Универсальные закономерности Международных отношений

Содержание закономерностей международных отношений

Одной из иллюстраций немногочисленности закономерностей, имеющих непосредственное отношение к сфере международных взаимодействий может служить их перечень, приводимый Ж.-Б. Дюрозелем. Приведем их полностью (см.: 5, р. 309—320).

1. Любое общество и, следовательно, любая политическая единица стремятся к технической эффективности.

2. Любое техническое усовершенствование подчиняется постоянной и всеобщей закономерности распространения.

3. Главным тормозом распространения техники является существование в обществе целостной системы ценностей.

4. Необходимо уметь обнаруживать закономерность конверсии, т.е. условия, при которых социальные общности переходят от одной системы ценностей к другой. Дело в том, что, будучи широко распространенным феноменом в индивидуальном плане, конверсия является исключительно редкой, когда речь идет об общностях, наделенных религией или идеологией. Она осуществляется только при следующих условиях: а) существующая идеология находится в процессе полною разложения; б) идущая ей на смену идеология является мощной и привлекательной; в) процесс конверсии сопровождается осуществляемым в течение длительного времени насильственным разрушением старой идеологии; г) конверсия начинается с периферических зон, находящихся в стороне от центра наиболее интенсивной веры.

5. Структурная стабильность общности вызывает у части ее членов ощущение «невыносимости», т.е. состояния, при котором многие индивиды готовы рисковать своей жизнью во имя изменений. Так, например, Англия сумела избежать революции между 1830—1835 гг. только потому, что ее правители проводили политику широких реформ. Напротив, французский режим эпохи Реставрации вместо трансформации своих институтов пытался укрепить их, что шло вразрез со стремлениями большинства граждан.

6. Существует постоянный конфликт между эффективностью и человеческим достоинством.

7. Способы человеческих объединений менее стабильны, чем системы ценностей (религиозные или идеологические), и в то же время менее открыты для изменений, чем техника.

8. Причины войн объясняются существованием замкнутых систем стабильных ценностей; разницей военных потенциалов; регулярностью, с которой в истории человеческих общностей возникает ситуация «невыносимости».

Как видим, из приведенного перечня закономерностей лишь одна («закономерность войны») непосредственно касается сферы международных отношений, тогда как все другие носят гораздо более широкий характер, затрагивая социальную сферу человеческих отношений в целом. Разумеется, в этом своем качестве они не могут не влиять на международные отношения, более того, влияние некоторых из них (особенно второй, третьей и четвертой), как убедительно показывает автор, является настолько ощутимым, что без их анализа и учета трудно понять многие международные события и процессы. И все же речь идет об общесоциологических закономерностях, действующих в области как между

народных, так и внутриобщественных отношений. Иное дело — «временные правила».

Сравнивая характер международных отношений, свойственных периоду, продолжавшемуся с XVI века до 1914 года с современными международными реальностями (с 1945 года и до наших дней), Ж.-Б. Дюрозель отмечает, что для современности характерно отсутствие коалиций, направленных против гегемонии одного или нескольких великих держав (т.е. «подобия европейского концерта наций»); уже не существует ни одной собственно европейской великой державы; на мировой сцене появляется новая, разрозненная, но вполне реальная международная сила — мировое общественное мнение; происходят радикальные изменения в военной стратегии и т.п. Речь идет, таким образом, непосредственно о сфере международных (межгосударственных) отношений, однако указанные «временные правила» являются, скорее, хорошо систематизированными наблюдениями, представляющими собой исходный эмпирический материал, нуждающийся в дальнейшем изучении и обобщении.

Если же попытаться провести более широкий анализ научной литературы, посвященной Международным отношениям, то можно убедиться, что значительная ее часть посвящена, в основном, анализу проблем, связанных с войной или ее предотвращением. Этот подход характерен и для Р. Арона (напомним, что его главный труд, посвященный исследованию международных отношений, назван «Мир и война между нациями»), который одним из первых предпринял попытку создания социологии международных отношений. Поэтому закономерности, о которых идет речь в данной литературе, касаются прежде всего именно этих проблем и не выходят за рамки межгосударственных отношений.

Обобщая в этой связи различные точки зрения, позиции различных теоретических школ, можно выделить следующие закономерности.

