Красная шапочка. 2 страница
— Да ведь он совсем голый! — закричал наконец весь народ.
И королю стало жутко: ему казалось, что они правы, но надо же было довести церемонию до конца!
И он выступал под своим балдахином еще величавее, а камергеры шли за ним, поддерживая мантию, которой не было.
СВИНОПАС
ил-был бедный принц. Королевство у него было совсем маленькое, но какое-никакое, а все же королевство, — хоть женись, и вот жениться-то он как раз и хотел.
Оно, конечно, дерзко было взять да спросить дочь императора: «Пойдешь за меня?» Но он осмелился. Имя у него было известное на весь свет, и сотни принцесс сказали бы ему спасибо, но вот что ответит императорская дочь?
А вот послушаем.
На могиле отца принца рос розовый куст, да какой красивый! Цвел он только раз в пять лет, и распускалась на нем одна-единственная роза. Зато сладок был ее аромат, понюхаешь — и сразу забудутся все твои горести и заботы. А еще был у принца соловей, и пел он так, будто в горлышке у него были собраны все самые чудесные напевы на свете. Вот и решил принц подарить принцессе розу и соловья. Положили их в большие серебряные ларцы и отослали ей.
Повелел император принести ларцы к себе в большой зал — принцесса играла там в гости со двоими фрейлинами, ведь других-то дел у нее не было. Увидела принцесса ларцы с подарками, захлопала в ладоши от радости.
Ах, если б тут была маленькая киска! — сказала она.
Но появилась чудесная роза.
Ах, как мило сделано! — в голос сказали фрейлины.
— Мало сказать мило, — отозвался император, — прямо-
таки недурно!
Только принцесса потрогала розу и чуть не заплакала. — Фи, папа! Она не искусственная, она настоящая.
Фи! —: в голос повторили придворные. :— Настоящая! Погодим сердиться! Посмотрим сначала, что в другом ларце! — сказал император.
И вот выпорхнул из ларца соловей и запел так дивно, что поначалу не к чему и придраться было. — Superbe! Charmant!1 — сказали фрейлины; все они болтали по-французски одна хуже другой.
Эта птица так напоминает мне органчик покойной императрицы! — сказал один старый придворный. —; Да, да, и звук тот же, и манера.
Да! — сказал император и заплакал, как ребенок.
Надеюсь, птица не настоящая? — спросила принцесса.
Настоящая! — ответили посланцы, доставившие подарки.
— Ну так пусть летит, — сказала принцесса и наотрез отказалась принять принца.
Только принц не унывал — вымазал лицо черной и бурой краской, нахлобучил на глаза шапку и постучался в дверь.
Здравствуйте, император! — сказал он. — Не найдется ли
у вас во дворце местечка для меня?
Много вас тут ходит да ищет! — отвечал император. —
Впрочем, постой, мне нужен свинопас! У нас пропасть свиней!
Так и определили принца свинопасом его величества и убогую каморку рядом со свинарником отвели, и там он должен был жить. Ну вот, просидел он целый день за работой и к вечеру сделал чудесный маленький горшочек. Весь увешан бубенцами горшочек, и, когда в нем что-нибудь варится, бубенцы вызванивают старинную песенку:
Ах, мой милый Августин, Все прошло, прошло, прошло!
Но только самое занятное в горшочке то, что если подержать над ним в пару палец — сейчас можно узнать, что у кого готовится в городе. Слов нет, это было почище, чем роза.
Вот раз прогуливается принцесса со всеми фрейлинами и вдруг слышит мелодию, что вызванивали бубенцы. Стала она на месте, а сама так вся и сияет, потому что она тоже умела наигрывать: «Ах, мой милый Августин...» — только эту мелодию и только одним пальцем.
— Ах, ведь и я это могу! — сказала она.— Свинопас-то у нас, должно быть, образованный. Послушайте, пусть кто-нибудь пойдет и спросит, что стоит этот инструмент.
И вот одной из фрейлин пришлось пройти к свинопасу, только она надела для этого деревянные башмаки.
Что возьмешь за горшочек? — спросила она.
Десять поцелуев принцессы! — отвечал свинопас.
Господи помилуй!
Да уж никак не меньше! — отвечал свинопас.
Ну, что он сказал? — спросила принцесса. — Это и выговорить-то невозможно! — отвечала фрейлина. — Это ужасно!
