КНИГА ПРОРОКА ИЕЗЕКИИЛЯ

ЛЕКЦИЯ 16

Вавилон, 597-590 гг. до Р.Х.

Убеждая изгнанников прочно обосноваться на новых местах, Иеремия знал, что возможности для этого они имели. Плен не был угоном в рабство или выселением в резервации. Халдейские власти предоставляли всем "перемещенным лицам" право покупать и строить дома, свободно заниматься земледелием, ремеслами и торговлей. Большинство иудеев было водворено в самом Вавилоне или соседних с ним крупных городах. В некоторых отношениях пленники не должны были чувствовать себя совершенно чужими в Вавилонии. Арамейский язык, на котором здесь говорили, они понимали легко, многие обычаи и вообще уклад жизни халдеев были сходны с теми, к каким они привыкли дома. Основным, что связывало их с родиной, была вера. Многие изгнанники только теперь поняли, как дорог для них Завет Моисеев, как важно им, затерянным в гуще мировой столицы, сохранить эту свою святыню. Они с жадностью читали послания Иеремии: ведь именно он, истинный пророк Божий, оказался во всем прав. Отныне, как бы ни был велик соблазн, они не станут приносить жертв вне Иерусалима, заповедь Торы будет для них нерушима - в этом залог их возвращения. Но отказ от жертв ставил перед иудейскими колониями трудную задачу: оставаться верными своей религии, не имея религиозного центра и богослужения. Они остро нуждались в вожде и духовном руководителе. И таким наставником стал для них Иезекииль. Иезекииль был одним из самых выдающихся людей в первой партии, высланной в Вавилон. Он с женой жил в общине, поселенной в Тель-Абибе на канале Кебар. Дом его, вероятно, еще до того, как Иезекииль стал пророком, являлся местом, куда постоянно сходились иудеи для бесед о вере. Оторванный от храма священник, чья деятельность в ссылке поневоле ограничивалась тесными рамками общин переселенцев, Иезекиилъ, в отличие от Иеремии и Исайи, был уже скорее собеседником и писателем, нежели народным трибуном. Была еще одна черта, выделявшая Иезекииля на фоне других пророков. Если для Иеремии Бог является как бы "внутренним Голосом", а Исайя был подвигнут на проповедь неповторимым созерцанием Славы, то писания Иезекииля содержат целую цепь видений, через которые он познавал волю Божию. Душа пророка жила в постоянном напряжении, рождаемом чувством близости иных миров. Благодаря своему дару тайновидения, он смог стать восприемником новых глубин Откровения. Книга его показывает, что он вынужден был искать для них новые формы выражения. Его своеобразному стилю и языку подражали впоследствии многие писатели-апокалиптики: Даниил, Апостол Иоанн, Герм. В писаниях и речах Иезекииля мы находим яркие аллегории и загадочную символику. Но при всем том было бы неверно считать пророка не связанным с предшествующей ветхозаветной традицией. Он много раз слышал проповеди Иеремии и любил повторять его изречения. Так же, как и другие пророки, он был служителем слова Божиего, возвещавшим об Избрании, Завете и Царстве Ягве. Но у него эти истины обретают новую перспективу, а видения приоткрывают завесу над тайным смыслом вещей. Задачи, стоявшие перед Иезекиилем, были сложнее, чем задачи, стоявшие перед палестинскими пророками. Наступило время, когда ветхозаветная Церковь должна была испытать свою устойчивость в чужом, языческом мире. Что, прежде всего, заботило Иеремию и других пророков, живших в Иудее? Они стремились преодолеть остатки ханаанских суеверий и сохранить внешний мир ради углубления церковных реформ. Вавилон в глазах Иеремии был "бичом Божиим", далекой силой, заявляющей о себе лишь грубыми ударами извне. Иезекииль же жил бок о бок с этим огромным центром цивилизации, которая уже сама по себе требовала осмысления. Ниппур, в окрестностях которого находился Тель-Абиб, был древнейшим местом почитания астральных богов. Их храмы, вероятно, были постоянно перед глазами Иезекииля. Пророк, должно быть, часто бывал и в