Парад суверенитетов» и судьба реформ. Середина 1990 — середина 1991 6 страница

массы: темпы инфляции были столь значительны, что власти не успе­ли и не успевали напечатать требуемого в обороте количества денег. В результате постоянно росла задолженность государства по выплате зарплат, пенсий и пособий (на 1 апреля 1992 — 40 млрд. руб., а к 1 июня — уже 150), что являлось дополнительным фактором роста социальной напряженности. Согласно опросам общественного мнения, примерно половина населения страны стала жить гораздо хуже, более четверти — немного хуже, чем в декабре 1991-го. Определенные улуч­шения констатировал лишь каждый одиннадцатый из опрошенных.

Не более оптимистично складывалась ситуация в сфере матери­ального производства. В промышленности наблюдалось сокращение объемов выпускаемой продукции при значительном росте цен на из­делия. В результате прекращения финансирования государством нерен­табельных предприятий весной 1992 г. все более острым становился пла­тежный кризис. Резко увеличилась взаимная задолженность предприя­тий, усилился дефицит платежных средств. Взаимная задолженность нарастала как снежный ком: к концу января она составляла 140, к концу февраля — 390, а к концу марта 780 млрд. рублей, что соответствовало примерно 40% объема продукции промышленного производства (в июне сумма достигла 2-триллионного уровня). Чисто «рыночное» решение проблемы требовало банкротства несостоятельных платель­щиков, однако ее масштабность делала неизбежным государственное вмешательство.

Нелегким было положение в аграрном секторе. Правительство де­лало ставку на форсированное развитие фермерства, активно лобби­ровало введение свободной купли-продажи земли. В СМИ разверну­лась кампания по дискредитации колхозно-совхоз но го строя. Нова­ции должна была подтолкнуть и начавшаяся перерегистрация хозяйств, и процессе которой крестьянам предстояло как бы заново определить­ся, с каким производством — коллективным или индивидуальным — связать свое будущее. В результате же проводимого курса проиграла де­ревня в целом: «неперспективным», часто дотационным, колхозам и совхозам были значительно урезаны масштабы финансовой поддерж­ки, хотя на ближайшее будущее они неизбежно оставались главными поставщиками продовольствия и сырья для пищевой и легкой про­мышленности. В то же время фермерское движение получило преиму­щественно моральную поддержку: не были решены вопросы его фи­нансового, материально-технического и правового обеспечения.

В центре внимания правительства находились почти исключитель­но стратегические и макроэкономические проблемы. Прежде всего, предполагалось восстановление утраченного контроля над государ­ственными финансами. Проводилась жесткая бюджетная политика, направленная на устранение дефицита госбюджета, который к концу 1991 г. достиг огромной суммы -— в 20% ВВП. Эта политика включала резкое сокращение расходных статей, куда включались затраты на

отрасли социальной сферы (коммунальную, здравоохранение, обра­зование, науку, культуру), закупки вооружений, централизованные инвестиции, бюджетные дотации и субсидии территориям и пред­приятиям. Резкое сокращение государственных расходов привело к тому, что уже в январе 1992 г. дефицит бюджета сменился его профи­цитом в размере 5,1%; в феврале бюджетный дефицит составил 2,7; в марте — 2,3; а в апреле был вновь зафиксирован профицит в 4,4%. Реформаторы в качестве позитивного отмечали тот факт, что за пять месяцев с начала либерализации дефицит государственного бюджета не превысил 0,5% ВВП.

Жесткая бюджетная политика привела к снижению темпов инф­ляции. После всплеска в январе 1992 г. ее уровень в феврале составил уже 38,3; в марте — 30; в апреле — 22; в мае — 12%. Объем производства понижался высокими, но вполне допустимыми, по мнению правитель­ства, темпами. По сравнению с декабрем 1991 г. ВВП сократился в янва­ре 1992-го на 3,9%; в феврале — 6,9; в марте — 7,2; в апреле — 11,7.

