Цицерон и дела о злоупотреблениях наместников провинций.

К сожалению, из всего весьма обширного наследия римских ораторов до нас дошли почти полностью лишь судебные речи Цицерона и поэтому наши возможности оценить обстоятельства дел о злоупотреблениях должностных лиц в провинциях ограничены лишь четырьмя случаями. Об одном из них - о деле Верреса, в ходе которого Цицерон выступил обвинителем - речь шла выше. Однако же Марк Туллий, судя по всему, небезуспешно выступил защитником в трёх делах казнокрадов несколько меньшего масштаба. При этом один подзащитный Цицерона был оправдан, второй - скорее всего был оправдан. Что касается третьего, то в источниках, к сожалению, не сохранилось никакой информации об исходе процесса.

Итак, по порядку. Начнём с Марка Эмилия Скавра Младшего, которому лишь неудачное стечение обстоятельств не позволило достичь в государстве постов, позволявших вершить судьбами государства, подобно тому как это делали многие представители его же поколения.

В римской политической жизни Марк Эмилий Скавр становится известным в связи с восточными походами Помпея, при котором он был квестором. Этот период жизни Скавра неплохо освещён у Иосифа Флавия, который изображает его, с одной стороны, большим поклонником иудейских денег, а с другой - энергичным человеком, способным принимать ответственные решения. Как известно, появление на Ближнем Востоке Помпея совпало с династической борьбой в Иудее между Аристобулом и Гирканом, сыновьями Александра Йанная. Римляне оказались втянутыми в решение этого династического спора благодаря прямому обращению Аристобула, власти которого угрожал в 66г. до н. э. Гиркан, двигавшийся с армией набатеев и набатейским царём, вызвавшимся поддержать Гиркана. Аристобул обратился в этой ситуации к командующему римскими войсками в Сирии Марку Эмилию Скавру с просьбой о поддержке. Оказавшись перед необходимостью выбора - кого из кандидатов поддержать - Скавр всё же предпочёл Аристобула, ибо тот - по словам Иосифа Флавия - просил меньше, а платил больше, чем Гиркан, также обратившийся за посредничеством к Скавру.

На какое-то время Скавру удалось установить в Иудее мир. В этот момент Иерусалим был осаждён набатейскими войсками. Скавру удалось добиться словесными угрозами снятия осады с Иерусалима. Набатеи ушли, испугавшись прямого римского вмешательства. Марк Эмилий попробовал окончательно разбить Гиркана и даже снарядил военную экспедицию в Набатею, где находился незадачливый претендент на иерусалимский престол. Однако же, как и раньше, деньги решили всё. Скавру была передана сумма денег, достаточная для того, чтобы Марк Эмилий отказался от доведения военной операции против набатеев до логического конца.

История с выбором Скавра в пользу Аристобула на этом не кончилась. Чуть позже, когда в Сирии появился лично Помпей, представители обоих братьев прибыли к Помпею с богатыми дарами и обвинениями во взяточничестве подчинённых Помпея, в том числе Скавра. Помпей в тот момент никаких организационных выводов делать не стал и история кончилась тем, что римляне, после весьма драматического развития событий в Палестине, посадили на иерусалимский престол Гиркана. Это не означало недоверия к Скавру, ибо развитие политической борьбы, предшествовавшей окончательному воцарению Гиркана, было непредсказуемым.

Рассмотрение этих обстоятельств уже не входит в задачи данной статьи, ибо наш основной интерес в данном случае связан с другим эпизодом в жизни Марка Эмилия Скавра. Упоминаний о нём в источниках нет на протяжении целого ряда лет. В 58 году до н. э. он был курульным эдилом в Риме. Как пишет Квинт Асконий Педиан, комментатор речей Цицерона, Скавр организовал в тот год пышные игры, которые произвели впечатление на современников именно своим размахом. Во всяком случае, память об играх, организованных Скавром была жива в течение большого количества лет. Тот же Асконий Педиан пишет, что самому Скавру эти игры принесли огромные долги.