Вавилоне, где сосредоточилось большинство изгнанников. Он видел уходящую в небо Этеменнанки - девяностометровую башню-храм, должен был поражаться чудесам искусства и строительной техники, дивиться на висячие сады и великолепные ворота Иштар. Город казался бесконечным. Его населяли сотни тысяч жителей: вавилонян и халдеев, ассирийцев и эламитов, арабов и финикиян, евреев и греков. Площади у ворот постоянно были запружены народом: здесь толпились предлагавшие заморские товары купцы и народные сказатели, солдаты и писцы, жрецы и цирюльники; расталкивая народ, надменно шествовали знатные халдеи в длинных белых плащах и тюрбанах, с резными посохами в руках. Движение по мосту через Евфрат не прекращалось до того часа, когда его разводили. Проходя по улицам этого огромного города, Иезекииль должен был видеть многочисленные изображения богов и крылатых гениев. Повсюду бросались в глаза символы Мардука-бога и царя Вавилона, который, как утверждали, временами сходил на вершину башни, называемой "Основание неба и земли". Здесь билось сердце мировой жизни, и в то же время это был город, не познавший истинного Бога. Легко можно понять, каким соблазном являлся весь этот блеск для многих маловерных среди иудеев. Не подавляет ли порой и верующих наших дней видимая мощь технической цивилизации?.. Кроме того, изгнанники не могли не задумываться над судьбой храма в Иерусалиме. Если Господь пребывает там, то что делать им на чужбине? Неужели они отвергнуты и им придется жить вне Его покрова? Имеют ли они право призывать имя Бога Израилева в городе, где прославляют языческих богов? И если даже утешаться мыслью, что Господня Слава осеняет далекий Сион, что будет тогда, когда исполнится предсказание Иеремии и чаша гнева до конца прольется над Иерусалимом? Пять томительных лет прошло в унынии, молитвах и вопрошаниях. И наконец, долгожданный ответ пришел. Это происходило в 592 году, в пятый день летнего месяца таммуза. Обитатели поселка Тель-Абиб заметили, что священник Иезекииль вернулся с берега канала потрясенный, изменившийся в лице. Несколько дней он находился в каком-то оцепенении, и все поняли, что ему было видение. Когда Иезекииль пришел в себя, он по-прежнему не в силах был сказать ни слова. К старейшинам, собравшимся к нему услышать волю Божию, он обратился с помощью знаков. Это было страшное зрелище: в напряженном молчании пророк изображал сцены осады и пленения - он рисовал на кирпиче Иерусалим и насыпал вокруг него вал, ел отвратительные лепешки, связывал себе руки. Так продолжалось много дней: безмолвные пантомимы перемежались с полным выключением пророка из внешнего мира, когда, казалось, он находился в глубоком обмороке. Чуткий и тревожный дух его с трудом нес сверхчеловеческое бремя посвящения. Но вот однажды уста Иезекииля открылись, и он поведал старейшинам о необыкновенных видениях, посещавших его все это время. Рассказывая, а потом, записывая свои рассказы, тайновидец облекал их в зримые формы, создавая, как Исайя, своего рода словесную икону, но при этом он постоянно оговаривался, что эти символы есть лишь "подобия", да и то отдаленные. Этим он хотел дать почувствовать своим слушателям, что видения были по существу неописуемы. Вначале, по словам Иезекииля, он увидел, как с севера несется гигантское пламенеющее облако ("север" здесь не случаен: он издавна обозначал местопребывание Божества). В облаке обрисовывались четыре исполинских существа; их сплетенные крылья поднимались над четырьмя ликами: человека, льва, тельца и орла. То были духи стихий, образующие небесный Ковчег, Меркабу, космическую колесницу Господню. Уже не рукотворные херувимы служили престолом Ягве, но сотканные из пламени. Подобные молнии, они и на мгновение не оставались в покое, они неслись, совершая движения столь неуловимые, что пророк мог говорить о них, лишь прибегая к парадоксальным выражениям. "Когда