Однако формальное улучшение макроэкономических показателей оставляло без ответа насущные вопросы: как выживать основной мас­се населения (при потере накоплений и резком уменьшении дохо­дов) и каким образом смогут функционировать в новых условиях про­мышленные и сельскохозяйственные предприятия, из которых около половины не могли обходиться без государственных бюджетных «вли­ваний»? Теоретически было ясно, что в «будущем» все должно изме­ниться и экономику страны ожидает динамичный рост. Но когда это произойдет и какие хозяйственные субъекты станут реальной опорой движения к новому общественно-экономическому порядку, сказать было нелегко.

Преобразования первых месяцев 1992 г. привели к появлению боль­шого числа людей, недовольных их результатами. Поэтому перед пре-, зидентом и правительством весной этого года возникла проблема оп% ределения той социальной базы, которая позволит двигаться к рынк; дальше. После августа-91 появилась определенная коалиция сил, вые тупавших за ускоренное движение к рынку. Заинтересованные в это социальные группы можно условно разделить на три части. В первую войдут те, кто составлял основу массового «протестного», антитота­литарного, антиноменклатурного демократического движения 1988— 1991 гг., выступавшего под лозунгом «Демократия и рынок». Это были преимущественно представители интеллигенции, инженерно-техни­ческие работники, управленцы, служащие, которые после провала «путча* надеялись быстро реализовать свои надежды. Во вторую мож­но зачислить те элитные и околоэлитные слои, которые в 1987—1991 гг. уже включились в полуофициально поощряемые «сверху» рыночные отношения через валютно-финансовые, экспортно-импортные и про­чие коммерческие операции. К ним примыкали организаторы торгов­ли разного уровня и связанные с ними предприниматели, которые

лучше других видели перспективы, открывавшиеся перед ними в слу­чае появления свободного рынка и ликвидации «социалистических» ограничений. В третью группу часто включают руководителей промыш­ленности, директоров предприятий и связанных с ними структур. Их «рыночные перспективы» определялись расширяющимися возможно­стями распоряжаться материальными и финансовыми ресурсами, ко­торые формально оставались государственными.

«Директорский корпус» рассчитывал также на активное участие в приватизации, неизбежность которой становилась очевидной. В то же время эта группа была далеко не однородной. Более заинтересованны­ми в либерализации экономических отношений были управленцы сырьевых отраслей, продукция которых пользовалась гарантирован­ным спросом. Особенно привлекательным для них был самостоятель­ный выход на внешние рынки, где газ, нефть и другие ресурсы про­давалась по ценам, намного превышавшим внутренние, что суще­ственно облегчало адаптацию к новым хозяйственным условиям и снимало зависимость от государственного бюджета. Иной была пози­ция руководителей отраслей перерабатывающей промышленности, многие предприятия которых могли существовать лишь при финансо­вой поддержке государства. Они выступали за постепенное вхождение страны в рынок и за активное регулирование этого процесса прави­тельством, рассчитывая на его помощь через бюджетные источники.

Следует отметить, что хотя первая и третья из названных групп в целом были ориентированы на рыночные преобразования, их пози­ции и интересы потенциально конфликтны. Массовое протестное дви­жение выступало за отстранение от власти партийно-государственной и хозяйственной номенклатуры, противопоставляя этому радикаль­но-демократический вариант реформ. Директорский же корпус сам во многом являлся частью существовавшей системы, в которой перепле­тены политические и экономические связи. Поэтому советские хозяй­ственные управленцы ратовали за более плавную социальную транс­формацию, которая позволила бы им сохранить или использовать уже «завоеванные» преимущества. На этапе начала реформ эти различия были приглушены. Но позднее правительству и президенту все равно пришлось бы выбирать между двумя этими ориентациями.

Проблема широкой общественной поддержки начатых преобразо­ваний была существенно осложнена тем, что перед их началом в 1992 г. власти практически не проводили никакой работы по морально-пси­хологической подготовке населения к неизбежно болезненным ре­формам. Никто не разъяснял, в чем они будут состоять, какова в них роль основных социальных групп и как может измениться положение каждой. В 1990—1991 гг., в противовес союзным лидерам, российское руководство настойчиво убеждало население республики в том, что необходимые меры можно осуществить без снижения уровня жизни, а президент даже заверял, что «ляжет на рельсы», если это произой-

дет. Отсюда — завышенные ожидания, надежды лишь на позитивные перемены, готовность в лучшем случае к умеренно-жертвенному кур­су перемен, но никак не к радикальному их варианту.

