Обильный материал разнородных источников убеждает нас в том, чтовосточнославянская государственность вызревала на юге, в богатой иплодородной лесостепной полосе Среднего Поднепровья. Здесь за тысячи лет доКиевской Руси было известно земледелие. Темп исторического развития здесь,на юге, был значительно более быстрым, чем на далеком лесном и болотистомсевере с его тощими песчаными почвами. На юге, на месте будущего ядраКиевской Руси, за тысячу лет до основания Киева сложились "царства"земледельцев-борисфенитов, в которых следует видеть праславян; в "трояновывека" (II--IV века нашей эры) здесь возродилось экспортное земледелие,приведшее к очень высокому уровню социального развития. Смоленский, полоцкий, новгородский, ростовский север такого богатогонаследства не получил и развивался несравненно медленнее. Даже в XII веке,когда юг и север во многом уже уравнялись, лесные соседи южан все ещевызывали у них иронические характеристики "звериньского" образа жизнисеверных лесных племен. При анализе неясных и порою противоречивых исторических источниковисторик обязан исходить из аксиомы неравномерности исторического развития,которая в нашем случае проявляется четко и контрастно. Мы обязаны отнестисьс большой подозрительностью и недоверием к тем источникам, которые будутпреподносить нам Север как место зарождения русской государственности, идолжны будем выяснить причины такой явной тенденциозности. Второе примечание, которое следует сделать, приступая к рассмотрениюранней государственности Руси, касается уже не географии, а хронологии.Средневековые летописцы непозволительно сжали весь процесс рождениягосударства до одного-двух десятилетий, пытаясь уместить тысячелетиесоздания предпосылок (о чем они и понятия не имели) в срок жизни одногогероя -- создателя державы. В этом сказывался и древний методмифологического мышления, и средневековая привычка заменять целое егочастью, его символом: в рисунках город подменялся изображением одной башни,а целое войско -- одним всадником. Государство подменялось одним князем. Сжатие исторического времени сказалось в том, что основание Киева,которое (как мы установили теперь), следует относить к концу V или к первойполовине VI века нашей эры, некоторые летописцы ошибочно поместили под 854годом, сделав Кия современником Рюрика и сплющив до нуля отрезок времени в300--350 лет. Подобная ошибка равнозначна тому, как если бы мы представлялисебе Маяковского современником Ивана Грозного. Из русских историков XI--XII веков Нестор был ближе всех к историческойистине в обрисовке ранних фаз жизни государства Руси, но его труд дошел донас сильно искаженным его современниками именно в этой вводной части. Первый этап сложения Киевской Руси (на основании уцелевших фрагментов"Повести временных лет" Нестора, подкрепленных, как мы видели,многочисленными материалами V--VII веков и ретроспективно источниками XIIвека) рисуется как сложение мощного союза славянских племен в СреднемПоднепровье в VI веке нашей эры, союза, принявшего имя одного изобъединившихся племен -- народа РОС или РУС, известного в VI веке зарубежами славянского мира в качестве "народа богатырей". Как бы эпиграфом к этому первому этапу истории русскойгосударственности киевский летописец поставил два резко контрастирующихрассказа о двух племенных союзах, о двух различных судьбах. Дулебыподверглись в VI--VII веках нападению авар-"обров". Авары "примучиша Дулебы,сущая словены и насилие творяху женам дулебьскым: аще поехати будяше обрину,не дадяше впрячи ни коня, ни волу, но веляше впречи 3 ли, 4 ли, 5 ли жен втелегу и повести обрина...". Дулебы бежали к западным славянам, и осколки ихсоюза оказались вкрапленными в чешские и польские племена. Трагическому образу славянских женщин, везущих телегу с аварскимвельможей, противопоставлен величественный образ Полянского князя ("поляне,яже ныне зовомая Русь"), с великою честью принятого во дворце византийскогоимператора в Царьграде. Основание Киева в земле полян-руси сопоставлено другим летописцем соснованием Рима, Антиохии и Александрии, а глава русско-полянского союзаславянских племен, великий князь киевский, приравнен к Ромулу и АлександруМакедонскому. Исторический путь дальнейшего развития славянских племен ВосточнойЕвропы был намечен и предопределен ситуацией VI--VII веков, когда русскийсоюз племен выдержал натиск кочевых воинственных народов и использовал своевыгодное положение на Днепре, являвшемся путем на юг для нескольких десятковсеверных племен днепровского бассейна. Киев, державший ключ от днепровскоймагистрали и укрытый от степных набегов всей шириной лесостепной полосы ("ибяше около града лес и бор велик"), стал естественным центром процессаинтеграции восточнославянских племенных союзов, процесса возникновения такихсоциально-политических величин, которые уже выходили за рамки самой развитойпервобытности. Вторым этапом исторической жизни Киевской Руси было превращениеприднепровского союза лесостепных славянских племен в "суперсоюз",включивший в свои фаницы несколько десятков отдельных мелких славянскихплемен (неуловимых для нас), объединенных в четыре крупных союза. Чтопредставлял собою союз племен в IX веке, мы можем видеть на примере вятичей:здесь самостоятельно, изнутри рождались отношения господства и подчинения,создавалась иерархия власти, устанавливалась такая форма взимания дани, какполюдье, сопряженная с внешней торговлей, происходило накопление сокровищ.Примерно такими же были и другие союзы славянских племен, имевших "своикняжения". Процесс классообразования, шедший в каждом из племенных союзов,опережался процессом дальнейшей интефации, когда под властью единого князяоказывалось уже не "княжение", объединявшее около десятка первичных племен,а несколько таких союзов -- княжений. Появлявшееся новое грандиозноеобъединение было в прямом, математическом, смысле на порядок выше каждогоотдельного союза племен вроде вятичей. Приблизительно в VIII -- начале IX века наступил тот второй этапразвития Киевской Руси, который характеризуется подчинением ряда племенныхсоюзов власти Руси, власти киевского князя. В состав Руси вошли не все союзывосточнославянских племен; еще были независимы южные уличи и тиверцы,хорваты в Прикарпатье, вятичи, радимичи и могущественные кривичи. "Се бо тъкъмо (только) Словеньск язык в Руси: Поляне, Древляне,Новъгородьци, Полочане, Дрьгъвичи, Север, Бужане, зане седоша по Бугу,послеже же Волыняне" ("Повесть временных лет"). Хотя летописец и определил этот этап как период неполного объединениявосточнославянских племен, однако при взгляде на карту Восточной Европы мывидим большую территорию, охватившую всю исторически значимую лесостепь иширокую полосу лесных земель, идущую от Киева на север к Западной Двине иИльменю. По площади (но не по населенности, разумеется) Русь того времениравнялась всей Византийской империи 814 года или империи Каролингов того жевремени. Если внутри отдельных союзов племен существовали и иерархия княжескойвласти (князья племен-волостей и "князь князей"), и полюдье, которое, какувидим ниже; представляло собой необычайно сложное и фомоздкоегосударственное мероприятие, то создание союза союзов подняло все этиэлементы на более высокую ступень. Восточные путешественники, видевшие Русьпервой половины IX века своими глазами, описывают ее как огромную державу,восточная граница которой доходила до Дона, а северная мыслилась где-то украя "безлюдных пустынь Севера". Показателем международного положения Руси в первой половине IX векаявляется, во-первых, то, что глава всего комплекса славянских племенныхсоюзов, стоявший над "князьями князей", обладал титулом, равнявшимсяимператорскому, -- его называли "каган", как царей Хазарии или главуАварского каганата (839 год). Во-вторых, о размахе внешней торговли Руси(сбыт полюдья) красноречиво говорит восточный географ, написавший "Книгупутей и государств": "Что же касается до русских купцов, а они -- вид славян, то они вывозятбобровый мех и мех чернобурой лисы и мечи из самых отдаленных частей страныСлавян к Русскому [Черному, называвшемуся тогда и Русским] морю, а с нихдесятину взимает царь Византии, и если они хотят, то они отправляются поТанаису (?), реке Славян и проезжают проливом столицы Хазар и десятину с нихвзаимает их правитель". До столицы Хазарии могли добираться и купцы из отдельных племенныхсоюзов, выгодно расположенных на путях, ведших к Нижней Волге. Славяне(вятичи и другие) были полноправными контрагентами хазар в самой их столице.