О ЦЕНЗУРЕ

Подобно тому, как провозглашение общей воли совершается посредствомЗакона, так и объявление суждения всего общества производится посредствомцензуры. Общественное мнение есть своего рода Закон, служителем котороговыступает Цензор; он лишь применяет этот закон, по примеру государя, кчастным случаям. Цензорский трибунал, таким образом, вовсе не является судьею народногомнения, - он лишь объявитель его; и как только он от него отходит, егорешения уже безосновательны и не имеют действия. Бесполезно проводить различие между нравами какого-либо народа и тем,что он почитает, ибо все это восходит к одному и тому же принципу инеизбежно смешивается. У всех народов мира не сама природа, а их взглядыопределяют, что им любо. Исправьте взгляды людей, и нравы их сами собоюсделаются чище. Любят всегда то, что прекрасно, или то, что находят таковым;но в этом-то суждении и ошибаются; следовательно, именно это суждение иследует выправлять. Кто судит о нравах, судит о чести, а кто судит о чести,тот выводит свой закон из общего мнения. Взгляды народа порождаются его государственным устройством. Хотя Закони не устанавливает нравы, но именно законодательство вызывает их к жизни:когда законодательство слабеет, нравы вырождаются. Но тогда приговорцензоров уже не может сделать того, чего не сделала сила законов. Отсюда следует, что цензура может быть полезна для сохранения нравов,но никогда - для их восстановления. Учреждайте Цензоров, пока законы в силе;как только они потеряли силу - все безнадежно; ничто, основанное на законе,больше не имеет силы, когда ее не имеют больше сами законы. Цензураоберегает нравы, препятствуя порче мнений, сохраняет их правильность, мудроприлагая их к обстоятельствам, иногда даже уточняет их, когда они ещенеопределенны. Обычай иметь секундантов на дуэлях, доведенный доумопомрачения во Французском королевстве, был здесь уничтожен единственноследующими словами одного из королевских эдиктов: "Что до тех, которые имеюттрусость звать секундантов..." Этот приговор, предупреждая приговоробщества, сразу же определил его. Но когда те же эдикты захотели объявить,что и драться на дуэли это трусость, - что весьма верно, но противоречитобщему мнению, то общество подняло на смех это решение, о котором у него ужесоставилось свое суждение. Я сказал в другом месте*, что так как мнениеобщественное не может подвергаться принуждению, то не требовалось нималейшего намека на это в коллегии, учрежденной, чтобы его представлять.Нельзя вдоволь надивиться на то, с каким искусством этот движитель,полностью утраченный у людей новых времен, действовал у римлян, а еще лучшеу лакедемонян. Когда человек дурных нравов высказывал верное мнение в СоветеСпарты, то Эфоры, не принимая его в расчет, поручали какому-нибудьдобродетельному гражданину высказать то же соображение. Какая честь дляодного, какое предостережение для другого, хотя ни тот, ни другой неполучили ни похвалы, ни порицания! Какие-то пьяницы с Самоса** осквернилитрибунал Эфоров: на другой день публичным эдиктом самосцам было разрешенобыть негодяями. Когда Спарта выносила приговор относительно того, что честноили бесчестно, то Греция не оспаривала ее приговоры. __________ * Я лишь указываю в этой главе то, что я более пространно рассмотрел вПисьме к г-ну д'Аламберу (190). ** Они были с другого острова, который в этом случае запрещают намназвать принятые в нашем языке приличия (191). Глава VIII О ГРАЖДАНСКОЙ РЕЛИГИИ (189) У людей сначала не было ни иных царей, кроме богов, ни иного Правления,кроме теократического. Они рассуждали как Калигула, и рассуждали тогдаправильно. Требуется длительное извращение чувств и мыслей, чтобы люди моглирешиться принять за господина себе подобного и льстить себя надеждою, что отэтого им будет хорошо. Из одного того, что во главе каждого политического общества ставилибога, следовало, что было столько же богов, сколько народов. Два народа,друг другу чуждых и почти всегда враждебных, не могли долго признаватьодного итого же господина; две