Так шепни на ухо!
И фрейлина шепнула принцессе.
— Какой невежа! — сказала принцесса и пошла дальше, да
не успела сделать и нескольких шагов, как бубенцы опять зазвенели так славно:
Ах, мой милый Августин, Все прошло, прошло, прошло!
Послушай, — сказала принцесса, — поди спроси, может, он согласится на десять поцелуев моих фрейлин?
Нет, спасибо! — отвечал свинопас. — Десять поцелуев принцессы — или горшочек останется у меня.
Какая скука! — сказала принцесса. — Ну, станьте вокруг меня, чтобы никто не видел.
Загородили фрейлины принцессу, и свинопас получил десять поцелуев принцессы, а принцесса — горшочек.
Вот радости-то было! Весь вечер и весь следующий день стоял на огне горшочек, и в городе не осталось ни одной кухни, будь то дом камергера или сапожника, о которой бы принцесса не знала, что там стряпают. Фрейлины плясали от радости и хлопали в ладоши.
— Мы знаем, у кого сегодня сладкий суп и блинчики! Знаем, у кого каша и свиные котлеты! Как интересно!
— В высшей степени интересно! — подтвердила обергофмейстерина.
Но только держите язык за зубами, ведь я дочь императора!
Помилуйте! — сказали все.
А свинопас ,то есть принц, но для них-то он был по-прежнему свинопас — даром времени не терял и смастерил трещотку. Стоит повертеть ею в воздухе — и вот уж она сыплет всеми вальсами и польками, какие только есть на свете.
Но это же superbe! — сказала принцесса, проходя мимо.
— Просто не слыхала ничего лучше! Послушайте, спросите, что он хочет за этот инструмент. Только целоваться я больше не стану!
Он требует сто поцелуев принцессы! — доложила фрейлина, выйдя от свинопаса.
Да он, верно, сумасшедший! — сказала принцесса и пошла дальше, но, сделав два шага, остановилась. — Искусство надо поощрять! — сказала она. — Я дочь императора. Скажите ему, я согласна на десять поцелуев, как вчера, а остальные пусть получит с моих фрейлин!
Ах, нам так не хочется! — сказали фрейлины.
Какой вздор!— сказала принцесса.— Уж если я могу целовать его, то вы и подавно! Не забывайте, что я кормлю вас и плачу вам жалованье!
Пришлось фрейлине еще раз сходить к свинопасу.
Сто поцелуев принцессы! — сказал он. — А нет — каждый останется при своем.
Становитесь вокруг! — сказала принцесса, и фрейлины обступили ее и свинопаса.
Это что еще за сборище у свинарника? — спросил император, выйдя на балкон. Он протер глаза и надел очки. — Не иначе как фрейлины опять что-то затеяли! Надо пойти посмотреть.
И он расправил задники своих туфель — туфлями-то ему служили стоптанные башмаки. И-эх, как быстро он зашагал!
Спустился император во двор, подкрадывается потихоньку к фрейлинам, а те только тем и заняты, то поцелуи считают: ведь надо же, чтобы дело сладилось честь по чести и свинопас получил ровно столько, сколько положено — ни больше ни меньше. Вот почему никто и не заметил императора, а он привстал на цыпочки и глянул.
— Это еще что такое? — сказал он, разобрав, что принцесса
целует свинопаса, да как хватит их туфлей по голове!
Случилось это в ту минуту, когда свинопас получал свой восемьдесят шестой поцелуй.
— Heraus!1 — в гневе сказал император и вытолкал принцессу со свинопасом из пределов своего государства.
Стоит и плачет принцесса, свинопас ругается, а дождь так i поливает.
— Ах я горемычная! — причитает принцесса. — Что бы мне
выйти за прекрасного принца! Ах я несчастная!..
А свинопас зашел за дерево, стер с лица черную и буругс краску, сбросил грязную одежду — и вот перед ней уже принц в царственном облачении, да такой пригожий, что принцесса невольно сделала реверанс.
— Теперь я презираю тебя! — сказал он. — Ты не захотела
выйти за честного принца. Ты ничего не поняла ни в соловье, ни
в розе, зато могла целовать за безделки свинопаса. Поделом тебе!
Он ушел к себе в королевство и закрыл дверь на засов. А принцессе только и оставалось стоять да петь:
Ах, мой милый Августин, Все прошло, прошло, прошло!
