Жаб и Поганка 2 страница

И тут меня понесло, фантазия моя разыгралась, и я представил, как Жаб заплатил Рапану за то, чтобы он списал Рипли на камбуз. Конечно! Если бы Рипли осталась в глубинном составе, Жаб не смог бы ею управлять, она кого угодно в бараний рог согнет. А так взводный предстал спасителем, вытащив ее с камбуза, куда сам и упрятал!

Придя к такому выводу, я подумал про Паса. Может, он не стучал на Жаба лишь потому, что взводный знал о его работе на комиссию безопасности? Ведь это хоть и кажется нереальным, но вполне может быть! Если Жаба одолела идея набора новой команды из природно одаренных детей, то известие о мальчишке, отличающем хруст сырой моркови от хруста яблока, могло сильно его заинтересовать. Но как можно узнать о страсти юноши к зрелым женщинам? Это казалось невероятным, и я попробовал выбросить из головы вариант Паса. Могло ведь это быть случайностью? Могло. Но все‑таки меня не оставляло ощущение причастности Жаба к этой грязной истории.

И вдруг меня осенило. Да ведь Жаб наверняка разработал для Паса совсем другой план, а жена комиссара возникла совершенно случайно, помимо Жабовой воли! Но, поняв преимущество новой ситуации, Жаб не смог ею не воспользоваться. Узнав, допустим, от губернского комиссара о ловушке, в которую угодил Пас, Жаб сразу привел в действие рычаги своих связей и подкупа.

Мое сердце заколотилось с удвоенной скоростью, жаберные крышки скафандра молотили не переставая, прокачивая через жабры бедную кислородом воду. Может быть, у меня это мания, но поток обрушившихся на меня случайностей, совпадений и незначительных, казалось бы, событий теперь выглядел для меня сплошным проявлением воли Жаба. Взять хотя бы полную случайность, благодаря которой мы с Пасом вместе попали в команду взводного. Случайность. Но ведь Жаб, изучив за два года безрукость Паса, мог заставить Ушана сделать нам обоим замечание по прическе. Это легко. А дальше ход событий был полностью предсказуем!

“Копуха, здесь Долговязый, — пробежала строчка по монитору шлема. — Где вы, почему на связь не выходите?”

Пришлось отвлечься от безумных историй и ответить ему:

“Нас потрепало. „Головастик“ полностью обездвижен. Связи нет. Я снаружи, внутрь войти не могу”.

“Сообщи координаты”.

Я посмотрел на дисплей и назвал показания приемника GPS.

“Далеко же вас занесло! Ладно, ждите”.

Я помахал рукой перед акриловой поверхностью, привлекая внимание Молчуньи.

“Долговязый вышел на связь, — сообщил я ей. — Все будет нормально. А насчет той старой истории, так я действительно сам виноват. Не грузись”.

“Заметано”.

“ Слушай, а ты прожекторы включать не пробовала? ”

“Тока нет. Боишься темноты? ”

“Тебе надо хоть разок выйти в скафандре на базальтовое дно океана”, — невесело усмехнулся я.

Мои глаза окончательно адаптировались к темноте, и мне показалось, что в красноватом мареве, льющемся через акрил ходовой рубки, на базальте проступают очертания каких‑то предметов. Странных, надо сказать, предметов, поскольку их форма казалась слишком правильной для скал или чего‑то подобного. Не удержавшись от любопытства, я двинулся вдоль борта и с удивлением увидел несколько сферических контейнеров, в каких по морю перевозят особо опасные грузы. Скорлупа этих шариков была специально рассчитана на чудовищные нагрузки, чтобы не лопнуть даже на дне. Я наклонился, пытаясь разобрать надписи на шарах, и в этот миг высоко надо мной вспыхнула осветительная ракета, пущенная со спасательного “Блина”. Я невольно зажмурился, а когда вновь распахнул веки, передо мной открылась поистине ужасающая картина — большая базальтовая долина почти целиком была завалена шарообразными контейнерами, а в центре скопления сфер покоился корпус развороченного пиратского корабля. В том, что это именно пират, не было никаких сомнений — закрепленное на бортах и мачтах станковое оружие ни с чем нельзя было спутать.