армии, вступая в битву друг с другом, немогли бы повиноваться одному и тому же предводителю. Так из национальногоразмежевания возникало многобожие, и отсюда теологическая и гражданскаянетерпимость, что, естественно, одно и то же, как это будет показано ниже. Если греки воображали, что находят своих богов у варварских народов,так это потому, что они, точно так же, воображали себя природными суверенамиэтих народов. Но в наши дни весьма смехотворной выглядит такая ученость(192), которая доказывает тождественность богов различных народов; как будтоМолох (193), Сатурн и Кронос могли быть одним и тем же богом; как будто Ваал(194) финикиян, Зевс греков и Юпитер латинян могли быть одним и тем же; какбудто могло остаться что-либо общее у фантастических существ, носившихразличные имена! Если же спросят, почему во времена язычества, когда у каждогоГосударства была своя вера и свои боги, не было никаких религиозных войн, тоя отвечу, что так было именно потому, что каждое Государство, имея своюверу, равно как и свое Правление, не отличало собственных богов отсобственных законов. Политическая война была также религиозной; областикаждого из богов были, так сказать, определены границами наций. Бог одногонарода не имел никаких прав на другие народы. Боги язычников вовсе не былибогами завистливыми; они разделили между собою власть над миром. Даже Моисейи народ древнееврейский иногда склонялись к этой мысли, говоря о богеИзраиля. Они считали, правда, за ничто богов хананеян (195), народовпроклятых, обреченных на уничтожение, место которых они призваны былизанять. Но посмотрите, как говорили они о божествах соседних народов,нападать на которых им было запрещено: Разве владение тем, что принадлежитХамосу (196), вашему богу? - говорил Иефай аммонитянам (197), - не положеновам по закону? Мы по тому же праву обладаем землями, которые нашБог-победитель приобрел для себя*. Это означало, как мне кажется, полноепризнание равенства между правами Хамоса и правами бога Израиля. Но когда евреи, подчиненные царям вавилонским, а впоследствии царямсирийским, захотели упорствовать в непризнании какого-либо иного бога, кромесвоего, то этот отказ уже рассматривался как бунт против, победителя инавлек на евреев те преследования, о которых можно прочесть в их истории икоторым примера мы не видим нигде до возникновения христианства**. __________ * Nonne ea quae possidet Chamos deus tibi jure debentur? Таков текстВульгаты (199) . Отец де Каррьер перевел: "Не полагаете ли вы, что имеетеправо владеть тем, что принадлежит Хамосу, богу вашему?" Мне неизвестно, каксильно выражается это в древнееврейском тексте, но я вижу, что в ВульгатеИефай положительно признает право бога Хамоса и что французский переводчикослабляет это признание посредством слов по-вашему, чего нет в латинскомтексте. ** Совершенно очевидно, что Фокейская война (200), называемая священнойвойной, не была войной религиозной. Она имела целью наказание святотатцев, ане подчинение инаковерующих. Всякая религия была, следовательно, неразрывно связана с законами тогоГосударства, которое ее предписывало, а раз так, то не было иного способаобратить народ в свою веру, как поработить его, ни иных миссионеров, кромекак завоеватели; а так как обязательство изменить веру было законом дляпобежденных, то нужно было победить, а затем уже говорить об этом. Вовсе нелюди сражались за богов, но, как у Гомера, боги сражались за людей; каждыйпросил победы у своего бога и платил за нее новыми алтарями. Римляне, преждечем брать какой-нибудь город, приказывали местным богам его покинуть; и еслиони оставили тарентинцам их разгневанных богов, то лишь потому, что считалитогда этих богов подчиненными своим и принужденными воздавать им почести.Они оставляли побежденным их богов подобно тому, как оставляли им их законы.