Лекция 1. Международные отношения в 17 веке.

План лекции:

1. Международное положение к началу 17 века

2. Тридцатилетняя война и Вестфальский мир

Вопрос 1. В истории международных отношений раннему Новому времени принадлежит осо­бое место, поскольку именно тогда оформи­лись их качественно новые черты, определившие все последующее развитие международных отношений.

В это время окончательно определилось главное действующее ли­цо, главный субъект международных отношений, — им стало центра­лизованное государство, основанное на принципах территориально­сти и суверенитета. Процесс формирования суверенного государства, уходивший своими корнями в Средневековье, в XVI—XVII вв. всту­пил в решающую стадию и тогда же был теоретически обоснован. Французский юрист Ж. Боден выступил с учением о государствен­ном суверенитете, важнейшими признаками которого были верхов­ная сила внутри страны и независимость по отношению к прочим го­сударствам. Тем самым международные отношения приобретали новое качество — в них вступали равно суверенные и потому фор­мально равноправные государства, осознававшиеся и самими прави­телями, и их соседями как некая отдельная политическая величина с более или менее отчетливо определяемыми границами. Четко обозна­чив территорию государства как сферу внутренней политики, эти гра­ницы сделали возможным и появление внешней политики в собст­венном смысле этого слова — в отличие от средневековой неясности границ и раздробленности суверенитетов.

Иной стала и структура международных отношений. В XVI— XVII вв. окончательно уходят в прошлое представления о средневеко­вом миропорядке, когда Европа воспринималась как некое христиан­ское единство под духовным главенством папы и с подразумевавшейся, так называемой универсалистской, тенденцией к политическому объ­единению, возглавить которое должен был император Священной Рим­ской империи. Реформация и религиозные войны положили конец ду­ховному единству, а становление новой государственности и крах им­перии Карла V как последней универсалистской попытки — единству политическому. Отныне Европа — это не единство, а множество.

В ходе Тридцатилетней войны 1618—1648 гг. окончательно утвер­дилась секуляризация международных отношений как одна из их самых важных характеристик в Новое время. Если раньше внешняя политика в значительной степени определялась религиозными мотивами, а место и престиж отдельной страны измерялся в том числе и христианскими добродетелями ее главы, и ее общим вкладом в дело христианства, то с началом Нового времени главным мотивом дейст­вий отдельного государства становится принцип так называемого raison d'etat, принцип государственного интереса, государственной целесообразности, согласно которому все решения принимаются не на религиозной, идеологической или иной над государствен ной осно­ве, а исходя исключительно из потребностей самого государства. Принцип государственного интереса вытекал из идеи суверенитета и позволял применять насильственные меры и использовать во благо государства практически любые средства.

Наряду с секуляризацией другой важнейшей чертой международ­ных отношений Нового времени становится процесс монополизации внешней политики государством, в то время как отдельные феода­лы, купеческие корпорации, различные ордены и другие ранее дейст­вовавшие участники международных отношений уходят с европей­ской политической сцены.

Взаимоотношения европейских государств в раннее Новое время достигли сородных отношений вершенно нового качества. Распад христианской Европы на отдельные самостоятельные государства и значительная интенсификация и упорядочение взаимо­отношений между ними позволяют говорить о возникновении систе­мы — первой в истории международных отношений. Поскольку отдельные государства, движимые эгоистичным государственным ин­тересом, вступали в нее на началах конкуренции и часто с трудносо-гласуемыми целями, возникла потребность в некоем алгоритме, кото­рый обеспечил бы функционирование формировавшейся системы. Этим алгоритмом, даже более того — идеологией, «философией», системы международных отношений на следующие два века стало по­нятие равновесия.

Идея межгосударственного равновесия в европейской политиче­ской теории и практике впервые возникает в Италии еще в XIV—XV вв.; в XVI—XVII вв. она пробивает себе дорогу в остальной Европе, особенно в Англии, где в 1675 г. впервые появляется термин «баланс сил» (balance of power); с начала XVIII в., с момента ее фикса­ции в закончившем войну за испанское наследство Утрехтском мир­ном договоре (1713 г.), она превращается в норму международного права; во второй половине XVIII в. эта идея начинает обозначаться понятиями «равновесие Европы» (1758 г.) и «европейское равнове­сие» (1798 г.).