Я поднял голову и увидел матовую тарелку “Блина”, завершающую над нами посадочный круг.

“У Молчуньи нет катетера, как будем ее выводить?” — спросил я у Долговязого, когда тот махнул мне через акрил ходовой рубки.

“Первый раз, что ли, — отмахнулся он. — Тут дел на минуту. Передай ей, чтобы выходила в шлюз и затапливала его. А сам встречай ее возле люка и тащи к нам. Тебе что, никогда в жизни без аппарата нырять не приходилось?”

“Но ведь не на океанском же дне! — испугался я. — Ей же грудь раздавит давлением!”

“Тебя же не давит”.

“Но у меня „рассол“ в легких, а не воздух”.

“А у нее будет вода. Молчунья и моргнуть не успеет, как океан под давлением ворвется к ней внутрь”.

Пожалуй, Молчунье этих подробностей лучше не знать.

“Зайди в кессон, — передал я ей. — Задержи дыхание и затопи тамбур водой. Я тебя встречу у люка”.

Водительница кивнула и скрылась из вида, а я как можно скорее вскарабкался на броню “Головастика” и принялся вручную раздраивать выходной люк. Примерно через минуту мои усилия увенчались успехом, и я вытянул из кессона еще дергающуюся Молчунью. До “Блина” было метров шесть — плевое расстояние. Вход в шлюзовую камеру распахнулся, и я втолкнул туда сначала Молчунью, а потом залез сам. Вода начала быстро спадать, и я вдруг почувствовал, что задыхаюсь — на воздухе аппарат жидкостного дыхания не может работать. Мало того, весь мир для меня чудовищно исказился, а может быть, даже перевернулся вверх дном — смотреть из более плотного “рассола” в газовую среду оказалось немыслимым. Вестибулярный аппарат взбунтовался, я не устоял на ногах и рухнул на спину, подминая жаберные крышки.

Красные пятна поплыли у меня перед глазами, но я заметил, как Долговязый вытащил Молчунью из шлюза и запер дверь, оставив меня одного. Тут же камеру залило водой, и мне стало легче. Когда разум окончательно прояснился, я разглядел на мониторе фразу Долговязого:

“Все нормально, Молчунья уже дышит. Теперь будем спасать тебя. Для начала хорошенько прокачай жабры, я тебе в шлюзе растворил больше воздуха, чем за бортом. Так что все будет хорошо. Теперь твоя задача заключается в следующем — когда спадет вода и откроется люк, ты выбираешься из шлюза и падаешь на живот. Не на спину, понял? Дальше мы с Викингом справимся”. Меня начало колотить от страха, и я просигналил: “Подождите, дайте собраться с духом”. Но Долговязый решил не тратить время на мои истерики, спустил воду из шлюза и распахнул люк. Я рухнул на колени и пополз зажмурившись, а когда порог остался позади, шлепнулся на живот. Меня тут же подхватили, бросили в ящик с “рассолом”, и аппарат, почуяв родную стихию, выпустил меня из себя.

— Барракуда! — прохрипел я, выплевывая остатки “рассола”. — Вы видели, что там за контейнеры за бортом?

— Видели, видели. Успокойся, — ответил Долговязый и сунул мне сухую одежду. — Эй, Викинг! Поддай чуть вперед, надо убедиться, что это именно “Голиаф”.

— Да что я его, по обводам не узнаю? Да и вон надпись на борту, погляди.

Долговязый протиснулся в ходовую рубку и прислонился лбом к прозрачной стене кабины.

— Да. “Голиаф”. Точно, — шепнул он. — Значит, у нас все концы с концами сошлись.

— А обуви нет? — вклинился я в разговор.

— Обойдешься. Надо как‑то предупредить Рипли, а то этот сумасшедший может попробовать взять ее в заложники.

— Э, погодите! — остановил я их. — Может, скажете, что случилось?

— Уймись, салага, это наша охота! — буркнул через плечо Викинг.

— Какой ты умный! — разозлился я. — Без нас с Чистюлей ты бы до сих пор сидел в камере с обосраным

унитазом. Кстати, это не ты его так засрал за четыре года?