О русах же, то есть о представителях Киевской державы, говорится, что ониуходили на юг, далеко за пределы Хазарии, преодолевая Каспийское море длиноюв 500 фарсангов: "Затем они отправляются к Джурджанскому морю и высаживаются на какомугодно берегу... (и продают все, что с собой привозят, и все это попадает вРей). Иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад,где переводчиками для них служат славянские рабы. И выдают они себя захристиан..." (В скобках помещен текст Ибн ал-Факиха.) На первый взгляд может показаться невероятным путешествие русскихкупцов "из отдаленных концов Славонии" в самый центр мусульманского мира --Багдад. Но отдаленные земли полочан уже принадлежали Руси; это подтверждено,как мы видели, перечнем племенных союзов. Путь по морю и далекая экспедицияот южного берега Каспия до Багдада документированы рассказом очевидца:Ибн-Хордадбег, труд которого цитирован выше, писал не с чужих слов -- он былначальником почт в Рее (крупнейшем торговом городе), и ему былаподведомственна область Джебел, через которую лежал путь Рей -- Багдад.Писатель своими глазами должен был видеть руины древнего зиккурата вокрестностях Багдада с точными замерами руин ("есть останьк его промежюАсура и Вавилона и есть в высоту и в ширину лакот 5433"), и старославянскоеназвание верблюда ("случися купьцу некоторуму, гьнавъшу вельбуды своя") XIвека. У народов Европы (в том числе и у потомков варягов -- шведов) названиеверблюда восходит к греческой (kamhloz) или к латинской (camelus) форме. Уиранских народов существовала форма "уштра". У славян же это выносливоеживотное названо своим, славянским словом ("вельбл дь", "вельблудь"),прекрасно этимологизируемым: оно образовано слиянием двух корней,обозначающих "множество" ("велеречие, великолепие" и др.) и "хождение","блуждание". Наличие носового звука говорит о древности образования этого слова,означающего "много ходящий", "много блуждающий". Для того чтобы датьверблюду название, выражающее его выносливость, его способность преодолеватьбольшие расстояния, недостаточно было видеть горбатых животных где-то навосточных базарах -- нужно было испытать их свойства "велеблуждания".Очевидно, на таких караванных путях, как путь от Рея до Багдада (около 700километров), и рождалось у славянских купцов новое слово. Не исключенавозможность того, что славянское "вельблуд" является лишь осмыслениемарабского названия верблюдов "ибилун". Если бы это оказалось верным, топослужило бы еще одним подкреплением свидетельств о знакомстве русов скараванными дорогами Востока. Сбыт полюдья русской знатью производился не только в страны БлижнегоВостока, но и в византийские причерноморские владения, о чем бегло говоритИбн-Хордадбег, упомянув о "десятине" (торговой пошлине), которую русы платятимператору. Возможно, что блокирование Византией устья Днепра и тогопобережья Черного моря, которое было необходимо русам для каботажногоплавания к Керченскому проливу или в Царьград, и послужило причиной русскогопохода на византийские владения в Крыму, отраженного в "Житии СтефанаСурожского". Поход "новгородского князя" Бравлина исследователи относят к концу VIIIили к первой трети IX века. Русы взяли Сурож (современный Судак), а их князькрестился; быть может, принятие какой-то частью русов христианства объясняетупоминание Ибн-Хордад-бега о том, что русы выдают себя за христиан и платятв странах Халифата подушную подать (как христиане). Появившись в Черном море, вооруженные флотилии русов не ограничилисьюго-восточным побережьем Тавриды, лежавшим на их обычном пути в Хазарию и наКаспий, но предпринимали морские походы и на южный анатолийский берегЧерного моря в первой половине IX века, как об этом свидетельствует "ЖитиеГеоргия Амастридского". Черное море, "море Рума" -- Византии, становилось "Русским морем", какего и именует наш летописец. Каспийское море он называл "Хвалисьским", тоесть Хорезмийским, намекая тем на связи с Хорезмом, лежащим за Каспием,откуда можно были "на восток дойти в жребий Симов", то есть в арабские землиХалифата. Черное море, прямо связанное с Киевом, летописец описывает так: "А Дънепр вътечеть в Понтьское море (античный Понт Эвксинский) тремижерелы еже море словеть Русьское". Сведения VIII -- начала IX века о русских флотилиях в Черном море,несмотря на их отрывочность, свидетельствуют о большой активностигосударства Руси на своих южных торговых магистралях. Знаменитый поход русовна Царьград в 860 году был не первым знакомством греков с русскими, как эториторически изобразил константинопольский патриарх Фотий, а первым мощнымдесантом русов у стен "Второго Рима". Целью похода русской эскадры к Босфорубыло стремление утвердить мирный договор с императором. Второй этап исторического существования Киевской Руси (VIII -- серединаIX века) характеризуется не только огромным территориальным охватом от"безлюдных пустынь Севера", от "отдаленнейших частей славянского мира" дограницы со степью, но и небывалой ранее важнейшей активностью от Русскогоморя и "Славянской реки" до Византии, Анатолии, Закаспия и Багдада.Государство Русь уже поднялось на значительно большую высоту, чемодновременные ему отдельные союзы племен, имевшие "свои княжения". Внутренняя жизнь Киевской Руси этого времени может быть освещена заотсутствием синхронных источников лишь после ознакомления с последующимпериодом при помощи ретроспективного поиска истоков тех явлений, которыевозникли на втором этапе, а документированы лишь для последующего времени. Третий этап развития Киевской Руси не связан с каким-либо новымкачеством. Продолжалось и развивалось то, что возникло еще на втором этапе:увеличивалось количество восточнославянских племенных союзов, входящих всостав Руси, продолжались и несколько расширялись международные торговыесвязи Руси, продолжалось противостояние степным кочевникам. Третий этап жизни Киевской Руси определяется тем, что налаженныерегулярные связи со сказочными странами Востока, сведения о которых в тойили иной форме достигали отдаленнейших концов славянства (дань у полочан илисловен собирали дружинники, только что возвратившиеся из тысячеверстнойэкспедиции в заморские южные земли), стали известны и тем северным соседямславян, о которых восточным географам IX века не было известно даже то, чтоони существуют. Думал же автор "Областей мира", что теплое течениеГольфстрим омывает земли славян, а не скандинавов и лопарей. Из "безлюдных пустынь Севера" стали появляться в юго-восточнойПрибалтике "находники"-варяги, привлеченные слухами о том, что из Оковскоголеса (Валдайская возвышенность) "потечеть Волга на восток и вътечетьседмиюдесят жерел в море Хвалисьское", что существует где-то далеко залесами Русь, совершающая ежегодные торговые экспедиции и в Византию, и встраны Хвалынского моря, откуда шел на север поток восточных серебряныхмонет. По поводу оживленных связей Руси с Востоком, отраженных вмногочисленных нумизматических находках, В. Л. Янин пишет: "Характердвижения восточной монеты через территорию Восточной Европы представляетсяследующим образом. Европейско-арабская торговля возникает в конце VITI векакак торговля Восточной Европы (то есть Руси, славян и Воложской Болгарии. --Б. Р.) со странами Халифата... Миф об исконности организующего участияскандинавов в европейско-арабской торговле не находит никакого обоснования висточниках". Все сказанное относится еще к нашему второму этапу. Норманны-мореходы проложили морской путь вокруг Европы, грабя побережьяФранции, Англии, Испании, Сицилии и добираясь до Константинополя; у народовЗапада сложилась специальная молитва: "Господи! Избави нас от норманнов!"