О плюсах и минусах внешней политики Горбачева

Как метко заметил Д.Волкогонов, для Запада популярность Горбачева была связана в первую очередь с тем, что он стал «символом ухода с политической сцены большевистского монстра» (См.: Волкогонов Д. Семь вождей. Галерея лидеров СССР. Кн. 2, М., 1995, Стр. 362).

В декабре 1990 г. Горбачеву была присуждена Нобелевская премия мира, однако обстановка внутри страны не позволила президенту поехать получить присужденную ему премию. Немалая часть населения задавалась вопросом: за что Горбачеву дали премию? Страна в развале – а ему премия! Именно к концу 1990 г. разрыв между внешнеполитическим триумфом президента и последствиями его политики внутри страны стал очевиден для многих. Напряженной оставалась обстановка в Тбилиси, Южной Осетии, Нагорном Карабахе, Баку, Чечне, Прибалтике. На IV–м съезде народных депутатов СССР с предупреждением о готовящемся перевороте выступил министр иностранных дел страны Э.Шеварднадзе, подавший в отставку. О деятельности деструктивных сил, имеющих «далеко идущие цели», говорил на съезде и премьер Н.И.Рыжков. На съезде также было предложено включить в повестку дня вопрос о недоверии Президенту СССР, что свидетельствовало о серьезном недовольстве политикой Горбачева во внутренних и внешних делах. Наблюдатели отмечали разрыв президента с прогрессивной частью своего окружения. В декабре было принято решение Моссовета о нормированном распределении продовольственных товаров. Возник бюджетный кризис, в новый 1991 г. СССР вступил без плана и бюджета. Таковы лишь отдельные штрихи, характеризующие обстановку уходящего 1990 г.

По свидетельству его помощника Черняева, в эти дни генеральному секретарю приходили «пачки телеграмм» от населения, в которых Горбачева поздравляли с «премией империалистов» за то, что он «развалил» Советский Союз, «предал» Восточную Европу, «отдал» ресурсы американцам, а средства массовой информации – «сионистам» (См.: Черняев А.С. Шесть лет с Горбачевым: По дневниковым записям. М., 1993, Стр. 384).

На этом фоне и внешняя политика Горбачева стала терять поддержку внутри страны. Описывая обстановку тех дней, Шеварднадзе замечал, что «теневая» власть отвоевывала сданные позиции, выходила из тени и начинала действовать открыто». Если бы демократические силы были сплочены, замечает он, это наступление можно было «остановить». Однако отсутствие среди единомышленников «единодействия» вынудило его уйти в отставку. Политические оппоненты отставного министра иностранных дел объясняли его добровольный уход «стремлением уклониться от ответственности за просчеты, якобы допущенные во внешней политике» (См.: Шеверднадзе Э. Мой выбор. В защиту демократии и свободы. М., 1991, Стр. 20-21).

Какой же была внешняя политика в эпоху Горбачева по свидетельству тех, кто ее творил? Какова ее оценка историками?

Биограф первого президента СССР Грачев отмечает, что у Горбачева еще весной 1985 г. имелся перечень первоочередных внешнеполитических задач, подлежащих решению. В рабочих блокнотах генсека среди приоритетов значилось: «покончить с гонкой вооружений», «уйти из Афганистана», «наладить отношения с США и Китаем» (См.: Грачев А.С. Горбачев. М., 2001, Стр. 179). Биограф указывает, что Горбачеву приходилось считаться со сложившимися между двумя сверхдержавами внешнеполитическими стереотипами – смотреть друг на друга «через амбразуру». Посягнув на это стратегическое «равновесие страха» Горбачев, подчеркивает его биограф, выбил одну из важнейших опор из-под собственного кресла. Если раньше советские люди мирились со своей убогой жизнью и добровольно отдавали на оборону последнее, то превращение вчерашнего врага в партнера меняло и их сознание – недовольство своей жизнью они обращали на тех, кто ими управлял.