— Тихо, Копуха, — остановил меня Долговязый. — Не хватало вам только подраться. И ты, Викинг, тоже засохни. Мы бы еще лет двести искали место крушения “Голиафа”, если бы наш замечательный молодняк не впаялся в него носом.

— И что, ты будешь им все рассказывать?

— Не знаю. Если честно, я бы рассказал, потому что от них проку может быть больше, чем ты думаешь.

— В чем? Стреляет Копуха хуже, чем ты пьяный, ночью и с закрытыми глазами. Молчунья водит подводные аппараты, как семидесятилетняя бабушка. Что с них взять?

— Зато энергии у них хоть отбавляй, да и везучести тоже. Мы с тобой уже старые.

— Старый конь борозды не портит.

— Ну да. Ляжет в нее и лежит, — хохотнул Долговязый. — Так, Копуха, тащи из пассажирского отсека Молчунью, будешь ей переводить то, что я расскажу.

— Подожди, — остановил я его. — Если дело касается Жаба, то лучше пока обойтись без нее.

— Почему? — напрягся отставник.

— Она заодно с командиром. Они оба чокнутые.

— Вот! — Долговязый победно глянул на Викинга. — А ты говоришь, никакого толка. А Чистюля?

— Он с нами. Похоже, у него на Жаба огромный зуб.

— Ладно, тогда слушай. Все началось лет десять назад. Тогда в этих водах довольно успешно пиратствовал переделанный транспортник “Голиаф” — команда грабила суда, имела собственный заводик по производству оружия, а иногда бралась за сомнительные перевозки. Мы на “Голиафа” охотились всей командой, но капитан был хитер, а корабль отлично вооружен, так что мы каждый раз оставались с носом. Жаб, тогда мы его звали Диким, не на шутку распсиховался и предложил нарушить четвертое правило подводной охоты — не использовать биотехов ни при каких обстоятельствах. Мы послали его к дьяволу. Но с того дня о “Голиафе” больше никто не слышал. Мы, может быть, и не заподозрили бы ничего, но Дикий своим поведением сам себя выдал. Однажды Рипли, оплачивая сетевой траффик, обратила внимание, что с компьютера в сеть послано огромное количество запросов по теме “многомерная молекулярная решетка баралитола и ее мутагенные свойства”. Особым интересом к химии, а тем более к токсикологии, у нас в команде никто не страдал, так что это выглядело довольно неординарно. А Викинг первым додумался выяснить, каким грузом затарился в свое последнее путешествие “Голиаф”. Вообще‑то это узнать нелегко, но у Жаба в знакомцах был один тип из комиссии безопасности. Мы подкинули ему немного деньжат от имени Жаба, выдали липовый электронный адрес и попросили выслать ответ на него. И уже через неделю мы знали, что “Голиаф” унес с собой в пучину груз баралитола.

— И что? — заинтересовался я.

— Мутагенное действие баралитола довольно своеобразно, — объяснил Викинг. — Ты знаешь хоть приблизительно, как создают биотехи?

— Ну, путем клонирования, из стволовых клеток, — похвастался я знаниями, полученными в учебке.

— Верно. Причем каждый биотех хранит в себе достаточное число стволовых клеток, чтобы обеспечить себе регенерацию в случае повреждений. Эти клетки могут превращаться в любые другие.

— Это понятно! — остановил я его. — А Жаб тут при чем?

— Да подожди ты! Дело не в Жабе, а в баралитоле, — пояснил Долговязый. — Он воздействует на стволовые клетки, превращая их в половые. Создатели биотехов были уверены, что твари никогда не смогут размножаться, поскольку их геном полностью искусственный. Но вышла промашка. Ведь любые искусственные гены собираются из природных фрагментов, взятых от живых существ. Функция размножения прошита в геноме на таком уровне, что уничтожить ее невозможно. По сути, это и есть главная функция генов.

— Получается, что, потопив “Голиаф”, Жаб вызвал всемирную мутацию биотехов? — понял я.