Венец Юпитеру Капитолийскому (198) был часто единственною данью, которую ониналагали. Наконец, поскольку римляне вместе со своею властью распространяли исвою веру и своих богов и так как они часто сами принимали богов побежденныхнародов в число своих собственных, предоставляя и тем и другим правогражданства, то у народа этой обширной империи незаметно оказалась массабогов и верований, почти одинаковых повсюду; и вот каким образом язычествостало в известном тогда мире единственною и единой религией. При этих-то обстоятельствах Иисус и пришел установить на земле царстводуха; а это, отделяя систему теологическую от системы политической, привелок тому, что Государство перестало быть единым, и вызвало междоусобныераспри, которые с тех пор уже никогда не переставали волновать христианскиенароды. А так как эта новая идея царства не от мира сего никак не моглауместиться в головах язычников, то они всегда смотрели на христиан, как нанастоящих мятежников, которые, под личиною покорности, искали лишь удобногомомента, чтобы сделаться независимыми повелителями, и ловко захватитьвласть, которой они, пока были слабы, выказывали лишь притворное уважение.Такова была причина гонений. То, чего боялись язычники, свершилось. Тогда все изменило свой облик;смиренные христиане заговорили иным языком, и вскоре стало видно, как этотак называемое царство не от мира сего обернулось, при видимом земномправителе (201), самым жестоким деспотизмом в этом мире. Однако, поскольку постоянно существовали также и государь и гражданскиезаконы, то, в результате такого двоевластия, возник вечный спор относительноразграничения власти, что и сделало совершенно невозможным в христианскихгосударствах какое-либо хорошее внутреннее управление, и никогда нельзя былопонять до конца, кому - светскому господину или священнику положеноповиноваться. Все же многие народы, и даже в Европе или в ее соседстве, захотелисохранить или восстановить прежнюю систему но не имели успеха. Духхристианства заполонил все. Религия так и осталась или вновь сделаласьнезависимою от суверена и утратила необходимую связь с организмомГосударства. У Магомета были весьма здравые взгляды; он хорошо связалвоедино всю свою политическую систему, и пока форма его Правления продолжаласуществовать при халифах (202), его преемниках. Правление это было едино итем именно хорошо. Но арабы, сделавшись народом процветающим, образованным,воспитанным, изнеженным и трусливым, были покорены варварами: тогда снованачалось размежевание между обеими властями. Хотя оно и менее явственно умагометан, чем у христиан, но оно все же есть у первых, в особенности, всекте Али (203); и есть государства, как Персия, где оно дает себячувствовать и поныне. У нас в Европе короли Англии нарекли себя главами Церкви (204); так жепоступили и русские цари (205). Но, с помощью этого титула, они сделались нестолько господами Церкви, сколько ее служителями; они приобрели не столькоправо ее изменять, как власть ее поддерживать; они в ней не законодатели,они в ней лишь государи. Везде, где духовенство составляет корпорацию*, оно- повелитель и законодатель в своей области. Существует, следовательно, двевласти, два суверена и в Англии и в России так же, как и в других местах. _________ * Следует заметить, что духовенство превращает в единый Корпус не стольего официальные собрания, как во Франции, сколь общение Церквей. Общение иотлучение от него являются общественным соглашением духовенства,соглашением, с помощью которого оно всегда будет повелителем народов икоролей. Все священники, которые пребывают между собою в общении, сутьграждане, пусть даже они живут на противоположных концах света. Этоизобретение - шедевр политики. Ничего подобного не существовало средиязыческих священнослужителей; поэтому они никогда не составляли Корпусадуховенства. Из всех христианских авторов философ Гоббс - единственный, кто хорошовидел и зло, и средство его устранения, кто осмелился предложить соединитьобе главы орла и привести все к политическому единству, без которого ниГосударство, ни Правление никогда не будут иметь хорошего устройства. Но ондолжен был видеть, что властолюбивый дух христианства несовместим с егосистемой и что интересы священника будут