Речь Цицерона в защиту Скавра сохранилась лишь частично и поэтому последующее развитие событий понятно и известно не во всём. В 55 году Марк Эмилий Скавр - наместник Сардинии в ранге пропретора. Последующее развитие событий позволяет предположить, что Скавр добился назначения в провинцию с целью поправить свои финансовые дела, но прямых доказательств этому нет. В середине 54г. до н. э., после исполнения своих полномочий, Скавр появляется в Риме и выставляет свою кандидатуру на консульских выборах на 53 год. Избран он не был, но, вследствие активного участия в политических интригах и лишь отчасти вследствие злоупотреблений в провинции Скавр оказался под следствием. В качестве предлога была использована жалоба сардинцев на злоупотребления бывшего наместника.

Цицерон не был единственным защитником Скавра, однако же о сути процесса и выдвигавшихся обвинениях мы можем судить только по комментариям Квинта Аскония Педиана и по тому, что осталось от самой речи Цицерона - видимо - не более 25%-30% текста.

Конкретные обвинения против Скавра - насколько они известны нам по тексту речи Цицерона - сводились к нескольким убийствам с целью овладеть имуществом жертв и, возможно, иным преступлениям имущественного плана. Даже по сохранившейся части речи Цицерона видно, что основное обвинение против Скавра было связано с хлебом и хлебными поставками (crimen frumentarium). Эта часть речи Цицерона, которая практически не сохранилась, могла бы, видимо, быть неплохим дополнением к речам Цицерона против Верреса. Нам остаётся лишь судить по аналогии. Скавр, видимо, наживался, войдя в долю с перекупщиками, скупавшими хлеб у земледельцев.

Благодаря Асконию Педиану мы знаем и конец этой истории. Скавр был оправдан, что очень хорошо показывает относительность римского правосудия по вопросам, касавшимся злоупотреблений в провинциях. Оправдание Скавра показывает также, что и весь процесс его был скорее политическим спектаклем, чем реальным желанием наказать чиновника, допустившего злоупотребления служебным положением.

Сопоставление процесса Скавра с делом Верреса позволяет, судя по всему, выявить и ещё одну причину оправдания Скавра - специфику отношения римлян к сардинцам и к грекам как к народам, находящимся на принципиально различных уровнях развития. В речи в защиту Марка Эмилия Скавра Цицерон неожиданно подробно начинает говорить о дурных качествах характера финикиян, пунийцев и сардинцев.

Назвав финикийцев genus fallacissimum (то есть наиковарнейший народ), Цицерон к концу рассуждений о сардах, которых он считает потомками финикиян, неожиданно заявляет, что, вероятно среди них всё же есть отдельные представители, которые преодолели недостатки, обусловленные собственным происхождением. Следующая далее характеристика большинства сардов, какими они представляются Цицерону, принципиальна во многих отношениях.

Cic. Pro Scauro, XIX, 44: Magnam quidem esse partem sine fide, sine societate et coniunctione nominis nostri res ipsa declarat. "Сами обстоятельства показывают, что значительная их часть без лояльности, без сообщности и связи с нашим образом жизни".

Фраза эта весьма важна тем, что показывает существеннейший критерий, на который ориентировались римские политики в отношении к тому или иному народу, проживающему как вне, так и внутри римской державы. Положительное и в меру уважительное отношение вообще и в вопросах правосудия в частности гарантировалось в конечном счёте лишь тем, кто проявлял лояльность, готовность воспринимать античную цивилизацию и находиться в орбите римского влияния.

В этой специфике подхода к разным народам заключалась ещё одна причина оправдания Марка Эмилия Скавра и, одновременно, осуждения Гая Верреса. Конечно, в Сардинии Марк Эмилий Скавр не мог обогатиться настолько, насколько Верресу удалось в Сицилии. Однако значительность - по меркам того, что можно было взять в Сардинии - злоупотреблений Скавра полностью компенсировалась в глазах Цицерона другим. Сарды - народ находящийся практически за пределами античной цивилизации, что ставило определённые пределы тем жалобам на римских должностных лиц, которые, с точки зрения Цицерона, следовало рассматривать. Цицерон не отказывается рассматривать справедливые жалобы таких народов как сарды, галлы или испанцы, но считает необходимым ставить преграды исходящим от них интригам и тайным манёврам против деятелей римской администрации. Иными словами, вопрос об оценке деятельности того или иного чиновника в римской внутренней политике опять же оказывается связанным с одним субъективным моментом. Что считать справедливой жалобой на деятельность должностного лица? Что является злокозненной интригой? Вопрос, естественно, не мог не решаться "на глазок" и единственным критерием здесь оказывалась своего рода градация народов по степени интегрированности в римскую жизнь и - восприятию римской системы ценностей.