Оппоненты Горбачева ставили ему в вину то, что проводя перестройку, он и его сподвижники «не заботились об идейных, социально-экономических, политических и исторических системных основах» советского строя, что обреченность перестройки заключалась в ее «верхушечном» характере, в результате чего «власть постепенно становилась инородным телом внутри системы, в первую очередь по отношению к ее основам», что за фасадом перестройки «шел энергичный процесс смены ориентиров», в котором первую скрипку играли Яковлев и Шеварднадзе. Среди основных и, по мнению этих оппонентов, «разрушительных» для советской системы лозунгов перестройки были следующие: общечеловеческие ценности и их приоритет перед классовыми, что привело к пересмотру итогов второй мировой войны, нарушению соглашений Ялтинской и Потсдамской конференций, Хельсинского совещания, провозгласивших незыблемость послевоенных границ, вызвало ликвидацию Организации Варшавского договора, СЭВа, ГДР и «подготовило» развал СССР; вхождение в мировую цивилизацию, которое стало возможно для нашей страны лишь «после краха» социалистического системы; демократизация общества, которая привела к «децентрализации и распаду могущества» России; переосмысление истории, которое на деле превратилось в «оплевывание прошлого», в надежный механизм «разрушения исторической памяти народа» (См.: Россия – 2000. Современная политическая история (1985-1999 годы). Т. 1. Хроника и аналитика. М., 2000, Стр. 572-573, 617-618).

Советские лидеры, в первую очередь Горбачев и Шеварднадзе, критиковались «за потерю» Восточной Европы и Германии, за изолюцию и ослабление страны, за перечеркивание неразумными политическими действиями итогов войны и ее завоеваний, за которые заплатили непомерную цену целые поколения, за напрасно «пролитую советским народом кровь во имя освобождения Европы от нацизма». На церемонии подписания Договора по обычным вооружениям в Европе, министр обороны СССР маршал Д.Язов сказал в узком кругу: «Мы проиграли третью мировую войну без единого выстрела» (См.: Боффа Дж. От СССР к России: История неконченного кризиса. 1964-1994. М., 1994, Стр. 202).

Отвечая на подобные обвинения, в частности на то, что Горбачев «сдал социалистические страны», бывший президент СССР писал, что эти мысли выдвигали «приверженцы имперской идеологии», для которых привычным является право сильного распоряжаться чужими странами как своей собственностью, «играть судьбами народов». Обращаясь к недавней истории взаимоотношений СССР и стран «социалистического содружества», Горбачев указывал, что в этих странах нами насаждалась модифицированная «сталинская модель социализма», а все попытки этих стран вырваться из «дружеских объятий» сверхдержавы «пресекались неукоснительно». В качестве примера он приводил события в ГДР в 1953 г., в Венгрии в 1956 г., в Чехословакии в 1968 г. (См.: Горбачев М.С. Жизнь и реформы. Кн. 2, М., 1995, Стр. 474-475).

Не было единодушия в отношении политической линии Горбачева и у руководителей «социалистического лагеря». Кадар и Хонеккер не верили в «необратимость» перестройки и занимали выжидательную позицию, Живков предостерегал, ссылаясь на хрущевскую политику, что перестройка может «дестабилизировать социалистическое содружество», а лидер румынских коммунистов Чаушеску занимал откровенно враждебную позицию.

А.В.Козырев, назначенный в 1990 г. министром иностранных дел России, в бытность свою работником МИД СССР главную свою задачу в годы перестройки видел в том, чтобы участвовать в «демонтаже отживших идеологических догм». «Суть дела, - пишет он в мемуарах, - состояла в том, чтобы продвинуть в официальные советские документы, вплоть до выступлений по внешнеполитическим вопросам генерального секретаря ЦК КПСС, «крамольные» формулировки, которые если не сразу, то в потенции открывали бы возможности для подрыва, а затем и полного пересмотра коммунистической догматики». Своими оппонентами в Политбюро он называл Е.К.Лигачева, в МИДе – Г.М.Корниенко, а своими сторонниками – Г.Х.Шахназарова и А.С.Черняева, при «ведущей роли» А.Н.Яковлева и Э.А.Шеварднадзе. По его мнению, Горбачев со своими заявлениями о новом политическом мышлении «создавал своеобразное прикрытие для подобных далеко идущих интерпретаций». Козырев скептически относился к Горбачеву и его последователям, считая, что к 1989 г. они исчерпали себя, прежде всего потому, что «стремились во что бы то ни стало сохранить верность социалистическому выбору, подновить, модернизировать советскую систему при полном непонимании ее обреченности». Истоки новой российской концепции национальной безопасности Козырев видел в «идеях А.Д.Сахарова», который, по его мнению, соединил тезис об обуздании гонки ядерных вооружений с решением проблемы «взаимоотношения человека и государства в нашей стране» (См.: Козырев А. Преображение. М., 1995, Стр. 42-46, 72).