— Да. И у него на этом окончательно сорвало крышу. Он понял, что, нарушив придуманное Викингом правило, он выпустил из бутылки такого джинна, которого будет трудно загнать назад. Но именно эту задачу он поставил перед собой, а заодно и перед нами. И тут, представь, в океане появляется платформа‑мутант. Не торпеда, не мина, а тяжеловооруженная громадина, способная стереть с лица земли небольшую страну. Поганка. Тут Жаба проняло окончательно, и он начал свою безумную охоту. А дальше вам Викинг рассказывал.

— Так, — я пригладил мокрые от “рассола” волосы. — Но кто сказал, что Жаб свихнулся настолько, что может взять Рипли в заложники?

— А у него нет другого выхода, — нахмурился Викинг. — Я кэпу на днях предложил разведать точное место, где засела Поганка, вызвать гравилеты со Шри‑Ланки и закидать тварь глубинными бомбами. Но он сказал, что, если я попробую выйти на связь с поверхностью, он меня пристрелит. Ему, гаду, неинтересно обезвредить Поганку, он хочет посмотреть ей в глаза, как Бак.

— В глаза смерти, что живет в океане, — вспомнил я песню, которую напевал кок с “Красотки”.

— Что? — не понял Долговязый.

— Ничего. Как поступим?

— Ну, у меня есть только один вариант, — Викинг повернулся в кресле. — Обезвредить Жаба и попросить поддержку с воздуха.

— Это что, так трудно?

— Нет. Но нам были необходимы координаты, которые Жаб задал торпеде, потопившей “Голиаф”. Надо же расчистить это говно! Думаешь, мы с Долговязым приехали на Поганку охотиться? Поганка — частный случай. Взорвем, и конец. А вот баралитол в океане — опасность для всего мира. Однако вы с Молчуньей эту задачу решили довольно грубо, но эффективно, так что теперь можно Дикого брать за жабры.

— Проблема только в том, — Долговязый посмотрел на экран сонара, — что Жаб прекрасно знает координаты затопления “Голиафа”, засек нас и уже понял, что теперь мы дадим ему по ушам.

— Да куда ему деваться? — пожал плечами Викинг. — В какую бы сторону он ни рванул, мы его на “Блине” догоним.

— Если он не рванет под защиту Поганки, — невесело вздохнул я.

— Ты с ума сошел? — Долговязый повертел пальцем у виска. — Под какую защиту? Она ему жабры порвет ультразвуком, и все, треньдец.

— В том‑то и дело, что нет! — горячо возразил я. — Жаб в музее собрал гибридный аппарат по идее Викинга. И, похоже, успел довести его до ума. Теперь на ультразвук он плевать хотел, а торпеды рядом с собой Поганка взрывать не станет. На дальней же дистанции торпедами она ударит только по батиплану–человек слишком мелкая цель.

— А ты говорил, что от молодых никакого толку! — упрекнул Викинга Долговязый.

— Вашу мать! — побледнел Викинг. — Да ведь...

Барракуда! Жаб может найти программный пульт платформы и полностью взять управление на себя! И тогда вся ее мощь будет в его полном распоряжении! Включая баллистические ракеты!

— Гони на базу! — рявкнул Долговязый, гремя ботинками по лесенке в огневой пульт.

Я рванул за ним, и, едва мы уселись в кресла, Викинг положил “Блин” на ребро и стартовал так, словно нас выбросило из пушечного ствола. Я чуть не выронил гарнитуру, едва успев натянуть ее на голову.

— Будь осторожен, — предупредил Долговязого Викинг из рубки. — Дикий может использовать орудийную батарею станции.

— Еще научи меня стрелять! — буркнул Долговязый. — Я тебе тогда прочту лекцию по вождению.

— Надо попробовать выйти на связь с Чистюлей, — сказал я. — Он сможет помочь, если что.

— Из него боец, как из меня кормящая мама.

— За это ему и дали Алмазный Гарпун, — съязвил я.

— Все равно мы не можем пользоваться общим каналом связи, иначе Дикий услышит нас не хуже Чистюли.

Услышит! Мне пришла в голову замечательная идея.

— Мне нужен тяжелый металлический предмет! — Я отстегнул ремни. — И попроси Викинга гнать поспокойнее.

“Блин” выровнялся, и я, выскочив из кресла, камбалой шлепнулся на пол.

— Тяжелую железяку ты здесь не найдешь, — уверенно заявил Долговязый.

— Тогда дай свой говнодав!

Я сдернул с него ботинок и кубарем выкатился по лесенке из поста. До шлюза было несколько метров, я подскочил к нему и, распахнув внутренний люк, принялся колотить говнодавом во внешнему. Грохот получился впечатляющим.

— Долговязый! — позвал я в микрофон. — Возьми в прицел выносные гидрофоны в основании базы. Видишь их?

— С трудом. Дистанция великовата.

— Все равно, гляди на них. Если шевельнутся, скажешь.

Я перехватил ботинок поудобнее и отбил морзянкой: “Шевельни гидрофонами”.

— Есть! — радостно выкрикнул Долговязый. — У вас что, телепатическая связь с Чистюлей?

— Что‑то вроде того.

Я снова стукнул каблуком в люк, отбивая: “Жаб опасен. Прикрой нас. Не дай ему уйти с аппаратом”.

И тут же нас встретила орудийная батарея. Вообще‑то все мы этого ожидали, но лучше бы я оказался в кресле. Викинг начал выделывать такие виражи, что полет с Молчуньей показался мне теперь милой прогулкой. И тут я вдруг понял, что все мы забыли про Молчунью, а она, бедная, даже не может крикнуть, чтобы позвать на помощь.

“Сам погибай, но товарища выручай”.

Что бы там ни было, а она была нашим товарищем. Да и просто человеком. Какая разница? Я рванулся вперед, едва не разбив голову о стену, но на ноги встать так и не смог, поэтому сделал единственное, что мне было доступно, — заорал во весь голос:

— Викинг, уходи от обстрела! Ты нас с Молчуньей убьешь на таких виражах!

“Блин” развернулся по кольцу Мебиуса и начал уходить прочь от станции. Это позволило мне добраться до жилого отсека и перенести потерявшую сознание Молчунью в кресло второго водителя.

— Все? — спросил меня Викинг, когда я ее пристегнул. — Давай на огневой пост. Там Долговязому туго.

Взобравшись по лесенке, я взгромоздился в кресло и вытер струящуюся из брови кровь.

— Лупит из всех стволов, ненормальный, — пожаловался мне первый стрелок. — Давай, Викинг, еще заход! Как в старые добрые времена, вашу мать!

“Блин” описал косой полукруг и вышел на лобовую траекторию к базе. Снова заговорила станционная батарея, но стрелковое искусство Жаба не шло ни в какое сравнение с тем, чему меня научил Долговязый.

Мы с ним ударили в четыре ствола, как музыканты порой играют в четыре руки — слаженно, четко, не мешая друг другу. Это было непросто — Викинг вертел батиплан, как камбалу на веревке, уворачиваясь от снарядов. Однако две пушки срезать мне удалось. Долговязый сбил три, но еще две остались, а потом замерцали пулеметные вспышки, и внешнюю обшивку “Блина” начало рвать в клочья. Давление воды тут же доделало остальное — потеряв обтекаемость и большую часть плоскостей, батиплан ударился в станцию и застрял между сферами третьего и четвертого модулей.

— Теперь нас можно брать голыми руками, — зло прошипел Долговязый.

— Стрелки, вашу мать! — отозвался Викинг. — Бухать надо меньше.

— Выделываться надо меньше! — ответил Долговязый. — Чего тебя вертело, как говно в Гольфстриме?

— Хочешь пересесть за штурвал?

— Иди ты! Лучше подумай, как выбираться.

— Что тут думать? Надевать аппараты и вылезать.

— Это если люк не зажало.

— Типун тебе на язык! — буркнул Викинг.

— К тому же Дикий наверняка встретит нас огнем из легкого карабина.

— Давай вперед молодого пошлем, а там видно будет.

— Я тебя сейчас так далеко пошлю, — разозлился я, — что всех твоих водительских способностей не хватит доехать!

— Эй, народ! — прозвучал в наушниках голос Паса. — Я вас вижу. Жаб ждет вас у бокового люка, но если вы чуть продвинетесь на маневровых водометах, то провалитесь между модулями и сможете присосаться к нижнему стыковочному узлу. Жаб не преодолеет это расстояние быстрее чем за две минуты.

— Вот тебе и молодые! — довольно сощурился Долговязый. — Пробуй давай, водила.

Викинг включил маневровые водометы на самый полный, “Блин” мелко затрясся, заскрежетал обшивкой и провалился между кронштейнами.

— Есть стыковка! — доложил Викинг. — Давайте к верхнему люку!

Нас не надо было упрашивать. Протиснувшись в узкую трубу стыковочного узла, Долговязый распахнул люк и первым заполз на станцию. Я выбрался следом за ним и с радостью увидел Паса.

— Оружия достать не смог, — виновато пожал он плечами. — Жаб блокировал оружейку.

— Хреново, — вылезая из люка, буркнул Викинг. — Где Рипли?

— Она с ним. Ну... Не по доброй воле.

— Вот барракуда, — сжал кулаки Долговязый. — Как его теперь брать?

— Рипли в огромной опасности, — добавил я. — Гибридный аппарат у Жаба только один, значит, ее он потащит в жидкостном. И Поганка ее убьет. А потом и нас, если Жаб захватит пульт управления.

— Только без паники! — на всякий случай предупредил Викинг.

На него никто не обратил внимания.

— Тихо! — прислушался Пас. — Включились насосы бокового шлюза! Жаб решил не драться, он уходит!

— За ним! — скомандовал Долговязый.

Все бросились к шлюзовой, а я спустился обратно в “Блин”, чтобы помочь выбраться Молчунье. Добравшись до ходовой рубки, я глянул через акриловую поверхность и увидел Жаба. Он смотрел на меня. Зло смотрел, как смотрят цепные собаки на всех, кто проходит мимо. На нем был жуткий, изрезанный, искалеченный аппарат, к которому присоединялись баллоны с кислородом и водородом. В руках командира покачивался карабин среднего класса, а к каркасу короткой цепью была прикована Рипли. Судя по всему, она была без сознания, Жаб наверняка ей что‑то вколол.

Секунду мы смотрели друг на друга, как когда‑то я смотрел в глаза Кусту — словно шпаги скрестив. Но Жаб не стал растягивать этот момент — он поднял к плечу карабин и выстрелил в стыковочный узел. Незащищенная внешней обшивкой броня лопнула, и вода под огромным давлением устремилась внутрь, грозя затопить нас за какой‑нибудь десяток секунд. У меня не было выбора — только броситься к хранилищу аппаратов. Но Молчунья по‑прежнему была без сознания, и мне пришлось нести ее на руках до самого ящика. Там я сорвал с нее одежду, вспорол кинжалом вену на пояснице и уложил в “рассол”. Только когда аппарат окутал ее мышечной тканью, я сам прыгнул в свободный ящик. Тут же прорвавшаяся вода смела все на своем пути, закружила нас, завертела. “Блин” отяжелел, оторвался от стыковочного узла и рухнул на дно. Я схватил Молчунью за каркас и вытащил наружу через пробоину.

— Эй, Копуха, здесь Долговязый! — услышал я тревожный голос в наушниках шлема. — Успели выбраться?

“Обижаешь, — ответил я жестом. — Ты же меня учил все делать быстро, но плавно”.

— Добро. У нас тут мелкая неприятность. Жаб поубивал все аппараты на станции. В общем, выйти мы теперь не можем.

“Но у вас есть основной батиплан”.

— Дикий и его затопил. “Подождите, дайте подумать”.

Основная моя проблема состояла в отсутствии хоть какого‑нибудь оружия. Я был уверен, что уроков Долговязого хватит для победы в стрелковой дуэли с Жабом, но что за дуэль, когда стрелять не из чего? Мало того, у меня было подавляющее превосходство в скорости передвижения, поскольку Жаб со своими баллонами выглядел неуклюже. Но без оружия и это превосходство мне никак не реализовать.

И тут я вспомнил, что не так все плохо.

“Так. Свой план я вам не скажу, потому что нас могут подслушивать. Со мной на связь тоже не выходите. Свяжитесь лучше с нашими на поверхности и сообщите о результате”.

— Не выйдет. Жаб изуродовал радиорубку, — ответил Пас.