всегда сильнее, чем интересыГосударства. Не столько то, что есть ужасного и ложного в политическихвоззрениях Гоббса, как то, что в них есть справедливого и истинного, исделало их ненавистными**. _______ ** Смотрите, между прочим, в одном из писем Гроция к брату, от 11апреля1043 г., что этот ученый человек одобряет и что порицает в книге de Cuve ("Огражданине" (лат.) (207). Правда, склонный к снисходительности, он,по-видимому, прощает автору то, что он сказал хорошего, за то, что он сказалдурного, но не все столь снисходительны. Я полагаю, что, рассматривая под этим углом зрения исторические факты,легко можно было бы опровергнуть противоположные взгляды Бейля (206) иУорбертона, из которых один утверждает, что никакая религия не полезна дляполитического организма, а другой уверяет, напротив, что христианство - этосамая твердая его опора. Можно было бы доказать первому, что не было созданони одно Государство без того, чтобы религия не служила ему основою; авторому - что христианский закон в сущности более вреден, чем полезен, дляпрочного государственного устройства. Чтобы меня поняли до конца, я долженлишь придать немного более точности тем слишком неопределенным религиознымидеям, которые имеют отношение к моей теме. Религия по ее отношению к обществу, которое может пониматься в широкомзначении, или в более узком (208), разделяется на два вида, именно: религиючеловека и религию гражданина. Первая - без храмов, без алтарей, безобрядов, ограниченная чисто внутреннею верою во всевышнего Бога и вечнымиобязанностями морали, - это чистая и простая религия Евангелия, истинныйтеизм и то, что можно назвать естественным божественным правом. Другая,введенная в одной только стране, дает ей своих богов, своих собственныхпатронов и покровителей. У нее свои догматы, свои обряды, свой внешнийкульт, предписываемый законами; исключая ту единственную нацию, которая ейверна, все остальное для нее есть нечто неверное, чуждое, варварское; онараспространяет обязанности и права человека не далее своих алтарей. Таковыбыли все религии первых народов, которые можно назвать божественным правомгражданским или положительным. Существует еще третий род религии, более необычайный и странный; этарелигия, давая людям два законодательства, двух правителей, два отечества,налагает на них взаимоисключающие обязанности и мешает им быть одновременнонабожными и гражданами. Такова религия Лам, такова религия японцев, таковоримское христианство (209). Эту последнюю можно назвать религиейсвященнической. Отсюда происходит такой род смешанного и необщественногоправа, которому нет точного названия. Если рассматривать эти три рода религии с точки зрения политической, товсе они имеют свои недостатки. Третий род ее столь явно плох, чтозабавляться, доказывая это, значило бы попусту терять время. Все, чтонарушает единство общества, никуда не годится; все установления, ставящиечеловека в противоречие с самим собою, не стоят ничего. Вторая хороша тем, что соединяет в себе веру в божество и любовь кзаконам и тем, что, делая отечество предметом почитания для граждан, онаучит их, что служить Государству - это значит служить Богу-покровителю. Это- род теократии, при которой вообще не должно иметь ни иногопервосвященника, кроме государя, ни иных священнослужителей, кромемагистратов. Тогда умереть за свою страну - это значит принять мученичество;нарушить законы - стать нечестивцем; а подвергнуть виновного проклятиюобщества - это значит обречь его гневу богов: "Sacer estod"*. _________ * Да будет проклят! (лат.). Но она плоха тем, что будучи основана на заблуждении и лжи, онаобманывает людей, делает их легковерными, суеверными и топит подлинную верув Божество в пустой обрядности. Она еще более плоха тогда, когда, становясьисключительной и тиранической, она делает народ кровожадным и нетерпимым;так что он живет лишь убийством и резнею и полагает, что делает святое дело,убивая всякого, кто не признает его богов. Это, естественно, ставит такойнарод в состояние войны со всеми