Влияние французской словесности па ход развития русской 1 страница
Прекрасные, но... неверные
Критика Французской академии
В 1635 г. во Франции выходит в свет речь одного из первых 17 членов Французской академии Клод а-Гаси ара Ваше де Мези-риака «О переводе», в которой критическому анализу подвергается лучшая переводческая работа XVI в. -- перевод Жака Амио «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха. В речи Баше де Мези-риака переводческая критика получает свое дальнейшее развитие. Она приобретает определенную системность. Баше де Мезириак последовательно строит свои критические рассуждения вокруг так называемых правил перевода, сформулированных им следующим образом: «Я полагаю за правило, которое никакой здравомыслящий человек не может поставить под сомнение: если кто-либо надеется на похвалы, коих достоин верный перевод, он должен с точностью соблюдать следующие три положения: ничего не добавлять к тому, что сказал его Автор, ничего не сокращать и не вносить никаких изменений, способных исказить смысл. Те, кто нарушают даже одно из этих трех предписаний, заслуживают порицаний, хотя и в разной степени. Ведь тот, кто грешит пропусками, демонстрирует небрежность и невнимательность более, чем лукавство. Кто изменяет и выдает одну вещь за другую, показывает свое невежество и то, что он недостаточно хорошо понимает предмет, рассматриваемый Автором, или язык, на котором тот пишет. Но тот, кто добавляет что-либо не к месту, преисполнен высокомерия и дерзости»2.
Таким образом, Баше де Мезириак выводит три основные требования к верности перевода, имеющие, правда, разную степень строгости: в переводе не должно быть ни пропусков, ни изменений, ни добавлений.
Данное предписание филолога XVII в. на первый взгляд может показаться бесконечно устаревшим: автор трактата будто пытается вновь вернуть нас в лоно буквального перевода, от которого давно отказалось большинство переводчиков художественной литературы. Ведь современная теория переводческих преобразований, сложившаяся к 50-м годам XX столетия, в качестве главных
1 Opere Icttcraric e politiche di Leonardo Bruni. P. 161.
2 Ibid. P. 163.
1 Ореге letterarie e politiche di Leonardo Bruni. P. 1 59.
2 Bachet de Meziriac C.-G. Op. cit. P. 8—9 (перевод мой. — Н.Г.).
типов не только допустимых, но и необходимых, т.е. обоснованных, переводческих трансформаций называет именно опущения, замены, добавления и перестановки1.
Но в то же время трактат Ваше де Мезириака вовсе не утратил своей актуальности. Более того, он мог бы составить основу современной типологии переводческих ошибок, «предательств» переводчика по отношению к автору оригинала и к читателю текста перевода.
Обратимся к самому большому, по мнению автора трактата, греху переводчика, а именно к добавлениям. Ваше де Мезириак уточняет: недопустимы пустые добавления (additions superflues), «которые на самом деле не вредят смыслу, но и ничему не служат, так как не придают речи ни больше красоты, ни больше ясности»2. Автор критического трактата признает, что в некоторых случаях переводческие комментарии бывают уместны. «Я не хочу отрицать, — пишет он, — что среди этих выражений встречаются полезные, почти необходимые, так как они содержат истинные разъяснения некоторых греческих слов или же некоторых темных мест. Так, там, где в своем переводе он вынужден оставлять греческие слова Pityocamptes, Cybernesia, Dipnophores, я полагаю, что очень хорошо, когда он разъясняет: "тот, кто изгибает сосновые доски", "то есть праздник капитанов кораблей"»3 и пр. Следовательно, критические замечания не имеют абсолютного характера, они направлены против злоупотребления тем или иным переводческим приемом.