Практически впервые публично о трудностях, которые предстоит испытать населению, президент сообщил лишь в конце октября 1991 г. на V съезде народных депутатов РСФСР, одновременно с объявлением о начале преобразований. Характеризуя разовый переход к рыночным ценам как «тяжелую, вынужденную, но необходимую меру», он вновь сообщил, что «хуже будет всем примерно полгода, затем — снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами. А к осени 1992 г., как я обещал перед выборами, — стабилизация экономики, посте­пенное улучшение жизни людей». Далее граждан информировали, что «либерализация цен будет сопровождаться мерами по социальной за­щите населения». И лишь на этом фоне следовали достаточно осто­рожные предупреждения о том, что «защитить уровень жизни всех на первом этапе реформ мы не сможем» и «нам придется нелегко». Именно «поддержку и веру» (а не осознанное участие) Б. Н. Ельцин считал необходимыми условиями успеха реформ. В новогоднем обращении он вновь говорил о трудном периоде в 6—8 месяцев и подтверждал, что к концу 1992 г. начнется улучшение жизни.

Не более многословным было и «правительство реформ». О «непо­пулярности» предлагаемых мер говорилось уже на первой встрече Е. Т. Гайдара и Б. Н. Ельцина в конце октября 1991 г., накануне V съезда. Будущий вице-премьер прямо сказал президенту, что тот сам через несколько месяцев отправит первое реформаторское правительство в отставку. О понимании неизбежности нарастания конфликтного потен­циала свидетельствовало подписание 15 ноября 1991 г. президентского указа «О социальном партнерстве», которым создавалась трехсторон­няя комиссия по регулированию социально-трудовых отношений. В нее должны были входить представители государства, предпринимателей и профсоюзов.

Разъяснения того, что реально ожидает страну в ближайшие ме­сяцы, носили весьма общий и ограниченный характер. Силы комму­нистической и социалистической, а также патриотической ориента­ции в расчет не принимались. Представители традиционной хозяй­ственно-управленческой элиты не привлекались как «носители прежних стереотипов экономического мышления». Сам Е. Т. Гайдар нелюбовь к публичным выступлениям объяснял отсутствием привлекательных аргументов в пользу проводимой правительством политики и призна­вался, что «невозможность сказать правду людям приходит вместе с властью. Именно здесь хорошо понимаешь точность кантовского прин­ципа; "Все, что ты говоришь, должно быть правдой, но отсюда не следует, что надо говорить всю правду"».

Все это привело к тому, что к весне 1992 г. политическая поддерж­ка «правительства реформаторов» кардинально сократилась. Вместе с

президентом оно опиралось лишь на те силы, которые уже получили выигрыш от реформ и были кровно заинтересованы в их продолже­нии. Им противостояли Съезд народных депутатов и Верховный Совет России, которые как представительные органы власти, отражавшие широкий спектр интересов избирателей, во все большей степени ис­пытывали на себе давление тех, кто был недоволен реформами. По­мимо традиционных противников из левопатриотического лагеря, в число оппонентов попали и те, кто ранее горячо выступал за рыноч­ные преобразования или был объективно заинтересован в их успеш­ном продвижении. В этом суть того «парадокса», на который указыва­ют некоторые авторы: «демократический» Съезд народных депутатов, в целом одобривший правительственный курс в октябре 1991-го, столк­нувшись с его первыми результатами, к апрелю 1992 г. уже стал «кон­сервативным».

Рубежным в плане изменения экономического курса и складыва­ния новой конфигурации прореформистских сил стал VI съезд народ­ных депутатов России (апрель J992 г.). На нем деятельность правитель­ства подверглась резкой критике. Депутаты приняли постановление, в котором содержалась малоприятная оценка работы команды «про­фессионалов»: «Признать ход экономической реформы неудовлетво­рительным в области социальной зашиты граждан, инвестиционной, промышленной и аграрной политики, комплексности проводимых мероприятий». Президенту было предложено в месячный срок подго­товить и представить Верховному Совету проект закона о правитель­стве и, что особенно важно, новую кандидатуру его руководителя. Разразился кризис, когда «гайдаровцы» коллективно подали в от­ставку. Конфликт разрешился при активном участии главы прави­тельства — президента. Ему удалось убедить съезд предоставить Каби­нету министров возможность спокойно работать до декабря 1992 г., когда, как он надеялся, смогут проявиться какие-то позитивные итоги проводимого курса. За согласие депутатов пришлось заплатить серией важных уступок, которые вносили существенные коррективы в эко­номическую политику и на многие годы определили лицо россий­ских реформ.

Некоторые исследователи и практики считают, что первый этап реформ в России продолжался с ноября 1991 по апрель 1992 г. Его называют по-разному: «рыночный штурм», «реформаторское наступле­ние» и т.п. Главная отличительная черта этапа — переход к регулирова­нию экономики исключительно финансовыми, денежно-кредитными рычагами. На наш взгляд, не лишено оснований сравнение либерально­го «рыночного штурма» 1992 г. и большевистской «красногвардейской и гаки на капитал» зимы — весны 1918-го. В обоих случаях основой проводимого курса были катастрофическое состояние народного хо­зяйства и форсированное осуществление преобразований на базе оп­ределенного политико-идеологического курса, а после исчерпания из-

бранных ресурсов следовало обращение к компромиссу со старыми хозяйственно-управленческими слоями. Однако временный «откат» осу­ществлялся для перегруппировки сил и обеспечения дальнейшего движения к изначально поставленной цели. Поэтому некоторые ис­следователи считают возможным называть проводившийся в 90-е годы в России курс «рыночным большевизмом».

В Российской Федерации компромисс между либералами-рыноч­никами и «старой» хозяйственной элитой начинает оформляться вес­ной — летом 1992 г. Он нашел выражение в смягчении денежно-кредит­ной политики и восстановлении льготного кредитования предприятий, а также в привлечении в правительство представителей директорского корпуса. Уже в мае 1992 г. под влиянием лоббистских групп вновь на­чалось, пока, правда, нешироко, выделение государственных средств некоторым группам предприятий. Тогда же вице-премьерами были назначены В. С. Черномырдин, В. Г. Шумейко, Г. С. Хижа, которые должны были представлять в правительстве интересы разных секторов отечественной индустрии. Однако не менее знаковым было назначе­ние в июне J992 г. вице-премьером и А. В. Чубайса, к тому времени уже приобретшего репутацию одного из самых жестких либералов-рыночников. В итоге президент как глава правительства намного рас­ширял границы для столь необходимого в тех условиях политического и экономического маневрирования.

В программной работе «Государство и эволюция» (1995) Е. Т. Гай­дар признавался, что весной 1992 г. реформаторы исходили из того, что «экономически оправданных решений достичь практически едва ли удастся. В долгосрочной перспективе экономически оптимальным может стать то, что сегодня является максимально социально прием­лемым». На том этапе основные революционные изменения должны были произойти в сфере отношений собственности. Поэтому упор де­лался на «создание приватизационных коалиций», позволяющих ини­циировать массовый приватизационный процесс снизу, «интегриро­вать интересы тех социальных групп, которые способны его парали­зовать, если не увидят в нем своего места (трудовые коллективы, руководители предприятий, региональные органы власти)». Под влия­нием «промышленников» в правительственную программу был вве­ден новый, не самый оптимальный, по мнению «реформаторов», ва^; риант приватизации, позволяющий «трудовым коллективам» выку пать по остаточной стоимости 51% акций своих предприятий. На дел это означало закрепление преимуществ для администраций переходя ших в собственность объектов, и не случайно впоследствии окол 70% предприятий были приватизированы именно по данной схеме.