остальными, весьма вредное для собственнойбезопасности. Остается, следовательно, религия человека, или христианство, но ненынешнее, а Евангелия, которое совершенно отлично от первого. Согласно этойрелигии, святой, возвышенной и истинной, люди, чада единого Бога, признаютсебя все братьями; а общество, которое их объединяет, не распадается даже сих смертью. Но эта религия, не имея никакого собственного отношения к Политическомуорганизму, оставляет законам единственно ту силу, которую они черпают всамих себе, не прибавляя никакой другой; и от этого одна из главнейшихсвязей отдельного общества остается неиспользованною. Более того, она нетолько не привязывает души граждан к Государству, она отрывает их от него,как и от всего земного. Я не знаю ничего более противного духуобщественному. Нам говорят, что народ из истинных христиан составил бы самоесовершенное общество, какое только можно себе представить. В этомпредположении я вижу только одну большую трудность: общество истинныххристиан не было бы уже человеческим обществом. Я даже утверждаю, что это предполагаемое общество не было бы, при всемего совершенстве, ни самым сильным, ни самым прочным. Вследствие того, чтооно совершенно, оно было бы лишено связи; разрушающий его порок состоял бы всамом его совершенстве. Каждый исполнял бы свой долг: народ был бы подчинен законам; правителибыли бы справедливы и воздержанны, магистраты - честны, неподкупны; солдатыпрезирали бы смерть; не было бы ни тщеславия, ни роскоши. Все это оченьхорошо, но посмотрим, что дальше. Христианство - это религия всецело духовная, занятая исключительноделами небесными; отечество христианина не от мира сего. Он исполняет свойдолг, это правда; но он делает сие с глубоким безразличием к успеху илинеудаче его стараний. Лишь бы ему не за что было себя упрекать, а там - длянего не важно, хорошо или дурно обстоит все здесь, на земле. ЕслиГосударство процветает, он едва решается вкусить от общественногоблагоденствия; он боится возгордиться славою своей страны. Если Государствоприходит в упадок, он благословляет руку Божью, обрушившуюся на его народ. Чтобы в обществе царил мир и чтобы не нарушалась гармония, следовалобы, чтобы все граждане без исключения были равно добрыми христианами. Ноесли, к несчастью, найдется хоть один-единственный честолюбец,один-единственный лицемер, какой-нибудь Катилина, например, какой-нибудьКромвель, то он, конечно же, легко справится со своими благочестивымисоотечественниками. Христианское милосердие с трудом допускает, чтобы можнобыло худо думать о ближнем своем. Как только такому человеку, с помощьюкакой-либо хитрости, удастся их обмануть и завладеть частью публичной силы,- он уже укрепился в своем положении; Богу угодно, чтобы его уважали; вскореявляется и власть; Богу угодно, чтобы ей повиновались. Блюститель этойвласти злоупотребляет ею? Это - розга, которою Бог наказывает своих детей.Совестно было бы изгнать узурпатора; нужно было бы нарушить покойобщественный, пустить в ход насилие, пролить кровь. Все это плохо вяжется скротостью христианина, и после всего разве не безразлично, быть ли свободнымили рабом в этой юдоли скорби? Главное - попасть в рай; а покорность волеБожьей - это лишь еще одно средство к тому. Случится ли какая внешняя война?Граждане охотно идут на бой; ни один между ними не помышляет о бегстве; ониисполняют свой долг, но без страсти к победе; они скорее умеют умирать, чемпобеждать. Окажутся они победителями или побежденными, какое это имеетзначение? Разве Провидение не знает лучше, что им надобно? Представьте себе,какую выгоду может извлечь неприятель гордый, неистовый, страстный из ихстоицизма! Поставьте лицом к лицу с ними те благородные народы, которыеснедала неукротимая любовь к славе и к отечеству; предположите, что вашаХристианская Республика стоит против Спарты или Рима. Набожные христианебудут разбиты, раздавлены, уничтожены, прежде чем успеют опомниться, илибудут обязаны спасением лишь тому презренью, которое будет питать к ним ихвраг. Прекрасна была, по-моему, клятва солдат Фабия: они клялись не умеретьили победить; они поклялись вернуться победителями и сдержали клятву.