Для скандинавов, привычных к морю, не представляла особой трудностиорганизация флотилий из сотен кораблей, которые терроризировали населениебогатых приморских городов, используя эффект внезапности. В глубь континентанорманны не проникали. Все восточнославянские земли находились вдали от моря, а проникновениебалтийских мореплавателей в Смоленск или Киев было сопряжено с колоссальнымитрудностями: нужно было плыть по рекам вверх, против течения, флотилия моглабыть обстреляна с обоих берегов. Наибольшие трудности представляливодоразделы, через которые нужно было переправляться посуху, вытащив ладьина землю и переволакивая их на лямках через волоки. Беззащитностьнорманнской армады увеличивалась; ни о какой грозной внезапности не моглобыть и речи. Киевскому князю достаточно было поставить на волоках и разветвленияхпутей (например, на месте Новгорода, Русы или Смоленска) свою заставу, чтобыпреградить путь на юг "сухопутным мореходам". В этом было существенноеотличие Европы Восточной от Европы Западной. Просачивание варягов ввосточнославянские земли началось значительно позже, чем к берегамевропейских морей. В поисках путей на Восток норманны далеко не всегдапользовались так называемым путем "из Варяг в Греки", а, огибая ссеверо-востока дальние владения Руси, проникали на Волгу и Волгой шли на югк Каспию. Путь же "из Варяг в Греки", будто бы шедший из Балтики в Ладогу, изЛадоги в Ильмень, а далее по Днепру в Черное море, является домысломнорманнистов, настолько убедивших всех ученых людей XIX и XX веков в своейправоте, что описание это стало хрестоматийным. Обратимся к единственномуисточнику, где употреблено это словосочетание, -- к "Повести временных лет".Вначале помещен общий заголовок, говорящий о том, что автор собираетсяописать круговой путь через Русь и вокруг всего Европейского континента.Самое же описание пути он начинает с пути "из Грек" на север, вверх поДнепру: "Бе путь из Варяг в Грекы и из Грек по Днепру и вьрх Дънепра волок доЛовати и по Ловати вънити в Илмерь езеро великое, из него же езера потечетьВълхов и вътечеть в езеро великое Нево (Ладожское) и того езера вънидетьустие (река Нева) в море Варяжськое (Балтийское)..." Здесь детально, со знанием дела описан путь из Византии через всю Русьна север, к шведам. Это путь "из Грек в Варяги". Летописцем он намечентолько в одном направлении -- с юга на север. Это не означает, что никтоникогда не проходил этим путем в обратном направлении: вверх по Неве, вверхпо Волхову, вверх по Ловати и затем по Днепру, но русский книжник обозначилпуть связей южных земель со скандинавским Севером, а не путь варягов. Путь же "из Варяг в Греки" тоже указан летописцем в последующем тексте,и он очень интересен для нас: "По тому же морю (Варяжскому) ити доже и до Рима, а от Рима прити потому же морю и Цесарюграду, а от Цесаряграда прити в Понт-море, в нежевътечеть Дънепр река". Действительный путь "из Варяг в Греки", оказывается, не имел никакогоотношения к Руси и славянским землям. Он отражал реальные маршруты норманновиз Балтики и Северного моря (оба они могли объединяться под именемВаряжского моря) вокруг Европы в Средиземное море, к Риму и норманнскимвладениям в Сицилии и Неаполе, далее на восток "по тому же морю" -- кКонстантинополю, а затем и в Черное море. Круг замкнут. Русский летописец знал географию и историю норманнов много лучше, чемпозднейшие норманнисты. Первые сведения о соприкосновении норманнов со славянами помещены влетописи под 859 годом (дата условна). "Имаху дань варяги, приходяще из заморил на Чуди и на Словенех и наМери и на Веси и на Кривичих". Перечень областей, подвергшихся нападению варягов, говорит, во-первых,о племенах, живших или на морском побережье (чудь -- эстонцы), илипоблизости от моря, на больших реках, а во-вторых, о том обходном пути,огибающем владения Руси с северо-востока, о котором говорилось выше (Весь иМеря). Славянские и финские племена дали отпор "находникам"-варягам: "В лето 862. Изгьнаша варягы за море и не даша им дани и почаша самисобе владети..." Далее в "Повести временных лет" и других древних летописях идетпутаница из фрагментов разной направленности. Одни фрагменты взяты изновгородской летописи, другие из киевской (сильно обескровленной приредактировании), третьи добавлены при редактировании взамен изъятых.Стремления и тенденции разных летописцев были не только различны, но инередко прямо противоположны. Именно из этой путаницы без какого бы то ни было критическогорассмотрения извлекались отдельные фразы создателями норманнской теории,высокомерными немцами XVIII века, приехавшими в медвежью Россию приобщать еек европейской культуре. 3. Байер, Г. Миллер, А. Шлецер ухватили в летописномтексте фразы о "звериньском образе" жизни древних славян, произвольноотнесли их к современникам летописца (хотя на самом деле контрастноеописание "мудрых и смысленых" полян и их лесных соседей должно быть отнесенок первым векам нашей эры) и были весьма обрадованы легендой о призванииварягов северными племенами, позволившей им утверждать, чтогосударственность диким славянам принесли норманны-варяги. На всем своемдальнейшем двухсотлетнем пути норманнизм все больше превращался в простуюантирусскую, а позднее антисоветскую политическую доктрину, которую еепропагандисты тщательно оберегали от соприкосновения с наукой и критическиманализом. Основоположником антинорманнизма был М. В. Ломоносов; его последователишаг за шагом разрушали нагромождение домыслов, при помощи которыхнорманнисты стремились удержать и укрепить свои позиции. Появилось множествофактов (особенно археологических), показывающих второстепенную и вторичнуюроль варягов в процессе создания государства Руси. Вернемся к тем источникам, из которых были заимствованы первые опорныеположения норманнистов. Для этого нам следует вникнуть прежде всего в туисторическую обстановку, в которой создавались летописные концепции русскойистории при написании вводных глав к летописям в эпоху Ярослава Мудрого иВладимира Мономаха. Для русских людей того времени смысл легенды о призванииварягов был не столько в самих варягах, сколько в политическом соперничестведревнего Киева и нового города Новгорода, догонявшего в своем развитии Киев. Благодаря своему наивыгоднейшему географическому положению Новгородочень быстро вырос чуть ли не до уровня второго после Киева города Руси. Ноего политическое положение было неполноправным. Здесь не было в первобытнойдревности "своего княжения"; город и его непомерно разраставшаяся областьрассматривались в XI веке как домен киевского князя, где он обычно сажалсвоего старшего сына. Новгород был как бы коллективным замкоммногочисленного северного боярства, для которого далекий Киев был лишьсборщиком дани и препятствием на пути в Византию. Новгородцы согласились в 1015 году помочь своему князю Ярославу в егопоходе на Киев и использовали это для получения грамот, ограждавших Новгородот бесчинств нанятых князем варягов. Киев был завоеван Ярославом с егоновгородско-варяжским войском: "варяг бяшеть тысяща, а новгородцев 3000". Эта победа, во-первых, положила начало сепаратистским устремлениямновгородского боярства, а во-вторых, поставила Новгород (в глазах самихновгородцев) как бы впереди побежденного Киева. Отсюда был только один шагдо признания новгородцами в своих исторических разысканиях государственногоприоритета Новгорода. А. А. Шахматов выделил новгородский летописный свод1050 года, который по ряду признаков можно считать летописью новгородскогопосадника Остромира. Автор "Остромировой летописи" начинает изложение русской истории спостроения Киева и тут же уравнивает хронологически с этим общерусскимсобытием свою местную северную историю, говоря о том, что словене, кривичи идругие племена платили дань "в си же времена". Рассказав об изгнанииварягов, "насилье деявших", за море, автор описывает далее войны междуплеменами. "Словене свою волость имяху. (И поставиша град и нарекоша