КНИГА XXXI 4 страница

44. (1) Так разворачивались тем летом [200 г.] военные действия римлян и Филиппа на суше. На море же флот, отплывший в начале лета с Коркиры под командованием легата Луция Апустия, обогнул Малею и соединился с флотом царя Аттала у мыса Скиллея[3415]в землях гермионян. (2) Афиняне, чья ненависть к Филиппу долгое время сдерживалась одним лишь страхом, теперь, завидя близкую помощь, дали своей ярости волю. (3) В городе всегда хватало краснобаев, готовых мутить простой народ; люди эти пожинают успех у толпы во всех свободных городах, а уж тем более в Афинах, славных красноречием. (4) Они‑то и предложили неожиданно закон, который народ тотчас и одобрил; в законе предписывалось все статуи Филиппа, все его изображения с подписями под ними, а также изображения его предков мужского и женского пола снять и уничтожить, а праздники и жертвоприношения в его честь и в честь его предков, равно как должности ведавших ими жрецов, отменить. (5) И места, где было что‑либо возведено или выбито в надписях в честь Филиппа, считать проклятыми и в тех местах никогда не воздвигать и не освящать ничего из предназначенного законами божескими и человеческими стоять в местах чистых и неоскверненных. (6) Жрецам же к каждой молитве за афинский народ, за его союзников, за войско и флот присовокуплять проклятия Филиппу, его детям, его царству, его войску, сухопутному и морскому, (7) всему племени македонскому и имени его. И еще прибавлено было, что также и в будущем, если кто предложит что‑нибудь в порицание Филиппу, то все это афинский народ примет и утвердит; (8) если же кто предложит или сделает что‑нибудь в оправдание или в прославление Филиппа, то дозволяется такого убить, и убийство будет считаться законным. В последней статье говорилось: все, что некогда утверждено было законом против Писистратидов[3416], равно применимо и к Филиппу. (9) Вот как афиняне словом произнесенным и словом писаным – единственным оружием, им доступным, – вели войну против Филиппа.

45. (1) Аттал и римляне сначала отправились из Гермионы в Пирей; (2) там они провели несколько дней, пресытившись постановлениями афинян, равно неумеренными и в почестях, воздаваемых союзникам, и в изъявлениях гнева против врага, после чего наконец отплыли из Пирея к Андросу. (3) Они стали в гавани, называемой Гаврий, и послали к жителям узнать, не согласятся ли они сдать свой город по доброй воле и тем спасти от разрушения. (4) Граждане отвечали, что в крепости стоит македонский гарнизон и оттого они не властны поступать по собственному усмотрению; тогда союзники расположились на виду у жителей, расставили орудия, употребляемые для взятия городов, и Аттал с Апустием с двух сторон двинулись к стенам. (5) Тут греки устрашились, ибо впервые видели знамена и оружие римлян и сколь стремительно приближаются воины к крепостным стенам. (6) И тут же сбежались в крепость, а Аттал и римляне захватили город. Крепость же продержалась всего два дня, и то оттого, что местоположение было выгодно, а не благодаря храбрости защитников; на третий день жители и солдаты гарнизона сдали город и крепость, договорившись, что им будет позволено, не взяв с собой ничего, в одной лишь одежде переправиться в Делий Беотийский[3417]. (7) Город и крепость римляне уступили царю Атталу, себе же взяли добычу да изваяния, украшавшие улицы и площади. Аттал, чтобы не оказаться властителем вконец обезлюдевшего острова, уговорил кое‑кого из македонян и почти всех андросцев остаться. (8) Позже и большая часть тех, кто по условиям перемирия переселился в Делий, тоже дали себя убедить и воротились на Андрос, ибо чем сильнее тосковали они по отечеству, тем охотнее верили обещаньям царя.

