесс исторического складывания феодальных отношений в Казахстане. Денежная: рента, которая появляется на грани разложения феодальных отношений, в Казахстане почти отсутствовала. Только царское правительство собирало с казахов кибиточный сбор деньгами, и то сборщики кибиточных денег вместо причитающихся 1 р. 50 к. часто брали у казахов барана, а затем, перепродавая его на базаре, наживали значительные барыши. Этот факт свидетельствует о том, что у казахов денег в обращении было еще мало. То же самое следует сказать о сборе ясака с каза­хов Сибирского генерал-губернаторства.

Как известно, в феодальном обществе присвоение приба­вочного продукта происходит на основе внеэкономического принуждения. Между тем, формы внеэкономического принуж­дения в казахском обществе выступали в своеобразной форме. С одной стороны, обязательность несения феодальной повинности (ушур, закят и разные подарки), определялась нормами адата, носившего императивный характер. С другой стороны, различные виды отработки, выступавшие под видом оказания «родственной помощи» и т. д., в условиях феодального обще­ства были превращены в орудия эксплуатации широких масс казахов. По родовым традициям казахи также обязаны были их выполнять. Таким образом, патриархальные обычаи высту­пали как средство внеэкономического принуждения.

Когда отношения эксплуатации были связаны с наделе­нием непосредственного производителя недостающими сред­ствами производства — рабочим скотом, семенами или отда­чей феодалами скота'в долг обедневшим казахам — методы внеэкономического принуждения переплетались с экономиче­ским давлением феодала на непосредственного производи­теля.

Таким образом, в отличие от земледельческих -стран, в Ка­захстане методы внеэкономического принуждения приняли не­сколько иную форму. При этом было бы неправильно отрицать. роль власти, опирающейся на военную силу. В регулярной по­ставке различных повинностей власть хана или султана имела большое значение.

Наряду с описанными формами феодальных повинностей, существовали и другие виды источников дохода, в которых участвовала вся феодальная верхушка — султаны, бии и ро­довая знать,— это разбор судебно-исковых дел.

Мы возьмем для иллюстрации только кун и айып, возник­новение которых относится к периоду патриархально-родово­го строя. Не трудно видеть, как бии, султаны, ханы, участвуя в судебных разбирательствах, превращали эти старинные ин­ституты родового строя в источник своего обогащения.

кун взыскивали за убитого человека взамен кровной ме­сти В период развития феодальных отношений кун был при­способлен к феодальному строю и стал одним из средств экс­плуатации казахов. Размеры куна, взыскиваемого с рядовых казахов и султанов, были разные. Например, полный кун за убийство простого казаха состоял из лучшего одногорбого вер­блюда, покрытого ковром, из джаулука (женский головной убор) и нескольких халатов, шубы, пояса, шаровар, сапог, ору­жия и лошади убийцы, или же из 1000 баранов, 40 кобыл и кула (невольника). Иногда кун заменялся 10 верблюдами. За убийство ходжи кун состоял из 3000 баранов, за убийство сул­танов — 7000 баранов, а кун ханский равнялся куну семи прос­тых казахов. Это основано было на том, что хан является по­велителем семи отделений или семи родов. Приведенные данные о куне достаточно ярко говорят о классовом характере неписанного закона, ограждавшего в первую очередь интересы господствующей феодальной верхушки.

В получении куна была заинтересована феодальная вер­хушка— султаны и бии. Поэтому нередко самими султанами и биями провоцировались междоусобные войны и родовые столкновения. Во время таких столкновений главным образом погибали рядовые казахи. По поводу этого один из русских публицистов — Г. Шахматов — писал: «Пронырливые киргизы умышленно заводят дела, условясь с судьями — султанами и биями,— чтобы получить без труда выгоду от сего обоюдно­го умысла их, отчего одни богатеют, а другие приходят в бед­ность и нищету» '.