Ваше де Мезириак высказывает весьма интересную для своего времени мысль о месте переводческих комментариев в тексте, если без них никак нельзя обойтись: «Какими бы полезными ни были данные выражения, я не mow допустить, чтобы они включались в текст. На мой взгляд, достаточно, чтобы они были размещены на полях, или же в каком-либо другом месте как примечания, или же, если это совсем необходимо, были напечатаны другим шрифтом, чтобы отличаться от собственных слов автора»4. Критика отличает бережное отношение к классическому наследию и ответственность перед потомками. Он убежден, что потомкам книги античных авторов должны быть донесены в переводе в той же чистоте, в какой они дошли до его современников. «Ученые знают, — продолжает он, — что ничто не открывает так широко дверь искажениям в добрых старых книгах, как внесение в них добавлений без каких бы то ни было оговорок»5.
1 См., напр., работы Я.И. Рецкера. Л.С. Бархударова. А.Д. Швейцера и др.
2 Bachet de Meziriac C.-G. Op. cit. P. 9.
3 Ibid. P. 15.
4 Idid. P. 16.
5 Ibid.
Критическое сочинение Ваше дс Мезириака построено на анализе одного перевода, в котором его возмутила именно «переводческая отсебятина». Ваше де Мезириак в значительно меньшей степени был склонен критиковать опущения и даже замены, искажающие смысл оригинального произведения. Но произошло это потому, что в переводе Амио, по опенке автора трактата, их было не так много.
Таким образом, из трактата Ваше де Мезириака следует, что переводческие ошибки состоят в необоснованном и неуместном использовании тех или иных приемов преобразования текста оригинала.
Подобный подход к оценке переводческих ошибок представляется вполне состоятельным. В то же время в нем можно увидеть некоторую односторонность, легко объяснимую, если вспомнить, что трактат написан в период, когда в переводе господствовала идеология «прекрасных неверных». Объект критики — Жак Амио, творивший веком раньше, — не имел к ней непосредственного отношения. Но свои корни идеология «прекрасных неверных» видела именно в переводческом кредо «принца переводчиков» XVI в.
В XVI в. взгляды на перевод были иными. Достаточно вспомнить трактат Этьена Доле «О способе хорошо переводить с одного языка на другой», опубликованный в 1540 г., основной пафос которого именно в отказе от дословности. По мнению Доле, переводчики должны стремиться передать смысл речений автора, не боясь преобразовывать текст оригинала. Переводить слово за словом, не предпринимая никаких трансформаций, не изменяя порядка слов, не производя лексических и грамматических замен, не устраняя избыточных и не добавляя необходимых, с точки зрения норм языка перевода, элементов, — такое же предательство, как и переводческие вольности.
Но Доле в XVI в., как и Ваше де Мезириак в XVII, призывает переводчиков к осторожности в преобразовании текста. Достаточно вспомнить его замечание о том, что необходимое во всяком хорошем переводе изменение порядка слов должно осуществляться в разумных пределах, осторожно, что совершенный предрассудок, глупость и невежество начинать перевод с концовки.
Таким образом, ошибки переводчика, которые могут квалифицироваться как «предательства», состоят не в том, чтобы внести в текст перевода те или иные изменения (замены, опущения, добавления, перестановки) по сравнению е текстом оригинала, и не в том, чтобы не предпринимать трансформаций (замен, опущений, Добавлений, перестановок) там, где опи необходимы.
При таком подходе к оценке переводческой верности основным критерием оказывается целесообразность решений, принятых
переводчиком. Именно эти решения, их обоснованность или, напротив, ошибочность и составляют единственный объект переводческой критики.
Трактаты Бруни, Доле, Ваше де Мезириака имеют определенную теоретическую ценность и сегодня, так как позволяют представить переводческую критику в структурированном виде, как типологию переводческих ошибок или, точнее, причин переводческих «предательств». Первоначально все переводческие ошибки могут быть разделены на две большие группы. В основе этого деления лежит различие двух аспектов переводческой деятельности; восприятия, т.е. понимания оригинального текста, — это герменевтический аспект перевода, и воспроизведения, т.е. порождения текста перевода, составляющего трансформационный аспект перевода.
Типология причин переводческих ошибок может быть представлена в следующем виде.
Причины ошибок восприятия:
1. Недостаточное владение языком оригинала.