(9) С Андроса римляне с Атталом переправились к Китну, потеряли там несколько дней на осаду города и, убедившись, что он едва ли стоит потраченных усилий, поплыли дальше. (10) В Прасиях, уже в Аттике, к римскому флоту присоединились на двадцати легких судах иссеяне[3418]; их послали разорять поля жителей Кариста, а в ожидании возвращения иссеян остальной флот стоял в Гересте, достославном порту Евбеи. (11) Наконец распустили все паруса и двинулись в открытое море, проплыли мимо Скироса, а там прибыли на остров Икос, где пришлось простоять несколько дней из‑за сильного северного ветра. (12) Когда море успокоилось, направились к Скиату, городу, недавно разграбленному и разрушенному Филиппом. (13) Солдаты рассыпались по полям и вскоре вернулись на корабли с зерном и кое‑какой другой едой, но без настоящей добычи – греки того не стоили, да у них и так все было разграблено. (14) От Скиата направились к Кассандрии[3419]и сначала остановились у Мендея – селения, служившего этому городу гаванью; но когда флот обогнул мыс и уже подходил под самые стены, внезапно налетела страшная буря, людей накрывало волнами, растеряв снасти, все устремились на берег. (15) Буря эта была, однако, лишь предвестием бед, что обрушились на воинов на суше: когда разметанные по морю корабли снова стянулись в одно место, а солдаты высадились и приступили к городу, оказалось, что у Филиппа здесь стоит сильный гарнизон; наступавших отбили с большими для них потерями, после чего им оставалось лишь отказаться от неудачной затеи и двинуться к мысу Канастрею[3420]на Палленском полуострове. Потом обогнули Торонский мыс и подошли к Аканту. (16) Здесь сначала опустошили поля, потом овладели городом и разграбили его. Дальше плыть не стали – корабли и без того были перегружены добычей – и двинулись обратно тем же путем, сначала в Скиат, а оттуда на Евбею.

46. (1) Там Аттал и Апустий оставили весь свой флот, кроме десяти быстроходных судов, на которых отправились в Малийский залив[3421], чтобы начать с этолийцами переговоры о дальнейшем ходе войны. (2) Для переговоров с царем и римским легатом этолийцы направили в Гераклею посольство[3422], поставив во главе его некоего Пиррия. (3) Он потребовал у Аттала тысячу воинов на основании ранее заключенного между ними союзного договора, утверждая, что именно таков должен был быть вклад царя в войну против Филиппа. (4) Аттал отказал, ибо, заявил он, когда Филипп под Пергамом жег дома и храмы, этолийцы ведь не послали свои войска грабить Македонию, не попытались создать угрозу собственным землям Филиппа, заставить его уйти и тем избавить Пергам от дальнейших опустошений. (5) Римляне же надавали этолийцам самых разных обещаний, и те отправились восвояси, обретя не столько помощь, сколько надежду. Апустий и Аттал вернулись на Евбею, где стоял флот.

(6) Затем они решили попытаться захватить Орей. Город этот был крепок и стенами, и гарнизоном, оставленным здесь с тех пор, как однажды уже было на него нападение. К Атталу и римлянам присоединились освободившиеся после взятия Андроса двадцать родосских кораблей – все палубные – под началом Агесимброта. (7) Их отправили к Зеласию, мысу, весьма удачно расположенному на побережье Фтиотиды[3423]повыше Деметриады, дабы они стали там на стоянку; мыс этот расположен очень удобно, чтобы оттуда следить, не двинутся ли из Деметриады суда македонян. (8) Судами этими командовал царский префект Гераклид[3424], державший там флот, не столько замышляя самостоятельные действия, сколько в расчете на то, что оплошность врага предоставит ему удобный случай выступить. (9) Римляне и Аттал напали на Орей с двух сторон: римляне со стороны прибрежной крепости, Аттал же со стороны долины, что пролегает между двумя крепостями и со стороны которой город обведен еще и стеной. (10) Различной была местность, и действовали они по‑разному: римляне придвигали к крепости черепахи[3425]и крытые навесы, расшатывали стены таранами, Аттал же использовал баллисты, катапульты и другие устройства, способные метать дроты и огромные камни, вел подкопы и вообще пускал в ход все, что оказалось полезным при первой осаде. (11) Однако македонский гарнизон не только превосходил численностью тот, что защищал крепости и город ранее[3426], но и сражался с необычной храбростью, ибо воины помнили, как сурово карал царь за прежние промахи, помнили его угрозы и посулы. Дело затягивалось, рассчитывать на приступ уже не приходилось, а лишь на долгую осаду, на орудия и подкопы, и Апустий решил тем временем попытать счастья в другом месте. (12) Он оставил перед городом столько солдат, сколько надо было, чтобы довести дело до конца, а сам с остальными переправился к ближайшему городу на материке – к Ларисе, не знаменитому городу Фессалии, а к другой Ларисе, которая зовется Кремастой[3427]; город удалось захватить неожиданно, удержалась одна лишь крепость. (13) Аттал занял также Птелей – жители его ничего не опасались, ибо были твердо убеждены, что противник занят осадой другого города. (14) Между тем осадные работы вокруг Орея были уже закончены; солдаты запертого в городе гарнизона, несши караул дни и ночи, совсем обессилели, да и раненых было много. (15) Часть стены, расшатанная таранами, рухнула в нескольких местах, и римляне ночью ворвались через пролом в ту крепость, что над гаванью. (16) С нее они на рассвете дали сигнал Атталу, и он тоже ворвался в город, благо стены с его стороны большею частью лежали в развалинах. Гарнизон и жители бежали во вторую крепость, а через два дня сдались. Город достался царю, пленные – римлянам.

