Еще один романс

О Володе Высоцком

Марине Владимировне Поляковой

О Володе Высоцком я песню придумать решил:

вот еще одному не вернуться домой из похода.

Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил…

Как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа.

Ненадолго разлука, всего лишь на миг, а потом

отправляться и нам по следам по его по горячим.

Пусть кружит над Москвою охрипший его баритон,

ну а мы вместе с ним посмеемся и вместе поплачем.

О Володе Высоцком я песню придумать хотел,

но дрожала рука и мотив со стихом не сходился…

Белый аист московский на белое небо взлетел,

черный аист московский на черную землю спустился.

В моей душе запечатлен портрет одной прекрасной

дамы.

Ее глаза в иные дни обращены.

Там хорошо, и лишних нет, и страх не властен

над годами,

и все давно уже друг другом прощены.

Еще покуда в честь нее высокий хор поет хвалебно

и музыканты все в парадных пиджаках.

Но с каждой нотой, Боже мой, иная музыка

целебна…

И дирижер ломает палочку в руках.

Не оскорблю своей судьбы слезой поспешной

и напрасной,

но вот о чем я сокрушаюсь иногда:

ведь что мы сами, господа, в сравненье с дамой

той прекрасной,

и наша жизнь, и наши дамы, господа?

Она и нынче, может быть, ко мне, как прежде,

благосклонна,

и к ней за это благосклонны небеса.

Она, конечно, пишет мне, но… постарели

почтальоны,

и все давно переменились адреса.

«Летняя бабочка вдруг закружилась над лампой полночной…»

Летняя бабочка вдруг закружилась над лампой

полночной:

каждому хочется ввысь вознестись над фортуной

непрочной.

Летняя бабочка вдруг пожелала ожить в декабре,

не разглагольствуя, не помышляя о Зле и Добре.

Может быть, это не бабочка вовсе, а ангел небесный

кружит и кружит по комнате тесной с надеждой

чудесной:

разве случайно его пребывание в нашей глуши,

если мне видятся в нем очертания вашей души?

Этой порою в Салослове – стужа, и снег, и метели.

Я к вам в письме пошутил, что, быть может, мы зря

не взлетели:

нам, одуревшим от всяких утрат и от всяких

торжеств,

самое время использовать опыт крылатых существ.

Нас, тонконогих, и нас, длинношеих, нелепых,

очкастых,

терпят еще и возносят еще при свиданьях

нечастых.

Не потому ли, что нам удалось заработать горбом

точные знания о расстоянье меж Злом и Добром?

И оттого нам теперь ни к чему вычисления эти.

Будем надеяться снова увидеться в будущем лете:

будто лишь там наша жизнь так загадочно

не убывает…

Впрочем, вот ангел над лампой летает…

Чего не бывает?

«Не успел на жизнь обидеться…»

Ю. Даниэлю

Не успел на жизнь обидеться –

вся и кончилась почти.

Стало реже детство видеться,

так, какие‑то клочки.

И уже не спросишь, не с кого.

Видно, каждому – свое.

Были песни пионерские,

было всякое вранье.

И по щучьему велению,

по лесам и по морям

шло народонаселение

к магаданским лагерям.

И с фанерным чемоданчиком

мама ехала моя

удивленным неудачником

в те богатые края.

Забываются минувшие

золотые времена;

как монетки утонувшие,

не всплывут они со дна.

Память пылью позасыпало?

Постарел ли?

Не пойму:

вправду ль нам такое выпало?

Для чего? И почему?

Почему нам жизнь намерила

вместо хлеба отрубей?..

Что Москва слезам не верила –

это помню.

Хоть убей.