КНИГА XXVIII 3 страница

25. (1) Ждали, вот‑вот придут свежие вести не только о смерти, но даже о похоронах Сципиона. Никто, однако, не появлялся, пустые слухи затихали; стали доискиваться, кто пустил их первый. (2) Все отрекались – каждый хотел показать, что ничего такого он не выдумывал, а только попусту поверил другим; главари мятежа сами убрали знаки своей призрачной власти и с ужасом думали о настоящей, законной, которая им грозит. (3) Мятеж загасал: верные люди приносили известия сначала о том, что Сципион жив, потом, что он даже здоров, и тут семь военных трибунов прибыли от самого Сципиона. (4) Солдаты сначала встретили их враждебно, потом успокоились, видя, как ласково разговаривают трибуны со знакомыми им воинами. (5) Трибуны сначала обходили палатки, а затем на главной площади лагеря, видя, как солдаты беседуют, собравшись в кружки, обратились к ним, не столько обвиняя их, сколько расспрашивая, в чем причина их внезапного гнева и возмущения. (6) Из толпы стали кричать, что жалованье не выплачивается в срок, что именно их доблестью после гибели обоих войск и обоих военачальников, после преступления илитургийцев[2939]спасена честь римского имени, удержана провинция их доблестью, но илитургийцы наказаны, но нету того, кто отблагодарил бы солдат. (7) На эти жалобы им ответили, что просьба их справедлива и будет доложена Сципиону; что трибуны рады, коль скоро не произошло худшего и непоправимого; что по милости богов и Публий Сципион, и государство могут их отблагодарить.

(8) Сципион привык к войне, но с мятежом дела еще не имел: он беспокоился, как бы не перешло войско меру в прегрешениях, а он – в наказаниях. (9) Сейчас он решил действовать, как и вначале, мягко; разослав сборщиков по городам, платившим дань, он подал солдатам надежду на близкую выплату жалованья. (10) Вскоре объявлено было и распоряжение: явиться за жалованьем в Карфаген: всем вместе или порознь – как хотят. (11) Мятеж угасал уже сам по себе, конец ему положен был тем, что испанцы, собравшиеся было воевать, успокоились: Мандоний и Индибилис, получивши известие, что Сципион жив, отказались от своего замысла и вернулись домой. (12) Никто – ни граждане, ни чужеземцы – не поддержал бы теперь безумную затею мятежников. (13) Они перебрали всякие возможности и решили, что самое верное – отдаться на волю Сципиона; он, конечно, разгневан, но не надо отчаиваться в его милосердии: он прощал даже врагам, с которыми воевал. (14) Ну а от их мятежа никому вреда не было; крови не пролито, жестокостей не совершено – нельзя их жестоко наказывать: люди, оправдывая себя, бывают удивительно красноречивы. (15) Солдаты колебались, как им идти за жалованьем: отдельными когортами или все вместе. Решили идти всем вместе – так будет безопаснее.

26. (1) Как раз в те дни, когда они это обсуждали, шел совет в Новом Карфагене: (2) спорили, наказать ли только главарей мятежа (их было не больше тридцати пяти) или за подавшую гнусный пример измену – это ведь больше чем мятеж – покарать многих. (3) Победило решение более мягкое: ограничиться наказанием главных виновников, остальным хватит порицания. (4) Совет распустили – собран он был будто бы для того, чтобы обсудить, как быть с Мандонием и Индибилисом. Войску, стоявшему в Новом Карфагене, велено было выступить с запасом продовольствия на несколько дней; (5) семь трибунов, которые раньше приходили в Сукрон успокаивать мятежников, теперь были посланы навстречу мятежному войску, им сообщили имена (каждому по пять имен) главных зачинщиков, (6) которых следовало через надежных людей ласково пригласить в гости, напоить допьяна и уснувших связать.