Во-первых, главным действующим лицом международных отношений (с точки зрения некоторых авторов, практически единственным, или, в крайнем случае, единоличным) является государство, а формами его международной деятельности — дипломатия и стратегия.

Во-вторых, государственная политика существует в двух разновидностях: внутренней и внешней (международной), между которыми имеется как взаимосвязь, так и существенные различия, в силу которых международная политика государства обладает хотя и относительной, но в то же время весьма значительной автономией.

B-третьих, основа основ всех международных действий государства коренится в национальном интересе, наиболее существенными составными элементами которого являются безопасность, выживание и суверенитет. Поэтому международные отношения — это сфера столкновений, конфликтов и примирений национальных интересов различных государств.

В-четвертых, потребность в защите и продвижении национального интереса вызывает необходимость обладания как можно более мощным военным потенциалом, который, в свою очередь, зависит от природных, экономических и иных ресурсов государства. Поэтому международные отношения — это силовое взаимодействие государств, — баланс сил, — в котором преимущества, с точки зрения национальных интересов, имеют наиболее мощные державы.

В-пятых, в зависимости от распределения мощи между наиболее крупными, с точки зрения военного потенциала, государствами — так называемыми великими державами — баланс сил может принимать различные формы или конфигурации: биполярную, трехполюсную, мультиполярную и т. д.

Таковы наиболее общие закономерности, сформулированные в рамках государственно-центричной парадигмы международных отношений. Они дополняются, развиваются и конкретизируются в целом ряде других, гораздо более многочисленных, обобщений менее широкого характера, касающихся, например, особенностей национального интереса, применения силы, типов полярности и т. д. Таковы, например, выдвинутые Г. Моргентау «шесть принципов политическою реализма», которые представляют собой, по сути, конкретизацию его понимания национального интереса и одновременно представление о путях его реализации во внешней политике государства. Р. Арон предлагал свое понимание относительно значения силы и слабости государства для международной стабильности (например: «излишек слабости не менее опасен для мира, чем излишек силы»). Б. Рассет и X. Старр, используя метод аналогии, выдвинули рад гипотез, практическая подтверждаемость которых придает им более широкое значение (например: чаще убивают соотечественников, чем иностранцев, знакомых и родственников, чем неизвестных; поэтому мало вероятно, что отдаленные друг от друга государства, слабо связанные между собой, — такие, как, скажем, Боливия и Бирма — будут воевать друг с другом). Подобные примеры, содержащие интересные и, чаще всего, весьма полезные обобщения, можно было бы продолжать. Однако они вряд ли могут претендовать на то, чтобы называться закономерностями международных отно

шений, ибо для них характерен слишком значительный налет субъективности и, кроме того, диапазон их действия слишком ограничен.

Впрочем, ограниченность свойственна и вышеуказанным закономерностям. При всей своей значимости эти закономерности, во-первых, относятся, главным образом, к межгосударственным взаимодействиям, которые представляют собой лишь часть международных отношений. А, во-вторых, в последние годы роль этих взаимодействий, степень их влияния на характер и эволюцию международных отношений подвергаются все более настойчивым и аргументированным сомнениям — и прежде всего именно с позиций социологического подхода.

Собственно, подобные сомнения имплицитно содержались и в сформулированных в рамках ортодоксального марксизма закономерностях об усилении значения международных отношений в общественной жизни и о возрастании влияния на их развитие народных масс. Под идеологической оболочкой (которая, конечно, не могла не сдерживать их конкретизацию и развитие) в них просматривается получившая сегодня широкое распространение мысль об эволюции международных отношений, ломающей парадигму их традиционного понимания. Данное замечание не означает, однако, приоритета марксизма в осмыслении новых тенденций. Напротив, это осмысление возникло независимо от марксизма и имеет уже относительно давнюю традицию, восходящую к трудам, созданным в 50—60-е годы такими представителями либеральной мысли как Ж. Вернан, С. Хоффманн, Д. Розенау, Е. Лорд, М. Боск и др. Высказанные ими идеи о международном обществе, о несводимости международных отношений к межправительственным взаимодействиям, о неподконтрольности государствам некоторых типов международных общений, способных оказывать существенное влияние на облик мировой политики и т.п., получили новый импульс в научной литературе в свете наблюдающегося сегодня кризиса государственности, выхода на мировую арену новых действующих лиц и т. д.