они шли, то шли на четыре стороны". Необъятные крылья херувимов трепетали, и шум их был подобен грохоту водопада. У ног херувимов вращались Офаны - колеса, полные живых глаз. Всю небесную Колесницу покрывал прозрачный свод, над которым возвышался престол Сидящего. "И видел я, - говорил пророк, - как бы расплавленный металл, как бы вид огня внутри Него и вокруг; от вида чресл Его и выше и от вида чресл Его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние было вокруг Него, подобное радуге во время дождя" (Иез 1:27). Таким предстал внутреннему зрению ясновидца вселенский Ковчег Ягве. Это был как бы образ души мироздания, в которой слиты все его силы и существа: проступают лики животных и крылья птиц, вихри пламени и мерцающие очи Офанов - звезды. Меркаба находится в неустанном движении, подобно гетевскому Духу Земли, "ткущему живое одеяние Божества" Обычно полагают, что образы херувимов навеяны пророку вавилоно-aссирийскими крылатыми быками "шеду" и "карибу". Это вполне возможно, но, тем не менее, следует помнить, что образ крылатого существа известен издавна в религиозном искусстве многих народов (египтян, финикийцев, хеттов, урартов, греков, жителей Мари и Миттани). У израильтян херувимы были единственным сакральным изображением, допущенным со времен Моисея. Таким образом, когда видение преломилось в сознании пророка и его художественном воображении, оно и вне связи с месопотамской культурой могло принять форму крылатых существ. Богословы подчеркивают, что эти необычайные формы видения пророка означали безмерность Божественной Славы. "Никогда еще,- говорит Ж. Даниелу, - опыт трансцендентности Бога не был выражен с такой интенсивностью. Здесь как бы последовательное уплотнение, сферы углубления. Но если даже проявление Славы в херувимах уже непереносимо для человека, если он падает уже под тяжестью ангела, как говорит Рильке в своей Дуинской элегии, то как можно предположить, что же такое Бог Сам по Себе?". В описании Меркабы яснее всего видны тщетные усилия пророка найти соответствующие краски и слова: он называет для сравнения драгоценные камни, кристаллы, атмосферные явления, говорит о радуге, молнии, землетрясении и громе, о реве человеческих толп; но при этом постоянно сознает, что это лишь "подобия подобий". В Ветхом Завете до Иезекииля только Моисей и Исайя были причастны к созерцанию этой Славы Господней в ее непереносимом для смертного величии. Но если тогда она являла себя на Горе Божией и в Доме Божием, то теперь она предстала пророку на равнинах языческой Халдеи. Это должно было означать, что для нее нет границ; несущие ее херувимы обращены ко всем странам света, она абсолютно свободна и не привязана ни к какой земле! Пребывание ее на Сионе было лишь особой милостью Божией. Перед видением таинственной Меркабы все человеческое тускнеет, отступают в тень и Вавилон, и его боги. Единственный и Единый взывает к Своему избраннику: "Сын человеческий! Я посылаю тебя к сынам Израилевым, к людям мятежным, которые восстали против Меня" (Иез 2:3). Так, в звуках неземных голосов, в шуме херувимских крыл и грохоте мировых сфер, совершилось посвящение нового пророка. Иезекииль шел в поселок как во сне, ошеломленный видением. Он, "сын человеческий", удостоился узреть космическую литургию, которая совершается в иных измерениях, на миг заглянул в святая святых мира. Откровение было дано Иезекиилю не для того, чтобы хранить его только в своем сердце. Он - пророк и, следовательно, посланник. На зловещем свитке, вошедшем в его уста, были начертаны слова, знаменующие близкую гибель Сиона. Об этом должен был Иезекииль прежде всего возвестить изгнанникам. Действительно ли после пережитого пророк временно потерял речь или молчание его было намеренным понять трудно. Но то, что он прибег к символическим действиям, никого не удивило, ибо это было принято среди пророков.