и Новъгород ипосадиша старейшину Гостомысла.) А Кривичи -- свою, а Меря -- свою, а Чюдь-- свою [волость]. И въсташа сами на ся воевать и бысть межю ими рать великаи усобица и въсташа град на град и не бе в них правды. И реша к собе "поищимсобе кънязя, иже бы владел нами и рядил по праву". Идоша за море к Варягам иреша: "Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нету. Да пойдете к намкъняжить и владеть нами". Далее описывается приход Рюрика, Синеуса и Трувора к перечисленнымсеверным племенам: Рюрик княжил у словен, Трувор -- у кривичей (под Псковомв Изборске), а Синеус -- у веси на Белоозере; меря по этой легенде осталасьбез князя. Историки давно обратили внимание на анекдотичность "братьев" Рюрика,который сам, впрочем, являлся историческим лицом, а "братья" оказалисьрусским переводом шведских слов. О Рюрике сказано, что он пришел "с родысвоими" ("sine use" -- "своими родичами" -- Синеус) и верной дружиной ("truwar" -- "верной дружиной" -- Трувор). "Синеус" -- sine bus -- "свой род". "Трувор" -- thru waring -- "верная дружина". Другими словами, в летопись попал пересказ какого-то скандинавскогосказания о деятельности Рюрика (автор летописи, новгородец, плохо знавшийшведский, принял упоминание в устной саге традиционного окружения конунга заимена его братьев. Достоверность легенды в целом и в частности еегеографической части, как видим, невелика. В Изборске, маленьком городке подПсковом, и в далеком Белоозере были, очевидно, не мифические князья, апросто сборщики дани. Легенды о трех братьях, призванных княжить в чужую страну, были оченьраспространены в Северной Европе в средние века. Известны легенды о"добровольном" призвании норманнов в Ирландию и Англию. В Ирландию прибылитри брата с мирными целями под предлогом торговли (как Олег в Киев). Вечеирландцев оставило братьев у себя. Видукинд Корвейский в своей "Саксонской хронике" (967 год) рассказываето посольстве бриттов к саксам, которые сказали, что "предлагают владеть ихобширной и великой страной, изобилующей всякими благами" (вспомним летопись:"земля наша велика и обильна..."). Саксы послали три корабля с тремякнязьями. Во всех случаях иноземцы прибывали со своими родичами("синеусами") и верной дружиной ("труварами"). Близость летописной легенды о призвании варягов к североевропейскомупридворному фольклору не подлежит сомнению. А двор князя Мстислава, какувидим ниже, был родственно близок к тому, о котором писал Видукинд. Было ли призвание князей или, точнее, князя Рюрика? Ответы могут бытьтолько предположительными. Норманнские набеги на северные земли в конце IX ив X веке не подлежат сомнению. Самолюбивый новгородский патриот могизобразить реальные набеги "находников" как добровольное призвание варяговсеверными жителями для установления порядка. Такое освещение варяжскихпоходов за данью было менее обидно для самолюбия новгородцев, чем признаниесвоей беспомощности. Приглашенный князь должен был "рядить по праву", тоесть мыслилось в духе событий 1015 года, что он, подобно Ярославу Мудрому,оградит подданных какой-либо грамотой. Могло быть и иначе: желая защитить себя от ничем не регламентированныхваряжских поборов, население северных земель могло пригласить одного изконунгов на правах князя, с тем чтобы он охранял его от других варяжскихотрядов. Рюрик, в котором некоторые исследователи видят Рюрика Ютландского,был бы подходящей фигурой для этой цели, так как происходил из самогоотдаленного угла Западной Балтики и был чужаком для варягов из Южной Швеции,расположенных ближе к чуди и восточным славянам. Наукой недостаточно разработан вопрос о связи летописных варягов сзападными, балтийскими славянами. Археологически связи балтийских славян сНовгородом прослеживаются вплоть до XI века. Письменные источники XI векаговорят о торговле Западной Балтики с Новгородом. Можно допустить, что еслипризвание иноземного князя имело место в действительности как один изэпизодов противоваряжской борьбы, то таким князем мог быть Рюрик Ютландский,первоначальное место княжения которого находилось по соседству с балтийскимиславянами. Высказанные соображения недостаточно обоснованны, чтобы на нихстроить какую-либо гипотезу. Продолжим рассмотрение летописи 1050 года, впервые в русской книжностивведшей легенду о призвании варягов: "И от тех варяг, находьник тех, прозъвашася варягы; и сутьновъгородьстии людие до дьньшьняго дьне от рода варяжьска". Эта обыкновенная фраза, объясняющая наличие шведов среди горожанНовгорода (подтвержденное разными вариантами Русской Правды), у другихлетописцев, как увидим далее, претерпела изменения, использованныенорманнистами. Далее летопись 1050 года говорит: "И бысть у них [у варягов] князь именъм Ольг, мужь мудр и храбр..."[далее описывается разбойнический захват Олегом столицы Руси Киева] "и бешаи у него мужи варязи, словене и отьтоле прозъвашася русию". По совершенно ясному смыслу фразы войско Олега, состоявшее, как позже уЯрослава Мудрого, из варягов и словен, после овладения Киевом сталоназываться Русью. "Оттоле", то есть с того срока, как Олег оказалсявременным князем Руси, его воины и стали именоваться русью, русскими. Совершенно исключительный интерес для уяснения отношения варягов ксеверорусскому политическому строю представляет сообщение о дани варягам: "А от Новагорода 300 гривен на лето мира деля, еже и ныне дають". Дань, выплачиваемая "мира деля", есть откуп от набегов, но неповинность подданных. Подобную дань киевские князья позднее выплачивалиполовцам, для того чтобы обезопасить себя от неожиданных наездов. Византия вX веке откупалась такой "данью" от русов. Упомянутая "дань" Новгородаварягам выплачивалась вплоть до смерти Ярослава Мудрого в 1054 году(летописец, писавший около 1050 года, говорил о том, что "и ныне дають"). Выплата этой дани никоим образом не может быть истолкована какполитическое господство норманнов в Новгороде. Наоборот, она предполагаетналичие местной власти в городе, могущей собрать значительную сумму (поценам XI века достаточную для закупки 500 ладей) и выплатить ее такойвнешней силе, как варяги, ради спокойствия страны. Получающие откуп (вданном случае -- варяги) всегда выглядят первобытнее, чем откупающиеся отнабегов. Олег после победоносного похода на Царьград (911 год) вернулся не вКиев, а в Новгород "и отътуда в Ладогу. Есть могыла его в Ладозе". В другихлетописях говорится о месте погребения Олега иначе: "друзии же сказають [тоесть поют в сказаниях], яко идущу ему за море и уклюну змия в ногу и с тогоумре". Разногласия по поводу того, где умер основатель русской державы (какхарактеризуют Олега норманнисты), любопытны: русские люди середины XI векане знали точно, где он умер -- в Ладоге или у себя на родине за морем. Черезсемь десятков лет появится еще один неожиданный ответ: могила Олега окажетсяна окраине Киева. Все данные новгородской "Остромировой летописи" таковы, что непозволяют сделать вывод об организующей роли норманнов не только для давносложившейся Киевской Руси, но даже и для той федерации северных племен,которые испытывали на себе тяжесть варяжских набегов. Даже легенда опризвании князя Рюрика выглядит здесь как проявление государственноймудрости самих новгородцев. Рассмотрим историческую обстановку другой эпохи, когда подробный изначительный труд Нестора дважды переделывался сначала при участии игуменаСильвестра Выдубицкого, а потом неизвестным по имени писателем, являвшимсядоверенным лицом князя Мстислава Владимировича Мономашича. Этот писатель отпервого лица вел рассказ о своем посещении Ладоги в 1114 году (там онпроявил археологический интерес к древним бусам, вымываемым из почвы водой).