С одной стороны, быстрое и широкое распространение идеи меж­дународного равновесия в XVII—XVIII вв. было связано с ее просто­той и наглядностью: уравновешивая друг друга, силы возвращаются в состояние покоя, т. е. мира. Кроме того, равновесие и его главная ме­тафора — весы — как нельзя лучше отвечали духу эпохи с ее пристра­стиями к гармонии и механике. С другой стороны, равновесие как политическая практика стало реакцией на попытки Габсбургов и за­тем Бурбонов установить гегемонию в Европе. Однако при всей своей важности равновесие понималось не как цель, а как средство обеспе­чить высшую ценность, которой со времен Средневековья по-преж­нему объявлялись «мир и согласие».

По мере развития системы международных отношений развива­лось и европейское равновесие. В эпоху антагонизма между Габсбур­гами и Валуа, определявшего международную ситуацию в XVI в., рав­новесие выглядело как простой дуализм сил, сила уравновешивала силу. К тому же в систему был вовлечен еще не весь европейский континент. В XVII в. появление на международной арене новых мощ­ных государств привело к усложнению системы равновесия, в качест­ве модели для которого теоретическая мысль того времени предлагала уже не весы, а механизм, машину, чьи большие и малые части были прочно сцеплены и в равной степени необходимы.

В XVIII в. система равновесия вновь была модифицирована в свя­зи с формированием так называемой пентархии (сам термин вошел в дипломатический обиход только после Венского конгресса 1815 г.). Дело в том, что, несмотря на формальное равенство, в реальности го­сударства отличались друг от друга по мощи и весу на международной арене. Для обозначения наиболее сильных, главным образом в воен­ном отношении, государств в XVII—XVIII вв. начинает использовать­ся понятие великая держава. Вплоть до XIX в. принадлежность к ве­ликим державам не была формально определена. По сути дела, главным критерием великой державы являлись ее мощь и связанные с этим способности оказывать влияние в определенном регионе и в одиночку противостоять нападению любой другой державы мира. Кроме того, определенное значение имело участие той или иной страны в важных европейских конгрессах.

Именно великие державы и определяли в конечном счете полити­ческое лицо Европы. Однако если в XVII в. на роль великой или, по меньшей мере, сильной державы претендовало множество государств (помимо Австрии, Англии и Франции, к ним могли быть причислены Турция, Венеция, Испания, Нидерланды, Польша и Швеция), то в XVIII в. статус великой державы становится более определенным и прочно связывается лишь с пятью государствами — Францией, Авст­рией, Англией, Россией и Пруссией. Таким образом, на место слож­ной многочленной системы вступает пентархия, пятерка великих дер­жав, по сравнению с которыми обычные государства являются величинами настолько малыми, что сами по себе почти ничего не значат на весах европейского равновесия. Отныне европейская поли­тика и европейское равновесие — это проблема взаимоотношений между государствами «пентархии».

В основе механизма равновесия лежал принцип конвенанса (от фр. convenir — соглашаться), согласно которому территориальные приращения одного государства должны были происходить с согла­сия других держав и с компенсациями в их пользу. Поэтому важной предпосылкой равновесия была исчисляемость, измеримость состав­ляющих государственной мощи. Главными критериями являлись именно количественные параметры, в первую очередь размеры тер­ритории и численность населения, «закон площадей и цифр». До тех пор пока европейские государства не знали серьезных качественных различий, будь то отличия материального или духовного свойства, машина европейского равновесия могла работать.

Практическим выражением равновесия и одной из наиболее ха­рактерных черт международных отношений в XVII—XVIII вв. была система краткосрочных и быстро менявшихся союзов. Секуляризация, отказ от религиозной солидарности во внешней политике и ори­ентация исключительно на рациональный «государственный интерес» привели к тому, что практически каждый член системы мог вступать в альянсы с любым другим ее членом и покидать их немедленно по­сле достижения своих целей. В результате система (особенно в XVIII в.) отличалась исключительной подвижностью, и были нередки случаи, когда перемены союзов совершались едва ли не за ночь. В це­лом международные отношения в XVII— XVIII вв. отличались высо­кой степенью анархии и конфликтности, в результате чего равнове­сие складывалось из столкновения противоборствующих сил и постоянно балансировало на грани войны, как символическая Европа на дымящейся бомбе с рисунка О. Домье, изображенная на обложке этой книги.

В практике международных отношений в полном смысле ключе­вую роль играл монарх. Европейскую политику делали коро­ли — во-первых, в том смысле, что немонархические государства, ко­торые, как Венеция и Нидерланды, еще в XVII в. были на ведущих ролях, в XVIII в. окончательно превратились в актеров второго плана. Главное же заключалось в том, что монарху принадлежали решающие позиции, как при принятии внешнеполитических решений, так и в их осуществлении. Это было время так называемой кабинетной по­литики, когда решения принимались в обстановке строгой секретно­сти в узком кругу приближенных монарха.