О другом видении Иезекииль рассказал вскоре же после того, как оно его постигло (гл. 8-11). Он сидел со старейшинами в своем доме и говорил о будущем. Быть может, собеседники спрашивали его о судьбе храма или спорили о том, может ли Господь отступиться от Своего избранного удела, когда внезапно на пророка "сошла рука Ягве"... Перед Иезекиилем выросла огненная фигура, которая подняла его в воздух. И вот он уже перенесен в Иерусалим, к северным воротам храма. Но это был не видимый город, столица Иудеи, а скорее Иерусалим сокровенный, в обнаженности своих духовных борений. Повсюду, как в Вавилоне, возвышались идолы, в какой-то странной секретной зале вожди народа кадили перед фресками, изображавшими звероподобных богов Востока. Дух вел пророка дальше, указывая то на женщин, совершающих обряд в честь Таммуза, то на мужчин, поклоняющихся солнцу. И тогда Слава Господня сошла с колесницы и стала у порога храма, а по городу прошли губители, поражая отступников. Один из них брал раскаленные угли из Меркабы и пригоршнями бросал их на город. Когда все было кончено, херувимы простерли свои крылья, офаны-колеса пришли в движение, и Слава Божия, отойдя от порога храма, засияла над колесницей. Двор наполнило светлое облако, а в следующее мгновение Меркаба стояла уже у восточных ворот. Слава, уносимая живой колесницей, покидала оскверненное грехом место. Это было страшное зрелище: исчезало то, что со времен Моисея было упованием Израиля, разрывался Завет, закрывались врата, дом оставлялся пуст."Господи Боже, взмолился пророк,- неужели Ты хочешь истребить Остаток Израилев?" Ведь не все изменили, ведь покаялись многие! И ответом на его вопль явилось слово, неожиданно открывшее просвет в багровом сумраке: "…хотя Я удалил их к народам, хотя рассеял по землям, но Я буду для них малым святилищем в тех землях, куда они пошли. …И придут туда, и извергнут из нее все гнусности ее и мерзости ее, и дам им сердце единое, и дух новый вложу" (Иез 11:16-20). В синодальном переводе здесь стоит: "некоторым святилищем", но славянский ("в освящение мало") более точен. Буквально слово "меат" означает "малое", "немногое". Это выражение, по-видимому, означает, что в изгнании Царство Божие раскрывается лишь отчасти, а полностью только в последнем и окончательном Богоявлении. Это было то же утешительное обетование верным. Им не нужно приносить в Халдее жертвы, ибо хотя Господь не оставит их там, но полное прощение ознаменуется возрождением падшего Сиона. Итак, отныне путь Израиля, указанный через пророка, - это путь странствующей Церкви, которая следует за незримой колесницей Божьей. Она должна осознать свое прошлое, должна помнить, что от нее самой зависит - быть ли с Богом или удалиться от Него. На робкие вопросы, почему же дети страдают за грехи минувших поколений, Иезекииль ответил недвусмысленным отрицанием родовой вины (Иез 18:20-23). Через личную ответственность открывается дверь для личного покаяния. В этом Иезекииль - ученик Иеремии. Но впоследствии он пойдет дальше учителя. Он станет искать путей для того, чтобы вера не замкнулась в тесные мирки, а жила бы в едином организме Общины-Церкви.