2. Недостаточный когнитивный опыт (слабый уровень индивиду
ального познания окружающей действительности).
J. Невнимательное отношение к тексту:
• непонимание того, что автор говорит о предмете;
• неумение различить, чем стиль данного автора отличается от
стиля других писателей, создающих литературные произведе
ния на языке оригинала.
Причины ошибок в порождении переводного текста:
1. Недостаточное знание системы языка перевода:
• неумение найти семантически наиболее точный эквивалент;
• неумение выбрать наиболее уместный эквивалент с точки зре
ния оценочных коннотаций, стилистики и истории языка и
общества;
2. Незнание законов построения высказываний на языке перевода:
• незнание закономерностей речевой коммуникации или пре
небрежение ими;
• незнание законов ритмической организации текста.
Разумеется, все причины ошибок, представленные в данной типологии, взаимосвязаны, так как касаются одной языковой личности — переводчика, его знаний и компетенции, его психики. Но подобное расчлененное представление переводческих ошибок кажется продуктивным как для переводческой критики, т.е. объективной, насколько это возможно, оценки переводческого труда, так и для обучения переводу, когда каждая переводческая ошибка должна с необходимостью найти свою причину.
Глава 6
ПЕРЕВОД ИСЛОВЕСНОСТЬ
В конце XVIII в. Иоганн Готфрид Гердер, ратуя за самобытность языка и литературы, называет перевод в качестве причины «порчи» национального языка. Привнеся в образ некоторую долю эротизма, он сравнивает национальный язык до того, как на него начинают переводить, с юной девственницей, еще не задумывающейся о том плоде, который появится на свет в результате смешения кровей. Речь на таком языке чиста и непорочна, она — точное отражение характера своего народа. Даже если она бедна, капризна и непоследовательна, она есть отражение исконно национальной культуры1.
Характер воздействия переводческой деятельности на состояние переводящего языка обсуждался в течение предшествующих двух тысяч лет неоднократно. Наиболее горячие споры велись обычно в те периоды, когда тот или иной национальный язык оказывался «на переломе», когда общество наиболее отчетливо ощущало необходимость осознания выразительных возможностей своего языка. В России после петровских реформ, которые вместе с новым знанием принесли из-за границы массу иноязычных заимствований, начинается нормализаторская деятельность М.В.Ломоносова, В.К. Тредиаковского и А.П. Сумарокова по освобождению русского языка от чужих форм, появившихся в результате бурной переводческой деятельности. Жаркие дискуссии между «шишковистами» и «карамзинистами» показывают, насколько различным может быть взгляд на перспективы развития языка, на его выразительные потенции, на пути совершенствования языка и словесности. Пушкин обвиняет иностранную, в частности французскую, словесность, пришедшую в Россию через переводы и подражания, в том, что она тормозит ход русской словесности.
В Германии книгой книг, заложившей основы современного немецкого языка, считается версия Библии, подготовленная Мартином Лютером в XVI в., т.е. не что иное, как перевод. В Англии такой книгой считается «Библия Короля Якова» — один из шедевров библейского перевода, главная книга англичан, благодаря которой они получили свой язык.
Во Франции переломным периодом для французского языка и французской словесности оказался XVI в., когда после Ордонанса короля Франциска I, который «первым в своем благородном королевстве вернул всем наукам и искусствам их древнее досто-
См.: Berman A. L'eprcuve de 1'etrangcr. Paris, 1984. P. 67.
инство»1, французский язык стал последовательно вытеснять латынь из сферы государственного управления, права, а также науки и литературы. В первой половине XVI в. литература на новолатинском языке постепенно вытесняется литературой на французском. Новые функции молодого французского языка потребовали от гуманистов того времени осознания выразительных возможностей языка, его способности полностью заменить собой латынь, а также поиска путей его развития и совершенствования.
Среди самых видных литераторов, создававших произведения на французском языке, были Франсуа Рабле и Клеман Маро. Книги Рабле, хорошо известного своим языкотворчеством, оказались истинной эпопеей французской речи. Рабле пытался доказать, что народный язык вовсе не презренный, ни к чему не пригодный, варварский и подлый. Напротив, утверждал он, это старые латинские слова заплесневелы и лишены ясности.