Дипломатическая деятельность, как та­ковая, имела многовековую историю. Осо­бую роль в ее развитии сыграли итальянские государства, в которых уже с конца XV в. появились многие черты, которые станут характерными для диплома­тии Нового времени, — учреждение постоянных представительств за рубежом, практика инструкций и регулярных донесений дипломатов и т. д. Однако подлинный расцвет дипломатии наступает только в XVII—XVIII вв. Не случайно сами термины «дипломат» и «диплома­тия» получают распространение лишь в конце XVIII в.

Это было связано с двумя обстоятельствами. С одной стороны, большую роль сыграло дальнейшее развитие европейской государст­венности, и особенно продолжавшаяся централизация, которая спо­собствовала укреплению центральных органов власти. Именно в это время появляются специализированные органы руководства внешней политикой. С другой стороны, в эпоху конфессиональных конфлик­тов и завершившей ее Тридцатилетней войны исчезла религиозная подоплека международных отношений — представление о Европе как о христианской целостности со специфической иерархией государств; потеряло актуальность христианское учение о «справедливой войне». Центральным понятием международных отношений становятся инте­ресы, и для дипломатии с ее функцией посредничества между различ­ными и спорными интересами настал звездный час.

Вместе с тем особое значение в раннее Новое время имели и ре­презентативные, представительские функции дипломатии, поскольку дипломат представлял фигуру своего монарха, его ранг и его суверен­ность. Центральным понятием дипломатических отношений было первенство, старшинство. Отсюда — пристальней шее внимание к во­просам церемониала и иерархии, настоящие местнические споры между дипломатами, когда конфликт из-за «неподобающего» места на балу мог иметь продолжением не только дуэль, но и движение войск к границам. В 1661 г. во время церемонии въезда шведского послан­ника в Лондон французский и испанский послы не могли решить, чья карета должна была проехать первой, в результате дело закончи­лось массовой дракой с убитыми и ранеными. Честь Людовика XIV оказалась задетой, и он потребовал извинения от испанского короля Филиппа IV, в противном случае угрожая войной. В итоге специаль­ный посланник прибыл в Париж, где зачитал извинения испанского короля в присутствии всего дипломатического корпуса. Эти события еще и сегодня можно увидеть на барельефе «Первенство Франции, признаваемое Испанией» на площади Побед в Париже, а также на знаменитой «лестнице послов» в Версале.

Престиж был одной из главных ценностей абсолютистского «при­дворного общества», а поскольку посол прямо представлял фигуру монарха, то дипломатический церемониал являлся отражением ие­рархии монархов Европы и ареной ожесточенной «репрезентативной конкуренции». Послы состязались в пышности своих резиденций, боролись за право первенства; особое место занимала церемония въезда нового посла, которая могла продолжаться несколько часов, а его свита — составлять сотни человек.

В условиях значительной интенсификации межгосударственных связей дипломатическая служба испытывала как количественный, так и качественный рост. Дипломатия Средних веков была в первую оче­редь дипломатией путешествий, когда дипломатические контакты осуществлялись в связи с какой-либо конкретной международной проблемой и после ее разрешения дипломат возвращался домой. От­ныне все больше государств начинают содержать постоянные пред­ставительства при все большем количестве иностранных дворов, сеть дипломатических связей растягивается на всю Европу и неуклонно уплотняется. Большое значение для развития европейской диплома­тии имел Вестфальский конгресс 1648 г. — не только из-за своих ре­шений, но и благодаря самому факту своего проведения, поскольку, в отличие от Средневековья, он учреждал новый институт — конгресс государств, который мог регулировать межгосударственные соглаше­ния и создавать обязательные международно-правовые нормы.

В связи с интенсификацией международных связей происходит рост и определенная профессионализация дипломатиче­ского корпуса. Постепенно складывается специфический слой, связанный в первую очередь стилем жизни, в то время как национальное происхождение представителей одной и той же страны могло быть различным. Например, в середине XVIII в. граф Стенвилль был австрийским послом в Париже, в то время как его сын — французским послом в Вене. Самое же широкое предста­вительство иностранцев на различных дипломатических постах на­блюдалось в России.