(7) Мятежники были уже недалеко от Нового Карфагена, когда от встречных услышали, что на следующий день все войско во главе с Марком Силаном отправляется в область лацетанов[2940]. Это известие не только избавило их от страха, тайно жившего в их сердцах, но и чрезвычайно обрадовало: Сципион, думалось им, остался один, и не они, а он окажется в их власти. (8) Солнце уже садилось, когда они, войдя в город, увидели другое войско, готовящееся выступить в дорогу. (9) Их встретили нарочно составленной речью: они пришли кстати и обрадуют командующего своим приходом, так как другое войско вот‑вот уйдет; пусть они пока подкрепятся и отдохнут. (10) По приказу трибунов надежные люди пригласили в гости главарей мятежа и без всякого шума схватили и связали их. (11) Перед рассветом стал выезжать обоз войска, будто бы отправляющегося в путь; войско двинулось на рассвете, но у ворот было задержано, и ко всем воротам направлены были часовые, чтобы никто не мог выйти из города.

(12) Солдат, пришедших накануне, созвали на сходку; они сбежались на форум к трибуналу[2941]с видом наглым, рассчитывая еще припугнуть выкриками. (13) Командующий взошел на трибунал, и тут же вооруженные солдаты, отозванные от ворот, подойдя сзади, окружили безоружную толпу. (14) Вся наглость исчезла; мятежники признавались потом: ничто так их не испугало, как здоровый цвет лица Сципиона (они‑то думали, он истомлен болезнью) и выражение его лица: они не помнили, чтобы оно бывало таким даже перед боем.

(15) Сципион сидел молча, пока не возвестили, что главари мятежа приведены на форум и все приготовлено.

27. (1) Глашатай велел всем замолчать, и Сципион начал: «Никогда я не думал, что не буду знать, как обратиться к моему войску; (2) я, правда, больше действовал, а не упражнялся в речах, но, живя почти с детства среди солдат, я хорошо освоился с воинским духом. (3) Не могу придумать, как говорить с вами, не нахожу слов, не знаю, каким именем я должен вас называть. (4) Граждане? Вы изменили своему отечеству. Воины? Вы отвергли власть и ауспиции начальника; вы попрали святость присяги. Враги? Узнаю фигуры, лица, одежду, весь облик моих сограждан; вижу дела, слова, замыслы, настроения врагов. (5) Вы хотели того же, чего илергеты и лацетаны, надеялись на то, на что и они. Но они пошли за Индибилисом и Мандонием, за людьми царственного достоинства, а вы вручили власть и право ауспиций умбрийцу Атрию и Альбию из Кал. (6) Скажите, что не все вы этого хотели, что обезумели и бушевали немногие, и я охотно тому поверю: если бы все войско было виновно, какие потребовались бы искупительные жертвы!

(7) Я неохотно касаюсь этих ран, но излечить их можно, только ощупав. Карфагеняне изгнаны из Испании, и нигде по всей провинции, думал я, (8) не найти человека, которому жизнь моя была бы ненавистна: я вел себя не только с союзниками, но и с врагами не так, чтобы меня ненавидели. (9) И вот в моем лагере – как ошибался я в своих мыслях! – слух о моей смерти принимают с удовольствием: ее ждут не дождутся. (10) Не думаю, чтобы это злое чувство испытывали все, – если бы я поверил, что все мое войско желало моей смерти, я тут же на глазах у вас умер бы: зачем жить мне, если мои сограждане и солдаты меня ненавидят? (11) Всякая толпа, однако, похожа на море: оно неподвижно, но его могут всколыхнуть и легкий ветерок, и ураган; так и у вас: то все было спокойно на сердце, а то вдруг буря – виноваты во всем те, с кого началось это безумие, вы им заразились и потеряли разум. (12) По‑моему, вы и сегодня не понимаете, до чего дошли вы в своем безумии, как виноваты передо мной, перед родиной, перед своими родителями и детьми, перед богами, свидетелями вашей присяги, перед воинским обычаем и военным порядком предков, перед величием высшей власти.