И Иезекииль, и Иеремия - оба, таким образом, прониклись мыслью, что временным очагом Израиля становится Халдея. Они были уверены, что дни Иерусалима сочтены. События в скором времени оправдали их предвидения. В 588 году в Египте воцарился новый фараон Хофра, внук Нехо, который замыслил возобновить борьбу с Навуходоносором. Утвердившись в Финикии, он отправил в Иерусалим письмо, обещая Седекии прислать войска и отряды кавалерии, если тот отложится от Вавилона. Как ни страшился Седекия идти на разрыв с Навуходоносором, но, в конце концов, под напором сторонников войны он сдался. Навуходоносор, опасаясь потерять Сирию, не стал медлить. Скоро его огромная армия, наполовину состоявшая из наемников, выступила на запад. Халдеи без особого труда заняли иудейскую территорию. Оборону держали только три крепости: Азек, Лахиш и Иерусалим.

Халдея, 573 г. до Р.Х.

Четырнадцать лет протекло после сожжения храма и двадцать пять после увода первой партии пленных. Хотя Община стала теперь крепче и зародилась робкая надежда на освобождение, но никаких видимых оснований для оптимизма не было. Империя Навуходоносора стояла незыблемо, являя миру свое несравненное могущество. Трагедия, разыгравшаяся в Иудее, постепенно уходила в прошлое; для детей переселенцев единственной реальностью была окружавшая их жизнь. По всем человеческим расчетам, трудно было ожидать каких-либо перемен, но Иезекииль неустанно говорил об обещанном чудесном освобождении Израиля. Однажды на собрании он рассказал притчу о сухих костях. Было ли то видение, вещий сон или просто яркий аллегорический образ - важно не это, а воздействие слов пророка, прозвучавших как трубный глас среди могильной тишины (Иез. 37:1-11). Эти строки Книги Иезекииля, которые сейчас звучат на богослужении Великой Субботы, напоминали слушателям рассказ о сотворении человека: Тот, Кто мог вложить в "прах земной" дыхание жизни, властен воздвигнуть поверженный народ из ничтожества. Обычно слово "руах", дыхание, переводят как "дух". Однако в Ветхом Завете термин "руах" имел иной оттенок, нежели "дух" в современном смысле слова, и означал некую почти стихийную энергию, разлитую в мироздании. Она проявляется и в ветре, и в буре, и в дыхании человека. В ней - сущность жизни, ее основа. Руах животворил и тело человека, и тело животного, но в то же время он был таинственным образом связан с Руах Элогим - дыханием Божьим. В Писании Дух Ягве порой является в виде мощного вихря, он увлекает человека как превозмогающая сила, заставляя вождя совершать чудеса храбрости, а пророка изрекать небесные веления. Вспомним и о знамении Пятидесятницы, когда апостолы слышали как бы "шум ветра", и об Иоанне Богослове на Патмосе, который "был в Духе в день воскресный". Дух Божий открыл перед пророком страшную картину смерти, и Он же показал, как космическое дыхание оживотворяет иссохшие останки. Драма народа Господня, народа буйного и мятежного, представлена у Иезекииля как бы в трех актах. Первый акт - грехопадение Иерусалима, который лишается Славы Ягве, второй - разрушение безблагодатного города, третий - покаяние и прощение, завершившееся оживлением мертвецов.Но у драмы этой есть и свой величественный эпилог. Неотрывно всматриваясь в грядущее, Иезекииль различает его далекие очертания, как путник, который, наконец, увидел впереди контуры желанного города. В дни печального двадцатипятилетия плена, в 573 году, Дух Божий снова перенес пророка в Иерусалим. Тайновидец был поставлен на "очень высокой горе", где перед ним развернулась изумительная панорама. Как и в первых видениях, ему открылась душа города, а не земной исторический Сион. Вел Иезекииля огнеподобный муж, который повелел ему не только рассказать людям о виденном, но и начертать план храма, города и страны, воздвигнутых по мановению Творца. Описанию этого Нового Иерусалима и посвящены последние главы Книги Иезекииля. Читающий их с первых же строк невольно останавливается в недоумении: к чему здесь все эти цифры, бесконечные промеры и точные детали? В самом деле, можно прийти в отчаяние, следя за длинными рядами каббалистических чисел, и, в конце концов, счесть их полной бессмыслицей. Что хотел сказать автор своими перечислениями? Но у Иезекииля, как у всех, кто говорит символическим языком, нет ничего случайного и лишнего. Цифры нужны ему для того, чтобы создать единую формулу, зримый иероглиф, отражающий самую суть призвания ветхозаветной Церкви. Это одновременно и план, и проект, и целая программа. В схематическом чертеже зашифрован призыв пророка, обращенный к народу. Так, например, он очерчивает Град Божий правильным квадратом. Это означает гармоническое совершенство и в то же время крестообразную простертость к четырем странам света (символ вселенскости). Но если