Назовем его условно Ладожанином. По мнению А. А. Шахматова, он переделывалсвод Нестора в 1118 году (так называемая третья редакция "Повести временныхлет"). Владимир Мономах, талантливый государственный деятель и полководец,оказался на киевском великокняжеском столе не по праву династическогостаршинства -- он был сыном младшего из Ярославичей (Всеволода), а были живыи представители старших ветвей. Взаимоотношения Мономаха с богатым имогущественным киевским боярством были сложными. Последние годы жизниВсеволода Ярославича Владимир состоял при больном отце и фактически управлялгосударством. После смерти Всеволода в 1093 году боярство, недовольноеВладимиром, передало киевский стол бездарному Святополку (по старшинству), иМономах двадцать лет безуспешно добивался престола. Только в 1113 году(после смерти Святополка) в самый разгар народного восстания боярствообратилось с приглашением к Владимиру, княжившему тогда в ПереяславлеРусском (ныне Переяслав-Хмельницкий), призывая его на киевский престол.Мономах согласился, прибыл в Киев и немедленно дополнил Русскую Правдуособым "Уставом", облегчавшим положение простых горожан. Как истинный государственный муж, Мономах, действуя средикнязей-соперников, всегда заботился об утверждении своих прав, о правильномосвещении своих дел. Без лишней скромности он самолично написал знаменитое"Поучение", которое является отчасти мемуарами (где, как во всех мемуарах,автор заботится о выгодном освещении своей деятельности), отчасти конспектомдля летописца, в котором перечисляются 83 похода Владимира в разные концыЕвропы. Его внимание к летописи, к тому, как будут показаны в книгах его дела,его законы, его походы современникам и потомкам, проявилось в том, что онознакомился с летописью Нестора (писавшего при его предшественнике) ипередал рукопись из Печерского монастыря в Выдубицкий, основанный его отцом.Игумен этого монастыря Сильвестр кое-что изменил в полученной книге (1116год), но это, очевидно, не удовлетворило высокого заказчика. Новая переделкабыла поручена Ладожанину. В новгородской "Остромировой летописи" Мономаху импонировали три идеи:первая -- законность приглашенного со стороны князя (каким являлся и онсам); вторая -- князь появляется как успокоитель волнений, напоминающихкиевскую ситуацию 1113 года ("...рать велика и усобица и въсташа град наград...", летопись 1050 года); третья -- приглашенный князь устраняетбеззаконие ("...и не бе в них правды...") и должен "рядить по праву".Мономах к этому времени уже издал свой новый "Устав". Созвучие летописи 1050 года состоянию дел при Мономахе достаточнополное. О варягах как таковых здесь нет и речи; смысл несомненной аналогии,как мы видим, совершенно в другом. Однако поправки к рукописи Нестора (1113года), сделанные Ладржанином, носят явно проваряжский характер. Здесь мыдолжны упомянуть о сыне Мономаха Мстиславе, с именем которого А. А. Шахматовсвязывал редакцию 1118 года, создававшуюся под его надзором. Все тяготения вставок в "Повесть временных лет" к северу, всепроваряжские элементы в них и постоянное стремление поставить Новгород напервое место, оттеснить Киев -- все это становится вполне объяснимым, когдамы знакомимся с личностью князя Мстислава Владимировича. Сын англичанки ГитыГаральдовны (дочери английского короля), женатый первым браком на шведской,варяжской, принцессе Христине (дочери короля Инга Стенкильсона), а вторымбраком на новгородской боярышне, дочери посадника Дмитрия Завидовича (братее, шурин Мстислава, тоже был посадником), Мстислав, выдавший свою дочь зашведского короля Сигурда, всеми корнями был связан с Новгородом и СеверомЕвропы. Двенадцатилетним отроком в 1088 году княжич был отправлен дедом вНовгород, где с 1095 года он княжил непрерывно до отъезда в Киев к отцу в1117 году. Когда в 1102 году соперничество Мономаха со Святополком Киевскимпривело к тому, что Мономах должен был отозвать Мстислава из Новгорода,новгородцы послали посольство в Киев, которое заявило великому князюСвятополку, хотевшему своего сына посадить в Новгороде: "Се мы, къняже,присълали к тобе и рекли мы тако: не хощем Святополка, ни сына его". Далееследовала прямая угроза: "Аще ли дъве главе имееть сын твой -- то посъли и,а сего [Мстислава] ны дал Всеволод [сын Ярослава Мудрого] и въскърмили есмысобе кънязь..." "Воскормленный" новгородцами Мстислав имел прямое отношение клетописному делу. К аргументам Шахматова можно добавить еще анализ миниатюрРадзивилловской летописи. С момента приезда Мстислава в Киев в 1117 году вэтой летописи наблюдается большое внимание к делам Мстислава; иллюстраторпосвящает миниатюры событиям из его жизни, появляется новый архитектурныйстиль в рисунках, продолжающийся до смерти Мстислава в 1132 году. Напротяжении этого времени художник использует символические фигуры животных(половцы -- змея; свары и ссоры -- собака; победа над соседом -- кот и мышьи т. п.). Очевидно, во времена Мстислава в Киеве велась особая иллюстрированнаялетопись Мстислава Владимировича. Посмотрим теперь, как сказалось все это наизложении в "Повести временных лет" начальных эпизодов русской истории. У нас нет никаких сомнений в том, что кругу лиц, причастных к переделкелетописи Нестора в духе, угодном Мономаху, была хорошо известна новгородскаялетопись 1050 года (доведенная с продолжением до 1079 года). Новгородскаялетопись была использована прежде всего потому, что там имелась неизвестнаякиевлянам легенда о добровольном призвании князей, созвучная призваниюМономаха в Киев в 1113 году, и избрание Мстислава новгородцами в 1102 году.Обида Мономаха на киевское боярство, два десятка лет не допускавшее его к"отню злату столу", сказалась в появлении еще одной тенденции редакции 1118года -- оттеснить Киев в начальной фазе истории русской государственности навторое место, заменив его Новгородом, и выпятить роль призванных из-за моряварягов. Редактору было важно дезавуировать киевские, русские, традиции. Ладожанин ввел в текст летописи отсутствовавшее ранее отождествлениеварягов с Русью как исконное. Автор летописи 1050 года четко написал, чтопришельцы с севера, варяжские и словенские отряды Олега, стали называтьсярусью лишь после того, как они утвердились внутри Руси, в завоеванном имиКиеве. Ладожанин же уверял, что был варяжский народ "русь", вроде норвежцев,англичан или готландцев. На самом деле такого народа на Севере Европы небыло, и никакие поиски ученых его не обнаружили. Единственно, что можнодопустить, это то, что автор принял за варягов фризов, живших западнееЮтландии. Нестор указывал на близость книжного старославянского языка (на которомКирилл и Мефодий создавали письменность) к русскому языку. Ладожанин же внессюда свой собственный домысел о происхождении имени "Русь" от варягов,домысел, порожденный неправильным истолкованием одного места вполуисправленной рукописи Сильвестра. Единственным объяснением такому неожиданному отождествлению русов сварягами может быть только одно обстоятельство: в руках редактора былизвлеченный из княжеского архива договор Руси с Византией 911 года,начинающийся словами: "Мы от рода русьскаго..." Далее идет перечисление именчленов посольства, уполномоченных заключить договор. В составе посольствабыли и несомненные варяги: Иньгелд, Фарлов, Руалд и др. Однако начальнаяфраза договора означала не национальное происхождение дипломатов, а туюридическую сторону, ту державу, от имени которой договор заключался сдругой державой: "Мы от рода [народа] русьского... послани от Ольга великогокънязя русьского и от всех, иже суть под рукою его светьлых и великых кънязьи его великых бояр к вам, Львови и Александру и Константину..." Юридически необходимая фраза "Мы от рода русского" присутствует и вдоговоре 944 года, где среди послов было много славян, не имевших никакогоотношения к варягам: Улеб, Прастен, Воист, Синко Борич и др. Если Ладожанинзнал варяжский именослов, то он мог сделать вывод о том, что "русский род"есть варяжский род. Но дело в том, что во всем тексте договора слово"русский" означает русского человека вообще, русских князей, русские города,граждан государства Руси, а само слово "род" означало "народ" в широкомсмысле слова. Текст договора -- прекрасная иллюстрация к рассказу о том,что, попав в Киев, варяги "оттоле" стали называться русью, став подданнымигосударства Руси. К моменту заключения договора с императорами Львом иАлександром от появления варягов в