СТАРАЯ ЛЮБОВЬ
олчок и мяч лежали в одном ящике вместе с прочими игрушками. И сказал волчок мячу: — Не сделаться ли нам женихом и невестой, раз мы уже лежим в одном ящике? Но мяч, который был сшит из сафьяна и воображал себя знатной барышней, даже не ответил ему.
На следующий день пришел маленький мальчик, которому принадлежали игрушки; он выкрасил волчок красным и желтым и забил в него медный гвоздь; было так занятно смотреть, как волчок вертелся!
Смотрите на меня! — сказал он мячу. — Что вы теперь
скажете? Не сделаться ли нам женихом и невестой? Мы теперь
так подстать друг дружке: вы прыгаете, а я танцую! Счастливее
нас не найти пары!
Вы думаете? — проговорил мяч. — Вы, как видно, не знаете, что моим отцом и матерью была сафьяновая туфля, и что у меня в теле пробка!
—..Да, но я сделан из красного дерева! — отвечал волчок. — Сам бургомистр выточил меня; у него имеется токарный станок, и для него это было большим удовольствием!
— Можно ли вам довериться? — спросил мяч.
—- Чтобы мне никогда не пробовать кнута, если я лгу! — побожился волчок.
Да, вы очень хорошо о себе отзываетесь, — продолжал мяч. — Но я не могу: я почти что помолвлена с ласточкой. Каждый раз, как я улетаю вверх, она высовывает голову из гнезда и говорит: «Вы согласны? Вы согласны?» И внутренне я ответила «да». А это ведь все равно, что наполовину помолвка! Но я обещаю вам никогда не забывать о вас.
Да, ужасно это мне поможет! — промолвил волчок; и они перестали разговаривать.
На следующий день мяч вынесли во двор: волчок видел, как он высоко взлетал в воздухе, словно птица, он даже исчезал из глаз; каждый раз он падал обратно, но как только касался земли, опять делал высокий скачок; это происходило либо от желания, либо потому, что внутри у него была пробка; на девятый раз мяч запропал и не вернулся; мальчик искал да искал его, но не мог найти.
— Я знаю, где он! — вздыхал волчок, — он в ласточкином гнезде, он обвенчался с ласточкой!
Чем больше волчок об этом раздумывал, тем сильнее он влюблялся в мяч; именно потому, что он не мог получить его, любовь его усиливались; то, что мяч достался другому — было всего обиднее; волчок плясал и жужжал, но не переставал думать о мяче, который в воображении становился все прекраснее и прекраснее. Так прошло много лет... и любовь устарела!
И волчок уже был не молод!.. Но в один прекрасный день его с ног до головы позолотили; никогда он еще не был так красив: теперь он стал золотым волчком и выплясывал так, что от его жужжания стон стоял в доме. Да, это была жизнь! — Но вдруг он как-то подскочил чересчур высоко и... исчез!
Его стали разыскивать, пошли даже в погреб, но и там не нашли. Куда же он девался? Он прыгнул в сорный ящик, где лежали всякого рода отбросы, капустные кочерыжки, сор и всякого рода дрянь, смытая с крыши.
Хорошо же я влопался! Здесь позолота скоро сойдет с меня; и что это за голытьба, в среду которой я попал! — И он покосился на длинную капустную кочерыжку, которая лежала около него, и на странный круглый предмет, похожий на старое яблоко. Но это было не яблоко — это был старый мяч, который много лет пролежал в водосточной трубе и насквозь пропитался водой.
Слава богу! Наконец, есть особа моего общества, с которой можно побеседовать! — проговорил мяч и стал присматриваться к золоченому волчку. — Я собственно из сафьяна, сшита барышенскими руками, и в теле у меня пробка, хотя этого снаружи и не видно. Я чуть было не обвенчалась с ласточкой, но упала в водосточный желоб, пролежала здесь пять лет и насквозь промокла! Это большой срок для девицы, можете мне поверить!
Но волчок ничего не ответил; он вспомнил свою старую невесту, и чем больше он слушал, тем яснее ему становилось, что это она. Тут вошла служанка с намерением опрокинуть мусорный ящик и выгрести сор.