так, то не правы ли те, кто считает Иезекииля реформатором-утопистом, подобным Платону? Кое-что, кажется, подтверждает эту мысль. Колена Израилевы имеют у него равные участки, расположенные также по плану креста-квадрата. Земля распределена между людьми так, чтобы никто не терпел угнетения и нужды. Особые территории отведены духовенству, особые - "наси", князю. Претензии опостылевшей царской власти отвергнуты; своеволию монархов положен конец. Они - только служители Бога, "князья", и не имеют никаких серьезных привилегий. Это - полное торжество духа Торы. Никто не должен господствовать над народом Божиим: ни царь, ни духовенство. Впоследствии первосвященники ссылались на Иезекииля, домогаясь верховной власти, но в этом сам пророк повинен не более чем блаженный Августин в притязаниях средневековых иерократов. Греческим современником Иезекииля был Солон, "отец демократии". Можем ли мы утверждать, будто и Иезекииль был ее поборником? Весьма сомнительно, ибо хотя демократический дух не был чужд Ветхому Завету, но признать демократию конечным идеалом не мог ни один из пророков. Ее относительность сознавали и сами греки, подлинные ее создатели. Общественный строй, пусть и наилучший, сам по себе не может быть признан окончательным решением вопроса о благе человека. Пророки были врагами социальной неправды и тирании. Ограничивая права власть имущих и вводя в свой план принцип равенства, Иезекииль следовал по пути своих предшественников. Но он хорошо знал, что одного этого недостаточно. Если мы сравним заключительные главы Книги Иезекииля с идеальным полисом Платона или утопиями Мора и Кампанеллы, то без труда убедимся, что пророк имел в виду нечто, принципиально отличающееся от их проектов. Утописты пытались наметить черты совершенного общественного строя в рамках действительности, которая их окружала. У Иезекииля же основное ударение делается не столько на строе, сколько на полной перемене ориентации жизни. Мы слышим от него призыв сделать духовную жизнь центром человеческого существования. (Это то, что Евангелие выражает в словах: "Ищите прежде всего Царствия Божия, а все остальное приложится вам".) Поэтому пророк и дает не политико-социальную рекомендацию, а образ Града Господня в августиновском смысле слова, более похожий на Церковь, чем на государство. В прежние времена Иерусалимский храм был, по сути дела, частью дворцовых построек; храм же Иезекииля расположен в сердце города и отделен от всего мирского. В этом прямое указание на центральную роль веры в жизни общества. Удаляя царский дом со святой горы, пророк тем самым обуздывает стремление Кесаря завладеть Божиим. Даже усыпальницам монархов не место у стен святилища. Как священник, хорошо помнящий устройство старого храма и чин богослужения, Иезекииль приводит подробное описание Дома Божия. Оно в целом повторяет план Соломонова храма, но пропорции и размеры нового здания отличаются большей строгостью и соразмерностью частей. Это - заключительный аккорд книги, и в нем сосредоточено самое существенное в видении пророка. Ангел показывает Иезекиилю, как совершится это новое единение Бога и людей: "И привел меня к тем вратам, которые обращены лицом к востоку… и ввел меня во внутренний двор, и вот Слава Ягве наполнила весь храм. И я слышал Кого-то, Кто говорил мне из храма (а тот муж стоял подле меня) и сказал: сын человеческий! Это место престола Моего и место стопам Моим, где Я буду обитать среди сынов Израилевых вовеки. И дом Израилев не будет больше осквернять святого имени Моего" (Иез. 43:1-7). Итак, круг замкнулся. Бог снова пребывает с людьми Своими в Своем Граде. Тем, кому библейский образ Бога кажется чересчур "очеловеченным", нужно перечитать эти страницы Библии, где говорится о "святости" Ягве. Только в редкие мгновения близости Бог говорит к пророкам как Отец; по-настоящему же приблизится Он к людям лишь тогда, когда, выйдя из запредельности, взглянет им в лицо глазами Сына... В видении Иезекииля нет еще этой радости Богочеловечества. Слава Ягве воссияла среди народа, но она остается по-прежнему грозным испепеляющим пламенем; она должна укрыться от людей за стенами храма, в недоступном мраке Святая Святых. Человек же может приближаться к Тайне настолько, насколько это в его силах. Он совершает служение перед замкнутыми вратами, чтя своей жертвой страшное и близкое Присутствие. Поэтому богослужение и жертва столь важны в глазах Иезекииля. Он уделяет много места описанию ритуала, ибо обряд должен быть постоянным напоминанием народу о том, что Бог рядом с ним. Изображенная Иезекиилем Церковь может быть названа Вселенской, хотя ядром ее и остается Израиль. Пророк недвусмысленно говорит о том, что входящие в нее "герим", иноплеменники, имеют равную долю с иудеями (47:22-23).