Киеве прошло три десятка лет. Следует сделать одну оговорку -- Ладожанин нигде не говорит о властиварягов над славянами; он только утверждает, что славяне получили свое имяот придуманных им варяговруси. Это не столько историческая концепция,сколько попутные этнонимические замечания, не являвшиеся странными в XIIвеке для той среды, где варяги-шведы были и торговыми соседями, и частьюкняжеского придворного окружения (двор княгини Христины), и некоторой частьюжителей города. Утверждать на основании единственной фразы (правда, повторяемой какрефрен) "от варяг прозвася Русская земля", что норманны явились создателямиКиевской Руси, можно было только тогда, когда история еще не стала наукой, анаходилась на одном уровне с алхимией. Появление норманнов на краю "безлюдных пустынь Севера" отражено ещеодним русским источником, очень поздно попавшим в поле зрения историков. Этозаписи в Никоновской летописи XVI века о 867--875 годах, отсутствующие вдругих известных нам летописях, в том числе и в "Повести временных лет" (вдошедших до нас редакциях 1116 и 1118 годов). Записи эти перемешаны свыписками из русских и византийских источников, несколько подправлены поязыку, но сохранили все же старое правописание, отличающееся от правописаниясамих историков XVI века, составлявших Никоновскую летопись. Записи о событиях IX века Текст о событиях XVI века събравьшеся собрание възвратишася возвратишася въсташа возсташа сътвориша Дополнительно сведения за 867--875 годы можно было бы счесть за вымыселмосковских историков XVI века, но против этого предостерегает отрывочныйхарактер записей, наличие мелких несущественных деталей (например, смертьсына князя Осколда) и полное отсутствие какой бы то ни было идеи, могущей, сточки зрения составителей, придать смысл этим записям. Более того, записи оРюрике противоречили своим антиваряжским тоном как соседним статьям,почерпнутым из "Повести временных лет" (1118 год), так и общей династическойтенденции XVI века, считавшей Рюрика прямым предком московского царя. Что жекасается допущения о вымысле этих записей, то и в этом отношении они резковыпадают из стиля эпохи Грозного. В XVI веке придумывали много, нопридумывали целые композиции, украшенные "сплетением словес". С точки зрениялитераторов XVI века, отдельные разрозненные фактологические справки непредставляли ценности. Хронология в этих дополнительных записях очень сложна, запутанна иотличается от хронологии "Повести временных лет". Она расшифровываетсятолько после анализа византийского летосчисления IX--X веков и сопоставленияс точно известными нам событиями. Представляет большой интерес то, что записи Никоновской летописивосполняют пробелы в "Повести временных лет", где между событиями первыхдатированных годов существуют значительные интервалы. Рассмотрим все первые датированные (даты условны) события русскойистории по обеим группам. "Повесть временных лет" (1118 год) 859 год Варяги берут дань с чуди, словен, мери, веси и кривичей. Северныеплемена изгнали варягов. Усобицы. Призвание варягов. Рюрик обосновался вЛадоге (редакция 1118 года), а через два года в Новгороде. Рюрик раздает города своим мужам: Полоцк, Ростов, Белоозеро. Двое"бояр" рюриковых -- Асколд и Дир -- отправились в Киев и стали там княжить. 866 год Асколд и Дир совершили поход на Царьград. Никоновская летопись 867 год (дата условна) "Въсташа Словене, рекше новогородци и Меря и Кривичи на варяги иизгнаша их за море и не даша им дани. Начаша сами себе владети и городыставити. И не бе в них правды и возста род на род и рати и пленения икровопролитна безпрестани. И по сем събравъшеся реша к себе: "Да кто бы внас князь был и владел нами? Поищем и уставим такового или от нас или отКозар или от Полян или от Дунайчев или от Варяг". И бысть о сем молва велия-- овем сего, овем другаго хотящем. Та же совещавшеся, послаша в Варяги". 870 год Прибытие Рюрика в Новгород. 872 год "Убиен бысть от болгар Осколдов сын". "Того же лета оскорбишасяновгородци, глаголюще: "яко быти нам рабом и многа зла всячески пострадатиот Рюрика и от рода его". Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иныхмногих изби новгородцев съветников его". 873 год Рюрик раздает города: Полоцк, Ростов, Белоозеро. "Того же лета воевашаАсколд и Дир Полочан и много зла сътвориша". 874 год "Иде Асколд и Дир на Греки..." 875 год "Вьзвратишася Асколд и Дир от Царяграда в мале дружине и бысть в Киевеплачь велий..." "Того же лета избиша множество печенег Осколд и Дир. Того желета избежаша от Рюрика из Новагорода в Киев много новогородцких мужей". Приведенные отрывочные записи, не составляющие в Никоновской летописикомпактного целого, но разбавленные самыми различными выписками изХронографа 1512 года и других источников, представляют в своей совокупностинесомненный интерес. Те события, которые в "Повести временных лет" оченьискусственно сгруппированы под одним 862 годом, здесь даны с разбивкой погодам, заполняя тот пустой интервал, который существует в "Повести" между866 и 879 годами. Абсолютная датировка сопоставимых событий в этих двух источниках несовпадает (и вообще не может считаться окончательной), но относительнаядатировка соблюдается. Так, в "Повести" говорится о прибытии Рюрикапервоначально не в Новгород, а в Ладогу; пишет это Ладожанин, посетившийЛадогу за четыре года до редактирования им летописи, очевидно, с опорой накакие-то местные предания. В Новгороде же Рюрик оказался "по дъвою же лету"(через два года. -- Б.Р.), что и отражено записями Никоновской летописи. Главное отличие "Повести временных лет" (2-я и 3-я редакции) отниконовских записей заключается в различии точек зрения на события.Сильвестр и Ладожанин излагали дело с точки зрения варягов: варяги бралидань, их изгнали; начались усобицы -- их позвали; варяги разместились врусских городах, а затем завоевали Киев. Автор записей, попавших в Никоновскую летопись, смотрит на события сточки зрения Киева и Киевской Руси как уже существующего государства. Где-тона крайнем славяно-финском севере появляются "находники" -- варяги.Соединенными силами северные племена заставили норманнов уйти к себе заморе, а затем после усобицы начали обдумывать свой новый государственныйпорядок, предполагая поставить единого князя во главе образовавшегося союзаплемен. Обсуждалось несколько вариантов: князь мог быть избран из средыобъединившихся племен ("или от нас..."), но здесь, очевидно, и содержаласьпричина конфликтов, так как антиваряжский союз образовался из разных иразноязычных племен. Названы и варианты приглашения князя со стороны; на первом местеХазарский каганат, мощная кочевая держава прикаспийских степей. На второмместе поляне, то есть Киевская Русь. На третьем месте "дунайцы" --загадочное, но чрезвычайно интересное понятие, географически связанное снизовьями и гирлами Дуная, вплоть до конца XIV века числившимися (висторических припоминаниях) русскими. И на самом последнем месте варяги, ккоторым и направили посольство. Призвание шведского конунга объяснялось,надо думать, тем, что варяги и без приглашения, но с оружием появлялись вэтих северных местах. Призвание варяга (речь шла об одном князе) было,очевидно, обусловлено принципом откупа "мира деля". Мы не знаем, какова была действительность, но тенденция здесь резкорасходится с той, которую проводили летописцы Мономаха, считавшие варяговединственными претендентами на княжеское место в союзе северных племен.