Практически обязательным условием принятия на дипломатиче­скую службу было дворянское, желательно аристократическое, про­исхождение, поскольку только в этом случае дипломат мог быть при­нят при дворе. Дворянство выступало в качестве предпосылки назначения на пост дипломатического представителя еше и потому, что он, как правило, не оплачивался, расходы же на пребывание и представительские функции были очень высоки. Иногда послы выхо­дили из положения за счет получения «пенсии» от правительства страны пребывания. Так, Г. Воттон, один из послов Англии в Вене­ции в XVII в., получал «пенсии» одновременно от Испании и Савойи. Подкупы были делом настолько распространенным, что им была спе­циально посвящена одна из глав классического труда А. Викфора «Посол и его функции» — своеобразного учебника для дипломатов разных стран, которая так и называлась: «Послу дозволяется подкупать министров двора».

В XVII в. более четким становится деление на дипломатические ранги. Пример здесь подавала Франция, подразделив своих предста­вителей на послов и чрезвычайных посланников; в XVIII в. к ним добавился более низкий ранг резидента. Ранг дипломата зависел в первую очередь от статуса его суверена, а также отличного происхож­дения и важности поручения. Например, послом не мог быть недво­рянин или представитель малого государства. Существовала тенден­ция дипломатического представительства на уровне послов между великими державами, однако она далеко не всегда реализовывалась. Наибольшее представительство в ранге посла имела Франция. С сере­дины XVII в. явственно обозначилась тенденция к сокращению при­вилегий императорских дипломатов, существовавшая ранее и выте­кавшая из особого статуса императора по сравнению с другими монархами, однако титул императора по-прежнему влек за собой не­которые церемониальные привилегии.

Задачи дипломатов были весьма обширными. От них требовалось не только представлять интересы своей страны, но и собирать самую разную информацию — политическую, военную, экономическую. Ценной считалась информация о частной жизни монархов и минист­ров, поскольку она открывала возможность влияния при дворе, кото­рый был средоточием политической жизни. Особенной полнотой от­личались донесения французских дипломатов, вплоть до указания тоннажа и маршрутов торговых судов.

Постепенно рос профессиональный уровень дипломатов, что бы­ло связано с первыми попытками создать для них специальные учеб­ные заведения. Лидером здесь вновь была Франция, в которой в на­чале XVIII в. открылись Политическая академия в Париже и Историко-политический институт в Страсбурге, имевшие европей­скую известность. В середине XVIII в. была учреждена Восточная ака­демия в Вене. Появились и первые специальные издания — «Посол» Хуана Антонио де Вера и «О способе вести переговоры с суверенами» Ф. Кальера.

Тот же процесс постепенной профессионализации внешней политики, ставший следствием ее монополизации государством, затронул и центральные органы управления. Внешнеполитические ведомства все больше обособляются от других институтов государственного управления, происходит усложнение и дифференциация их структуры. Появление специальных учебных за­ведений, учебной и справочной литературы приводит к тому, что за столами в различных департаментах и отделах все чаще сидят специалисты.

Вопрос 2.У истоков системы международных от­ношений Нового времени стояли события и результаты Тридцатилетней войны 1618— 1648 гг., главными участниками которой бы­ли два больших блока — австрийские и испанские Габсбурги, с одной стороны, и Франция, Нидерланды и Швеция — с другой, а также многочисленные второстепенные союзники каждой из сторон. И в количественном, и в качественном отношении Тридцатилетняя война превосходила имевшийся до тех пор опыт ведения войны. Это была первая война действительно европейского масштаба, которая склады­валась из множества разнородных конфликтов, наиболее крупны­ми из которых стали противостояние Франции Габсбургам, стремле­ние Швеции к гегемонии на Балтике, борьба князей Священной Римской империи за самостоятельность, а также испано-голландские противоречия. Ход войны, и без того до крайности осложненный смешением этих конфликтов, еще более затруднялся из-за конфес­сиональной подоплеки каждого из них. Вдобавок ко всему границы религиозных противостояний далеко не всегда совпадали с политиче­скими. В целом в ходе войны выявилась крайне показательная тен­денция жертвовать религией в пользу политики. Дальше всех на этом пути продвинулся Ришелье, под руководством которого Франция вступила в войну против своих католических единоверцев — испан­цев, исходя исключительно из соображений политической целесооб­разности.

Итоги войны, в которой император и его союзники в целом по­терпели поражение, были подведены Вестфальским миром.