После 571 года мы больше уже ничего не слышим о Иезекииле. Вероятно, он вскоре умер. Но миссия его была к тому времени выполнена. Убедившись в прозорливости Иезекииля, люди знали теперь, что если он говорил о Новом Иерусалиме, то по его слову и будет. Пророк вручил народу путеводный компас, начертал ему дорогу вперед. Лучшие сыны изгнания целиком приняли его программу: омывшись от исторических грехов, вновь собраться на возрожденной земле, воздвигнуть храм и готовиться к великому Дню.

Продолжателем дела пророка стало духовенство. Исторические книги Библии ничего не говорят о деятельности священников в плену, но в Пятикнижии, наряду с северной и южной Священными Историями, можно проследить линию третьей Священной Истории, которая сложилась в кругах духовенства. Стиль священнической Истории строг и сух, она придает большое значение обычаям и обрядам, обрезанию и субботе. По всем признакам, она получила свою окончательную форму в изгнании, и над составлением ее трудились писцы из круга Иезекииля. Они так же, как Ягвист и Элогист, не думали, что проповедуют нечто новое; они сознавали себя лишь хранителями древнего Моисеева Предания. И это в значительной степени было справедливо. Современный читатель Книги Левит - законодательной части Истории - будет изумлен той ролью, которую играют в ней пищевые запреты и ограничения. В них нетрудно узнать эхо первобытных табу и поверий, пришедших из незапамятных времен. Например, указанная в Книге Левит доля священников в жертвенной трапезе совпадает с принятой в доизраильском Ханаане, как показали раскопки ханаанских городов. Христианского читателя сам этот факт заимствований языческих обычаев не должен смущать. "Бог, - писал св.Иоанн Златоуст, для спасения заблуждающихся с небольшим изменением допустил в служении Себе то, что наблюдали язычники при служении демонам, дабы, понемногу отвлекая от языческих привычек, возвести к высокому любомудрию". Но цель их воскрешения ясна: отделить Общину от языческой среды даже в такой обыденной сфере, как трапеза. Все должно быть "освящено" у народа Божия. Эта временная мера, устраненная впоследствии Евангелием (Мф. 15:11), была в тот момент необходима для ограждения верных. Показательно, что для тех иудеев, которые остались вне христианства, законы относительно пищи продолжали играть действенную роль, сохраняя народ в рассеянии. Эту же задачу - сберечь "Остаток" - ставили перед собой и священники, составлявшие в плену обширные родословные книги. Целые страницы их Истории заполнены длинными генеалогическими перечнями имен, доходящими до первого человека. Они указывают на кровное братство племен и одновременно выделяют из них группу людей, которой поручено принять Откровение. Строгая градация распространяется и на само духовенство. Отныне только иерусалимские священники имеют право приносить жертвы; все прочие левиты, как запятнавшие себя недостойным служением, получают лишь низшие должности при храме. Обрезание, которое было распространенным обычаем на Востоке, приобретает особое значение, и происхождение его возводится к Аврааму. Впоследствии, когда греко-римский мир, не знавший этого обряда, окружит иудеев, обрезание станет еще более важным вероисповедным признаком. Единственной формой богообщения остается лишь жертвенная трапеза. Подробное описание ее в Книге Левит проникнуто сакральной торжественностью. Впрочем, это не столько реальное участие Бога в общинной трапезе, сколько свидетельство и призыв. Лишь на Тайной Вечере чаяние человека, стоявшего перед жертвенником, воистину осуществится.

Личность и служение пророка.Пророк Иезекииль (евр. - «Помощь Божия»), подобно пророку Иеремии, его старшему современнику, происходил из священнического рода и был сыном священника Вузия (1:3). В 597 г. до Р.Х. во время пленения иудеев, бывшее в восьмой год правления вавилонского царя Навуходоносора, Иезекииль вместе с царем Иехонией, в числе 10-ти тыс. иудейских пленников, был отведен в Вавилонию. В то время, как сам царь с семьей, свитой и некоторыми представителями знати был поселен в Вавилоне, другие пленные иудеи были поселены, как колонисты, преимущественно к югу от Вавилона, где они должны были орошать и возделывать заброшенные земли. Иезекииль с другими иудеями был поселен при «реке Ховар», которая согласно новейшим исследованиям, представляла из себя широкий судоходный канал Евфрата юго-восточнее Вавилона, известный древним вавилонянам под названием «Великий канал». Остатки еврейских поселений на «реке Ховар» были обнаружены в Ниппуре (юго-восточнее Вавилона), который разделялся проходящим по нему «Великим каналом» на две части.

Иезекииль поселился в халдейской стране в 25-ти летнем возрасте, в котором он должен был удостоиться священства, если бы находился в Иудее. Здесь на 30-м году жизни и на пятом году плена, т.е. 592 г. до Р.Х., Иезекииль был призван к пророческому служению и проходил его среди израильских и иудейских переселенцев в Тель-Авиве на «реке Ховар» не менее 22-х лет, т.к. последнее датированное пророчество, имеющееся в его книге, обозначено первым днем Нисана 27-го года пленения Иехонии, т.е. 570 г. до Р.Х. (Иез. 29:17 сл.).