Клеман Маро, придворный поэт короля Франциска I, изобретая новые глаголы, также стремился придать французскому языку живописность. Он переводил на французский язык псалмы, а для оттачивания своего стиля перефразировал по-французски стихи латинских поэтов. Если такое межъязыковое перефразирование нельзя назвать собственно переводом, то во всяком случае в нем можно усмотреть действия, присущие переводу, а именно расшифровку смыслов и систем образов исходных поэтических произведений, поиск в ином языке наиболее живописных средств художественного выражения. Подобное перефразирование имеет давнюю историю и восходит к римским писателям. Достаточно вспомнить того же Цицерона, перелагавшего речи греческих ораторов не как переводчик, а как оратор. Почитатели таланта Маро и его последователи — поэты и переводчики — объединились в так называемую «маротическую школу». Один из них — Тома Себилле, автор трактата «Французское поэтическое искусство» (1548). Опираясь на опыт Маро, он в одной из глав трактата, специально посвященной переводу, приравнивает перевод к поэтическому искусству и восхваляет его как один из способов обогащения национального языка и национальной литературы. Его перевод трагедии Еврипида «Ифигения», опубликованный в 1549 г., стал важной вехой в развитии французской драматургии.
Однако такой точки зрения на перевод и его роль в обогащении национального языка и национальной литературы придерживались не все литераторы той эпохи. Молодые поэты, объединившиеся в литературную школу, получившую позднее (1556) название «Плея-
1 Дю Белле Ж. Защита и прославление французского языка // Эстетика Ренессанса. Т. 2. М., 1981. С. 240.
да», полагали, что перевод, напротив, тормозил развитие французской литературы. В 1549 г. вышел в свет трактат поэта и теоретика «Плеяды» Жоашена Дю Белле (1522—1560) «Защита и прославление французского языка».
§ 1. Защита языка от «предателей-перелагателей»
Для истории и теории перевода трактат Дю Белле представляет несомненный интерес. В нем автор высказал ряд суждений о переводе, позволяющих не только глубже понять отношение к переводческой деятельности ряда французских гуманистов XVI в., но и поразмышлять о том, какое влияние в действительности оказывает перевод на переводящий язык: стимулирует его развитие или же тормозит?
В истории перевода имя Дю Белле нередко связывают с так называемым «переводческим скептицизмом», т.е. сомнениями в возможностях перевода. А.В.Федоров отмечал, что если в предшествующий период — Средние века — у переводчиков не было сомнений в возможностях удовлетворительного результата их работы, то «начиная с эпохи Возрождения такие сомнения возникают — сперва, правда, лишь по поводу поэзии»1.
Действительно, еще у Данте в трактате «Пир» есть строки, предостерегающие переводчиков от излишней самонадеянности в переводах поэзии2. Значительно позднее, уже в XVII в., сомнения в пользе художественного перевода устами литературных персонажей романа «Дон Кихот» высказывает Сервантес3.
1 Федоров А.В. Основы общей теории перевола. С. 26.
2 «Пусть каждый знает, что ни одно произведение, мусикийски связанное
и подчиненное законам ритма, не может быть переложено со своего языка на
другой без нарушений всей его сладости и гармонии». Цит. по: Данте Анигъери.
Малые произведения. М., 1968. С. 123.
3 Сервантес неоднократно возвращается к теме перевода в романе «Дон
Кихот». В первой части можно встретить высказывания, прямо отрицающие
возможность поэтического перевода: «Он [переводчик] лишил его [автора] мно
гих природных достоинств, как это случается со всеми, кто берется переводить
поэтическое произведение, ибо самому добросовестному и самому искусному
переводчику никогда не подняться на такую высоту, какой они достигают в
первоначальном своем виде» (Сервантес М. Хитроумный идальго Дон Кихои
Ламанческий. М., 1959- Ч. 1. С. 63). Во второй части романа можно найти об
разное высказывание Сервантеса о переводе, ставшее уже хрестоматийным:
«Я держусь того мнения, что перевод с одного языка на другой, если только это
не перевод с греческого или же с латинского, каковы суть цари всех языков,
это все равно что фламандский ковер с изнанки: фигуры, правда, видны, но
обилие нитей делает их менее явственными, и нет той гладкости и нет тех кра
сок, которыми мы любуемся на лицевой стороне, да и потом, чтобы переводить
с языков легких, не надобно ни выдумки, ни красот слога, как не нужны они
ни переписчику, пи копиисту» (там же. Ч. 2. С. 309).
Что же касается Дю Белле, то его трактат, по определению Ж. Мунена, и сегодня остается «антологией всех аргументов против перевода»1.
Автор трактата был хорошо знаком с предшественниками, древними и современными ему литераторами, анализировавшими проблемы перевода. Он упоминает и переводческие опыты Цицерона, и высказывание Горация из «Послания Писсонам», ошибочно понимаемое им вслед за св. Иеронимом как правило хорошего перевода, и вещее видение самого Иеронима (кстати, Вульгата была канонизирована католической церковью в 1546 г., т.е. за три года до выхода в свет трактата Дю Белле), и трактат «Французский оратор», первый французский трактат о переводе, Этьена Доле.
Попробуем определить, в чем заключается «переводческий скептицизм» Дю Белле и на чем он строит свою «антипереводческую» аргументацию. Прежде всего необходимо отметить, что Дю Белле не против всякого перевода вообще. Как и Данте, он весьма настороженно относится к возможности полноценного перевода поэтических произведений.
Но пафос его трактата в первую очередь связан даже не с возможностями перевода поэзии, а с той ролью, которую его предшественники и современники отводили переводу в развитии национальных языков. Нужно иметь в виду, что цель трактата Дю Белле — это защита и прославление французского языка, поэтому и вопросы перевода рассматриваются им сквозь призму проблемы развития французского языка. Разумеется, поэзия становится тем самым привилегированным жанром, которого переводчики вовсе не должны касаться. Вслед за Данте Дю Белле провозглашает: «Тот же, кто хотел бы создавать на своем народном языке произведения действительно ценные, пусть оставит эти переводы, а особенно переводы поэтов»2.
Однако Дю Белле не отрицает вовсе возможность поэтического перевода. Называя перевод поэзии ненужным и даже вредным делом для развития языка, он имеет в виду прежде всего не слишком искушенных в этом деле переводчиков, взявшихся за это сложное дело. Анализируя высказывания Дю Белле, необходимо принять во внимание исторический фон; во Франции первой половины XVI в. сформировался довольно большой слой читателей, не владевших классическими языками, но желавших приобщиться к шедеврам классической литературы. Высокий спрос на переводную литературу и предопределил появление не-
достаточно образованных и не всегда ответственных переводчиков. Такое бывало в развитии культур нередко. Достаточно вспомнить, какого качества переводная литература наводнила наши рынки после того, как рухнул «железный занавес».
Дю Белле с огромным уважением говорит о поэтах-переводчиках, истинных мастерах своего дела. Он упоминает, в частности, Лазара де Баифа, одного из «французских светочей», который «не только перевел "Электру" Софокла почти что стих в стих, а это — многотрудное дело, как поймут те, кто пытался сделать подобное же, но сверх того одарил наш язык словами эпиграммы и элегии, а также прекрасным составным словом терпко-сладкий, и эту честь не надо приписывать кому-либо другому»1.