Никогда не принесли бы подобную клятву христиане: они подумали бы, что этимискушают Бога. Но я ошибаюсь, когда говорю "Христианская Республика": каждое из этихслов исключает другое. Христианство проповедует лишь рабство и зависимость.Его дух слишком благоприятен для тирании, чтобы она постоянно этим непользовалась. Истинные христиане созданы, чтобы быть рабами; они это знают,и это их почти не тревожит; сия краткая жизнь имеет в их глазах слишком малоцены. Христианские войска превосходны, говорят нам. Я это отрицаю. Пусть мнепокажут таковые. Что до меня, то я вообще не знаю никаких христианскихвойск. Мне приведут в пример Крестовые походы. Не вступая в споры о доблестикрестоносцев, замечу, что это вовсе не были христиане, это были солдатыпервосвященника; это были граждане церкви. Они сражались за ее духовнуюстрану, которую она неизвестно как превратила в земную. Строго говоря, этоопять сводится к язычеству. Поскольку Евангелие не устанавливает никакойнациональной религии, среди христиан невозможна священная война. При языческих императорах христианские солдаты были храбры; всехристианские авторы уверяют нас в этом, и я им верю: это было соревнование вчести с языческими войсками. Как только императоры стали христианами, этосоревнование прекратилось, и когда крест изгнал орла, не стало и всейримской доблести. Но, оставляя в стороне политические соображения, вернемся к праву иустановим принципы по этому важному пункту. Право над подданными, котороеполучает суверен по общественному соглашению, никак не распространяется, какя сказал, далее границ пользы для всего общества*. Следовательно, подданныеобязаны суверену отчетом в своих воззрениях лишь постольку, поскольку этивоззрения важны для общины. А для Государства весьма важно, чтобы каждыйгражданин имел религию, которая заставляла бы его любить свои обязанности;но догматы этой религии интересуют Государство и его членов лишь постольку,поскольку эти догматы относятся к морали и обязанностям, которые тот, кто ееисповедуют, обязан исполнять по отношению к другим (210). Каждый можетиметь, кроме этого, какие ему угодно мнения, и суверену вовсе не положено ихзнать. Ибо, поскольку он не обладает никакими полномочиями в ином мире, токакова бы ни была судьба его подданных в грядущей жизни, - это не его дело,лишь бы они были хорошими гражданами в этой. ____________ * В Республике, - говорит м[аркиз] д'А[ржансон], - каждый совершенносвободен, в том, что не вредит остальным (212). Вот неизменная граница, еенельзя определить более точно. Я не могу отказать себе в удовольствиисослаться иногда на эту рукопись, хотя и неизвестную публике, чтобы воздатьдолжное памяти славного и уважаемого человека, который, даже став министром,сохранил сердце истинного гражданина и прямые и здравые взгляды на образправления в своей стране. Существует, следовательно, исповедание веры чисто гражданское, статьикоторого надлежит устанавливать суверену; и не в качестве догматов религии,но как правило общежития, без которых невозможно быть ни добрым гражданином,ни верным подданным**. Не будучи в состоянии обязать кого бы то ни было вних верить, он может изгнать из Государства всякого (211), кто в них неверит, причем не как нечестивца, а как человека, неспособного жить вобществе, как человека, неспособного искренне любить законы, справедливостьи жертвовать в случае необходимости жизнью во имя долга. Если же кто-либо,признав уже публично эти догматы, ведет себя, как если бы он в них не верил,пусть он будет наказан смертью; он совершил наибольшее из преступлений: онсолгал перед законами. __________ ** Цезарь защищая Катилину (213) , пытался установить догмат смертностидуши. Чтобы его опровергнуть, Катон и Цицерон не стали забавлять ихфилософствованием; они ограничились указанием на то, что Цезарь говорил какдурной гражданин и выдвигал систему взглядов, гибельную для Государства. ИСенату