47. (1) Приближалось осеннее равноденствие, когда залив на Евбее, который зовется Койла[3428], становится особенно опасен для мореплавателей. Союзники поспешили покинуть эти края до наступления бурь и воротились в Пирей, откуда и начинали свой поход. (2) Апустий оставил там тридцать кораблей, а сам, обогнув мыс Малею, двинулся морем к берегам Керкиры. Аттал же остался на месте, чтобы принять участие в таинствах Цереры[3429], а после, отпустив домой Агесимброта и родосцев, отбыл в Азию. (3) Вот так тем летом на суше и на море воевали против Филиппа и его союзников консул Сульпиций, его легат Апустий, а также помощники их – царь Аттал и родосцы. (4) Второй консул Гай Аврелий[3430]прибыл в свою провинцию и застал войну оконченной. Досадуя, что претор Фурий сумел без него победоносно завершить войну, (5) он отправил его в Этрурию, а сам пошел с легионами по вражеским землям, грабил их, и добычи досталось ему много, да мало славы. (6) А Луций Фурий решил, что делать ему в Этрурии больше нечего и что сейчас самая пора добиваться Галльского триумфа, пока консула, полного злобы и завистливого стремления помешать ему, нет в Риме. (7) Фурий явился в город, когда никто того не ждал, собрал сенат в храме Беллоны[3431], рассказал о своих победах и стал требовать, чтобы ему позволили вступить в город триумфатором.

48. (1) Многие сенаторы готовы были согласиться, одни считали его победы великими, другие же просто из дружеского расположения. (2) Но старейшие из них не соглашались, ибо, говорили они, Фурий не своим войском командовал да и провинцию свою покинул, лишь бы урвать себе поскорее триумф, – такого до сего времени в Риме не бывало.

(3) Особенно бывшие консулы[3432]настаивали на том, что претор вполне мог подождать возвращения консула. (4) Фурию, по их словам, следовало расположиться лагерем в окрестностях колонии[3433], защита ее была бы обеспечена, а сам он без боя и без опасности спокойно дождался бы возвращения Аврелия. Теперь же чего не сделал претор, то должен сделать сенат; (5) когда Аврелий и Фурий перед сенаторами изложат каждый свои доводы, тогда и можно будет принять решение. (6) Многие сенаторы полагали, что принимать во внимание следует все‑таки только сами действия претора, да то, совершены ли они во время его пребывания в должности и под его ауспициями[3434]. (7) Если из двух колоний, призванных преграждать путь мятежным галлам, одна оказалась сожжена и разграблена, а пожар – словно с кровли на кровлю – был готов перекинуться на вторую, лежащую совсем близко, то что же и должен был делать претор? (8) А если ему запрещалось делать что бы то ни было без разрешения консула, то либо ошибся сенат, предоставивший претору войско (ведь, если считали сенаторы, что войну лучше было вести силами консульского, а не преторского войска, можно было особым решением поручить ее консулу, а не претору), (9) либо неправильно действовал консул, который, приказав перевести войско из Этрурии в Галлию и зная, что без него никаких действий предпринимать нельзя, сам тем не менее так и не появился под Аримином. (10) Война не терпит проволочек и отлагательств, не ждет, пока командующие разберутся в положении, бой принимаешь не когда хочешь, а когда враг его начал. (11) Рассматривать теперь надо сам бой и его исход: враги истреблены или обращены в бегство, лагерь противника взят и разграблен, одна колония вызволена из осады, в другую возвращены жители, захваченные было галлами в плен, одним ударом положен конец войне. (12) Не только люди счастливы этой победой, но и богам бессмертным три дня возносились молебствия – не за то ведь, что опрометчиво и дурно защищал претор Луций Фурий интересы Города и народа, а за то, наверное, что вел он войну счастливо и завершил успешно. Воевать с галлами, видно, самой судьбой назначено роду Фуриев[3435].

49. (1) Такими речами Фурий и его друзья добились того, что всеобщее расположение к претору, находившемуся тут же, возобладало над уважением к консулу, который находился в отсутствии, и с согласия большинства Луцию Фурию был присужден триумф. (2) Не сложивши еще своей должности, претор Луций Фурий справил триумф в честь победы над галлами. Он внес в казну триста двадцать тысяч ассов медной монетою и сто тысяч пятьсот серебряных монет[3436]. (3) Перед колесницей его не вели пленных, не несли трофеи и не шли воины. Казалось, все оставил себе консул, – все, кроме победы.