По казахскому обычаю кун считается — олжа (находка), поэтому получатель куна должен поделиться с ханом, бием, которые разбирали дело, с муллой, который будет молиться о душе убитого и, наконец, с есаулом, посланным за получе­нием куна. Например, из 1000 баранов взыскиваемого куна, семейство убитого казаха получало' от 40 до 100 баранов, в зависимости от имущественного положения убитого. Значи­тельную часть куна получали бии, которые, по данным чинов­ника Лазаревского, получали '/2, а иногда ^!/з часть иска, а за­тем ханы и султаны.

«Разбиратель дела,— пишет чиновник Биглов,— получает с виновного молодого верблюда и еще с него же взыскивает­ся старый лучший верблюд под названием ханская часть, ко­торая, если нет ханского поколения, то остается у претен­дента» ².

Взыскание куна с виновников особенно было разоритель­ным для беднейшей части казахов. По казахским обычаям кун платили не только одни убийцы, а в уплате куна участвовали его близкие и дальние родственники. При значительном разме­ре куна участвовали все отделения и даже целый род. Сам убийца платил до 50 баранов, одного верблюда и одну ло­шадь, ближайшие родственники должны были давать по 25 баранов, а дальние родственники по 2 барана и т. д. При пе­риодически повторящихся междоусобицах и родовых столкно­вениях, бедняк несколько раз в году участвовал в уплате куна. О разорительном влиянии куна на хозяйство бедняков,чиновник Оренбургской Пограничной Комиссии Лазаревский,, побывавший среди казахов западной части Оренбургского ве­домства, писал: «Случается, бедняк променивает последнего теленка на 4—5 баранов и одного из них со слезами и плачем отдает в уплату куна, в противном случае, есаулы сами распо­рядятся его имуществом. Случается, при бедности отделения,

[с которого взыскивают кун, в уплату куна берут девок, бли­жайших родственниц убийцы. В ином роде, в один год, взыс­кивают 2, 3, 4 куна, значит на кибитку придется 2, 3, 4 барана

I и это должен заплатить часто бедняк, которому есть нечего,. нечем детей кормить. Таких бедняков в степи и на Линии очень много, а год от году становится больше» '.

Доход феодальной верхушки — султанов, биев — этим не ограничивался. Они участвовали в получении штрафа за кра­жу. По казахскому обычаю, вор, изобличенный в краже скота, сначала должен вернуть краденый скот, а затем на него должен быть наложен айып — штраф, состоящий из 3-х тогузов. Во главе всякого тогуза должен стоять верблюд, или лошадь, или бык. Если во главе тогуза верблюд, то он назы­вается «тое бастаган тогуз», т. е. верблюдом начинающий то-гуз, а если начинается с лошади, то называется «ат бастаган тогуз», т.е. лошадью начинающий тогуз, а третий — «огуз бастаган тогуз», т. е. быком начинающий тогуз.

За кражу верблюда — первый тогуз — 9 верблюдов

второй тогуз — 9 лошадей третий.тогуз — 9 коров

За кражу лошадей

первый тогуз — 9 лошадей

второй тогуз — 9 коров

третий тогуз — 9 баранов и т. д.

Согласно установившимся обычаям, первый тогуз начи­нается с краденого вида скота. Из этого штрафа в пользу хана или султана, участвовавшего в разборе, полагается: \;шлык, состоящий из одной лошади или верблюда по пято­му году, по-казахски называемый «бесты-ат» — пятилетняя: лошадь, «бесты-атан» — пятилетний верблюд. За ханлыком следует «билык», полагающийся бию за разбор судебного до­ла. «Билык» равнялся половине «ханлыка». Наконец, идет «жасул акы» — плата за труд есаулу, который посылался для приведения в исполнение решения бия. Кроме того, платили «даушыга жибкесер» (буквально — «перерезать веревку у виновника»). Это был символический акт, свидетельствовав­ший об окончании дела. После решения дела один из участ­ников судебного разбирательства перерезывал ножом наде­тую на ноги вора веревку. Это было последним актом. Плата «жасаул-акы» и «даушыга жибкесер» равнялась стоимости! билика. По установившимся обычаям казахов, из взыскивае­мого айыпа, выражавшегося в 3 тогузах, ни истец, ни его родные ничего не получали. Весь полученный скот целиком распределялся .между участниками судебного разбора. Льви­ную долю, конечно, получали султан, бий и есаулы, игравшие роль судебных исполнителей.