“Ладно. Тогда молчите и не мешайте”.

Я отключил связь, уложил Молчунью на живот, чтобы дать работать жаберным крышкам, а сам врубил водометы и на полной скорости устремился в выбранном направлении. Только не за Жабом, конечно. Зачем я буду с ним связываться без огневой поддержки?

Огни станции остались позади, и меня окутал непроницаемый мрак. Сердце испуганно запрыгало, я зажмурился и сжал кулаки, но долго так двигаться было нельзя — надо было слушать сонар, чтобы не врезаться в дно, а временами поглядывать на показания приемника GPS.

Плыть пришлось долго, и я потерял всякий счет времени. Зрительные ощущения утратили смысл, я весь превратился в слух, отсчитывая интервалы между писком навигационных приборов. Они становились все короче и короче, а потом раздалось сплошное гудение, наподобие комариного звона. Я достиг нужной точки. Отключив звук, я вывел на дисплей показания компаса и сориентировался в пространстве. Хорошо. Теперь можно зажечь налобный фонарь — наверняка я обогнал Жаба достаточно, чтобы он не смог различить свет.

В голубоватом сиянии я различил то, что мне было нужно — станковый ракетомет наблюдательного поста. Десять снарядов малого калибра — вполне достаточный аргумент против среднего карабина. Теперь оставалось только ждать, когда Жаб дотащится сюда со своими баллонами. Я был уверен, что он не будет двигаться в темноте и я заранее увижу его по “светлячкам”. Так и вышло — впереди забрезжило сначала красноватое марево, а затем, когда оно начало угасать, ввысь взвилась новая осветительная ракета.

Когда я разглядел Жаба и Рипли, они были от меня на расстоянии пятидесяти метров. В командира я сразу стрелять побоялся — от прямого попадания могли взорваться баллоны и ранить начальницу. Так что первой ракетой я прицелился в каркас Рипли, к которому крепилась цепь. Это было единственное место, куда я мог выстрелить, поскольку только металлический ранец способен удержать осколки ракеты.

Я навел ракетомет, но никак не мог нажать пусковую кнопку.

“Нет, надо подпустить чуть поближе”, — мелькнуло у меня в голове.

Но тут же вспомнился наказ Долговязого, что выстрел нельзя затягивать. Быстро, но плавно. Я вдавил пусковую кнопку, и ракета белой спицей устремилась к цели. Взрыв, короткий удар компрессионной волной. Я открыл зажмуренные глаза и увидел, что мой выстрел точно попал в цель — угол каркаса на скафандре Рипли снесло, и цепь теперь не приковывала ее к Жабу. Кроме того, похоже, взрыв немного привел ее в чувство — самостоятельно включив водометы, она начала уходить вверх. Это было лучшим решением, теперь я мог стрелять без боязни ранить ее.

Плохо было лишь то, что ракетный выстрел меня демаскировал. Жаб довольно метко выпустил три гарпуна, и мне пришлось отойти к обломкам корабля, чтобы спрятаться в их тени. Взять с собой ракетомет я не мог, он был накрепко прикручен к базальту. Поняв мои затруднения, Жаб опустился ближе ко дну и еще несколькими выстрелами окончательно уничтожил ракетную установку. С этой минуты я перестал его интересовать в качестве боевой единицы. За Рипли он гнаться тоже не стал — мало шансов было догнать ее с двумя баллонами за спиной.

Мне пришлось немного отсидеться, чтобы не получить гарпун в брюхо, а когда между мной и противником установилась безопасная дистанция, я приступил к выполнению следующей части моего плана. Надо было найти один из аварийных спутниковых буев, какие всегда крепятся на палубных надстройках. Это был единственный способ вызвать подмогу в сложившихся обстоятельствах. Пробравшись вдоль искореженной палубы, я разглядел в свете остывающего “светлячка” оранжевую трубу аварийного буя, сорвал ее с крепления, включил и отпустил в свободное путешествие к поверхности океана. Теперь устойчивый сигнал бедствия нам всем обеспечен. Оставались только Жаб и Поганка. Достойные цели для молодого охотника. Прежде чем окончательно погас “светлячок”, я отцепил от генератора газовые баллоны, прицепил их к каркасу и отправился за противником.

Меня удивило, как уверенно держал направление командир, словно в точности знал, где в настоящий момент прячется пусковая платформа. Я двигался за ним, ориентируясь на марево от “светлячков”, как волчья стая ориентируется по запаху от следов. Но что вело Жаба? Я пытался это понять, и мой интерес не был праздным, поскольку если бы я знал точное место Поганки, то не плелся бы за Жабом, а обогнал бы его. Обогнал и встретил. При определенной доле везения, разумеется.

Может, ему известен сигнал, который она издает? Нет, это уже мистика. Хотя кто его знает? Получил ведь Жаб из ультразвуковой пушки, значит, уже имел возможность посмотреть платформе в глаза. И между ними установилась особая связь. Нет. Фигня это.

Но сколько я ни гнал эту мысль, она не оставляла меня. В голове словно переворачивались стекла калейдоскопа, складываясь то в один узор, то в другой. Огромное количество фактов, воспоминаний и предположений пытались соединиться, потом распадались и снова соединялись, но уже по‑другому. Первое, за что я уцепился в этом мельтешении, была статья в газете, которую я просмотрел в ресторане. Сейчас я готов был допустить, что там не все выдумка, что вода действительно может собираться в кластеры, хранить и переносить информацию. Яд. Он был моей второй мыслью. Баралитол. Причем заключенный в контейнеры, неподвластные давлению океана. Как он мог вызвать мутации, если не соприкасался с водой? А может, это не он? Может быть, Поганка мутировала от баралитола, поскольку находилась в непосредственной близости от контейнеров, а дальнейшие мутации — это ее собственное воздействие?

У меня возникла диковатая, но вполне стройная гипотеза. Поганка — разумное существо. Разум она получила в результате мутации. А потом она изучила кластерную структуру воды вокруг контейнеров и стала способна сама генерировать мутагенный сигнал. Мутагенный сигнал, вот в чем фишка! Молчунья говорила “изменяющая сила”, так как в Языке Охотников нет научного термина “мутагенный”, а произносить его по слогам неудобно. Возможно, Жаб научился чувствовать источник сигнала и теперь идет на него, как на маяк наведения. А я? Сверхчувствительная Молчунья ощущала изменяющую силу как горечь. Может, получится и у меня?

Я попробовал отгородиться от привычных ощущений и прислушался к новым. Мне хотелось понять, какую именно горечь имела в виду Молчунья. Вкусовую, душевную? Запомнив все ощущения, я изменил положение в пространстве и тут же понял — что‑то есть. Действительно, некое неприятное ощущение возникало на верхнем небе, когда я поворачивался лицом на определенный азимут компаса. Если говорить проще, это действительно было похоже на горечь.

Теперь я мог свободно обойти Жаба, а не плестись у него в хвосте. Включив водометы, я ринулся в темноту, огибая световое пятно от “светлячка” по широкой дуге. Тяжелые баллоны мешали, но они были единственным моим шансом на спасение. Несмотря на дополнительный вес, я уверенно пронзал пространство, время от времени пробуя его на вкус. А еще через какое‑то время новое ощущение ворвалось в мой мозг, и это был, как ни странно, свет. Сначала мягкий, голубоватый и почти не ощутимый, он становился все ярче и ярче, исходя непонятно откуда. Я вытянул руку вперед и с удивлением увидел свои пальцы. На глубине больше трех километров, которую показывали приборы, это было удивительным, ведь эти места никогда не видели ни единого лучика света. Мне пришлось сбавить скорость, чтобы разобраться, откуда исходит это свечение До дна было метров двадцать, и я опустился на базальт, выключив водометы. Вокруг меня кружились микроскопические организмы, именно они излучали голубоватый свет, позволявший не только видеть на несколько метров, но и различать силуэты вздыбленных базальтовых скал. Одна из них показалась мне странной, так как большинство камней, в отсутствие ветра и быстрых течений, были зазубренными и острыми, эта же напоминала почти правильный куб. И только приглядевшись к ней повнимательнее, я понял, что никакая это не скала, а огромная, ни с чем не сравнимая по размерам пусковая платформа.