— Ура! Золотой волчок нашелся! — воскликнула она. И волчок опять попал в комнаты, попал в великую честь и славу, о мяче же ничего не было слышно, да и волчок больше не заговаривал о своей старой любви: она кончается, когда невеста пролежит лет с пяток в водосточном желобе и насквозь промокнет. И ее уже не узнают, встречая в мусорном ящике...
РИНЦЕССА НА ГОРОШИНЕ
ил-был принц, он хотел взять себе в жены принцессу, да только настоящую принцессу. Вот он и объехал весь свет, искал такую, да повсюду было что-то не то; принцесс было полно, а вот настоящие ли они, этого он никак не мог распознать до конца, всегда с ними было что-то не в порядке. Вот и воротился он домой и очень горевал: уж так ему хотелось настоящую принцессу.
Как-то ввечеру разыгралась страшная буря: сверкала молния, гремел гром, дождь лил как из ведра, ужас что такое! И вдруг в городские ворота постучали, и старый король пошел отворять.
У ворот стояла принцесса. Боже мой, на кого она была похожа от дождя и непогоды! Вода стекала с ее волос и платья, стекала прямо в носки башмаков и вытекала из пяток, а она говорила, что она настоящая принцесса:
«Ну, это мы разузнаем!» — подумала старая королева, но ничего не сказала, а пошла в опочивальню, сняла с кровати все тюфяки и подушки и положила на доски горошину, а потом взяла двадцать тюфяков и положила их на горошину, а на тюфяки еще двадцать перин из гагачьего пуха.
На этой постели и уложили на ночь принцессу.
Утром ее спросили, как ей спалось.
— Ах, ужасно плохо! — отвечала принцесса. — Я всю ночь не сомкнула глаз. Бог знает что там у меня было в постели! Я лежала на чем-то твердом, и теперь у меня все тело в синяках! Это просто ужас что такое!
Тут все поняли, что перед ними настоящая принцесса. Еще бы, она почувствовала горошину через двадцать тюфяков и двадцать перин из гагачьего пуха! Такой нежной может быть только настоящая принцесса.
Принц взял ее в жены, ведь теперь-то он знал, что берет за себя настоящую принцессу, а горошина попала в кунсткамеру, где ее можно видеть и поныне, если только никто ее не стащил.
Знайте, что это правдивая история!
ДЕВОЧКА С СЕРНЫМИ СПИЧКАМИ
тоял страшный холод. Шел снег, надвигалась вечерняя тьма. Это был последний день в году, канун Нового года. В эту стужу, в глубоком снегу, шла по улице маленькая бедная девочка с непокрытой головой и босыми ножками. Правда, на ней были туфли, когда она вышла из дому, но что можно было с ними поделать, с этими огромными туфлями, которые мать ее носила в последнее время? Они были так велики, что малютка потеряла их, перебегая через улицу, когда мимо нее быстро промчались две кареты; одну туфлю не удалось найти, а с другой убежал мальчик; он объявил, что устроит из нее колыбель, когда у него появятся собственные дети.
Девочка шла теперь босиком, ножки ее покраснели и посинели от холода; в старом переднике держала она несколько пачек с серными спичками, а на руке ее висел узелок; никто не купил у нее за целый день ни коробки, никто не подал ей и полушки: холодная и озябшая шла она вперед, и казалось такой убитой, такой загнанной! Снежные хлопья падали на ее золотые волосы, которые красиво вились на затылке, но она и не замечала этой красоты. Во всех окнах светились огни, по всей улице разносился приятный запах жареного гуся: ведь это был канун Нового года — вот о чем думала она.
В углу между двумя домами, где один выдавался на улицу больше другого, села она на тротуаре и съежилась; она поджала под себя свои ножки, но стала зябнуть еще сильнее, а домой не смела вернуться: ведь она не продала ни одной коробки спичек, не получила ни одной монетки, отец ее прибьет; да и холодно было дома — у них был только кров над головою. По комнате ходил ветер, хотя крупные щели и были заткнуты соломой и паклей. Ручки ее почти закоченели от холода. Ах, маленькая спичка могла бы ее согреть, если бы она только посмела вынуть ее из пачки, чиркнуть о стенку и согреть пальцы. Она вытащила спичку — чирк! Как она запылала, как загорелась! Получился жаркий светлый огонек, вроде свечки, и она прикрыла его ладонями. Дивный это был свет! Девочке показалось, что она сидит перед большой железной печкой с блестящими медными шариками и шишечками; огонь так приятно горел, так хорошо грел ее! Ах, как хорошо!