(4) Затем Публий Корнелий Сципион устроил игры по обету, данному еще в бытность его консулом в Африке, обставив их со всяческим великолепием. (5) Было также принято постановление, по которому его воины получали за каждый год боевой службы в Испании или в Африке по два югера земли[3437], ведать же раздачей этих наделов поручили децемвирам. (6) Потом назначили триумвиров, дабы пополнили население Венузийской колонии[3438], сильно поредевшее от войны с Ганнибалом; ими стали Гай Теренций Варрон, Тит Квинкций Фламинин и Публий Корнелий Сципион, сын Гнея, которые и внесли новых поселенцев в списки колонистов Венузии.

(7) В том же году Гай Корнелий Цетег, управлявший в качестве проконсула Испанией, разбил в землях седетанов большое вражеское войско. В этом бою, как говорят, было убито пятнадцать тысяч испанцев и взято семьдесят восемь боевых знамен.

(8) Консул Гай Аврелий, покинув свою провинцию и прибыв в Рим для проведения выборов, вопреки ожиданиям поставил в вину сенаторам не то, что они приняли решение о триумфе, не дождавшись его, консула, возвращения в Город, (9) а то лишь, что триумф присудили, не выслушав никого, кроме самого будущего триумфатора, – даже тех, кто, как и он, участвовал в войне. (10) Предки наши установили, сказал Аврелий, чтобы легаты, трибуны, центурионы, да и даже простые воины, проходили в триумфе, как бы свидетельствуя в глазах римского народа о подвигах полководца, удостоенного столь высокой чести. (11) А в этот раз из всего войска, что билось с галлами, сенат не расспросил не то что ни одного воина, но даже ни одного обозника, дабы убедиться, правду ли говорит претор или нет. Затем консул назначил день и провел выборы; консулами были избраны Луций Корнелий Лентул и Публий Виллий Таппул; преторами же затем стали Луций Квинкций Фламинин, Луций Валерий Флакк; Луций Виллий Таппул и Гней Бебий Тамфил.

50. (1) В том [200 г.] году зерно было очень дешево; в великом изобилии его привезли из Африки, и курульные эдилы Марк Клавдий Марцелл и Секст Элий Пет продавали его народу по два асса за модий. (2) Эти же должностные лица провели весьма пышные Римские игры, которые длились один день и были повторены; те же эдилы поставили в эрарии[3439]на деньги от штрафов пять бронзовых статуй. (3) Трижды полностью повторяли Плебейские игры плебейские эдилы Луций Теренций Массилиец и Гней Бебий Тамфил, уже избранный в преторы на следующий год. (4) В том году были еще даны на форуме погребальные игры по случаю смерти Марка Валерия Левина, и длились они четыре дня, а устроены были сыновьями его Публием и Марком; ими был показан и гладиаторский бой, в котором участвовали двадцать пять пар. (5) Марк Аврелий Котта, один из децемвиров, ведавших жертвоприношениями, умер, и на место его стал Маний Ацилий Глабрион.

(6) По случайному совпадению ни один ни другой из курульных эдилов, выбранных в том году, не смог сразу вступить в должность: один, Гай Корнелий Цетег, ведал провинцией Испанией и был избран в эдилы заочно, (7) второй же, Гай Валерий Флакк, хотя и присутствовал при избрании, не мог принести присягу в верности законам, ибо был фламином Юпитера[3440], вступить же в должность нельзя никому, кто в течение пяти дней после избрания не принес такую присягу. (8) Флакк просил, чтобы его освободили от присяги, и сенат постановил: буде эдил представит на благоусмотрение консулов кого‑либо, кто принес бы клятву вместо него, и буде консулы его представление одобрят, то пусть договорятся с народными трибунами, и все дело будет доложено народу. (9) Принести присягу за брата согласился Луций Валерий Флакк, избранный в преторы на следующий год. Трибуны доложили обо всем на плебейской сходке, и было постановлено признать его присягу, как если бы присягал сам эдил. (10) Приняли плебеи постановление[3441]и о другом эдиле: трибуны предложили послать в Испанию к войску двух человек с правом военного командования – одного дабы дать возможность Гаю Корнелию вернуться в Рим и вступить в должность эдила, (11) другого – на смену Луцию Манлию Ацидину, находившемуся в провинции уже много лет; плебеи постановили, чтобы в Испанию отправились Гней Корнелий Лентул[3442]и Луций Стертиний с проконсульскими полномочиями.