(13) Не говорю о себе: вы вовсе не жаждали моей смерти и только по легкомыслию на нее рассчитывали; да наконец нечего удивляться, что солдатам надоело быть под командованием такого человека, как я. Но в чем провинилась перед вами отчизна, что вы согласились предать ее, действуя заодно с Индибилисом и Мандонием? (14) Чем виноват римский народ, что от трибунов, избранных народным голосованием, вы отобрали власть, отдали ее частным лицам? Мало этого: римское войско отдало фаски своего командующего людям, у которых никогда не было даже раба, которым командовать. (15) В палатке военачальника расположились Альбий и Атрий; сигналы трубили от них; о пароле справлялись у них. Они сидели на трибунале Публия Сципиона, им прислуживал ликтор; перед ними раздвигали толпу, несли фаски и топоры. (16) Каменный дождь, молнию, что‑нибудь поразившую, рождение странных зверенышей вы считаете зловещими предзнаменованиями. Так вот оно – злое предзнаменование, которое не отвратить никакими жертвами, никакими молебствиями – только кровью тех, кто дерзнул на подобное преступление.

28. (1) И вот, хотя всякое преступление безрасчетно, мне все же хотелось бы знать, в чем был замысел вашего безбожного злодеяния? На что вы рассчитывали? (2) Когда‑то один легион был отправлен охранять Регий; солдаты перебили городскую знать и десять лет хозяйничали в богатом городе[2942]. (3) За это преступление весь легион – четыре тысячи человек – был обезглавлен на римском форуме[2943]. (4) А предводителем их был не умбриец Атрий (имя зловещее!)[2944], не то солдат, не то торговец при войске, а Деций Вибеллий, военный трибун, и они не объединились с врагами римского народа – с Пирром или самнитами и луканцами. (5) Вы сговаривались с Индибилисом и Мандонием и собирались идти воевать вместе с ними. (6) Кампанцы[2945]думали, что они вечно будут жить в Капуе, отнятой ими у старых ее обитателей, этрусков; мамертинцы – в Мессане[2946], в Сицилии; тот легион – в Регии, но никто из них не собирался тревожить войной ни римский народ, ни союзников римского народа. (7) Или собираетесь вы поселиться в Сукроне? Да если бы я, полководец, замиривши провинцию, уехал отсюда, оставив вас здесь, вам пришлось бы взывать и к богам, и к людям, – вам не было бы возврата к вашим женам и детям. (8) Вы, правда, выбросили из сердец ваших память и о них, и об отчизне, и обо мне; я хочу проследить, как дошли вы до вашего преступного решения, не вполне же безумного. (9) Я жив, цело войско, с которым я в один день взял Новый Карфаген, с которым наголову разбил и прогнал из Испании четыре карфагенских войска с их предводителями[2947], – и вы, восемь тысяч человек, – все вы стоите, конечно, меньше, чем Альбий и Атрий, которым вы подчинились, – или вы надеялись вырвать у римского народа Испанию, его провинцию? (10) Чтоя? Вы обидели меня только тем, что сразу поверили, будто я умер. (11) А если бы я умирал, разве со мною погибало бы и государство, разве со мной предстояло бы рухнуть могуществу римского народа? Да не попустит всемогущий Юпитер, чтобы город, который воля богов создала вечным[2948], оказался таким же бренным, как это мое смертное тело. (12) Фламиний, Павел, Гракх, Постумий Альбин, Марк Марцелл, Тит Квинкций Криспин, Гней Фульвий, мои Сципионы, пусть все эти славные полководцы погибли в одной войне, но римский народ есть и будет, а умрут еще тысячи: одни от меча, другие от болезни, – но разве со мною похоронили бы и государство? (13) Вы сами здесь, в Испании, когда оба полководца – мой отец и дядя – были убиты, поручили Септиму Марцию вести вас против недавних победителей – карфагенян. Но зачем я это говорю, разве Испания осталась бы без вождя? (14) Разве нету Марка Силана, присланного в Испанию и облеченного теми же правами и той же властью, что я? Разве нету легатов – моего брата Луция Сципиона и Гая Лелия, – которые постояли бы за величие римской державы? (15) Можно ли сравнить войско с войском, вождей с вождями – и по достоинству, и по делу, которому они служат? И будь вы сильнее, вы подняли бы оружие против отчизны, против сограждан? Захотели бы, чтобы Италией распоряжалась Африка, а Карфаген – Городом римлян? Чем обидела вас отчизна?