Формирование коалиции (или союза) «либеральных рыночников» и «старой» хозяйственно-управленческой элиты происходило посте­пенно, в течение второй половины 1992 г., и сопровождалось доста­точно острыми противоречиями. В июне возник политический блок

«Гражданский союз». В него вошли Демократическая партия России (наиболее массовая в «Демроссии», лидер Н. И. Травкин), Народная партия «Свободная Россия» (лидер вице-президент А. В. Руцкой), Союз промышленников и предпринимателей (лидер А. И. Вольский). Прези­дент и правительство не могли не считаться с блоком: по некоторым оценкам, входившие в него организации могли контролировать до 40% голосов на съездах народных депутатов, имели хорошо отлажен­ные связи с хозяйственными, а также региональными руководителя­ми. Кроме того, «Гражданский союз» поддерживал тесные контакты с Федерацией независимых профсоюзов России, претендуя на выраже­ние интересов самых широких и разнообразных социальных групп. С одной стороны, он заявлял о себе как о центристской организации, чуждой крайностей, а с другой — резко выступал против макроэко­номического курса Гайдара, настаивал на необходимости разработки государственной промышленной политики, которая должна была смяг­чить тяготы кризиса и стимулировать структурную перестройку в про­изводящих отраслях.

Опасаясь открытого социального взрыва, неизбежного при после­довательном проведении гайдаровской политики финансовой стаби­лизации (в этом случае должна была обанкротиться почти половина предприятий — как нерентабельные и малорентабельные), а также испытывая давление стоящих за «Гражданским союзом» сил, Б. Н. Ель­цин внес существенные изменения в правительственный курс. В июне-августе 1992 г. Правительство и Центральный банк приняли меры по дополнительному кредитованию отраслей и регионов (сельского хо­зяйства, угольной и некоторых других; северных районов); отсрочке и частичному погашению за счет госбюджета ранее выданных кредитов; введению новых налоговых и таможенных льгот, кредитованию пред­приятий под чрезвычайно льготный процент. А в сентябре—октябре был произведен взаимозачет долговых платежей предприятий, резко увеличивший их оборотные средства и общий объем предложения денег. Все эти меры в корне противоречили идеологии российских «монета­ристов», но приближалось 1 декабря, когда на VJI съезде народных депутатов предстояло проанализировать работу правительства и рас­смотреть вопрос о продлении дополнительных полномочий президенту. И хотя глава правительства к тому времени уже не раз допускал мало­почтительные выражения в адрес парламента и съезда, полностью их игнорировать тогда Ельцин еще не мог.

Более того, весь ноябрь 1992 г. прошел в интенсивных консульта­циях с «Гражданским союзом», в которых Ельцин заявлял о близости позиций «Союза» и правительства, выражал готовность учесть его мнение при корректировке состава правительства, удалил из своего окружения фигуры, вызывавшие наибольшее раздражение оппози­ции (руководителя «Останкино» Е. В. Яковлева; вице-премьера, мини­стра печати и информации М. Н. Полторанина; Госсекретаря Россий-

ской Федерации Г. Э. Бурбулиса, чья должность была вообще ликви­дирована). По поручению Ельцина Гайдар несколько раз встречался с лидерами «промышленников», в результате чего была согласована ком­промиссная экономическая программа, которая впоследствии и была представлена съезду.

Оставляя пока в стороне сложные политические перипетии, пред­шествовавшие и сопутствовавшие работе этого съезда народных депу­татов России, отметим, что он первоначально признал неудовлетвори­тельной работу правительства по реализации экономической рефор­мы. Затем констатировал, что формы и методы ее проведения не соответствуют интересам большинства граждан и привели к отрица­тельным социально-экономическим последствиям. Он отклонил кан­дидатуру Е. Т. Гайдара, предложенного Ельциным на пост премьера, как и его предложения поправок в Конституцию, сохранявших за ним право формировать правительство, издавать акты, имеющие, по сути, законодательный характер.

Однако в результате возникшего политического кризиса съезд по­шел на уступки, вновь оставив за президентом почти все полученные годом ранее «временные» полномочия. Ельцин в свою очередь должен был учитывать мнение депутатов. Проявлением компромисса было то, что для мягкого рейтингового {т.е. не обязывающего прямо) голосо­вания на пост премьера он предложил съезду не одну, а пять канди­датур, четыре из которых представляли директорский корпус. Наи­большую поддержку получил Ю. В. Скоков («за» — 637, «против» — 254, «воздержались» — 25), далее следовал В. С. Черномырдин (621 — 280 - 24) и лишь затем — Е. Т. Гайдар (400 - 492 - 33).