Первые делегации стали прибывать уже в 1643 г, и с 1644 г. нача­лись четырехлетние переговоры, которые шли на фоне продолжав­шихся боевых действий. Никаких перемирий не заключалось, и лю­бые изменения на полях сражений использовались как аргумент за столом переговоров. Всего в переговорах участвовали 148 делега­тов — 111 от германских земель и 37 иностранцев. Наиболее значи­тельными участниками переговоров были посланник императора М. Траутмансдорф, герцог Лонгвилль от Франции, представлявший Испанию Д. Сааведра и шведский уполномоченный граф Оксеншерна. В роли основных посредников фигурировали папский и венеци­анский посланники.

Технология переговоров была такова. Никаких пленарных заседа­ний, где бы присутствовали все участники переговоров, не было. Не было и торжественного открытия конференции. Все переговоры были двусторонними в присутствии какого-либо посредника, очень час­то — представителя папы на конгрессе и велись на квартирах послов. Течение переговоров осложнялось тем, что все делегаты были жестко связаны письменными инструкциями своих монархов и ограничены в маневрах. Переговоры не шли так, как в более поздние времена, когда посол имеет относительную свободу в рамках некоей общей линии. Если одна сторона выдвигала какое-либо предложение, то представитель другой направлял гонца к своему монарху за инструк­циями, и заседание откладывалось до его возвращения. Этот техниче­ский момент служил затягиванию переговоров, не говоря уже о про­тиворечиях собственно политических.

Целью переговоров было установление мира, который понимался во многом по-новому. В Средние века мир исходил из христианского учения о справедливой войне и представлял собой восстановление нарушенных прав, а также восстановление справедливости и христи­анского согласия. Вестфальские переговоры продемонстрировали но­вое понимание мира — мира Нового времени. Мир — это не просто прекращение войны, это не мир ради мира. Мир означает борьбу за место в послевоенном порядке. Этот мир был секуляризованным и исходил из плюрализма государств Европы, причем за каждым признавалось право защитить свои государственные интересы путем их правового закрепления в статьях международных договоров.

Тридцатилетняя война была многоуровневым, многослойным конфликтом, и мирные переговоры должны были урегулировать все три ее главных уровня — международный, конфессиональный и внутриимперский.

На первом, европейском уровне все развивалось вполне естест­венным образом — фактические победители, т. е. Франция и Шве­ция, требовали, проигравшие, т. е. император и Испания, старались дать как можно меньше. При этом Испания была согласна на опреде­ленные уступки, чтобы развязать себе руки в войне с Францией, ко­торая будет продолжаться еще целое десятилетие после подписания Вестфальского мира.

Цели участников были следующими. Швеция стремилась к геге­монии на Балтике и с этой целью добивалась присоединения немец­кой прибалтийской территории Померания, а также добивалась укреп­ления позиций своих протестантских единоверцев. Франция пыта­лась выполнить вековую задачу — разорвать «окружение» испанских и австрийских Габсбургов. Для реализации этой цели французы про­водили двоякую стратегию — они хотели отодвинуть и укрепить гра­ницы на Рейне и в Южных Нидерландах и, кроме того, ослабить ав­стрийских и испанских Габсбургов у них в тылу, в Империи и Италии, опираясь на местных князей. Например, французы выдвига­ли территориальные требования к Империи, касавшиеся почти ис­ключительно владений Габсбургов, но не прочих немецких князей. Император Священной Римской империи Фердинанд III в свою оче­редь понимал, что без территориальных и политических уступок победителям не обойтись. В инструкциях своему представителю Траутмансдорфу он выделил минимальные, средние и крайние преде­лы уступок. Благодаря дипломатическому искусству Траутмансдорфа, который, безусловно, играл на переговорах первую скрипку, уступки Империи в территориальных вопросах нигде не доходили до крайно­сти. Однако возникла совершенно другая проблема — что было при­емлемо для Фердинанда III как императора Священной Римской им­перии и государя Австрии, совершенно не устраивало союзных ему испанцев. Главное заключалось в том, что территориальные уступки на Верхнем Рейне разрывали так называемую «испанскую дорогу», которая связывала итальянские и нидерландские владения испанских Габсбургов. В итоге французская дипломатия торжествовала двойную победу, добившись не только территориальных уступок, но и отчуж­дения между своими извечными врагами — австрийскими и испан­скими Габсбургами.