29. (1) Кориолана некогда несправедливый суд и горестная ссылка заставили пойти на отчизну[2949], но верность семье не позволила совершить преступление против родины. (2) Что вам не давало покоя? Печаль? Гнев? По болезни военачальника жалованье на несколько дней задержали – достаточная причина, чтобы объявить войну отчизне, чтобы изменить римскому народу и присоединиться к илергетам, чтобы надругаться над всем – божеским и человеческим? (3) Да, воины, вы действительно обезумели, моя телесная болезнь была не сильнее той, что овладела вашими умами. (4) Страшно представить себе, о чем думали люди, на что надеялись, чего хотели? Да будет все это, если возможно, смыто забвением, а если невозможно – покрыто молчанием.

(5) Моя речь, конечно, показалась вам горькой и страшной. Понимаете ли, насколько ваши дела страшней моих слов? И по‑вашему, мне следует терпеливо снести все, что вы натворили, а вам не следует вынести даже рассказа об этом? (6) Хватит, однако, упреков. Забудьте их также легко, как забуду я. (7) Вы все, кающиеся в своих ошибках, наказаны достаточно, но Альбий из Кал, Атрий‑умбриец и другие зачинщики мятежа смоют кровью свое преступление. (8) А вас, если вы образумились, зрелище их казни не огорчит, а даже обрадует: ни с кем не поступили они так жестоко, так по‑вражески, как с вами».

(9) Едва он договорил, как внесли приготовленные орудия казни: страшно было смотреть, страшно слушать. (10) Войско, окружавшее сходку, ударило мечами в щиты; глашатай назвал имена осужденных решением совещания. (11) Их нагими вытащили на середину и показали все орудия казни: осужденных привязали к столбу, высекли розгами и обезглавили топорами. Присутствовавшие окаменели от страха: не только не раздалось голоса против жестокости казни; не было слышно ни вздоха. (12) Тела убрали, место очистили; военные трибуны поименно выкликали солдат: те повторяли за Сципионом слова присяги и получали свое жалованье. Таков был конец и исход мятежа в Сукроне.

30. (1) В это время Ганнон, префект[2950]Магона, отправленный из Гадеса с небольшим отрядом африканцев, дошел до реки Бетис и, соблазняя испанцев платой, набрал и вооружил четыре тысячи юношей. (2) Его выгнал из лагеря Луций Марций; в суматохе схватки Ганнон потерял большинство солдат, а некоторые погибли при бегстве, когда конница преследовала рассеявшихся; сам Ганнон с несколькими людьми бежал.

(3) Пока это происходило на реке Бетис, Лелий прошел с флотом через пролив в Океан и пристал у Картеи. Это город на берегу Океана, там, где сразу за узким проходом открывается море[2951]. (4) Гадес, как мы уже говорили, римляне рассчитывали взять без боя:[2952]это обещали люди, приходившие из города в римский лагерь, но Магон, вовремя узнав об измене, схватил предателей и поручил претору[2953]Адгербалу отвезти их в Карфаген. (5) Адгербал посадил заговорщиков на квинкверему и отправил ее вперед (она идет медленнее триремы), а сам с восемью триремами шел за ней на небольшом расстоянии. (6) Квинкверема уже входила в пролив, когда Лелий, тоже на квинквереме, выходил с семью триремами из картейской гавани; он сразу напал на Адгербала и его триремы, правильно рассчитывая, что квинкверема, схваченная в проливе быстрым течением, не сможет повернуть вспять. (7) Пунийца эта неожиданная встреча привела на короткий миг в замешательство, плыть ли за квинкверемой или повернуть на врага. (8) Это промедление лишило его возможности уйти от сражения. Расстояние между врагами уже сократилось до перелета дротика. Римляне нападали со всех сторон, а волны мешали управлять кораблями. Настоящей морской битвы не было: ничто не зависело от воли людей, их искусства, их замысла. (9) Все было во власти природы пролива: гребцы на кораблях противников напрасно боролись с течением; убегающий корабль поворачивало водоворотом назад и несло на победителей; преследователя, попавшего против течения, обращало вспять, как беглеца. (10) Корабль, который старался пробить носом вражеский корабль, внезапно оказывался повернут в сторону и сам получал удар; другой, было подставившийся неприятелю, вдруг круто поворачивался к нему носом.