Малютка протянула ножки, чтобы согреть и их. Но пламя погасло, печка исчезла, она сидела с обгорелой спичкой в руке.
Она зажгла новую; спичка загорелась, засияла, там, где ее свет упал на стенку, стена стала прозрачной как кисея; перед нею открылась комната, в которой белоснежной скатертью был накрыт стол, уставленный тонким фарфором, и жареный гусь, фаршированный сливами и яблоками, так дивно дымился. А что было еще удивительнее — гусь соскочил с блюда и заковылял по полу с ножом и вилкой в спине; он шел прямо к бедной девочке... Тут спичка погасла, и перед нею оказала лишь толстая холодная стена.
Она зажгла еще одну спичку, и увидала себя перед чудеснейшей елкой; елка была еще выше и наряднее изукрашена, чем та, которую она видела в последнее Рождество сквозь стеклянные двери купеческого дома. Тысячи свечек горели на зеленых ветках, и пестрые картинки вроде тех, какими были украшены окна магазинов, тянулись к ней. Малютка подняла ручонки вверх и серная спичка погасла; алмазные свечи поднимались все выше и выше, она видела, что они превратились в ясные звезды, и одна из них полетела, оставив на небе длинную огненную полосу.
— Вот умер человек! — промолвила малютка; старая бабушка, единственное существо, обращавшееся с нею ласково, теперь уже покойная, говорила ей: «Когда падает звездочка, это значит, что человек умирает».
Она опять чиркнула спичкой по стене, спичка загорелась, и в ярком свете перед нею показалась старая бабушка— такая ясная, прозрачная и кроткая.
— Бабушка! — закричала малютка, — О, возьми меня с собой! Я знаю, что ты исчезнешь, когда догорит спичка, исчезнешь, как железная печка, как чудесный жареный гусь и большая прекрасная елка! — И девочка второпях зажгла все спички, оставшиеся в пачке — так ей хотелось удержать бабушку; серные спички запылали таким ярким блеском, что стало светлее, чем днем. Бабушка еще никогда не казалась ей такой прекрасной, такой большой; она взяла девочку в свои объятия, и они в блеске и ликовании полетели высоко, высоко. Не чувствовалось ни холода, ни голода, ни страха — они поднимались к звездам...
А. в углу, у дома, в холодный утренний час нашли маленькую девочку с красными щечками и с улыбкой на устах — мертвую, замерзшую в последний вечер Старого года. Утро Нового года занялось над маленьким трупиком с серными спичками, одна пачка которых оказалась почти совсем сгоревшей. — Она хотела согреться, — говорили люди; никто не знал, сколько прекрасного девочка видела, и в каком блеске ей явилась старая бабушка в канун Нового года!
ПРЫГУНЫ
лоха, кузнечик и попрыгун решили однажды испробовать, кто прыгнет выше всех, и пригласили на то состязание весь свет и всех вообще, кто пожелал бы придти. Когда они собрались в комнате, то видно было, что настоящие прыгуны.
— Да, я отдам свою дочь тому, кто прыгнет выше всех! —
объявил король, — очень уж было бы жалко, если бы такие особы прыгали задаром!
Первой вышла блоха; у нее были преизящные манеры; и она раскланялась на все стороны; в жилах ее текла девичья кровь, и она привыкла к обхождению с людьми — а это много значит.
Потом вышел кузнечик, который, правда, был значительно тяжелее ее весом; но он был очень стройный малый и носил зеленый мундир, в котором родился; кроме того, он хвастался тем, что состоит в родстве с очень старинной фамилией в Египте; дома его очень ценили, его взяли с поля и посадили в карточный домик о трех этажах, построенных из фигурных карт, обращенных раскрашенной стороной внутрь; там были и окна, и двери, прорезанные посередке в дамах червей.
— Я так хорошо пою, — рассказывал он, — что шестнадцать туземных сверчков, которые пищали с самого детства и
все-таки не получили карточного дома, до такой степени были
этим раздосадованы, что стали еще более тощими, чем были!
Таким образом и блоха, и кузнечик дали полный отчет в том, кто они такие, и выразили уверенность, что им удастся жениться на принцессе.