Тенденцию эту можно определить как прокиевскую, так как первой страной, кудапредполагалось послать за князем, было киевское княжество полян. Дальнейшийтекст убеждает в этом, так как все дополнительные записи посвященыдеятельности киевских князей Асколда и Дира. В "Повести временных лет" Асколд и Дир представлены читателю какваряги, бояре Рюрика, отпросившиеся у него в поход на Константинополь ибудто бы попутно овладевшие полянской землей и Киевом. А. А. Шахматовымдавно показано, что версия о варяжском происхождении Асколда и Дира невернаи что этих киевских князей IX века следует считать потомками Кия, последнимипредставителями местной киевской династии. Польский историк Ян Длугош (умер в 1480 году), хорошо знавший русскиелетописи, писал об Аскодде и Дире: "После смерти Кия, Щека и Хорива, наследуя по прямой линии, их сыновьяи племянники много лет господствовали у русских, пока наследование неперешло к двум родным братьям Асколду и Диру". Научный анализ искаженных редактированием летописей, произведенныйШахматовым без привлечения текста Длугоша, и выписка сандомирского историкаиз неизвестной нам русской летописи в равной мере свидетельствуют об однойлетописной традиции считать этих князей, убитых варягами, последнимизвеньями династической цепи Киевичей. Аскольда византийский императорВасилий I (867--886) называл "прегордым Каганом северных скифов". Имя этого"кагана" (титул, равный императорскому) Ладожанин дает в форме "Асколдъ", аНиконовская летопись (в своих уникальных записях) -- "Осколд" ("О князиРустем Осколде"). В качестве недоказуемого предположения можно высказать мысль, что имяэтого туземного князя, княжившего в Среднем Поднепровье, могло сохранитьдревнюю праславянскую форму, восходящую к геродотовским сколотам, "названнымтак по своему царю". В топонимике имя сколотов сохранилось до наших дней вназвании двух крайних, пограничных для сколотов рек: Оскол на самом краюпраславянской земли и Ворскла, пограничная праславянская река, отделявшая ихот номадов. В XII веке название реки писалось "Воръсколъ", что очень хорошоэтимологизируется ("воръ" -- "ограда") как "ограда сколотов". Было бы оченьинтересно, если бы при дальнейшем анализе подтвердилась связь имени Осколдас архаичными сколотами. Личность князя Дира нам неясна. Чувствуется, что его имя искусственноприсоединено к Осколду, так как при описании их якобы совместных действийграмматическая форма дает нам единственное, а не двойственное илимножественное число, как следовало бы при описании совместных действий двухлиц. Киевская Русь князя Осколда (870-е годы) обрисована как государство,имеющее сложные внешнеполитические задачи. Киевская Русь организует походы на Византию. Они нам хорошо известныкак по русским, так и по византийским источникам (860--1043 годов). Важной задачей Киевской Руси была оборона широкой тысячеверстнойстепной границы от различных воинственных народов: тюрко-болгар, мадьяр,печенегов. И никоновские записи сообщают о войнах Киева с этими кочевниками.О войне с болгарами, под которыми следует подразумевать "черных болгар"русской летописи, названных восточными авторами внутренними болгарами, мыничего не знаем из русских летописей. Эти тюрко-болгары, кочевники, занималиогромное пространство вдоль всей южной границы Руси. По словам ПерсидскогоАнонима, это "народ храбрый, воинственный, внушающий ужас... он обладаетовцами, оружием и военным снаряжением". Первое упоминание в никоновских записях имени Осколда связано с этимвоинственным народом: "Убьен бысть от болгар сын Осколдов". Война сболгарами, о которой молчат русские источники, могла бы быть поставлена подсомнение, но ее удостоверяет тот же Персидский Аноним: "Внутренняя Болгариянаходится в состоянии войны со всей Русью". Свидетельство никоновской записи 872 года подтвердилось. Историки XVIвека сообщили сведения, которые стали известны науке лишь в самом конце XIXвека. В 875 году князь Осколд "избиша множество печенег". Печенеги в этовремя уже начали движение из Приазовья на запад, вслед за ушедшими кКарпатам мадьярами. Войны приднепровских славян с кочевниками (в данномслучае с болгарами и печенегами) были давней и важной функцией как Русскогосоюза племен в VI--VII веках, так и государства Руси в IX веке. Последняя четверть IX века прибавила еще одну заботу Киевскомугосударству: на крайнем севере славянского мира появились заморские"находники" -- варяги. Никоновские записи, несмотря на их предельнуюлаконичность, рисуют нам три группы интересных событий: во-первых,новгородцы под предводительством Вадима Храброго ведут в своем городеактивную борьбу с Рюриком, не желая быть его рабами. Имя Вадима возбуждаетнекоторые сомнения, но факт антиваряжских выступлений заслуживает доверия,так как у него уже был прецедент -- изгнание варягов за море. Вторая группа событий -- бегство новгородцев в Киев от Рюрика. Киевдает убежище эмигрантам. Третья группа событий наиболее интересна. Киевская Русь организуетотпор варягам на северных окраинах своих владений. Под одним годомпоставлены: посылка Рюриком своего мужа в Полоцк и ответная акция Киева --"воеваше Асколд... Полочан и много зла сотвориша". Вероятно, с этим связанаи война Киева против кривичей, упоминаемая В. Н. Татищевым под 875 годом("Ходи же (Осколд) и на Кривичи и тех победи"). Полочане уже входили ранее в состав Руси, и война с ними после принятияими Рюрикова мужа была продиктована стремлением Киева вернуть свои владенияна Западной Двине. Война с союзом кривичей была обусловлена стратегическойважностью Смоленска, стоявшего на том месте, где начинались волоки из Днеправ Ловать. Это была война за Днепр, за то, чтобы путь "из Грек в Варяги" нестал путем из варяг в греки. Стратегическая задача киевских князей состояла в том, чтобывоспрепятствовать по мере сил проникновению заморских "находников" на югили, по крайней мере, взять их движение под контроль Киева, давнего хозяинаДнепра. Обезопасить себя от вторжения варяжских отрядов можно было, толькопоставив прочные военные заставы на важнейших путях. Первой такой заставой уРуси был до прихода Рюрика Полоцк, перекрывавший Двину; второй мог бытьСмоленск, запиравший самое начало днепровского пути. Такой заставой было, повсей вероятности, Гнездовское городище с огромным могильником, возникшее вIX веке. Третьей заставой, запиравшей на севере подход к Смоленску и Днепру,могла быть Руса (Старая Руса) на южном берегу озера Ильмень (подле устьяЛовати, вытекавшей из смоленских краев). Само название города -- Руса --могло быть связано с исконной Русью. Связь Русы с киевским князем, еголичным доменом, хорошо прослеживается по позднейшим договорам Новгорода скнязьями. Четвертой и самой важной заставой был, несомненно, Новгород,построенный или самими словенами во время войны с варягами, или киевскимкнязем как крепостица, запиравшая варягам вход в Ильмень, то есть на обатрансъевропейских пути: волжский в "жребий Симов" (в Халифат) и днепровскийв Византию. Новгород в своей дальнейшей истории довольно долгорассматривался Киевом как младший город, княжеский домен, удел старшихсыновей киевских князей. По всей вероятности, дополнение к перечню славянских народов в составегосударства Руси ("се бо токмо словенеск язык в Руси..."), сделанное не вформе имени племенного союза ("поляне", "дреговичи" и др.), а по именигорода -- новгородцы, -- появилось в первоначальном тексте после постройкигорода, ставшего центром разноплеменной федерации. К этому кругу событийследует относить и замечание, сохраненное в варианте Сильвестра: "И от техваряг (то есть от времени борьбы с варягами) прозвася Русская земляНовгород", что может означать только: "Со времени тех варягов Новгород сталназываться Русской землей", то есть вошел в состав Руси, о чем и быласделана дополнительная приписка в перечне союзов племен, входивших в Русь. Постройка Новгорода варягами (редакция 1118 года) исключена, так как ускандинавов было иное название для этого города, совершенно неизвестное наРуси. Опорой норманнов была только Ладога, куда ушел после удачного походаОлег. Никоновские записи ценны тем, что в отличие от "Повести временных лет",искаженной норманнистами начала XII века, они рисуют нам Русь (в согласии суцелевшими фрагментами текста Нестора) как большое, давно существующеегосударство, ведшее активную внешнюю политику и по отношению к степи, и кбогатой Византии, и к далеким северным "находникам", которые были вынужденыобъезжать владения Руси стороной, по обходному Волжскому пути. Впромежуточных пунктах между Ладожским озером и Киевом были такие заслоны,как Новгород, Руса и Гнездово-Смоленск; пройти через них