(11) Сражением между триремами управлял случай, и никто не получил перевеса, но квинкверема римлян, то ли более тяжелая и устойчивая, то ли лучше управляемая более многочисленными гребцами, легче проводившими ее сквозь водовороты, потопила две триремы, а у третьей, проносясь мимо, снесла все весла. (12) Она догнала бы и уничтожила и остальные триремы, но Адгербал поднял паруса и увел оставшиеся пять кораблей в Африку.

31. (1) Лелий вернулся в Картею победителем и тут услышал о том, что произошло в Гадесе: измена раскрыта, заговорщики отправлены в Карфаген; надежды рухнули. (2) Он послал гонца к Луцию Марцию: нечего зря терять время, сидя под Гадесом, надо вернуться к Сципиону. Через несколько дней оба вернулись в Новый Карфаген. (3) С их отбытием Магон, которого угнетал страх перед нападением с моря и суши, вздохнул свободно, а услышав о восстании илергетов, даже вознадеялся возвратить Карфагену Испанию. (4) Он послал к карфагенскому сенату гонцов, чтобы те, всячески преувеличив важность и мятежа легионеров в лагере римлян, и отпадения их союзников, просили бы прислать подмогу, чтобы с нею можно было восстановить завещанную отцами власть над Испанией.

(5) Мандоний и Индибилис, вернувшись в свои владения, сидели до поры тихо и ждали, чем кончится дело о мятеже: если римским гражданам отпустят вину, то, верно, отпустят и им. (6) Когда же разошлась молва о жестокой казни, оба царька решили, что за свою вину и они понесут такое же наказание. (7) Они вновь призвали к оружию своих соплеменников, объединились с прежними союзниками и с пехотой в двадцать тысяч человек и двумя с половиной тысячами всадников вступили в область седетанов[2954], где стояли лагерем раньше, в начале восстания.

32. (1) Сципион выплатил жалованье всем подряд – и виноватым, и невиновным, милостиво глядел на всех, со всеми милостиво разговаривал и легко вновь завоевал сердца солдат. (2) Прежде чем двинуться из Нового Карфагена, он созвал сходку и обрушился на вероломство восставших царьков. (3) Он идет наказать это преступление, заявил Сципион, на душе у него легко, и настроение совсем иное, чем было еще недавно, когда он старался образумить своих сограждан. (4) Тогда он словно вонзил меч в собственное сердце: он плакал и стонал, когда тридцать человек своей жизнью искупили легкомыслие или вину восьми тысяч[2955]. Теперь он идет бить илергетов. (5) Они уроженцы не его страны и ничем с ним не связаны; узы дружбы, его с ними соединявшие, они сами разорвали своим преступлением.

(6) «А в своем войске, – не говоря о том, что оно состоит только из граждан, союзников и латинов, – я не вижу (это меня особенно трогает) ни одного солдата, которого бы не привел из Италии либо мой дядя Гней Сципион (он был первым римлянином, пришедшим в эту провинцию), либо мой отец, консул, либо я сам. (7) Все вы привыкли к имени Сципионов, к их ауспициям, и я хотел бы привести вас на родину, на триумф, вами заслуженный. И вы поддержите меня при выборах в консулы, как если бы дело шло о почести, общей для нас.

(8) Что касается нынешнего похода, то считать его войной – значит не помнить, что свершено вами раньше. Магон, сбежавший с несколькими кораблями за край земли, на остров, омываемый Океаном[2956], тревожит меня, ей‑ей, больше: (9) он карфагенский военачальник, а с ним – пусть и малое – пунийское войско. А тут – разбойники и главари разбойников; опустошить землю соседей, сжечь их дома, угнать их скот – на это у них сил хватает, но правильное сражение и боевой строй не для них: они будут биться, рассчитывая больше на проворство в бегстве, чем на свое оружие. (10) Я решил подавить илергетов прежде, чем удалюсь из Испании, не потому, что они опасны и там всегда может вспыхнуть война. (11) Прежде всего, нельзя оставить безнаказанным такое преступное отпадение; нельзя, чтобы говорили, будто в провинции, замиренной благодаря доблести и удаче, оставлен враг. (12) Итак, с помощью богов пойдем не то чтобы вести войну (сражаться мы будем не с равным противником), а наказывать негодяев».