Попрыгун из гусиного хлупа ничего не сказал; но о нем говорили, что он тем больше думает; и когда придворная собака обнюхала его, она вынуждена была признать, что он происходит из хорошего семейства; старый советник, который получил три ордена за то, что умел помалкивать, уверял, что, по его сведениям, попрыгун одарен волшебной силой; по его спине можно видеть, предстоит ли мягкая или суровая зима, а этого никак не увидишь на спине того, кто составляет календари.
— Ну, я ничего не скажу, — объявил старый король, — но я сам по себе, и у меня своя думушка!
И вот наступил момент состязания. Блоха подпрыгнула так высоко, что пропала из глаз, и все утверждали, что она вовсе не прыгнула, — а это ведь было несправедливо!
Кузнечик подскочил лишь наполовину, но он прыгнул прямо в лицо королю, и тот нашел, что это невоспитанность.
Попрыгун долго стоял в размышлении, окружающие даже думали, что он не умеет прыгать.
— Только бы ему не сделалось дурно! — проговорила при
дворная собака и опять обнюхала прыгуна: Прр!..
Он подскочил, сделал косой прыжок и попал прямо на колени принцессе, которая сидела на низкой скамеечке.
И тут король промолвил: — Самый высокий прыжок — это прыжок к моей дочери, в нем всего больше ума; но чтобы о том догадаться, нужна голова, — и прыгун, несомненно доказал, что у него есть голова! Недаром у него лоб костяной!
И прыгун получил принцессу.
— Но ведь я выше всех прыгнула! — рассуждала блоха, — а
впрочем, все равно. Пусть она берет себе этот гусиный хлуп со
всеми потрохами! Я ведь все-таки прыгнула выше всех. Но для
того, чтобы увидеть это, нужно иметь мозги!..
И блоха отправилась за границу и поступила на военную службу, где, говорят, была убита.
Кузнечик сел в канаву и стал раздумывать, как это странно все устроено в мире, и он приговаривал:
— Для этого нужны мускулы! Для этого нужны мускулы! —
Он запел свою любимую унылую песенку; из нее мы заимствовали эту историю, которая, может быть, и неправда, хотя и напечатана.
СЧАСТЛИВОЕ СЕМЕЙСТВО
амые крупные зеленые листья в этой стране, конечно лопухи; если ребенок приставит лопух к своему животу, то у него получится целый фартук, а если он положит его к себе на голову, то в дождь под ним будет почти так же хорошо, как под зонтом — лопух ужасно огромен! Лопух никогда не растет одиноко; где растет один, там растет много — это настоящий восторг, и весь этот восторг является снедью улиток. Большие белые улитки, из которых знать в старину делала фрикасе, ели лопух и приговаривали: —: Гм! Как вкусно! — Они находили его осхитительным, потому что питались листьями лопуха, и поэтому-то люди и сеют лопух, думали улитки.
Существовало старинное имение, в котором давно уже не ели улиток, потому что они вымерли; но лопухи не вымерли, они разрослись и захватили все аллеи и грядки, так что с ними никакого сладу не было. Это был настоящий лопуховый лес, только местами торчала яблоня или цветочный куст, иначе никто бы и не догадался, что это сад; в саду царили лопухи — и среди них жили две последних улитки древней породы.
Они сами не знали, сколько им лет, но очень хорошо помнили, что их было много, что они потомки чужеземного рода, и что для них и им подобных был посажен весь этот лес. Они никогда не бывали за его пределами, но знали, что в свете существует еще нечто, называемое «имением». Там их варят, они чернеют, их кладут на серебряное блюдо; но что происходит дальше, они не знали. Они плохо представляли себе, что значит быть сваренным и лежать на серебряном блюде; но, конечно, это должно быть восхитительно! Ни жук, ни жаба, ни дождевой червь, которых они расспрашивали, не могли им ничего на этот счет рассказать — никто из них не был сварен и не лежал на серебряном блюде.
Старые белые улитки знали, что они знатнее всех в свете; лес существует для них, а имение для того, чтобы их можно было сварить и положить на серебряно блюдо.
Они жили очень одиноко и счастливо, и так как у них не было детей, то они усыновили маленького простого слизняка, которого воспитывали, как собственного ребенка; но малютка не рос, потому что он был обыкновенный. Впрочем, старикам, особенно улитке-матери, казалось, словно он прибавляет росту; и она попросила отца, раз ему этого не видно, ощупать маленький домик; тот ощупал и нашел, что мать права.