римскому, в самом деле, надлежало принять решение именно относительноэтого, а не по богословскому вопросу. Догматы гражданской религии должны быть просты, немногочисленны,выражены точно, без разъяснений и комментариев. Существование Божествамогущественного, разумного, благодетельного, предусмотрительного изаботливого; загробная жизнь, счастье праведных, наказание злых, святостьОбщественного договора и законов, - вот догматы положительные. Что касаетсяотрицательных догматов, то я ограничусь одним-единственным: этонетерпимость. Она входит в те религиозные культы, которые мы исключили. Те, кто отличают нетерпимость гражданскую от нетерпимоститеологической, по-моему, ошибаются. Оба эти вида нетерпимости не отделимыдруг от друга. Невозможно жить в мире с людьми, которых считаешь проклятыми;любить их, значило бы ненавидеть Бога, который их карает; безусловнонеобходимо, чтобы они были обращены в нашу веру или чтобы они подверглисьпреследованиям. Всюду, где допущена религиозная нетерпимость, невозможно,чтобы она не имела никакого воздействия на то, что относится к гражданскомупорядку*. А как только нетерпимость получает возможность такого воздействия,суверен более не суверен, даже в земной жизни. С этих пор священнослужители,это настоящие повелители, а короли суть лишь их чиновники. __________ * Брак, например, являясь гражданским договором, дает гражданскиеправа, без коих невозможно даже само существование общества. Предположим,что какому-либо духовенству удастся присвоить себе одному право осуществлятьэтот акт, - право, которое оно неизбежно должно узурпировать при всякойнетерпимой религии. Разве не ясно в этом случае, что, возвышая властьЦеркви, оно сделает бесполезной власть государя, которому тогда достанутсялишь те подданные, коих соблаговолит отдать ему духовенство? Посколькудуховенство будет господином над тем, венчать или не венчать людей, смотряпо тому, признают или не признают они то или иное учение: смотря по тому,примут или отвергнут они ту или иную форму исповедания; смотря по тому,будут ли они ей более или менее преданы; то разве не ясно, что, поступаяблагоразумно и не уступая, оно одно будет распоряжаться распределениемнаследств, должностей, гражданами, самим Государством, которое не сможетсуществовать, если оно будет состоять только из незаконнорожденных? Но,скажут, в этом увидят злоупотребление; вызовут на суд, издадут декреты,обратятся к светской власти. Какое убожество! Духовенство, если оно будетобладать сколько-нибудь, - я не говорю даже мужеством, - здравым смыслом, небудет противиться и пойдет своим путем. Оно спокойно позволит жаловаться,вызывать в суд, издавать декреты, арестовывать и в конце концов останетсягосподином положения. Это, мне думается, небольшая жертва, - уступить часть,если ты уверен, что завладеешь всем (214). Теперь, когда нет уже и не может быть религии одного только народа,которая исключала бы все остальные, должно терпеть все религии, которые исами терпимы к другим, если только их догматы ни в чем не противоречат долгугражданина. Но кто смеет говорить: "вне Церкви нет спасения", тот долженбыть изгнан из Государства, если только Государство это не Церковь, игосударь это не Первосвященник. Такой догмат хорош лишь при теократическомПравлении; при всяком другом он пагубен. Причина, по которой, как говорят,Генрих IV перешел в католичество (215), должно была бы побудить отречься отэтой веры всякого честного человека, и, особенно, всякого государя, умеющегорассуждать. Глава IX

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

После того, как я установил истинные принципы политического права ипопытался заложить основания Государства, мне следовало бы укрепить оноепосредством его внешних отношений: это включало бы международное право,торговлю, право войны и завоеваний; публичное право, союзы, переговоры,договоры и так далее. Но все это составляет уже новый предмет, чересчуробширный, чтобы мой взгляд мог его охватить. Мне следует рассматривать то,что более близко ко мне.