В отличие от Гердера Дю Белле не ратует за «национальную непорочность» французского языка — напротив, иностранные заимствования, если они способны обогатить французский язык, следует всячески поощрять. «Я полагаю, — пишет он, говоря о круге наук, которые вслед за греками называет Энциклопедией, — что искусство переводчиков точных в данном случае очень полезно и необходимо, и не следует медлить, если встречаются иногда слова, для которых не находится подходящего слова во французском языке; ведь римляне считали не всегда необходимым переводить все греческие слова, такие как риторика, музыка, арифметика, геометрия, философия и чуть ли не все названия наук, фигур, трав, болезней, небесной сферы и ее частей и главным образом большинство терминов, употребляемых в естественных и математических науках. Эти слова будут в нашем языке как иностранец в каком-нибудь городе; но перифразы, однако, будут служить им переводчиками. Также я уверен, что ученый перелагатель становится истолкователем, а не переводчиком, если старается придать всем наукам, которые он хотел бы трактовать, украшения и блеск своего языка»2. Однако основной тезис Дю Белле состоит в том, что перевод не способен довести до совершенства французский язык. «Сколько бы старания и умения вы ни прилагали при переводах, — восклицает он, — этого совсем не достаточно, чтобы наш язык, еще ползующий по земле, смог бы поднять голову и встать на ноги»3.
Агументацию против переоценки значения переводов для развития переводящего языка Дю Белле строит на основе анализа структуры ораторского искусства. Подобный подход сам по себе уже интересен. Почему для доказательства того, что переводы недостаточны для развития языка и его доведения до совершенства,
1 См.: Mounin G. Les belles infideles. Lille, 1994. P. 13.
2 Дю Белле Ж. Указ. соч. С. 243.
1 Дю Бете Ж. Указ. соч. С. 262.
2 Там же. С. 247.
3 Там же. С. 244.
автор трактата использует категории ораторского искусства? Чтобы дать ответ на этот вопрос, нужно проанализировать логику рассуждений Дю Белле. Но до того вспомним, что св. Иероним, излагая свою концепцию правильного перевода, опирался на сентенции о переводе Цицерона и Горация, даже приписав последнему то, чего тот скорее всего и не говорил. Этьен Доле, разрабатывая правила хорошего перевода, опять же опирается на переводческий опыт Цицерона и других ораторов древности. Да и сам Дю Белле не смог обойтись без упоминания имен Цицерона и Горация, говоря о тщетности переводческой практики для развития языка: «И если мои доводы, которые я привел, не кажутся достаточно убедительными, я сошлюсь, как на гарантию и опору моей правоты, на пример старых римских авторов, особенно поэтов и ораторов; хотя Цицерон и перевел несколько книг Ксенофонта и Арата, а Гораций дал правила хорошо переводить, они обращались к переводам скорее для собственных занятий и упражнений, чем для опубликования плодов этих занятий и для развития своего языка, для его прославления и распространения»1. Таким образом, поэтическое и ораторское искусство испокон веков рассматривалось авторами теоретических рассуждений о переводе в качестве двух столпов, на которые должно опираться мастерство перевода.
Ссылаясь на общепринятое мнение «ученых авторов-ритори-ков», Дю Белле выделяет в ораторском искусстве пять составных частей: изобретательность, способ выражения, композиция, память и произношение2.
Две последние составляющие, по мнению Дю Белле, даются человеку от природы и никоим образом не связаны с преимуществом того или иного языка; память и произношение могут, разумеется, отшлифовываться упражнениями. Очевидно, что для этих составляющих ораторского искусства перевод не нужен. Композиция же, утверждает Дю Белле, «зависит больше от благоразумия и здравого суждения оратора»3, т.е. от умения построить речь в соответствии с законами логики. Таким образом, остаются две составляющие — изобретательность и способ выражения.
Что касается изобретательности, под которой Дю Белле понимает умение много и красиво говорить на любую тему, то она формируется лишь в результате глубокого и разностороннего образования, благодаря обширным познаниям во всех науках, прежде всего в науках, развитых античными учеными. Дю Белле признает, что в этой области роль перевода существенна, так как
перевод способен «облегчить положение тех, кто не имеет возможности заниматься иностранными языками»1. Это высказывание на первый взгляд и с позиций сегодняшней реальности представляется вполне справедливым. Однако для его оценки необходимо учесть культурный контекст эпохи Возрождения — эпохи отчетливо выраженного преклонения перед классической литературой и классическими языками. Трудно представить себе разносторонне образованного человека, овладевшего всеми научными знаниями греков и римлян и не знавшего греческого и латинского языков. Кроме того, в тот период основная часть научной информации даже более позднего по сравнению с античностью средневекового периода содержалась в книгах лишь на классических языках. Сам Дю Белле во фразе, непосредственно предшествующей той, которую мы рассматриваем, отмечал: «И совершенно необходимо, чтобы эти два языка были известны тому, кто хочет приобрести богатство и полноту воображения, первую и главную часть вооружения каждого автора»2.