Однажды полил сильный дождь.
Послушай, как трам-тарам-тарабанит по лопухам! — сказал отец.
Да, и капли текут, — прибавила улитка-мать, — они текут прямо по стеблю; смотри, как становится мокро. Я так рада, что у нас собственный славный дом; да и у малютки есть свой домик. Разумеется, свет больше создан для нас, чем для всех прочих созданий; сейчас можно видеть, что мы бары на этом свете! Мы получаем дом со дня рождения, и лопуховый лес засеяндля нас. Хотела бы я знать, как далеко он простирается, и что
лежит за ним?
За ним ничего нет! —решил отец-улитка. — Лучше, чем у нас, не может быть нигде — да я ничего и не желаю!
Да! — проговорила мать. — Очень мне хотелось бы попасть в имение, быть сваренной и положенной на серебряное блюдо; это случилось со всеми нашими предками, и, можешь мне поверить, это всего замечательнее!
Имение, наверное, развалилось, — соображал отец, —или же оно заросло лопуховым лесом, так что люди не могут из него выбраться! Впрочем, торопиться нам некуда, а ты всегда так страшно торопишься, и малютка тоже начинает тебе подражать; вот он в каких-нибудь три дня всполз на этот стебелек! У меня просто голова кружится, когда я смотрю на него.
Ты не брани его, — отвечала улиточная мамаша, — он ползает так осторожно! Мы еще увидим от него много радости, а ведь нам, старикам, больше не для чего жить! Но ты подумай вот о чем: как бы нам раздобыть ему жену? Не думаешь ли ты, что там, дальше, в лопуховом лесу, водятся улитки нашей породы?
Черные улитки, пожалуй, есть, думается мне, — отвечал старик; — черные улитки без домика, совсем простые, и к тому же они так много о себе воображают! Но мы можем поручить это дело муравьям, они постоянно бегают взад и вперед, словно у них и невесть какие дела: они, наверное, найдут жену нашему маленькому слизняку!
О, я знаю одну прелестнейшую невесту! — сказал муравей, — но я боюсь, что дело не сладится, потому что она королева!
Это ничего, — сказал старик. — А дом у нее есть?
У нее есть дворец! — отвечал муравей, — роскошный
дворец о семистах коридорах!
Благодарю! — сказала улиточная мамаша. — Наш сын не будет жить в муравейнике! Если вы лучшей не знаете, то мы передадим это дело на комиссию болотным мошкам, которые летают и в дождь, и в ведро; они знают лопуховыи лес насквозь.
Есть у нас жена для него! — отвечали мошки, — в сташагах отсюда сидит на кусте крыжовника маленькая улитка с домиком; она совершенно одинока, и достаточно выросла, чтобы выйти замуж. Всего только сто человечьих шагов отсюда!
Ну, так пусть она придет к жениху! — решили старики, — он владеет лопуховым лесом, а у нее только куст!..
И вот, привели маленькую улитку-барышню. Прошло восемь дней, пока она доползла, но это и было всего замечательнее: сразу можно было видеть, что она хорошей породы!
Состоялась свадьба. Шесть светлячков светили во всю свою мочь; впрочем, все обошлось очень спокойно, потому что старые улитки терпеть не могли суматохи и шума. Улитка-мамаша произнесла превосходную речь — папаша не мог говорить, так он волновался; он отдала молодым в наследство весь лопуховыи лес и прибавил то, что говорил всегда — что лес наилучший во всем свете; если они будут честно и праведно жить и размножаться, то когда-нибудь они и их дети попадут в имение, их сварят дочерна и положат на серебряное блюдо.
После этой речи старики заползли в свои домики и больше уже не выходили; они уснули. Молодая чета улиток царила над лесом и обзавелась многочисленным потомством, — но их никогда не варили, и никогда они не попадали на серебряное блюдо. Из этого они заключили, что имение развалилось, а люди вымерли во всем свете, и так как никто им не противоречил, то это было так; дождь барабанил по листьям лопухов, устраивая для них музыку, солнце сияло для того, чтобы придавать краски лопухо-вому лесу; они были очень счастливы, и вся семья была счастлива; воистину так!
ЕЛКА
тояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее было хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать взрослой; не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к елочке и скажут: