Императрица Александра Федоровна

«Жаль, что занятия отнимают столько времени, которое хотелось бы проводить исключительно с ней!» – так писал в своем дневнике занятый государственной деятельностью император. «Она» – это Аликс, его возлюбленная супруга, окруженная любимыми детьми.

«Моя императрица» – так называл ее Николай II. В русской истории конца империи, пожалуй, нет другой, более противоречивой фигуры, чем эта красивая женщина с холодным, надменным лицом. Немка по рождению (до принятия православия – Виктория Алиса Хелена Луиза Беатриса, принцесса Гессен‑Дармштадтская, в домашнем обиходе – Аликс), англичанка по воспитанию, она стала супругой Николая II в 1894 году, сразу же после смерти Александра III. Это был брак по горячей любви. «Ники» и «Аликс» обожали друг друга, в тогдашней царской семье не было другой такой теплой, нежной семьи, таких заботливых супругов. Но тут и возникало разительное противоречие: казалось, оба они созданы для тихой частной жизни, вдали от суеты и кипения света, а между тем удел правящей императорской четы был как раз иной – быть в гуще событий, у всех на виду. Оказалось, что столь любимая народом роль «хозяйки земли Русской», «матушки‑государыни» не по силам гордой, замкнутой и внешне холодной Аликс. Императрица была нелюдима, застенчива, не любила общества, дичилась окружающих. При ней не было ярких, веселых придворных празднеств, которыми прославились предыдущие царствования. Аликс была полной противоположностью другой Александре Федоровне, супруге Николая I, о которой современник писал:

«Императрица всегда любезная, оживленная, веселая, с жизнерадостным настроением, умеет прогнать всякое стеснение и сделать так, что всякий в отдельности чувствует себя хорошо. Двор в Петергофе – настоящий семейный круг, где каждый чувствует себя хорошо».

Вторая Александра Федоровна осознавала свои невыигрышные особенности, видела, что уступает в шарме своей свекрови, вдовствующей императрице Марии Федоровне.

«Я не виновата, что я застенчива, – говорила она. – Я гораздо лучше чувствую себя в храме, когда меня никто не видит, там я с Богом и народом… Императрицу Марию Федоровну любят потому, что императрица умеет вызывать эту любовь и свободно чувствует себя в рамках придворного этикета, а я этого не умею, и мне тяжело быть среди людей, когда на душе тяжело».

Действительно, «правильному» публичному императорскому поведению Аликс препятствовало многое: ее природная застенчивость, угрюмость и скованность на людях, неумение и нежелание найти с ними общий язык, ее неглубокий ум, упрямство, близкое к фанатизму.

И жить императорская чета стремилась в уединении, вдали от шумной столицы. Таким любимым местом стал Петергоф, Александрия, где возникла «интимная резиденция», окруженная «нескончаемой высокой глухой стеной, выкрашенной в “казенные” – желтую и белую – краски» (по воспоминаниям А. Н. Бенуа). Сюда 27 мая 1895 года Николай привез свою Аликс и записал в дневнике:

«С радостными и горестными чувствами въехал я в милую Александрию и вошел в наш дом у моря. Так странно кажется жить здесь со своей женой. Хотя места тут в обрезе, но комнаты прелестные и помещение идеальное. Замечательно красиво отделана новая комната (Аликс) внизу у столовой. Но главная краса всего дома – это близость моря!»

В дневнике речь шла о Нижней даче (Нижнем дворце), построенной по указу Александра III для него – цесаревича, в 1885 году по проекту архитектора А. О. Томишко в стиле неоренессанс. Дворец был невелик, но очень удобен. Он сразу понравился Аликс, ибо отвечал ее вкусам и привычкам, а главное, тем, что жизнь ее семьи была защищена от досужего внимания окружающих. Нелюбимая свекровь и родственники жили в удалении – в Коттедже и «Ферме». В самом дворце почти не было проходных комнат, да и само его устройство «отсекало» посторонних: внизу – служебные помещения, а на второй этаж (в темно‑ореховый кабинет Николая, приемную Александры и в Розовую гостиную) попадали только избранные люди: докладчики царя и редкие гости супругов. А на третий этаж вход для большинства был невозможен. Здесь находилась святая святых – спальня и Малая гостиная (Кофейная), в которой по вечерам собиралась семья. Рождение детей привело к перестройке дворца: в 1895–1897 годах с южной стороны пристроили флигель – «Детскую половину».

Желание царя чаще бывать с семьей привело к тому, что летом светская и даже официальная жизнь столицы перемещалась в Петергоф. В Большом дворце Петергофа император давал аудиенции иностранным посланникам, вручал награды. Летом 1897 года здесь он принимал германского императора Вильгельма II, президента Франции Феликса Фора, сиамского принца, а в 1890 году – иранского шаха. В Александрию к нему приезжали с докладами министры и военные. Вообще, с Петергофом связаны важные события в жизни императора и России. Отсюда в августе 1904 года царь ездил провожать готовившуюся к походу на Тихий океан эскадру З. П. Рожественского. На Нижней даче он подписал знаменитый Манифест 17 октября 1905 года о даровании гражданских свобод, здесь же он совершил государственный переворот, распустив 9 июля 1906 года Первую Государственную думу, а в 1907 году – Вторую.

Счастливая жизнь Аликс с Николаем на самом деле обернулась трагедией, и главную роль в ней сыграла судьба. Рождение четырех девочек подряд огорчало супругов («Какое разочарование! Четвертая дочь!» – запись в дневнике Николая после рождения Анастасии), им необходим был наследник мужского пола. На этой почве у Александры возникли терзавшие ее неврозы, окреп некий комплекс «династической вины», в результате она еще больше замкнулась в себе. Долгожданное рождение царевича Алексея в 1904 году принесло вместе с радостью и облегчением огромное горе – у мальчика, «солнечного лучика» (так называли его родители), обнаружилась гемофилия, унаследованная Аликс от своих германских предков. Началась непрерывная, отчаянная, но скрытая от глаз большинства борьба за здоровье тяжело больного ребенка. Психическое здоровье самой царицы разрушалось. Она стала суеверна, экзальтированно богомольна, оказалась склонна к мистическим увлечениям, была пропитана верой в чудеса, верила любым проходимцам, обещавшим спасти, вылечить цесаревича. Здесь сказывалось и страстное желание помочь своему невинно страдающему дитя, и общий дух, характерный для православия предреволюционной поры: жажда знамений, поиски провидцев, юродивых, чудотворцев, носителей сверхъестественной силы. К этому нужно прибавить экзальтированное увлечение людей света спиритизмом, восточными учениями, понимаемыми плоско и неглубоко. Из всего этого, далекого от истинного православия мистического тумана и появился Распутин, близость которого с царской семьей окончательно погубила репутацию самой царицы, династии…

Постепенно в обществе формировался отрицательный имидж Александры Федоровны, ее стали обвинять в самых разных бедах, постигших страну, в превратном духе истолковывать ее добрые и искренние дела, порывы и чувства. Как писал священник Георгий Шавельский, «ее восторженную веру, например, называли ханжеством, кликушеством. Когда она, заботясь о жертвах войны, следуя влечению своего христианского сердца, перенесла свои материнские заботы и на пленных германцев и австрийцев, тотчас поползли слухи об ее тяготении к немцам и об ее измене».

Сохранилась фотография 1916 года, сделанная одной из дочерей Николая в кабинете отца. Постаревшая, грузная Александра Федоровна непринужденно сидит на письменном столе мужа и как будто что‑то внушает старательно записывающему за ней Ники. Эта фотография поразительно соответствовала тогдашним представлениям народа о своем государе. Кажется, будто она диктует ему слова из своих писем. Человеку, читающему письма императрицы Александры Федоровны к Николаю II, написанные осенью 1916 года, кажется, что через них она будто проводит своеобразный сеанс гипноза, зомбирования, чтобы подчинить волю Николая, заставить его поступать так, как кажется правильным ей и стоящему за ее спиной Распутину:

«…Ты властелин и повелитель России, всемогущий Бог поставил тебя, и они должны все преклоняться перед твоей мудростью и твердостью… Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом – сокруши их всех».

Кажется, что императрица в последнем случае применила не самое удачное сравнение, проявив слабое знание русской истории – как «сокрушил их всех» Павел I, хорошо известно. Кроме всего прочего, и императрица и император были искренне убеждены в народной, крестьянской любви к ним, престолу. Эта иллюзия подогревалась подготовленными местными властями к приезду царственной четы верноподданническими манифестациями, многочисленными пышными адресами с уверениями в беззаветной любви народа к монарху. Их плодили власти и монархические организации.

В конце 1916 года, когда ситуация в стране стала приобретать взрывоопасный характер, императрица, не чувствуя этого, по‑прежнему настаивала:

«Еще немного терпенья и глубочайшей веры в молитвы и помощь нашего Друга (Распутина. – Е. А.), и все пойдет хорошо… Покажи всем, что ты властелин, и твоя воля будет исполнена. Миновало время великой снисходительности и мягкости – теперь наступает твое царство воли и мощи! Они будут принуждены склониться пред тобой и слушаться твоих приказов и работать так, как ты хочешь и с кем ты назначишь. Их следует научить повиновению. Смысл этого слова им чужд: ты их избаловал своей добротой и всепрощением. Почему меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная воля и что когда я убеждена в правоте чего‑нибудь (и если меня благословил Гр(игорий), то я не меняю мнения, и это невыносимо для них. Но это – дурные люди. Вспомни слова t‑r Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком. Так как ты снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, я предостерегала бы тебя. Кто боится меня, не глядит мне в глаза и кто замышляет недоброе – не любят меня… Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные тебе, любят меня: посмотри на простой народ и на военных, хорошее и дурное духовенство… Все становится тише и лучше. Только надо чувствовать твою руку. Как давно, уже много лет, люди говорили мне все то же: “Россия любит кнут!” Это в их натуре – нежная любовь, а затем железная рука, карающая и направляющая…».

Общее направление мысли государыни, ее требования явно расходились с реальностью. При этом к концу своего императорства она все дальше отходит от высшего общества, которое откровенно презирает. Она вступает (особенно по поводу Распутина) в конфликт с царской семьей, портит отношения с родной сестрой, великой княгиней Елизаветой Федоровной и другими некогда близкими ей людьми. После свержения Николая и монархии бывшая императрица вступила вместе с мужем и детьми на свой во многом ею же подготовленный крестный путь, который закончился в подвале дома купца Ипатьева в июле 1918 года.

 

Осенью 1915 года Николай II сместил популярного в армии главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, и взял командование на себя. Это был серьезный промах – отныне все военные неудачи относили на счет царя, который не обладал талантом военачальника. За время его главнокомандования лишь раз русским войскам генерала Брусилова в 1916 году удалось совершить успешный прорыв на австрийском фронте, но вскоре из‑за недостатка боеприпасов это наступление выдохлось. Результаты военных действий в 1916 – начале 1917 года были удручающи для России. Фронт против немцев удавалось сдерживать с трудом. Армии не хватало самого необходимого, солдаты мерзли и голодали в окопах, множилось число дезертиров, в тылу росли антивоенные настроения.

Кроме того, в обществе, питавшемся слухами, распространилась ксенофобия, повсюду говорили о вредительстве и шпионаже, процветающем в высших сферах власти и при дворе, в кругу императрицы Александры Федоровны, немки по происхождению. Грязные слухи распространялись и об отношениях царицы и Григория Распутина.

В народе всю вину за поражения возлагали на императрицу‑немку, якобы окружившую себя германскими шпионами и подавившую волю царя. Однако шпиономания не имела никаких реальных оснований: только по рождению немка, Аликс с пяти лет воспитывалась в Англии, и ее родным языком был английский, а отношение к Германии, и особенно Вильгельму II, у нее было всегда резко отрицательное. Как бы то ни было, общественное мнение было основательно в одном – влияние императрицы на Николая II было вредным.