На следующих уровнях — конфессиональном и внутриимпер-ском — главной проблемой являлись споры вокруг так называемого «нормального года». Из прошлых лет конфессионального противо­стояния предстояло выбрать тот год, в котором соотношение конфес­сий, их политических прав и территориальных приобретений могло устроить и католиков, и протестантов. Поскольку в ходе войны чаша весов неоднократно склонялась то к католикам и кайзеру, то к про­тестантам, от выбора «нормального года» как точки отсчета будущих отношений в Священной Римской империи зависело очень много. В итоге остановились на компромиссе — «нормальным» объявлялось положение на 1 января 1624 г., а не 1618 г., как хотели протестанты, и не 1630 г., за который выступал император.

Перед самым заключением мира возникла проблема, связанная с процедурой его подписания и хорошо иллюстрировавшая важность вопроса старшинства и ранга для дипломатии раннего Нового време­ни. С этой точки зрения Вестфальский конгресс представлял собой настоящую ярмарку дипломатического тщеславия. Делегации сорев­новались между собой в пышности и помпезности, въезд послов ино­гда продолжался несколько дней, личная свита французского посла превышала 1000 человек — он обошелся бы и меньшим количеством, но должен был затмить имперского посла. На протяжении всех четы­рех лет переговоров послы соревновались в пышности своих резиден­ций, изысканности обедов и т. д. На эти годы Мюнстер, где имело штаб-квартиры большинство делегаций, превратился в самый доро­гой город Европы. Споры о старшинстве не позволили даже написать ни одного группового портрета участников конгресса, так как они не могли поделить между собой места. Существует один-единственный рисунок всех основных участников конгресса — непрофессиональ­ный художник сделал тайную зарисовку одной из встреч в рези­денции шведского посла. Поэтому во избежание споров о поряд­ке подписей в итоге решили отказаться от совместного подписания мирных договоров — оно происходило просто на квартирах послов 24 октября 1648 г. одновременно в Мюнстере и Оснабрюке.Состоявший из 17 обширных статей и Вестфальский мирнапечатанный на латинском, голландском и немецком языках, Оснабрюкский мирный договор заявлял о восстановлении всеобще­го мира, об амнистии и о реституции прежних владений (ст. 1—3). Он также регулировал многочисленные частные территориальные и по­литические изменения в Южной и Западной Германии, в том числе провозглашение баварского герцога восьмым курфюрстом и передачу ему Пфальца (ст. 4.). Особое значение имела статья 5, а также статья 7, посвященные конфессиональной проблеме. Были подтверждены по­ложения Аугсбургского религиозного мира 1555 г., однако отныне смена конфессии государем необязательно влекла за собой то же в отношении его подданных; провозглашалось равноправие конфес­сий, запрет применения силы для решения религиозных вопросов и т. д. Статья 6 полностью выводила Швейцарию из юрисдикции Свя­щенной Римской империи, что было равносильно окончательному признанию ее независимости. Огромной важностью обладала статья 8, по которой субъекты Священной Римской империи получили право верховенства на своей территории и, по сути, полную самостоятель­ность в вопросах внешней политики, ограниченную лишь условием не заключать союзов, направленных против Империи. Статья 9 по­свящалась урегулированию экономических вопросов, таких как по­шлины, почтовые тарифы и т. д. В статье 10 говорилось о приобрете­ниях Швеции, которая, получив крупные территории на южном побережье Балтики — Западную и часть Восточной Померании, епи­скопства Бремен и Ферден (город Бремен сохранил самостоятель­ность), а также остров Рюген, значительно приблизилась к достиже­нию своей вековой стратегической цели — превращению Балтики в «шведское озеро». Кроме того, в качестве властителя ряда германских территорий шведский король стал имперским князем и получил постоянную возможность вмешательства во внутренние дела Империи. Статьи 11—15 касались территориальных изменений в Северной и Восточной Германии, в частности Бранденбург приумножил свои вла­дения за счет Восточной Померании, Магдебурга и некоторых других земель, а Саксония приобрела Лужицкие земли. Статья 16 посвяща­лась выводу из Священной Римской империи шведских войск на усло­виях выплаты Швеции 5 млн талеров. Статья 17 объявляла условия мирного договора вечным законом для Империи. Наконец, дополни­тельная секретная статья обязывала императора к выплате дополни­тельных 600 тыс. талеров за вывод шведских войск из занятых областей.