Пророческое служение Иезекииля, таким образом, совпало со временем апогея могущества Ново-Вавилонской монархии при царе Навуходоносоре (605-565), сыне Набополассара — завоевателя Ассирии. Время пророческой деятельности Иезекииля разделяется на два периода. Первые шесть-семь лет пророчества Иезекииля среди тель-авивских переселенцев приходятся на время до падения Иерусалима в 586 г., когда еще продолжало существовать Иудейское государство, зависимое от Вавилона, и многие пленные иудеи, пренебрегая пророческим словом и собственным религиозно-нравственным исправлением, надеялись на скорое падение Вавилона и возвращения из плена.

Второй период пророческого служения Иезекииля падает на время после разрушения Иерусалима и храма в 586 г. до Р.Х., когда многие пленники впали в отчаяние, и служение пророка Иезекииля приняло утешительный характер. К этому второму периоду его служения относятся утешительные пророчества, изложенные в 33-39 и 40-48 главах книги.

Подобно пророкам Исаии и Осии, Иезекииль имел жену, которая умерла на 4-м году его пророческого служения, о чем он заранее узнал из откровения, бывшего ему накануне ее смерти (24:15-21). О судьбе последних лет жизни и деятельности пророка исторически достоверных известий не имеется. Предполагают, что пророк Иезекииль скончался среди пленников до окончания вавилонского плена. Память его празднуется Церковью 21 июля по старому стилю.

Построение и особенности изложения книги.Книга пророка Иезекииля содержит 48 глав. По содержанию ее можно разделить на четыре части, соответствующие двум периодам пророческой деятельности Иезекииля (1-24; 25-32; 33-39; 40-48).

В первой части (1-24 гл.) содержится описание призвания Иезекииля (1-3 глл.) и обличительные речи пророка к иудеям, произнесенные до осады Иерусалима, возвещающие им суд и наказание Божие.

Во второй части (25-32 глл.) излагаются речи о сопредельных с иудеями языческих народах — аммонитянах, моавитянах, идумеянах, филистимлянах, тирянах, сидонянах и египтянах, — произнесенные большей частью во время осады Иерусалима вавилонянами.

В третьей части (33-39 глл.) содержатся утешительные речи пророка о спасении избранного народа, произнесенные после катастрофы 586 г. в наиболее тяжелый период плена.

Четвертая часть (40-48 глл.) заключает в себе описание символических видений нового града и храма, относящихся к последним годам жизни и служения пророка и имеющих мессианское значение.

Книга пророка Иезекииля отличается единством плана и систематичностью изложения, но полного литературного единства и хронологии в ней нет: более поздние пророчества встречаются среди более ранних и наоборот. Написана книга в основном от первого лица, что вместе с ее содержанием свидетельствует об авторстве пророка Иезекииля.

Язык и стиль книги — свидетельствуют об Иезекииле как о гениальном писателе. Книга отличается обилием символических видений, действий, притчей и аллегорий. С этой стороны книгу Иезекииля можно сравнить только с книгой пророка Захарии и с Откровением Иоанна Богослова. Видение славы Господней, изложенное в первых трех главах книги, настолько необычайно, что его трудно представить во всех подробностях. Образность и символизм речей и видений пророка сообщают его книге прикровенный характер и делают ее трудной для понимания, на что указывал еще блаж. Иероним, по сообщению которого древним евреям разрешалось читать эту книгу только по достижении священнического возраста, т.е. 25-30 лет. Нередко образы и символы книги Иезекииля заимствуются из окружавшей пророка и всех пленников вавилонской действительности и культуры, которая производила сильное впечатление на пленников, нам же, читателям книги Иезекииля, многое еще недостаточно известно и понятно.

В книге пророка Иезекииля имеются терминологические особенности. Бог называется Адонаи-Саваоф, т.е. Господь воинств небесных, или Шаддай — Всемогущий, а сам пророк называется «сыном человеческим»; такое название дано ему Самим Богом при его призвании, вероятно, с целью показать на его обязанности — быть глашатаем божественной воли — и в знак его смиренного положения по сравнению с величием Творца.