В этом плане особый интерес представляет процесс Фонтея, защитником которого также выступил Цицерон. Речь Марка Тулия сохранилась, хотя и не очень хорошо. Эта история интересна тем, что показывает и Цицерона и в целом всю римскую общественно-политическую мысль в необычном ракурсе. Процесс Фонтея состоялся почти сразу после осуждения Гая Верреса и в этой связи невозможно не обратить внимание на тот факт, что Цицерон, добившийся осуждения крупного казнокрада, взялся защищать Фонтея, обвинявшегося практически в том же преступлении.

Марк Фонтей был претором Нарбоннской Галлии в 76-74гг. Речь Цицерона показывает, что наместник отличался авторитарным и суровым нравом и не отличался большой честностью. Однако самое главное - с официальной римской точки зрения - заключалось в том, что Фонтей оказал неоценимые услуги государству.

Он подавлял антиримские выступления в своей провинции, приведя к повиновению большое количество племён, практически не признававших римскую власть. Марк Фонтей, кроме того, значительно укрепил власть римлян в этом районе целой серией практических мероприятий. Наместничество Фонтея совпало также с завершением борьбы в Испании с Квинтом Серторием. Именно Марк Фонтей снабжал зерном и - как можно понять - вообще всем необходимым армию Помпея, двигавшуюся в Испанию и находившуюся в течение зимы на территории Нарбоннской Галлии.

Однако же Фонтей действовал с традиционной для римлян бесцеремонностью и вскоре после процесса Верреса в Рим прибыла делегация галлов с обвинением Фонтея в вымогательствах. Первое из трёх обвинений в адрес Марка Фонтея относилось к тому, как наместник осуществлял финансовое управление в провинции. Текст речи Цицерона, рассматривающего этот вопрос, сохранился не очень хорошо. Однако даже по тому, что мы реально имеем, видно, что вся провинция была в долгах (точнее - все галлы, ибо даже по речи Цицерона видно, что римские граждане, жившие в провинции, никаких претензий к наместнику не имели). Истоки происхождения этой задолженности в общем тоже понятны - усердие Фонтея, озабоченного поставками всего необходимого для армии Помпея. Поставки же, естественно, осуществлялись за счёт внутренних резервов провинции - то есть оплачивались жителями провинции. Судя по тексту речи, размеры этих долгов исчислялись миллионными суммами, а сам наместник не принимал никаких мер по разрешению ситуации. Плохая сохранность речи не позволяет нам по настоящему и полностью разобраться в ситуации. Во всяком случае можно предположить, что лично Фонтей на этих поставках, приведших к массовой задолженности жителей провинции, и не наживался.

Второе из обвинений в адрес Фонтея сводилось к тому, что наместник наживался на организации строительства дорог, беря деньги когда за проведение их строительства, когда, наоборот, за отказ от дорожных работ.

Третье и последнее обвинение в адрес Фонтея сводилось к тому, что он ввёл действующий внутри провинции налог на вино. Текст речи Цицерона построен так - возможно, это не случайно - что абсолютно все детали, касающиеся этого обвинения, нам неизвестны. Во всяком случае можно подумать, что нововведение Фонтея заключалось в следующем. С каждой амфоры вина местного производства, ввозимой в тот или иной город, полагалось отныне платить небольшой налог.

Особый интерес для темы исследования представляет тактика Цицерона как защитника. Поведение самого Фонтея в провинции, судя по всему, ни для кого не представляло секрета. Однако для Цицерона как защитника и для всего римского общественного мнения в целом вопрос был не столь однозначно ясен, ибо приходилось выбирать между преданностью конкретного должностного лица государственным интересам и наказанием его за проступки при исполнении служебных обязанностей. Ситуация была деликатная в том смысле, что ни в одном документе эпохи, ни в одном историко-философском сочинении рассматриваемого времени никогда не шла речь о том, что государственные интересы могут оправдывать проступки.

Именно поэтому речь Цицерона построена очень осторожно и полна уловок. Вопрос о первом обвинении Цицерон фактически обходит, не раскрывая механизма возникновения задолженности, но заявляя постоянно, что в провинции ни одна денежная сумма не совершала оборота без должного учёта и контроля. Одновременно с этим Цицерон постоянно подчёркивает заслуги Марка Фонтея в деле наведения порядка в провинции.