33. (1) Закончив эту речь, Сципион приказал солдатам готовиться к завтрашнему выступлению; через десять дней он дошел до реки Ибер, и на четвертый день после перехода через реку расположился лагерем на виду у врага. (2) Перед лагерем была поляна, окруженная горами. В эту долину Сципион, желая раззадорить варваров, велел пригнать скот, у них же по большей части и угнанный, а в помощь погонщикам послал копейщиков. (3) Битва началась с их вылазок, (4) и Сципион велел Лелию ударить на врага с конницей, притаившейся пока за отрогом горы – отрог этот был очень кстати. Ничто не задержало сражения. Испанцы бросились к скоту, замеченному издали, копейщики бросились на испанцев, занятых добычей: (5) сначала они навели страх дротиками; затем бросили это легкое оружие, которым скорее дразнят врага, чем решают битву, обнажили мечи и схватились с неприятелем врукопашную. Исход сражения пехотинцев оставался сомнительным, пока не подоспели конники: (6) они не только смяли идущего на них врага; некоторые, обогнув холм, окружили испанцев; убито было больше, чем обычно бывает в легких схватках.

(7) Поражение не уменьшило мужества варваров, а только распалило их гнев. Не желая казаться побитыми, они на следующий день с рассветом вышли в боевом строю. (8) Узкая, как было сказано, долина не могла вместить все войско; вся конница и около двух третей пехоты приготовились к бою; остальная пехота стояла на склоне холма. (9) Сципион решил, что такое место ему выгодно; во‑первых, римлянин будет сражаться в тесноте, пожалуй, лучше, чем испанец; во‑вторых, неприятелю придется развертывать все свои силы там, где они разместиться не смогут. И Сципион принял новое решение: (10) ему не удастся в такой теснине поставить конницу за флангами, а испанцам их конница, поставленная в долине вместе с пехотой, будет бесполезна. (11) Он приказал Лелию провести всадников по холмам как можно незаметнее, окружить долину и не вмешиваться в сражение пехотинцев. (12) Сам он всю пехоту обратил на врага, впереди поставил четыре когорты: развернуть строй шире он не мог.

(13) Сражение Сципион начал незамедлительно, чтобы испанцы в пылу боя не заметили всадников, шедших через холмы. Враги поняли, что обойдены, только услышав сзади шум конной битвы. (14) Шло два разных сражения: вдоль всей равнины бились пехота с пехотой и конница с конницей.

(15) У испанцев ни пеший не мог помочь конному, ни конный пешему: пехотинцы, легкомысленно завязавшие бой на равнине, полагаясь на конницу, гибли; всадники были окружены и не могли устоять ни против напиравшей спереди римской пехоты – испанская вся полегла, ни против конницы, теснившей их с тыла. Они долго отбивались, не слезая с коней, которых поставили в круг, и были все до одного перебиты. Из испанских всадников и пехотинцев, сражавшихся в этой долине, в живых не осталось ни одного. (16) Третья часть пехоты, стоявшая на холме и спокойно наблюдавшая за битвой, но в ней не участвовавшая, бежала: было для этого и место, и время. Среди бежавших были и сами царьки, в суматохе заблаговременно выскользнувшие из окружения.

34. (1) В тот же день взяли испанский лагерь, кроме прочей добычи там было захвачено около трех тысяч человек. (2) Римлян и союзников пало в этом сражении около тысячи двухсот человек, раненых было больше трех тысяч. Победа стоила бы меньшей крови, если бы сражались на месте более открытом, откуда легко было бы бежать.

(3) Индибилис забросил свои военные планы и решил, что самое верное в его бедственном положении – обратиться к уже испытанному великодушию Сципиона и его честности. (4) Он отправил к нему своего брата Мандония, который, припав к коленям Сципиона, обвинил во всем роковое безумие времени: словно какая‑то чумная зараза лишила рассудка не только илергетов и лацетанов, но и римских солдат в их лагере. (5) И для него, Мандония, и для его брата, и для их племени все сейчас зависит от Сципиона: захочет он, и они возвратят ему жизнь, от него, Публия Сципиона, и полученную;[2957]или же, дважды им спасенные, навек посвятят жизнь ему одному. (6) Раньше, не зная, сколь Сципион великодушен, они в своем деле полагались лишь на себя, теперь вся их надежда на милосердие победителя.