Советские дипломаты возражали против подобного упрощенного подхода в оценке сложнейших внешнеполитических проблем, стоящих перед Советским Союзом на рубеже 70-80-х годов. Так, по мнению того же Г.М.Корниенко, именно в эти годы имелись возможности для достижения компромисса с Западом в области разоружения. Он называл А.А.Громыко «убежденным сторонником» разоруженческой линии, «главным генератором» идей в этой области. Иное дело, отмечал Корниенко, что когда дело доходило до выработки конкретных позиций, а военные были против того или иного решения, то Громыко «не шел на конфликт с ними». В целом он считал, что для советской внешней политики была характерна «недооценка», а иногда «игнорирование» возможностей упрочения безопасности государства «политическими средствами», а не дальнейшим увеличением и без того чрезмерных расходов на оборону(См.: Ахромеев С.Ф., Корниенко Г.М. Глазами маршала и дипломата: Критический взгляд на внешнюю политику СССР до и после 1985 г. М., 1992, Стр. 40-45).

XXVII съезд КПСС официально провозгласил новый внешнеполитический курс страны и определил три основных направления деятельности: преодоление конфронтации между Востоком и Западом, урегулирование региональных конфликтов, отказ от идеологических предпочтений в отношениях с другими государствами и признание существующего миропорядка. Для решения первой задачи важнейшее значение имели встречи М.С.Горбачева с президентом США Р.Рейганом в Женеве в 1985 г., в Рейкьявике и Вашингтоне в 1986 г., в Москве в 1988 г. Итогом первых встреч было подписание совместного заявления, констатирующего, что «ядерная война недопустима», поскольку «в ней не может быть победителей», и что «стороны не будут стремиться к военному превосходству друг над другом». В декабре 1987 г. была достигнута договоренность о ликвидации в Европе советских и американских ракет средней и малой дальности; соглашение было дополнено установлением системы взаимного контроля. Помимо этого, СССР ликвидировал часть своих ракет средней и малой дальности, расположенных в Сибири и на Дальнем Востоке. Военные, в первую очередь начальник Генштаба С.Ахромеев полностью разделили позицию президента Горбачева.

Западные историки и политики подчеркивают тот факт, что во многом благодаря внешней политике Горбачева удалось покончить с «холодной войной» и гонкой вооружения.

В феврале 1988 г. Горбачев объявил о выводе войск из Афганистана, который начался 15 мая, а в феврале 1989 г. последний советский солдат покинул Афганистан. Это решение далось Горбачеву нелегко. Еще при Брежневе в 1981 г. на Политбюро было принято решение «вести дело к уходу», но весь вопрос заключался только в том – как, когда и на каких условиях уходить. По советским данным, на афганскую авантюру наша страна ежегодно тратила 1 млрд рублей. Горбачева беспокоил не только вопрос о падении авторитета СССР в странах «третьего мира», но, как он выразился: «Перед своим народом не рассчитаемся: за что столько людей положили?». Министр обороны маршал Соколов подтверждал, что «выиграть войну военным путем невозможно». Решение Горбачева об уходе советских войск из Афганистана поддержали на Политбюро и его ближайшие соратники – Рыжков и Лигачев. Однако даже приняв решение об уходе, Горбачев ставил, как показало развитие последующих событий в этом регионе, невыполнимую задачу - не только «восстановить дружественную и нейтральную страну», но сделать так, чтобы в Афганистане «не осели США со своими базами».

В этот период практически во всех социалистических странах к власти пришла оппозиция. В марте 1991 г. официально перестала существовать Организация Варшавского Договора. Таким образом впервые с 1945 г. Советский Союз оказался без военных союзников в Европе.

Важнейшим событием этого периода стало объединение Германии. В ноябре 1989 г. рухнула берлинская стена, более тридцати лет разделявшая немецкий народ. 12 сентября 1990 г. в Москве ФРГ, ГДР, Франция, СССР, Великобритания и США подписали Договор «Об окончательном урегулировании в отношении Германии». Статья 1 гласила, что объединенная Германия будет включать территории ГДР, ФРГ и «всего Берлина». Этим договором подтверждался также «окончательный характер границ» объединенной Германии, то, что она «не имеет никаких территориальных претензий к другим государствам» и не будет выдвигать таких претензий «в будущем». Правительства ФРГ и ГДР подтвердили свой отказ от «производства, владения и распоряжения ядерным, биологическим и химическим оружием» и заявили, что объединенная Германия также будет придерживаться этих обязательств. Договор предусматривал сроки вывода советских войск с территории ГДР и Берлина. Устанавливалось право объединенной Германии «на участие в союзах», страна обретала «полный суверенитет над своими внутренними и внешними делами» (См.: Россия – 2000. Современная политическая история (1985-1999 годы). Т. 1. Хроника и аналитика. М., 2000, Стр. 621-623).