Внешне казалось, что все сложилось в пользу назначения пре­мьер-министром Ю. В. Скокова — директора оборонного предприя­тия, человека из ближнего окружения Б. Н. Ельцина, чьи преданность и высокие деловые качества котировались достаточно высоко (Ель­цин: «Скоков — реальный "теневой" премьер-министр, которого я всегда как бы имел в виду»). Однако президент отказал этому канди­дату, сославшись на то, что его имя связывают с военно-промышлен­ным комплексом. Позже он открыто признавал, что «общая полити­ческая линия Скокова, а тем более в вопросах экономики, сильно отличается от моей, от позиции Гайдара или того же Бурбулиса». Ель­цина как политика не могло не смущать то, что Скоков пользовался авторитетом в среде «старых» хозяйственных и политических управ­ленцев, но главное, имел тесные связи с группами интересов, кото­рые оказались ущемленными в результате «рыночного штурма» 1992 г. и стремились к исправлению «макроэкономических перегибов».

В. С. Черномырдин выглядел более предпочтительно. Он также был прочно связан с прежней экономической элитой, но в то же время сумел перевести газовую отрасль страны на рыночные рельсы и впол­не оценил полученные от этого выгоды. Черномырдин успел порабо-

тать в правительстве Гайдара и, как писал Ельцин, «понял логику действий не со стороны, а изнутри». Назначение его премьером по­зволяло президенту снять еще один упрек оппозиции: она обвиняла «молодых реформаторов» в том, что они не знают реальной экономи­ки, промышленности. Сказалось, видимо, и понимание того, что эко­номика страны в значительной степени зависела от топливно-энерге­тического комплекса, и эта ситуация изменится не скоро. Черномыр­дин как представитель «директоров-предпринимателей» был более способен выступить в качестве центра консолидации центристских сил, заинтересованных в стабилизации. В этом плане он оказывался наиболее приемлемой компромиссной фигурой, что и подтвердило съездовское голосование, когда именно его кандидатура была пред­ложена президентом на должность премьера: «за» Черномырдина про­голосовал 721 депутат, «против» — 172.

Полная, по сути, политико-правовая зависимость главы прави­тельства от президента предопределяла его лояльность по отношению к «высшему должностному лицу» государства (он, а не премьер под­бирал и назначал министров; несопоставимыми выглядели их полно­мочия и в нормотворческой сфере). Позднее Ельцин высоко оценил человеческие качества Черномырдина: «Он оказался по-настоящему надежен. Он не подвел ни в одной критической ситуации». В то же время были все основания предполагать, что в центре внимания пре­мьера-газовика окажутся, прежде всего, проблемы выживания и раз­вития близких ему отраслей (газовая, нефтяная, энергетика). Но в правительстве на ключевых должностях остались и активные либера­лы-рыночники «гайдаровского призыва»: пост вице-премьера и ми­нистра финансов занимал Б. Г. Федоров, вице-премьером, ответствен­ным за приватизацию, по-прежнему был А. Б. Чубайс, вице-премье­ром остался и А. Н. Шохин. Такой персональный состав высших исполнительных структур отразил одну из характерных черт новой России — сращивание власти, администрации и бизнеса. Такая «мо­дель» воспроизводилась и на более низких уровнях управления. На этом основании некоторые экономисты и социологи считают, что главными субъектами реформ были номенклатура второго и третьего «эшелонов», а также старое и новое чиновничество.

Статистические показатели итогов 1992 г. не удовлетворяли — хотя и по разным причинам — ни одну из политических сил. На продоволь­ственные товары цены выросли в 26 раз; реальные доходы населения равнялись всего 44% от уровня начала года, доля расходов семьи на питание в среднем превышала 60%. Прямые потери населения по вкла­дам составили около 500 млрд рублей. По производству национально­го дохода страна оказалась отброшенной к показателям 1976 г., а по уровню потребления — к середине 60-х. Вопреки прогнозам, в труд­ную ситуацию попали не только отсталые производства, но и техни­чески современные предприятия. Практически прекратились инвести-

ции. Без финансовой поддержки государства ухудшалось положение в сельском хозяйстве. Тяжелый удар был нанесен интеллектуальному потенциалу общества: сокращение ассигнований на науку, высшую школу спровоцировало массовый исход из исследовательских учреж­дений в коммерцию; началась «утечка мозгов» за рубеж; резко сокра­тился приток в науку молодежи. На «голодный паек» были переведе­ны и другие бюджетники: средняя школа, здравоохранение, система социального обеспечения, учреждения культуры. Для государства все эти сферы надолго выпали из числа приоритетных.