Второе и третье обвинение Цицерон опять же не столько раскрывает, сколько обходит, заявляя, что готов представить прекрасных свидетелей, готовых подтвердить отсутствие в действиях Фонтея чего-либо противозаконного.

Отсутствие должных аргументов Цицерон подменяет длинными рассуждениями, имеющими лишь косвенное отношение к рассматриваемой теме. Так, длинное рассуждение о том, каким именно свидетелям стоит или не стоит верить плавно переходит у Цицерона в патетические обвинения галлов в дикости и варварстве с очевиднейшим подтекстом: как можно вообще им верить. Ближе к концу выступления Цицерон использовал ещё один приём построения речи. Знаменитый оратор начинает перечислять примеры не подтвердившихся обвинений против знаменитых в государстве людей, а также - примеры несправедливых обвинений против известных личностей, каковые никак не повлияли на идеальную репутацию того или иного государственного мужа. Переход после этого к Марку Фонтею с патетическими словами о том, что судебное разбирательство не выявило ни одно доказанного факта, способного хоть как-то запятнать репутацию и доброе имя Фонтея, подымает скромного прокуратора Нарбоннской Галлии на высоту невероятную. И в то же время подобное приём и такое сравнение показывает и самого Цицерона, и всю римскую судебную систему в далеко не лучшем виде. Цицерон защищал виновного человека, пользуясь казуистикой и техникой ораторского искусства, а римское общественное мнение и соответственно римская судебная система были готовы отнестись благосклонно к предосудительным даже по римским нормам действиям наместника провинции, если наместник был предан государственным интересам Рима. История Марка Фонтея показывает также, что до каких-то пределов римское общественное мнение и вся судебная система были готовы пренебречь и возмущением жителей провинции, против наместника которой выдвигалось обвинение.

Мы не знаем, к сожалению, исхода процесса Фонтея. Судя по всему, он всё же был оправдан.

Для темы исследования представляет немалый интерес является другой пример из судебной практики того же Цицерона. В 59г. до н. э. Марку Туллию довелось защищать Луция Валерия Флакка, пропретора провинции Азия. Луций Валерий Флакк принадлежал к древнему патрицианскому роду и был - насколько позволяют судить источники - был человеком энергичным, компетентным и безусловно преданным интересам Рима. Было бы ошибочным ручаться в безгрешности Флакка - количество выдвинутых против него обвинений было значительным. И однако же нельзя не обратить внимания на то, что обвинение против Флакка было выдвинуто лишь через три года после завершения им своих полномочий в Азии. Л. В. Флакк был пропретором в Азии в 62-61гг. до н. э., а процесс же по делу Флакка состоялся лишь в конце 59 года до н. э.

Первое обвинение против Флакка сводилось к взиманию с городов провинции денег на снаряжение флота для борьбы с пиратами. Второе обвинение против Флакка заключалось в том, три города провинции: Акмония, Дорилея и Темнос выдвигали жалобу против наместника провинции по поводу его неправомочных действий с общественными деньгами этих городов.

Следующее обвинение против Флакка было выдвинуто представителями города Траллы и заключалось в утверждении, что наместник поживился деньгами, отложенными жителями города для организации особого спортивного мероприятия - игр в честь Флакка отца.

Очередное обвинение против Флакка заключалось в жалобе евреев на то, что наместник запретил вывоз в Иерусалим золота, собираемого ежегодно евреями на нужды Иерусалимского Храма. Наместник провинции, вероятнее всего, запретил вывоз "иудейского золота" по чисто экономическим соображениям - вывоз денег в Иерусалим во времена Цицерона означал утечку немалых денежных сумм за пределы государства: в те годы Палестина ещё не входила в состав Рима. Иными словами, мероприятие Флакка могло означать желание стабилизировать денежное обращение в государстве. Было бы неосмотрительным, однако, отвергать мнение одного современного французского комментатора к данной речи Цицерона - А. Буланже. Он пишет, что за всей историей с иудейским золотом вполне мог скрываться мотив личного обогащения. Иными словами, Л. Флакк мог в принципе просто присвоить эти деньги или же - их часть.