Как могло произойти это знаменательное событие, какова его оценка в современной исторической литературе?

По мнению западных исследователей, проблема послевоенного переустройства Германии была «центральной» в отношениях между державами-победительницами и она же стала «препятствием» для союза СССР с западными державами. Когда сплоченность одного из противостоящих военно-политических блоков - Организации Варшавского Договора – «начала разрушаться», факторы раскола Германии стали казаться немецкому обществу «менее весомыми», чем факторы воссоединения, а быстрота и политическая сила процесса воссоединения «опрокидывала всякое сопротивление» (См.: Эннио Ди Нольфо. История международных отношений (1918-1999). В 2-х т. Пер. с итал. Т.2. М., 2003, Стр. 726).

Российские историки отмечали, что когда германский вопрос перешел в плоскость практического решения, то ни Горбачев, ни политическая элита страны, ни само советское общество «не были готовы к такому повороту дел». Первоначально Горбачев ограничивался «общими рассуждениями», но затем на узком совещании в январе 1990 г. советским руководством была выдвинута идея «шестерки» – формирования специального переговорного механизма в составе четырех держав-победительниц (СССР, США, Великобритании, Франции) и двух германских государств (ГДР и ФРГ) для обсуждения международных аспектов объединения Германии. При этом, по мнению российских историков, советское руководство опасалось выхода ситуации из-под контроля и возникновения вооруженного конфликта в Европе; оно также «не желало» и «не имело возможности» применить военную силу, чтобы воспрепятствовать объединению Германии. Не последнюю роль играло то обстоятельство, что в условиях ухудшения экономической ситуации в Советском Союзе Горбачев рассчитывал на получение иностранных кредитов, в том числе от германских банков. Историк Наринский считает, что Горбачев и его соратники «переоценили» готовность западных партнеров играть по новым «правилам игры», а потому «не зафиксировали договоренности» об отказе от последующего продвижения НАТО на восток. Его общая оценка деятельности реформатора во внешней политики следующая - Горбачев внес «большой вклад» в завершение холодной войны, но «не сумел (или не успел)» заложить основы нового миропорядка (См.: Наринский М.М. М.С.Горбачев и объединение Германии. По новым материалам / Новая и новейшая история. 2004, № 1, Стр. 14-30).

По свидетельству Фалина, на заключительном этапе выработки решений по объединению Германии не участвовали ни Совет безопасности, ни Президентский Совет, ни какие-либо другие государственные органы. «Новую военно-политическую карту Европы 1989-1990 гг., - писал в мемуарах Фалин, - кроил по западным меркам один М.Горбачев со товарищем (Э.Шеварднадзе – В.П.)». Он писал, что пытался предостеречь Горбачева от огромных уступок СССР Западу по германскому вопросу, в частности следовало, по его мнению, предусмотреть в договоре «неучастие объединенной Германии в НАТО». На это предложение Горбачев заявил: «Боюсь, что поезд уже ушел». Были и иные альтернативы решения германской проблемы, убежден Фалин, и не хуже тех, что реализовал Горбачев (См.: Фалин В. Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски. М., 1999, Стр. 180-193).

По мнению итальянского историка Дж.Боффа, немецкое единство на практике означало «аннексию Восточной Германии со стороны ФРГ» (См.: Боффа Дж. От СССР к России: История неоконченного кризиса. 1964-1994. М., 1996, Стр. 198).

Существует мнение, высказанное сотрудниками советских спецслужб, что падение берлинской стены, крах ГДР оказались неожиданностью для всех, что никто в мире не мог предвидеть такое развитие событий. Поэтому абсолютно «абсурдной» представляется распространенная версия о том, что «все прошло по плану Горбачева», что «он – предатель». «По всем действиям Горбачева видно, - писал сотрудник КГБ СССР И.Кузьмин, - что он не хотел крушения ГДР, стремился ее сохранить, но действовал нерешительно» (См.: Карпов М. Падение берлинской стены. Этого не ожидали даже чекисты // Независимая Газета. 1994. 5 ноября).