Так, в работе известных французских исследователей Б. Бади и М.-К. Смуц «Мир на переломе. Социология международной сцены» показано, что современные международные отношения дают все меньше основании рассматривать их как межгосударственные взаимодействия, ибо сегодня происходят существенные и, видимо, необратимые изменения в способах раздела мира, принципах его функционирования, в том, что поставлено на карту (6).

Мир находится в поисках новых отношении и новых субъектов. Структура межгосударственных отношений, долгое время

служившая самым верным посредником во взаимодействиях между индивидом и международной ареной, в настоящее время деформируется и все меньше отвечает этому предназначению. Традиционная дипломатия слабо улавливает новые тенденции долговременной динамики социальных трансформаций со все более многообразными параметрами: например, такие, как увеличение миграционных потоков, трансграничное движение людей, капиталов и идей, деградация окружающей среды, распространение наиболее «эффективных» видов оружия. Политика уже не вырабатывается централизованно, в каком-то одном месте, а оказывается все более и более расколотой между многочисленными центрами, взаимная координация которых выглядит все более затруднительной.

Закономерность национального интереса теряет свое прежнее значение. Многие современные элементы силы ускользают от государственного авторитета, оставляя межгосударственной системе очень мало средств эффективного влияния на происходящие процессы, заставляя прибегать к опосредованным и всегда дорогостоящим способам принуждения.

Происходящие изменения делают проблематичным любой прогноз относительно содержания и формы будущих политических единиц, их взаимного расположения («конфигурации») на мировой арене. Вместе с этим уменьшается (но не исчезает) и значение вышеуказанных закономерностей, их уровень общности, ограничивается сфера их действия.

Это обусловлено тем, что сегодня, как подчеркивает Д. Розенау (7), возникают контуры новой «постмеждународной политики» — глобальной системы, в которой контакты между различными структурами и акторами осуществляются принципиально по-новому. Наряду с традиционным миром межгосударственных взаимодействий, на наших глазах рождается новый — «второй, полицентричный, мир» международных отношений, характеризующийся хаотичностью и непредсказуемостью, искажением идентичностей, переориентацией связей авторитета и лояльностей, которые соединяли индивидов. При этом базовые структуры «постмеждународных отношений» обнаруживают настоящую бифуркацию между соревновательными логиками этатистского и полицентрического мира, которые взаимно влияют друг на друга и никак не могут найти подлинного примирения. «Частная группа — Совет по защите природных ресурсов — ведет переговоры с правительствами сверхдержав относительно мониторинга соглашений о запрещении ядерных испытаний; представители англиканской церкви выступают посредниками между террористами и прави

тельствами на Ближнем Востоке; несколько организаций принимают решения, вкладывать или не вкладывать средства в экономику ЮАР, дабы изменить социальную политику местного правительства; Международный валютный фонд инструктирует национальные правительства, как им решать экономические вопросы; глава никарагуанского государства ведет кампанию в поддержку самого себя на улицах Нью-Йорка; < ... > поляки, живущие в США, принимают участие в национальных выборах 1989 г., и в одном из районов Варшавы их голоса становятся решающими; опубликованный в Англии роман становится причиной отставки посла в Иране и одного убийства в Бельгии; отравленные в Чили фрукты дестабилизируют мировые рынки, провоцируют действия нескольких правительств, рабочие волнения в доках Филадельфии и политический кризис в самой Чили — таковы лишь отдельные примеры из великого множества событий, иллюстрирующих становление нового глобального порядка», — пишет Д. Розенау (8).

Ощущение глубоких изменений, производящих подлинный переворот в привычной картине международных отношений, присуще практически всем крупным работам последних лет, в которых рассматриваются проблемы наблюдающихся в этой сфере новых явлений и процессов. Приведем еще два примера в данном отношении.