могли толькоотдельные торговые ватаги или отряды специально нанятых на киевскую службуварягов. В Смоленске и на Верхней Волге археологи находят варяжские погребения,но эти варяги на проездных торговых путях не имеют никакого отношения кстроительству русского государства, уже существовавшего и уже проложившегосвои маршруты далеко в глубь Азии. Можно думать, что именно эти связи ипривлекли норманнов в просторы Восточной Европы. Появлялись варяги и в Киеве, но почти всегда как наемная армия, буйная,скандальная (это мы знаем по Древнейшей Русской Правде) и зверски жестокая спобежденными. Киев был надежно защищен сухопутными волоками и своимизаставами от неожиданного вторжения больших масс варягов, подобных флотилияму западноевропейских берегов. Только одному конунгу Олегу удалось обманутьбдительность горожан и, выдав свой отряд за купеческий караван, захватитьвласть в Киеве, истребив династию Киевичей. Благодаря тому что он стал воглаве огромного соединенного войска почти всех славянских племен (большаячасть их давно уже входила в состав Руси), Олегу удалось совершить удачныепоходы на Царьград, документированные договорами 907 и 911 годов. Но в русской летописи Олег присутствует не столько в качествеисторического деятеля, сколько в виде литературного героя, образ которогоискусственно слеплен из припоминаний и варяжских саг о нем. Варяжская сагапроглядывает и в рассказе об удачном обмане киевлян, и в описании редкостнойдля норманнов-мореходов ситуации, когда корабли ставят на катки и тащат поземле, а при попутном ветре даже поднимают паруса. Из саги взят и рассказ опредреченной смерти Олега -- "но примешь ты смерть от коня своего". Обилие эпических сказаний о предводителе удачного совместного походасовременники объясняли так: "И приде Ольг Кыеву неса злато и паволокы[шелка] и овощи [фрукты] и вино и вьсяко узорочие. И прозъваша Ольга Вещий-- бяху бо людие погани и невегласи". В новгородской летописи есть прямаяссылка на эпические сказания об удачливом варяге: "Иде Олег к Новугороду иоттуда -- в Ладогу. Друзии же сказають (поют в сказаниях), яко идущю ему заморе и уклюну змиа в ногу и с того умре. Есть могыла его в Ладозе". Поразительна неосведомленность русских людей о судьбе Олега. Сразупосле обогатившего его похода, когда соединенное войско славянских племен иварягов взяло контрибуцию с греков, "великий князь Русский", как былонаписано в договоре 911 года, исчезает не только из столицы Руси, но ивообще с русского горизонта. И умирает он неведомо где: то ли в Ладоге, гдеуказывают его могилу новгородцы, то ли в Киеве... Эпос о Вещем Олеге тщательно собран редактором "Повести временных лет",для того чтобы представить князя не только находником-узурпатором, но имудрым правителем, освобождающим славянские племена от дани Хазарскомукаганату. Летописец Ладожанин (из окружения князя Мстислава) идет даже наподтасовку, зная версию о могиле Олега в Ладоге (находясь в Ладоге в 1114году и беседуя на исторические темы с посадником Павлом, он не мог не знатьее), он тем не менее умалчивает о Ладоге или о Швеции, так как это плоховязалось бы с задуманным им образом создателя русского государства,строителя русских городов. Редактор вводит в летопись целое сказание,завершающееся плачем киевлян и торжественным погребением Олега в Киеве наЩековице. Впрочем, в Киеве знали еще одну могилу какого-то Олега в иномместе. Кроме того, из княжеского архива он вносит в летопись подлинный текстдоговора с греками (911 года). В результате редакторско-литературных усилий Ладожанина создаетсяновая, особая концепция начальной истории, построенная на двух героях, двухварягах -- Рюрике и Олеге. Первый возглавил целый ряд северныхславяно-финских племен (по их просьбе) и установил для них порядок, а второйовладел Южной Русью, отменил дань хазарам и возглавил удачный поход 907 или911 года на греков, обогативший всех его участников. Вот эта простенькая и по-средневековому наивно персонифицирующаяисторию концепция и должна была заменить широко написанное полотнодобросовестного Нестора. Однако, хотя Ладожанин и был образованным и начитанным книжником,сочиненная им по образцу североевропейских династических легенд историяранней Руси оказалась крайне искусственной и резко противоречившей темфрагментам описания русской действительности Нестором, которые уцелели влетописи после редактирования. Ладожанин пишет о строительстве городовварягами, а все упомянутые им города (Киев, Чернигов, Переяславль, Любеч,Смоленск, Полоцк, Изборск, Псков, Новгород, Ростов, Белоозеро, Суздаль) ужесуществовали ранее и носят не варяжские, а славянские или в редких случаяхфинские (Суздаль) названия. Тысячелетний ход истории на юге, где жили некогда памятные летописцамскифы ("Великая Скифь"), подменен приездом заморского конунга с егофантастическими братьями в пустынные болотистые места Севера, выглядевшие вглазах восточных современников "безлюдными пустынями". Отсюда с севера на югиз только что построенного Новгорода и далекой Ладоги в древний Киев ираспространялись будто бы импульсы первичной государственности. Создателю этой противоестественной концепции не были нужны нигенеалогия, ни хронология. Они могли только помешать его идее мгновенногорождения государства после прибытия варяжских кораблей. Генеалогияоказалась, как это давно доказано, примитивно искусственной: Рюрик --родоначальник династии, Игорь -- сын его, а Олег -- родич, хотя писатель,ближе всех стоявший по времени к этим деятелям (Иаков Мних, прославлявшийЯрослава Мудрого), начинал новую династию киевских князей (после Киевичей) сИгоря Старого (умер в 945 году), пренебрегая кратковременным узурпаторомОлегом и не считая нужным упоминать "находника" Рюрика, не добравшегося доКиева. Под пером же редактора 1118 года Игорь стал сыном Рюрика. Крайненеточна и противоречива хронология событий и времени княжения князей IX --начала X века. К счастью для науки, редактирование летописи велось хотя ибесцеремонно, но недостаточно последовательно: от подробного и интересноготекста Нестора уцелело больше, чем нужно было для того, чтобы читатель могвоспринять концепцию Ладожанина как единственную версию. Присматриваясь с этой точки зрения к отрывочным записям Никоновскойлетописи, мы видим в них антитезу проваряжской концепции. Автор первичныхзаписей, несомненно, киевлянин, как и Нестор. Он знает южные события (борьбус печенегами и тюрко-болгарами), знает все, что происходит в Киеве, и, самоеглавное, на появление "находников" на Западной Двине и у Ильменя он смотритглазами киевлянина: киевский князь посылает войска на полочан и на кривичей,в землях которых появились варяги, киевский князь принимает в столиценовгородских беглецов, бежавших от насилия, творимого в Новгороде Рюриком.Это уже совершенно иной взгляд на первые годы соприкосновения государстваРуси с варягами! Невольно возникает вопрос: а не являются ли эти никоновские записивторичным пересказом уцелевших где-то фрагментов текста Нестора, изъятых всвое время одним из редакторов 1116--1118 годов? Форма "дунайчи" (вместо"дунайцы") с явно новгородско-псковским чоканьем прямо указывает напричастность северного переписчика к этому тексту, интересовавшемуновгородцев и по содержанию. На эту мысль наводит не столько киевская точка зрения автора фрагментов(не каждый киевлянин -- Нестор), сколько наличие и там и здесь, и вофрагментах и в несомненно Несторовом тексте, такого редкого географическогоопределения, как "дунайцы" применительно к населению самых низовий Дуная. УНестора дунайцы "доныне" указывают городище Киевец как местопребывание Кия.В никоновских документах это слово всплывает при обсуждении вопроса о том,где искать себе князя -- у хазар, у полян или у дунайцев. В таком контекстедунайцы выглядят каким-то государственным объединением, равным по значениюРуси (еще не включившей в себя словен) или Хазарскому каганату, но,несомненно, отличным от Болгарии и болгар, о которых Нестор писал много иподробно под их собственным именем. Разгадка "дунайцев" выяснит