(7) У римлян было старинным правилом: народ, с которым не было ни скрепленного договором союза, ни дружбы на равных условиях, считать сдавшимся и замиренным, только когда он выдаст все божеское и человеческое, пришлет заложников, отдаст оружие и когда по его городам поставят римские гарнизоны. (8) Сципион, осыпав упреками присутствующего Мандония и отсутствующего Индибилиса, сказал, что они погубили себя – и поделом – своим злодеянием, но останутся жить по его и народа римского милости; (9) он не отнимет у них оружия и не потребует заложников – ведь он не из тех, кто боится восстания, пусть себе владеют оружием и будут спокойны. (10) Не над невинными заложниками будет при случае он свирепствовать, но над самими виновниками отпадения; он будет наказывать не безоружного, а вооруженного врага. А тем, кто на себе испытал превратность судьбы, он предлагает выбор: благосклонность римлян или их гнев. (11) Сципион отпустил Мандония, потребовав только денег, чтобы выплатить солдатам жалованье; (12) сам же, отправив Марция в Дальнюю Испанию и пославши Силана назад в Тарракон, задержался на несколько дней, пока илергеты отсчитали потребованную от них сумму, а затем с легковооруженным войском последовал за Марцием, который приближался уже к Океану.

35. (1) Переговоры с Масиниссой, давно уже начатые, откладывались по разным причинам: нумидиец хотел увидеться с самим Сципионом и скрепить договоренность рукопожатием; вот почему Сципиону потребовался такой долгий кружной путь. (2) Масинисса, находясь в Гадесе и узнав от Марция о приближении Сципиона, стал жаловаться, что лошади на острове[2958]портятся, им недостает самого необходимого, они не наедаются досыта и другим животным из‑за них не хватает корма, а конница его от безделья становится никуда не годной. (3) Жалобы эти побудили Магона отпустить Масиниссу на материк: пусть пограбит ближайшие испанские земли. (4) Переправившись, Масинисса послал вперед трех нумидийских вождей договориться о месте и времени переговоров с тем, чтобы Сципион двоих оставил при себе как заложников. Третьего Сципион отпустил привести Масиниссу, куда указано; он и Масинисса с немногими сопровождающими прибыли для переговоров. (5) Нумидиец и раньше, слушая о подвигах Сципиона, изумлялся ему; он создал в душе своей его образ, прекрасный и величественный; (6) при виде его он почувствовал почтение еще большее: величавость была у Сципиона прирожденной, отпущенные волосы ему шли; щегольства в нем не было – облик его был обликом мужа и воина. (7) Он был в расцвете сил; перенесенная болезнь словно обновила его и вернула ему юность во всей ее полноте и блеске.

(8) Нумидиец был сначала ошеломлен, а затем стал благодарить за своего племянника[2959], говоря, что еще с того времени искал он случая, какого по милости бессмертных богов и не упустил. (9) Он хочет служить Сципиону и римскому народу и помогать ему так ревностно, как еще ни один иноземец; (10) он хотел этого и раньше, но в Испании, чужой, незнакомой ему стороне, он ничего не мог; другое дело, когда он окажется у себя на родине, где рассчитывает унаследовать отцовское царство. (11) Если римляне пошлют Сципиона военачальником в Африку, он надеется, что Карфагену скоро придет конец. (12) Сципион рад был и видеть его и слышать: он знал, что нумидийцы Масиниссы – главная сила всей вражеской конницы, и видел, что у юноши душа нараспашку. Был заключен союз, и Сципион отправился обратно в Тарракон; (13) Масинисса с разрешения римлян опустошил соседние земли, чтобы его отлучка на материк не казалась бессмысленной, и вернулся в Гадес.