В этом признании роли перевода для формирования изобретательности просматривается определенное противоречие, обусловленное тем, что выдвинутое Дю Белле положение не соответствовало порядку вещей, сложившемуся ко времени, когда он сочинял свой трактат. Иначе говоря, та общественная функция перевода, которую был готов признать Дю Белле, реально сводилась к нулю.
В то же время вряд ли можно предположить, что реальное соотношение функций классических и современных языков, существовавшее в тот период, игнорировалось Дю Белле. Объяснение этому противоречию можно найти, на мой взгляд, в модальной и временной структурах трактата. Трактат построен как бы в двух основных временных и модальных планах: с одной стороны, план настоящего и реального, а с другой — план будущего, а значит, возможного или необходимого. Поэтому, говоря о пользе перевода для передачи научных знаний, Дю Белле скорее всего имеет в виду не то реальное соотношение общественных функций новых и классических языков, которое существовало в его время, а некое идеальное будущее, в котором все языки будут равны и все науки будут изъясняться на современных языках. Подтверждение этому мы обнаруживаем в той главе трактата, где Дю Белле говорит о пригодности французского языка для философии и объясняет, почему древние были более учеными, чем его современники: им не нужно было затрачивать многие годы жизни, силы, энергию и живость ума, свойственные молодости, на изучение языков; они могли посвятить себя с юных лет изучению
1 Дю Белле Ж. Указ. соч. С. 242.
- Там же. -1 Там же.
1 Дю &иые Ж. Указ. соч. С. 242.
2 Там же.
наук1. Констатируя, что в его время «искусства и науки все еще находятся в руках греков и римлян»2, Дю Белле формулирует перспективу: «Но в будущем должно быть так, чтобы можно было говорить обо всем, везде и на всех языках»3.
Итак, для овладения полнотой и богатством воображения, а точнее, для овладения научными знаниями, необходимыми для становления оратора, в будущем, когда наука освободится от пут классических языков, перевод сможет сыграть существенную роль.
Остается последняя и, по словам Дю Белле, самая трудная часть, «без которой все остальное оказывается как бы ненужным и походит на меч, еще не вынутый из ножен»4, — выбор форм выражения. Лучший способ хорошо говорить, продолжает Дю Белле, «основывается на словах простых, распространенных, не чуждых общим употребительным нормам, на метафорах, аллегориях, сравнениях, уподоблениях, выразительности и многих других фигурах и украшениях, без которых все речи и стихи становятся голыми, всего лишенными и слабыми. И я никогда не поверю, продолжает Дю Белле, что можно все это хорошо усвоить при помощи переводов, потому что невозможно передать все это с той же фацией, с какой сделал это сам автор; тем более что каждый язык имеет нечто свойственное только ему, и, если вы попробуете передать это на другом языке, соблюдая законы перевода, которые заключаются в том, чтобы не выходить за рамки, установленные автором, ваш перевод будет принужденным, холодным и лишенным грапии»3. Для подтверждения этих слов Дю Белле прибегает к сравнению: «И чтобы убедиться, что это так, прочтите Демосфена или Гомера по-латински, Цицерона или Вергилия по-французски, чтобы увидеть, породят ли они в вас то же восхищение (словно перед вами Протей, изменяющий свой облик на все лады), какое вы чувствуете, читая этих авторов на их языках. И вам покажется, что вы перенеслись с огнедышащего кратера Этны на холодные вершины Кавказа»6.