Суровые меры наказания за воровство сознательно поощ­рялись самими султанами. Тот же самый чиновник Лазарев­ский, когда интересовался происхождением этого обычая, получил от казахов такой ответ: «Воров в степи много, пробо­вали в отношении к ним различные наказания, наказывали их — не унимаются, налагали на них небольшие взыскания — не унимаются, вот султаны и определили разорять вора вко­нец, чтобы другой не отваживался на кражу» '.

Казахские султаны и бии участвовали также в дележе до­хода при разбирательстве исковых дел по барымте (буквально «захват»). Барымта, являющаяся также старинным родовым институтом, в условиях развивающихся феодальных отноше­ний превратилась в разновидность феодальных междоусобиц.

В официальной переписке между казахами и русским пра­вительством слово «барымта» впервые стало употребляться в 1740 году, когда ханом Младшего жуза Абулхаиром было да­но согласие царскому правительству на задержание казахов, приезжавших в Оренбург, в «отомщение за грабежи и раз­бой».

Как указывает историк Оренбургского края Рычков, под барымтой в то время подразумевались «грабежи и разбой»².

В действительности первый случай воровства, похищение женщины, угон скота, произведенные в чужих аулах, не счи­тались барымтой. Барымтой они становились тогда, когда ^потерпевшие вместе со своими родственниками предпринима­ли ответный набег на обидчиков, а эти отвечали новым наез­дам и т. д. В середине XIX в., в связи с усилением барымты оренбургские власти специально занимались изучением ха­рактера этого института. Следствием такого изучения явилась специальная записка «о барымте», составленная пограничны­ми чиновниками, в которой следующим образом характеризу­ются барымта: «Барымтою обозначается не первоначальный грабеж или разбой, а ряд грабежей или разбоев, последовав­ших за первоначальною обидою. В этом смысле принимается слово барымта областным правителем и употребляется им в своем делопроизводстве» ¹.

Барымта, широко использовавшаяся султанами и родовой знатью в целях личного обогащения, тяжело отражалась на хозяйстве бедняков. А самое главное, барымта раскалывала Силы, усиливала межродовые войны, что тормозило создание централизованного государства. Писатель В. И. Даль (Лу-Гганский), служивший в Оренбургской Пограничной Комиссии и в 1839 году участвовавший в Хивинской экспедиции, так описывает всю пагубность барымты для казахов: «Барымта и междоусобицы, поддерживаемые еще сверх этого султанами, которые в мутной воде рыбу удят, расплодились и размножи­лись до бесконечности. Барымта обратилась в какой-то ги­бельный, разорительный промысел... все роды и племена пере-, путались во взаимных счетах и начетах и пользуются каждым случаем для взаимного разорения и нападения»².

По обычаям казахов, барымтовщики не уподоблялись во­рам. Если вор презирался общественностью, то барымтовщи­ки пользовались известным уважением, участвовать в барым­те было «честью» для казахов. Эта веками освященная тра­диция ловко использовалась султанами и биями для своего личного' обогащения. Среди казахов про барымтовщиков го­ворят: «Он не воровал, а отбарымтовал», подразумевая, яко­бы, «законное» право на барымту. Из отбарымтованного ско­та сам барымтовщик брал очень незначительную часть, напри-• мер, из 200 отбарымтованных лошадей он оставлял себе I только 20—30, остальную часть распределял между султана­ми, биями и родственниками.

К феодальной знати относилась также мусульманская знать, в лице ходжей, мулл. Ходжи, как султаны, стояли вне родовой общины и считали себя потомками первых последо-' вателей Мухаммеда.