«Реформаторам» не удалось решить и главную из поставленных ими же задач — добиться бездефицитного бюджета и сбить инфляцию. После профицита в апреле 1992 г. в мае бюджетный дефицит вырос до 5,2% ВВП; июне — 17; августе — 19,6. Осенью это вновь привело к всплеску инфляции. В сентябре она составила 11,5; октябре — 22,9; ноябре — 26,1; декабре — 25,4%, т.е. уже к октябрю 1992 г. страна вновь оказалась на грани гиперинфляции. В декабре 1991 г. соотноше­ние рубля ц доллара равнялось 1:20, в середине 1992-го предполага­лось удержать его на отметке 1:60, но в декабре за один доллар давали уже 308 рублей (а летом 1993 — более 1 тыс.).

В оценке экономических преобразований 1992 г, общество раско­лолось на две части. Лица, выигравшие от перемен, вслед за реформа­торами давали им сугубо позитивные оценки. В заслугу правительству ставили то, что, в противопоставление предшественникам, оно пере­шло от разговоров к делу и наконец-то «двинуло» экономику в сторо­ну рынка: реформы хотя и получились болезненными, пошли по един­ственно возможному в тех условиях пути. Достижением считалось на­чало массовой приватизации, которая должна была создать рыночную конкурентную среду. К числу наиболее важных, с точки зрения перс­пективы, достижений относили изменение сознания населения: ли­шенные традиционной государственной поддержки люди были вы­нуждены все больше полагаться на собственные силы. А это должно было раскрепостить созидательный, предпринимательский потенци­ал тех, кто более готов утверждать новые формы общественного уст­ройства.

Лица, проигравшие от перемен, оценивали произошедшее совер­шенно иначе. Указывали на непомерно высокую социальную цену, которую платит население за переход к рынку (огромный рост цен и резкое падение уровня жизни, «ограбление» граждан через обесцени­вание многолетних накоплений, нарастание социальных контрастов вследствие резкой имущественной дифференциации). Ставился под сомнение профессионализм команды «реформаторов»: ими были до­пущены существенные просчеты при прогнозировании роста цен и динамики инфляции, пренебрежение к реальной экономике, «жест­кое» (если не жестокое) отношение к бюджетным отраслям и соци­альной сфере. Недовольство вызывала и криминализация обществен-

ной, прежде всего экономической, жизни — коррупция чиновниче­ства и рост имущественных преступлений с применением физическо­го насилия.

Упомянутые группы пользовались различными критериями при оценке изменений, произошедших в 1992 г. Сторонники первой груп­пы полагали, что сделано все возможное в тех конкретных историчес­ких условиях. Хозяйственная разруха, принципиальная недееспособ­ность прежней системы управления, отсутствие навыков рыночного поведения привели, согласно этой позиции, к большим «издержкам» при выходе из социализма. Сопротивление «консервативных» сил, «родимые пятна социализма» предопределили болезненное восприя­тие необходимых мер, которые не были осуществлены полностью, что и затянуло процесс в целом.

Основная же масса российского населения исходила из сопостав­ления ранее обешанного и реально полученного в результате начала реформ. На фоне удручающей действительности конца 1992 г. особен­но досадно вспоминались популистские обещания 1990—1991 гг. пе­рейти к рынку быстро и с минимальными потерями. Накануне 1993 г. стало ясно, что утверждения рынка не произошло, страна находится в начале нового «переходного периода», конца которого пока не вид­но, а «потерпеть» придется явно не 6—8 месяцев. И политики, и эко­номисты все чаще использовали термин «обман» при сравнении того, на что ориентировалось население изначально, с тем, что позже пра­вительство ставило себе в заслугу. Недоверие к «реформаторам», ощу­щение осознанного обмана подпитывались отсутствием с их стороны самокритики, а ускоренное перераспределение накопленного ранее богатства усиливало впечатление, что сутью происходящих в стране «реформ» является вульгарное ограбление основной части населения.