Так, французский исследователь Ф. Моро Дефарг подчеркивает, что XX век завершается под знаком глубокого переворота в характере международных отношений, являющегося не столько результатом деятельности государственных политиков, сколько совершенно других процессов. Религии, культуры, многообразные виды обменов между общностями эволюционируют по своей собственной логике и постоянно «нарушают государственные границы». Эта логика не считается с политико-юридическими барьерами, которые она без конца опрокидывает или обходит. В сороковые и пятидесятые годы в «конфликте века» противостояли друг другу коммунистический Восток и плюралистический Запад; в семидесятые годы он переместился в сферу противоречии между богатым Севером и бедным Югом. «Куда он перемещается накануне 2000 года? В сферу борьбы между предприятиями, между государствами за обладание и контроль над технологическими инновациями? В сферу антагонизмов между всем тем, что символизирует современность — от джинсов до компьютера — и всем тем, что воплощает идентичность, будь то национальная, религиозная или социальная идентичность? В разрушение прежних порядков под ударами требований свободы?» (9). Ответы на все эти

вопросы далеко не очевидны. Хотя вполне очевидно то, что они вызваны теми глубокими трансформациями, которые переживает современный мир, и возникающими в этой связи ощущениями тревоги перед лицом нарушения стабильного порядка вещей.

В этой связи бельгийский ученый А. Самюэль считает, что человечество уже вступило в «новый международный мир», а скорость и глубина наблюдаемых изменений имеют, по меньшей мере, два последствия.

Во-первых, произошел переход от биполярного мира к комплексному. Нет уже двух сверхдержав; в юго-восточной Азии бурно развиваются новые динамичные государства; в других странах происходит демографический взрыв; нации освобождаются; «спутники» уходят с орбит своих сюзеренов; действия малых государств приносят серьезные беспокойства великим державам. Наряду с упадком влияния больших идеологий, появляются новые силы — экономического, финансового, а также духовного характера. «Бог не умер». Во всяком случае религиозность не только возвращается, но и претендует определять национальные и международные политические процессы. Одновременно от Мехико до Москвы происходит «восстание гражданского общества», которое опрокидывает однопартийность и склеротическую политику. Наконец, интеллектуалы, религиозные деятели становятся не только звездами, но и международными лидерами, скромная, но настойчивая деятельность которых изменяет ход вещей.

Во-вторых, этот переходный мир стал непредсказуемым. Мы уже привыкли к разделу мира на два блока, который казался или пропагандировался как незыблемый. Но вот непредвиденное уже произошло. Коммунистическая идеология и коммунистическое движение уже совсем не те, что были еще недавно. Единственная партия — авангард уступает место многопартийности. Вопросы, которые были отложены в долгий ящик истории — такие, как, например, воссоединение Германии, — решаются неожиданно быстро. И никто не может предсказать, что еще произойдет завтра. Вместе с тем уже сегодня ясно, что вопросы международной безопасности больше не могут решаться и даже не встают в терминах равновесия военных сил (10).

Итак, новизна ситуации в международных отношениях может быть резюмирована, с учетом рассматриваемой проблемы, в том, что наблюдающиеся сегодня общепланетарные трансформации выходят за рамки рассмотренных выше закономерностей межгосударственных взаимодействий и, не отменяя их значения, лишают их «претензии» на всеобщность во влиянии на человеческие судьбы, на судьбы мира в целом. В этой связи возникает

имеющий принципиальное значение вопрос: правомерно ли вообще говорить сегодня о каких-либо действующих в этой сфере закономерностях универсального характера? Думается, что несмотря на всю глубину и значимость происходящих изменений, на него может быть дан утвердительный ответ.

Универсальные, или наиболее общие закономерности, в отличие от закономерностей меньшей степени общности, должны отвечать критериям пространственно-временного и структурнофункционального характера. Это значит, что, во-первых, их действие должно касаться не только тех или иных регионов (скажем, наиболее развитых в социально-экономическом отношении — например, Западной Европы, Северной Америки и т.п.), а мира в целом. Во-вторых, они должны наблюдаться и в исторической ретроспективе, и в переживаемый период, а также не исключаться в будущем. В-третьих, они должны охватывать не тех или иных — пусть даже самых значимых сегодня и/или самых «перспективных», с точки зрения обозримого будущего, — а всех участников международных отношений, как и все сферы общественных отношений: экономику, социальную жизнь, идеологию, политику, культуру, религию, хотя проявление таких закономерностей в различных сферах может быть (и чаще всего является) отнюдь не «симметричным».

С учетом сказанного могут быть выделены две основных закономерности, две ведущие тенденции в эволюции взаимодействия социальных общностей на мировой арене. К ним относятся глобализация и фрагментация международных отношении, становление единого, целостного мира и все новые формы его раскола. В определенном смысле можно сказать, что они являются диалектически противоположными сторонами одной и той же внутренне противоречивой тенденции — роста взаимозависимости современного мира — и ее проявлений в сфере международных отношений.

Указанные закономерности проявляются, с одной стороны, в интернационализации экономической, социальной, политической и всей общественной жизни, а с другой, — в создании и укреплении суверенных государств, развитии национальных общностей и национальных движений, стремящихся к реализации своих интересов вне национально-государственных границ (11). Вместе с тем их содержание гораздо шире, поскольку они актив

но вторгаются в частную жизнь, изменения характера которой, с точки зрения ее «выхода» в сферу международных отношений, является, по-видимому, одной из наиболее отличительных черт происходящих глобальных изменений. Поэтому их действие касается не только социальных общностей и политических движений, но и конкретных личностей, расширения поля взаимного (и весьма существенного) влияния индивида и международных отношений.

Действие основных закономерностей наблюдается уже в период образования и крушения древних империй, зарождения и распространения мировых религий, формирования национальной государственности в Европе и распространения этого процесса на другие регионы мира, распада государственных империй на самостоятельные политические единицы в преддверии XX века (Австро-Венгрия, Османская империя и т.п.), бурного процесса институализации международных отношений в нашем столетии и т.д. Одновременно шел процесс расширения обменов между различными общностями, государствами и частными участниками международных отношений (коммерсантами, религиозными организациями, деятелями искусства и культуры), ускоряющийся по мере научно-технического развития.

Новые импульсы указанные процессы получают в точках научно-технических революций, в особенности таких, как промышленная революция на рубеже XVIII—XIX веков, НТР, ведущая свое начало с пятидесятых годов нашего столетия, и ее современный этап, характеризующийся бурным развитием микроэлектронных технологий. В результате осуществляющегося сегодня в масштабах планеты перехода от индустриального (а в раде регионов — от доиндустриального) общества к постиндустриальному («программируемому», по терминологии А. Турена) происходят коренные изменения в средствах связи и транспорта, в информационных технологиях и коммуникациях, в формах социальной организации и механизмах управления, в экономических и политических структурах и видах вооружений. Все это не может не оказывать влияния на проявление основных закономерностей международных отношений.

Среди наиболее очевидных проявлений основных закономерностей международных отношений следует выделить феномены экономической, социальной и политической интеграции и дезинтеграции, наблюдаемые сегодня практически во всех регионах мира. При этом, несмотря на нередко встречающиеся эйфорию по поводу первой и ламентации по поводу второй, и та, и другая являются объективными процессами, отражающими «би

фуркационность» современного состояния мировой цивилизации, стохастический, непредопределенный характер ее развития.

Так, подкрепляемые экономической, технологической, экологической взаимозависимостью, процессы интеграции¹ испытывают и разрушающее их давление со стороны тенденции к возрастанию национальной и культурной самобытности, возврата к истокам, даже поиска социализации в идеалах архаических отношений и реакционных идейно-политических течений.

Представители социологии международных отношений с полным основанием привлекают внимание к тому обстоятельству, что формирование целостного мира сопровождается не только интеграционными процессами, но и создает условия для исключения, отбрасывая на периферию всех, не способных включиться в сети международной взаимосвязи и оказывать влияние на ее направленность (см.: 6, р. 204—213 ). Указанное исключение имеет сложный характер и отличается многообразием форм, его механизмы действуют как внутри того или иного общества, так и на мировой арене. В слаборазвитых странах оно отражает углубляющийся разрыв между сельским и городским населением, между новой буржуазией и широкими слоями люмпенпролетариата. В развитых странах оно ускоряет формирование так называемого «четвертого мира», состоящего из иммигрантов и «новых бедных». Поэтому среди последствий усиления целостности мира немалое место занимают процессы депривации, возрастающей зависимости, клиентизации, распространения насилия и т.п. Развитие новейших средств коммуникации, спутниковой связи, видеотехники и т.п. способствует широкому распространению (в известном смысле универсализации) западных идеалов качества жизни, стандартов потребления, индивидуальных ценностей, демократических норм и т.п. В свою очередь, это ведет к возрастанию миграционных потоков в направлении более развитых стран, которые нередко поощряются руководством слаборазвитых государств, как определенное средство хотя бы частичного решения проблем занятости и «валютного голода». Массовая иммиграция ведет к дестабилизации социальных и политических отношений как в принимающих, так и в покидаемых иммигрантами странах, а нередко — и к обострению отношений между ними. Одновременно растет разрыв в уровнях развития между богатыми и бедными странами, с одной стороны, а с другой — внутри «третьего мира», мира бедных стран.

¹ Более подробно эта проблема рассматривается в главе XI.

Окраины разрастающихся мегаполисов «третьего мира» все более заметно превращаются в средоточие растущей нестабильности, благоприятную среду кристаллизации радикальных религиозных и популистских движений (исламского фундаментализма — в арабских странах, радикального индуизма — в Индии, анимистского мессианизма — в Тропической Африке и т.п.). Указанные движения чаще всего принимают явно выраженный антизападный характер, порождая такой, неизвестный ранее феномен, как «дикая дипломатия», которая все более ощутимо затрудняет деятельность официальной дипломатии (см.: там же, р. 210).

В свете описанных процессов не столь уж неожиданными выглядят утверждения, согласно которым «время интеграции прошло, в мире начались дезинтеграционные процессы» (12).

Действительно, дезинтеграция характерна не только для бывшего СССР или происходящего под влиянием его кризиса и распада мирного раздела Чехословакии и кровавого — Югославии. Еще раньше тенденции к «суверенизации» проявились и продолжают наблюдаться сегодня в таких странах, как Турция (курдская проблема), Франция (проблема Корсики), Англия (проблема Северной Ирландии), Испания (проблема баскского сепаратизма). Вылившиеся в погромы этнические волнения в Южной Калифорнии в мае 1992 г. также стали одним из выражений развития процессов обретения различными национальными и расовыми группами собственной идентичности (и, соответственно, противопоставления себя «другим»). Несмотря на решительные меры, предпринимаемые во всех описанных случаях правительствами соответствующих стран, включая применение военной силы, указанные процессы в лучшем случае «загоняются вглубь», адекватного же решения им до сих пор не найдено.

Было бы, однако, неверным абсолютизировать ту или другую из указанных закономерностей. Как показал опыт «перестройки» и «нового мышления», политика, которая делает ставку на одну из них, — указывая, например, на тенденцию к возрастающей целостности, взаимозависимости современного мира — при фактически полном игнорировании второй, противоположной ей тенденции, оборачивается тяжелыми ошибками и в конечном итоге поражением. Вот почему совершенно неуместными выгладят как возмущенное удивление по поводу развала СССР, процессов «суверенизации» субъектов Российской Федерации («Весь мир движется в направлении к интеграции, а мы пытаемся идти против течения»), так и попытки трактовать их в терминах «общественного прогресса» («Развал империи следует рассматривать как позитивное явление, как освобождение народов и реализацию ими

естественного права самостоятельно решать собственную судьбу»). Суждения подобного рода грешат упрощением ситуации, ее примитивизацией, а потому вместо прояснения проблемы, уводят в сторону, лишают возможности осмыслить всю ее сложность и полноту. Вот почему не менее серьезной ошибкой, чем игнорирование тенденции к дезинтеграции, была бы односторонняя ориентация только на нее при попытке осмысления современных международных реалий, а тем более — при выработке и проведении в жизнь политических решений. Так, уже сегодня видно, что процессы дезинтеграции бывшего СССР в ряде случаев достигли определенного «предела насыщения». Наблюдается взаимная заинтересованность различных стран СНГ к сотрудничеству, в том числе и в столь решительно отвергавшихся еще недавно институциональных формах. При этом следует подчеркнуть, что существенную роль в интеграционных процессах играют социокультурные факторы. Мы можем и должны объяснять необходимость интеграции потребностями экономического, экологического или любого иного характера. Но мы рискуем ничего не понять в происходящем, если упустим из виду, что, не будучи «освящены» культурой, совокупностью общих ценностей, которым привержены «рядовые» люди, их коллективной исторической памятью, общностью ряда традиций, обычаев, элементов образа жизни и т.п., указанные факторы не могли бы играть той роли, которую они, безусловно, играют в международно-политических процессах.

* * *

Проблема закономерностей международных отношений остается одной из наименее разработанных и дискуссионных в науке. Это объясняется прежде всего самой спецификой данной сферы общественных отношений, где особенно трудно обнаружить повторяемость тех или иных событий и процессов, и где поэтому главными чертами закономерностей являются их относительный, вероятностный, стохастический, преходящий характеры. Как частные, так и наиболее общие, универсальные закономерности существуют здесь в виде тенденций, характер проявления которых зависит от множества условий и факторов. В то же время одно из глобальных направлений указанных тенденций, просматривающееся из глубины веков и ведущее к нарастанию взаимозависимости мира, дает основание представить международные отношения в виде целостной системы, функционирование которой зависит как от законов общесистемного характера, так и от особенностей данного типа систем. Рассмотрению этого вопроса и посвящена следующая глава.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Синергетика как новое мировидение: диалог с Ильей Пригожиным // Вопросы философии. 1992, № 12.

2. Rassett В., Starr H. World Politics, Menu for Choice. — San Francisco, 1981, p. 51.

3. Aron R., Sociologie des relations internationales. // Revue française de sociologie. 1963, Vol. IV, no 3, p. 312; 321.

4. Huntzinger J. Introduction aux relations internationales. — Paris, 1987, p. 16.

5. Duroselle J.-B. Tout empire périra. Une vision théorique des relations internationales. — Paris, 1982.

6. Badie В., Smouts M.-C. Le retournement du monde. Sociologie de la scene internationale. — Paris, 1992, p. 237—240.

7. Rosenau J. Turbulence in World Politics: A Theorie of Change and Continuity. — Princeton, 1990.

8. Розенау Дж. Мировая политика в движении. Теория изменений и преемственности. Реферат. — М., 1992, с. 6—7.

9. Moreau Defarges Ph. Les relations internationales dans le monde d'aujourd'hui. Entre globalisation et fragmentation. — Paris, 1992, p. 9; 10—11.

10. Samuel A Nouveau paysage international. — Paris, 1990, p. 247—250.

11. Фельдман Д. М. Закономерности и тенденции в развитии международных отношений // Введение в социологию международных отношений. Учебное пособие. — М., 1992, с. 67—68.

12. Поздняков Э. А. Россия сегодня и завтра // Международная жизнь. 1993, № 2.

Глава V. МЕЖДУНАРОДНАЯ СИСТЕМА

Принято считать, что системный подход становится достоянием науки о международных отношениях с середины пятидесятых годов. Его широкое распространение совпало с проникновением в социальные дисциплины достижений научно-технической революции и, в частности, с использованием ЭВМ, что стало для него источником дополнительной привлекательности и породило надежды на придание исследованиям в этой области необходимой строгости, прочной теоретической обоснованности и эмпирической верифицируемости. «Идея систем, — писал, например, С. Хоффман, — несомненно дает наиболее плодотворную концептуальную основу. Она позволяет провести четкое различие между теорией международных отношений и теорией внешней политики, а также способствует успешному развитию как той, так и другой» (1).

В качестве основоположника системной теории западные исследователи чаще всего называют эмигрировавшего в США австрийского ученого Людвига фон Берталанфи, работы которого в этой области получили широкое признание в научных кругах. Однако это не означает, что системный подход не существовал раньше. Стоит напомнить, например, что ухе одна из глав знаменитой работы Т. Гоббса «Левиафан» была названа «О системах...». Основные понятия системного подхода широко использовались в работах К. Маркса и Ф. Энгельса, ими часто оперировал В.И. Ленин. Специально проблемам системной теории была посвящена изданная в двадцатые годы двухтомная работа нашего соотечественника А. А Богданова «Всеобщая организационная наука (тектология)», в которой уже были проанализированы такие основополагающие понятия системного подхода, как «система», «элементы», «связи», «структура», «среда», «устойчивость»,

сформулированы идеи относительно системных противоречий, законов функционирования и трансформации сложных систем и многие другие положения, которые в последующие годы, особенно в период бурного развития системной теории в середине двадцатого века, нашли свое подтверждение и дальнейшее развитие. В применении к социально-политическим наукам системный подход получил в эти годы плодотворное развитие в работах американских ученых Т. Парсонса и Д. Истона. Особенно широкое распространение получили в политической социологии идеи, высказанные в книге Д. Истона «Системный анализ политической жизни» (2). Политическая система рассматривается в ней в виде определенной совокупности отношений, находящейся в непрерывном взаимодействии со своей внешней средой через механизмы «входов» и «выходов», в соответствии с базовыми идеями кибернетики. На «входах» система получает импульсы извне, сигналы, ресурсы, встречается с вызовами, представляющими угрозу ее целостности. Д. Истон разделяет их на две категории: «требования», связанные с безопасностью, индивидуальной свободой и равенством, участием, потребительскими благами и т.п., и «поддержки», позволяющие удовлетворять некоторые требования и регулировать вызываемые ими конфликты. Источником «требований» являются, с одной стороны, такие части ее внутрисоциетальной среды, как экологическая система, биологическая система, личностные системы и социальные системы. С другой стороны, такими источниками являются компоненты экстрасоциетальной среды: международно-политические системы, международно-экологические системы и международные социальные системы. Все эти потоки, поступающие на «входах» из глобальной окружающей среды, перерабатываются внутри политической системы путем реагирования всех ее составных элементов, и вызывают, в конечном счете, совокупную ответную реакция системы, при помощи которой она адаптируется к среде. На «выходах» такая реакция получает форму политических действий, правительственных актов и мероприятий и т.п. В свою очередь, эта обратная реакция системы является началом нового цикла ее взаимодействий со средой, способствует определенным изменениям в окружающей среде, продуцирующей затем новые «требования» и «поддержки».

Таким образом, одним из главных достоинств концепции Д. Истона является рассмотрение политической системы в динамике — как целостного организма, находящегося в постоянном взаимодействии с окружающей средой и непрерывно «сверяющего» свои «ответы» с состоянием и реакцией своих элементов.

Немаловажным является и то обстоятельство, что предложенный Д. Истоном системный анализ облегчает поиски и выявление правил функционирования политической системы, закономерностей ее отношений с другими системами, условий сохранения стабильности и т.п.

Тем не менее, не отрицая указанных достоинств анализа Д. Истона, специалисты в области международных отношений довольно сдержанно относятся к утверждениям о применимости его выводов к любому типу политических систем, считая, в частности, что они не подходят к изучению международных систем. Во-первых, потому, что они сделаны, фактически, на основе изучения специфического типа политической системы, а именно — американской политической системы, и слабо учитывают особенности других политических систем (3). Во-вторых, потому, что истоновское определение политики как «авторитарного распределения ценностей» (4) не принимает во внимание особенности международных систем и не позволяет рассматривать международные отношения как политические. Наконец, в-третьих, потому, что схема Истона не может быть применена к глобальной международной системе, ввиду особенностей ее окружающей среды (которые более подробно будут рассмотрены далее).

Изложим теперь кратко содержание основных понятий системной теории.

Исходным для нее является понятие «система», которое Л. фон Берталанфи определяет как «совокупность элементов, находящихся во взаимодействии друг с другом» (5).

«Элементы» — это простейшие составные части системы. Причем, «исследуя развитие сложных систем, как, например, общество, организм, научная и философская доктрина, космическое тело, необходимо постоянно иметь в виду внутренние процессы подбора их элементов, а если удается разложить элементы дальше, на элементы второго порядка, то и этих в их еще более узкой среде, и т. д., насколько позволит достигнутый уровень приемов анализа» (6). В этом смысле каждый элемент системы может выступать как «подсистема», обладающая своей совокупностью элементов.

«Среда» есть то, что влияет на систему и с чем она взаимодействует. Различают два вида среды: внешняя среда (окружение системы) и внутренняя среда (контекст).

Содержание понятия «структура» имеет несколько аспектов, отражающих различные степени сложности системы: а) соотношение элементов системы; б) способ организации элементов в систему; в) совокупность принуждений и ограничений, которые вытекают из существования системы для ее элементов.

В свою очередь, «функции» системы — это ее реакция на воздействия среды, направленная на сохранение определенного типа отношений между элементами системы, то есть ее «устойчивости».

Именно системный подход стал одним из отличительных признаков проникновения социологии в сферу международных отношений, и тем самым — провозвестником новой научной дисциплины (7). Было замечено, что «социологические обобщения, касающиеся социальных систем, mutatis mutandis применимы также и к исследованию международных систем» (8).

И несмотря на то, что действительная роль системного подхода в успешном развитии науки о международных отношениях не совпала с ожидаемой (о чем будет более подробно сказано ниже), она все же является достаточно важной и поэтому заслуживает специального анализа. С этой целью в данной главе рассматриваются особенности и основные направления системного подхода в изучении международных отношений, а также типологии и структуры международных систем.