Мюнстерский мирный договор со своими 120 параграфами был существенно короче Оснабрюкского. Положения общего характера в обоих договорах являлись идентичными, а из частных условий наибо­лее важными были параграфы 69—73, по которым Франция получила почти весь Эльзас за исключением Страсбурга, подтвердила свои пра­ва на епископства Мец, Туль и Верден в Лотарингии и добилась от австрийских Габсбургов обязательства не поддерживать испанских, поскольку война между Францией и Испанией продолжалась. Таким образом, Франция довольно широким фронтом вышла к Рейну, одна­ко даже важнее этих территориальных изменений были политиче­ские — Вестфальский мир означал конец испано-австрийской дина­стической «оси», главной константы международной политики на протяжении предыдущих полутора веков.

Помимо двух этих договоров, положивших конец Тридцатилетней войне, большое значение для развития международных отношений имел также отдельный Мюнстерский договор, заключенный еще 16 января 1648 г. между Испанией и республикой Соединенных про­винций (Голландией) и положивший конец так называемой Восьми­десятилетней войне. Борьба за независимость семи северных про­винций Испанских Нидерландов, шедшая с перерывами с 1568 г., в Мюнстере завершилась признанием испанским королем Голландии в качестве независимого и суверенного государства. Испанцы пошли на этот шаг, поскольку планировали продолжить войну с Францией и хотели лишить ее важного союзника, каким являлась Голландия.

С точки зрения истории международных отношений Тридцати­летняя война означала окончательное прощание со Средневековьем. Начавшись во многом как религиозная, она закончилась торжеством рационального «государственного интереса». Бесповоротно ушли в прошлое обе главные надгосударственные, «универсалистские» поли­тические силы — идея единой империи и единой веры. Ослабление имперского контроля увеличило количество самостоятельных участ­ников международных отношений — увеличило значительно, если учесть сверхнасыщенность государствами центра, и пространствен­ную протяженность границ Империи, до 1648 г. формально вклю­чавшей в себя Швейцарию, Голландию и многие итальянские госу­дарства. Как принято считать, именно с 1648 г. начинается эпоха классической внешней политики — секуляризированной и основан­ной на принципах территориальности и суверенитета. Заявление этих принципов Вестфальским миром было тем более важно, что в качест­ве так называемых «привлеченных» держав стороны назвали Испа­нию, Англию, Данию, Норвегию, Польшу, все итальянские города и государства, Швейцарию, всех курфюрстов, Португалию и Россию. Таким образом, к договорам были привлечены все европейские госу­дари, за исключением папы и турецкого султана. Хотя ни один из них не подписывал договоры непосредственно, сам факт их косвенного участия служил заявленной в Оснабркжском договоре цели «всеоб­щего мира». Таким образом, Вестфальский мир становился крае­угольным камнем международных отношений Нового времени и ос­тавался им — с модификациями — еще полтора века, вплоть до Венского конгресса 1815 г.

Тридцать лет войны изменили структуры международных отно­шений и, в частности, принесли с собой решение трех главных международных проблем старой Европы. Во-первых, фактически за­вершилась борьба Франции против угрозы ее «окружения» австрий­скими и испанскими Габсбургами. Во-вторых, испанцы отказались от своих многолетних попыток вернуть под свой контроль Нидер­ланды, Наконец, была окончательно решена судьба Священной Римской империи. Вплоть до войны продолжали существовать шансы трансформации Империи в централизованное государство, кото­рое, безусловно, оказалось бы самым мощным в Европе. Война при­вела к тому, что вместо возможного центра силы возник ее вакуум. Для самой Германии это обернулось долгосрочными негативными последствиями, в числе которых может быть названо, например, ее отсутствие в первой волне европейской колониальной политики. Для международных отношений 1648 г. означал появление весьма ха­рактерной, специфической структуры: слабый центр — сильные фланги, сохранение которой на долгие годы станет аксиомой евро­пейской политики.

Во многих своих частях отредактирован­ная решениями Вестфальского конгресса политическая карта Европы к середине XVII в. выглядела следующим образом. На западе располагались крупные сформиро­вавшиеся централизованные государства — Франция, Англия, Испа­ния, а также Португалия, в 1640 г. расторгнувшая унию с Испанией, существовавшую с 1581 г. На севере, помимо Швеции, наиболее сильного государства, находилось также королевство Дания, в кото­рое входила Норвегия. Как уже отмечалось, признание независимо­сти получила Голландия. На востоке простирались огромные много­национальные государства: польско- литовская Речь Посполита (Польша), Османская империя (Турция) и Россия.

Самым сложным было положение в центре Европы. Пространст­во от Северного и Балтийского морей до острова Сицилия с севера на юг и от Франции до Польши с запада на восток представляло собой огромное скопление государств самого разного размера и политиче­ского устройства.