36. (1) Магон отчаялся в испанских делах, утратив надежды, поданные ему сначала мятежом в римском лагере, потом отпадением Индибилиса, и собирался переправиться в Африку, когда от карфагенского сената пришел приказ перебросить в Италию флот, стоявший у Гадеса, (2) и, набрав как можно больше галльской и лигурийской молодежи, соединиться с Ганнибалом: нельзя допустить, чтобы война, начатая так стремительно и так успешно, кончилась ничем. (3) Магону доставили деньги из Карфагена, и сам он истребовал от гадитанцев сколько мог: он ограбил не только их казну, но и храмы[2960], заставил всех частных лиц выдать золото и серебро.

(4) Магон шел вдоль берегов Испании; высадив недалеко от Нового Карфагена солдат и разграбив окрестные поля, он подвел флот к городу. (5) Солдаты просидели день на судах, а ночью были высажены на берег, и Магон повел их к той стороне стены, овладев которой римляне в свое время взяли город[2961]. Он рассчитывал, что городской гарнизон слаб и что среди горожан найдутся люди, которые, надеясь на переворот, начнут действовать. (6) Между тем прибежали перепуганные гонцы с известием: враг тут, поля грабят, сельские жители бегут; (7) днем видели флот, и, конечно, он стал перед городом не без причин. Вооруженные люди стояли наготове за воротами, обращенными к открытому морю и к лагуне[2962].

(8) Когда вражеские солдаты вперемешку с матросами нестройной толпой подошли к стене, шумом возмещая нехватку сил, ворота внезапно раскрылись и оттуда с криком выбежали римляне. (9) Враги дрогнули при первом же столкновении и от первых же дротиков побежали; их преследовали до самого берега, многих убили. (10) Если бы стоявшие у берега корабли не приняли перетрусивших беглецов, никто бы не уцелел в сражении и бегстве. (11) В себя не пришли и на кораблях: чтобы римляне не ворвались на суда вместе с бежавшими, стали убирать лестницы[2963], рубить концы и якорные канаты[2964], только бы не задержаться с отплытием. (12) Многие плывшие к кораблям, не разбирая в темноте, куда стремиться, чего избегать, погибли жалкой смертью. (13) На следующий день Магон с флотом бежал назад к Океану; между стеной и берегом перебито было около восьмисот человек и найдено около двух тысяч щитов, мечей и другого оружия.

37. (1) Магон возвратился к Гадесу, но туда его не впустили; тогда он, поставив свой флот у Кимбии (это место недалеко от Гадеса), послал в город гонцов: (2) почему перед ним, союзником и другом, ворота закрыты? Горожане оправдывались тем, что сделано это было из страха перед толпой, раздраженной грабежами, которые учинили солдаты, сошедшие с кораблей. Магон выманил гадитанских суфетов[2965](высшее должностное лицо у пунийцев) и квестора для переговоров и велел их жестоко бичевать и распять. (3) Потом с кораблями направился он к Питиусе[2966], острову, отстоящему от материка миль на сто; тогда его населяли пунийцы. (4) Флот встретили гостеприимно и не только щедро снабдили продовольствием, но и пополнили войско Магона вооруженной молодежью. Ободренный Магон отплыл к Балеарским островам – расстояние тут около пятидесяти миль[2967]. (5) Балеарских островов два: один больше, он богаче оружьем, мужами;[2968]есть там и гавань, где Магон рассчитывал спокойно перезимовать: осень уже подходила к концу. (6) Флот, однако, встретили так враждебно, словно обитатели острова были римляне. Праща и сейчас – главное метательное оружие балеарцев, а тогда они другого и не знали; зато в обращении с этим оружием они превосходят все другие народы. (7) На приближающийся к острову флот посыпался такой густой град камней, что Магон не осмелился войти в гавань и повернул в открытое море (8) к меньшему из Балеарских островов: он плодороден, но мужами и оружием не так силен. (9) Пунийцы, высадившись, стали лагерем повыше гавани, в безопасном месте; городом овладели без сопротивления; Магон набрал две тысячи вспомогательного войска и отправил его в Карфаген; корабли вытащили зимовать на сушу. (10) А гадитанцы, как только Магон отошел от их берегов, сдались римлянам.