Наконец, последним обвинением против Флакка можно считать жалобы трёх римских граждан на неадекватное поведение наместника провинции в различных ситуациях. Первый из жалобщиков, Дециан, жаловался на несправедливость суда наместника провинции, разбиравшегося в делах Дециана. Второй, Секстилий Андрон, обвинял наместника провинции в том, что благодаря его вмешательству он не смог получить наследства жены. Третий из этих римских граждан утверждал, что вынужден был заплатить наместнику провинции 50 талантов.

Для рассматриваемого сюжета особое значение приобретает аргументация Цицерона, касающаяся каждого из этих обвинений. Знаменитый оратор ничего не отрицает. Ни про один из рассматриваемых проступков не говорится, что события преступления не было.

Так, взимание денег с городов на нужды флота - с точки зрения Цицерона - вполне законно, ибо боеспособный флот государству нужен. Цицерон откровенно пишет, что не грекам и другим иноземным народам решать такие вопросы, а нашим преторам и полководцам.

Что касается обвинений трёх городов (Акмония, Дорилея, Темнос) в том, что Флакк будто бы поживился казёнными деньгами этих городов, то Цицерон вообще обходит обвинение по существу, говоря что, либо в городе давно уже неблагополучно с финансовой отчётностью, либо, что люди, заведовавшие городскими финансами, сами далеко не безупречны и честностью не отличаются.

Сходным образом поступает Цицерон, разбирая другие обвинения. Обвинение жителей города Траллы трактуется согласно уже указанному образцу. Деньгами, отложенными на спортивные мероприятия, заведовали нечестные люди. Что касается истории с "иудейским" золотом, то как уже отмечалось выше, Цицерон относится с полным одобрением к решению Флакка запретить его вывоз, исходя, судя по всему, из соображений экономической выгоды, или невыгоды, для государства. Точно также обвинения отдельных римских граждан против Флакка Цицерон старается повернуть в пользу своего подзащитного, подчёркивая прежде всего небезупречность поведения самих же жалобщиков.

Количество такого рода примеров можно было бы умножать многократно, ибо политическая реальность первого века до н. э. даёт очень много и весьма живописных картин поведения наместника провинции при исполнении служебных обязанностей. Так у Цицерона самым полным изображением легата, потерявшего всякое чувство меры являются речи против Гая Верреса, наместника в Сицилии в 73-70гг. до н. э. Здесь не представляется возможным анализировать все речи Цицерона против Верреса хотя бы из-за их объёма.

Отметим лишь несколько общих моментов. Надо сказать, что Веррес показал себя во время наместничества отличным знатоком законов, исхитряясь обогащаться, формально поступая по закону почти всегда совершенно правильно. Одним из важнейших способов обогащения стали для наместника завещания богатых жителей провинции. Верресу не составляло труда найти какую-либо юридическую уловку для того, чтобы начать формально законное преследование того, кто должен был получить богатое наследство.

Одно из первых дел такого рода стало большое наследство, которое должен был получить богатый житель Сиракуз Гераклий (Heraclius). Веррес узнал о наследстве примерно в те дни, когда подошло время избирать судей своего рода "Верховного Суда" провинции. Гераклий не должен был вноситься в списки кандидатов на замещение судейских должностей. Веррес же, пользуясь своей властью, это сделал, повернув дело так, что Гераклий уклоняется от своих обязанностей. Так было создано основное - зацепка для формально законного преследования, каковой Веррес воспользовался в полной мере, получив желаемые деньги.

Точно также в принципе поступил Веррес в вопросах хлебных поставок. Сицилия была в древности одним из основных поставщиков хлеба для нужд Рима и Италии. Процедура сбора зерна была отработана до тонкости и римляне не тронули те норм взаимоотношений, которые существовали между производителями и сборщиками зерна и были достаточно справедливы и для производителей, и для государственных структур, собирающих зерно. Римляне ничего не изменили в этих, существовавших её до них взаимоотношениях сторон именно из-за ценности Сицилии как региона поставляющего хлеб. Веррес, формально говоря, не сделал ничего дурного. Он принял другой закон о порядке закупки зерна, изменив в нём лишь некоторые параметры - цену закупки зерна и правила учёта. В результате, однако, ему удалось создать весьма удобную и работоспособную схему по изъятию и зерна в больших, чем раньше размерах, и денег. Последствия применения этого закона оказались для Сицилии катастрофическими. Проверить сообщения Цицерона мы, конечно, не можем, но в целом его слова о разорении сицилийских производителей зерна доверять можно, особенно учитывая методы работы Верреса в остальных сферах жизни провинции.