Большая часть государств этого региона, расположенная севернее Альп, была заключена в формальные рамки Священной Римской им­перии, однако после 1648 г. власть императора носила номинальный характер. Вестфальский мир закрепил раздробленность Империи на 234 государства, 51 вольный город и почти не поддававшееся учету количество более мелких носителей суверенных прав — от 1500 до 1900, по разным подсчетам. Наиболее раздробленным являлся запад германских земель, в то время как на востоке преобладали более крупные государства, что было следствием колонизации немцами пространств Восточной Европы в Средние века. При этом полити­ческая раздробленность германских государств стала нормой как внутреннего, так и международного права, поскольку Вестфаль­ские договоры вошли в качестве составной части в так называе­мую «конституцию» Империи и получили внешних гарантов в лице Франции и Швеции. Ситуация осложнялась еще и тем, что импер­ские князья владели землями вне Империи (Венгрия, польские зем­ли), а иностранные государи — короли Дании (герцогства Шлезвиг и Гольштейн, графство Ольденбург), Швеции (Западная Померания, Бремен), Испании (Испанские Нидерланды и Франш-Конте) — рас­полагали территориями внутри ее. Особое место занимали стреми­тельно выраставшие из мира германского мелкодержавья Австрия и позже Пруссия — две новые великие державы.

Италия также была раздроблена на полтора десятка государств, причем ее положение осложнялось еше и тем, что ббльшая часть итальянских государств так или иначе находилась под иностранным контролем. Испания, вышедшая победителем из векового соперниче­ства между Францией и австро-испанской династией Габсбургов, оказалась практически безраздельной владычицей Апеннинского по­луострова. Ей принадлежал весь юг Италии — Неаполитанское коро­левство, а также Сицилия и Сардиния; на севере испанцы владели герцогством Милан и контролировали герцогство Мантуя, оказывали влияние на государства Центральной Италии — Тоскану и Парму. В зависимости от них оказалась даже Генуэзская республика — одно из самых сильных итальянских государств Средневековья. Никаким весом на международной арене не обладало и множество более мел­ких государств — маркизатов, графств, герцогств, расположенных по преимуществу на севере Италии. Самостоятельность и политическую значимость сохраняли лишь Папское государство, Венецианская рес­публика и герцогство Савойя, включавшее в себя также Пьемонт.

Так выглядела исходная ситуация в Европе к началу нового этапа развития международных отношений после окончания Тридцатилет­ней войны. Однако, несмотря на всю пестроту мира государств Евро­пы, в реальности далеко не каждая из стран могла оказывать сущест­венное влияние на события на международной арене. Как уже отмечалось, первостепенное значение имели великие державы. Уже через несколько десятилетий после Вестфальского мира из клуба ве­ликих держав выбыла Испания — один из его старейших членов, а также едва вступившие в него Швеция и Голландия. С этого момента и по начало Первой мировой войны судьбы Европы будут опреде­ляться государствами «пентархии» — Францией, Австрией, Англией, Россией и Пруссией.

Рекомендуемая литература:

1. Байзакова К.И. История международных отношений в новое время 1648-1918 гг. Часть 1. Алматы, 2006

2. Батюк В.И. История международных отношений в новое время . М., 2003

3. Ибрашев Ж.О. История международных отношений и внешней политики. Часть 1. Алматы, 1997

4. Медяков А.С. История международных отношений в новое время. М., 2007

5. Методические рекомендации по подготовке к семинарским занятиям по дисциплинам «История МО в новое время» и «История МО в новейшее время для студентов исторического факультета. Караганда, 2009

6. УМК по истории МО в новое время. Караганда, 2009

7. Ивонина Л. И., Прокопъев А. Ю. Дипломатия Тридцатилетней войны: Учеб. пособие. Смоленск, 1996.

8. История дипломатии. /Под. ред. Зорина В.А., Семенова B.C., Сказкина С.Д., Хвостова В.М. В 5-ти тт. - М., 1959-1979 гг.

9. История Европы. - Т.3-4.- М., 1993-1994.

10. Киссинджер Г. Дипломатия. Пер. с англ. - М., 1997

11. Международные отношения Нового времени / Ред. И. Д. Перфенов. Сара­тов, 1982.

12. Протопопов А.С., Козьменко В.М., Елманова Н.С. История международных отношений и внешней политики России (1648-2005). Учебник для вузов.-М., 2010.

13. Ревякин А. В. История международных отношений в Новое время: Учеб. пособие. М., 2004.