Преображенские и Семеновские гвардейцы 4 страница

На протяжении почти целого месяца – пока Азеф изображал из себя заботливого человека с чистой совестью, таскаясь по заграницам сначала со своей женой и детьми, а потом с мадам H., – обвинения Бурцева висели в воздухе, не произведя никакого впечатления. Наконец озлобленный разоблачитель, вопреки данному Лопухину обещанию не ссылаться на него, передал суду слова бывшего директора полицейского департамента. Это открытие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Суд больше не ставил под сомнение утверждения Бурцева. Но партия решила сначала послать представителя в Санкт‑Петербург, чтобы услышать обвинение непосредственно от самого Лопухина. Тот не только подтвердил делегату эсеров свое заявление Бурцеву, но и рассказал ему все, что знал о содрудничестве Азефа с Охраной, Он даже вызвался поехать в Лондон и изложить имеющиеся у него факты членам Центрального Комитета партии эсеров.

К этому времени, в ноябре 1908 года, теперь уже не такого беззаботного Азефа предупредили о случившемся. Возможно, это сделал участвовавший в суде чести Савинков. Азеф тоже совершил поездку – торопливую и тайную – в Санкт‑Петербург. Он прямо направился к Герасимову. Тот вместе с Азефом тщетно пытался уговорить Лопухина отречься от своих обвинений. (Позже Лопухина должным образом судили и отправили в сибирскую ссылку, но это никоим образом не покрыло ущерба, нанесенного им Охране.)

Любопытно, что, несмотря на такие убедительные доказательства, многие сторонники партии и члены «боевой организации» грозились отместкой в случае принятия репрессий против Азефа. Центральный Комитет предложил Евно Азефу опровергнуть утверждения Лопухина. Но его оправдания были неубедительны и напоминали легенду, подготовленную в Охране.

Это положило конец нерешительности Центрального Комитета партии эсеров. Он принял решение о ликвидации Азефа без лишнего шума, чтобы не создавать осложнений с французскими властями, и 5 января 1909 года направил группу людей на квартиру Евно в Париже. По плану эти делегаты должны были пригласить Азефа в дом к одному из них под благовидным предлогом на следующий день, потом отвезти его на виллу за пределами Парижа и там прикончить. Когда группа прибыла к Евно, у него не оставалось козырей, чтобы достойно закончить игру. Спасти положение могло бы намеченное покушение на Николая, но эта попытка закончилась провалом. Когда царь поднялся на борт «Рюрика» у берегов Кронштадта, два моряка‑террориста встретились с ним лицом к лицу, но не выстрелили. Почему? Это останется навеки тайной. Возможно, что потенциальные убийцы в последний момент просто струсили. Некоторые утверждают, что они не пошли на убийство, поскольку имелся другой, взаимоисключающий, план (так и не осуществленный) – захват Кронштадта экипажем крейсера. Не получив такого козыря, Азеф постарался сыграть на своих старых заслугах, отрицал всякую связь с полицией и обещал приехать на следующий день домой к делегатам. А вместо этого, как только представители ЦК удалились, он наврал что‑то своей жене, собрал вещи и исчез с горизонта и для эсеров, и для Охраны.

Используя один из своих фальшивых документов, Азеф встретился в Германии с мадам Н. и отправился с ней в продолжительную туристическую поездку по Средиземноморью, после чего обосновался вместе с подругой в Берлине в качестве биржевого маклера. Но его счастье лопнуло с началом Первой мировой войны, так как он больше всего спекулировал на российских ценных бумагах. Тогда Азеф вместе с мадам Н. попытался содержать магазин дамских принадлежностей. Но немцы арестовали его и посадили в тюрьму как враждебного иностранца. Освободили Азефа только после русско‑германского перемирия 1917 года. Потеряв здоровье, он умер в берлинской больнице в апреле 1918 года, оплакиваемый только мадам Н. Ни эсеры, ни немецкие коммунисты, которые охотились За предателем в течение ряда лет, не смогли добраться до него.

Разоблачение Азефа фактически положило конец деятельности «боевой организации» и террору эсеров. (Убийство Столыпина Богровым в 1911 году можно считать изолированным эпизодом. Этот акт совершил не профессиональный террорист и, возможно, с молчаливого согласия царских реакционеров.) Савинков (которому в дальнейшем суждено было познать только неудачи и погибнуть в большевистской России) попытался оживить «боевую организацию». Но ему досаждали предатели – хотя и мелкие, не такие, как Азеф, но многочисленные, – недоставало к тому же энергии и способностей, в результате сделать ему этого не удалось.

Не является также полным совпадением уход из Охраны лучшего руководителя в ее историй Герасимова в том же году; когда исчез Азеф. Возможно, генерал отдавал себе отчет, что с уходом Азефа бурные, но счастливые деньки эсеровского террора канули в Лету. И Столыпин, вероятно, понимал сложную роль Азефа, потому что когда агента разоблачили, то в первом комментарии режима на это сообщение Евно Азефа назвали «советником правительства», и, хотя такая характеристика позже не повторялась, она, по существу, была верной.

Когда Герасимов покинул пост, то он позволил другим тайным агентам, меньшего по сравнению с Азефом калибра, сделать выбор: либо уйти со службы, либо продолжить ее с его преемником. Знаменательно то, что большинство таких секретных агентов уволилось вместе с Герасимовым и их имена остались неизвестными.

Охрана – вырождение и крах (1910–1917)

После отставки Герасимова и последовавшего затем убийства Столыпина императорская служба безопасности России покатилась вниз по все более наклонной плоскости к своему окончательному распаду. И сам Николай, и его невероятно глупая Александра занимают среди ответственных за это не последнее место.

Неоспоримые факты говорят 9 том, что после гибели Столыпина в царской России на деле правительства не было, оно существовало только на словах. Один за другим высокие посты и места в кабинете занимали в основном полные ничтожества – некомпетентные фавориты Николая, Александры или даже Распутина. Для человека с другой планеты могло бы показаться, что их нарочно отбирают, чтобы ускорить крах самодержавия. Конечно же и среди вновь назначенных высших чиновников оказывались способные и ответственные деятели, но они представляли собой исключение, их ждало разочарование и быстрая отставка.

Как и премьер‑министры после Столыпина, никчемными и неэффективными были люди, которых ставили на должность министров внутренних дел. Все они настолько слабо себя проявили, что их достаточно перечислить в алфавитном порядке. А именно: Александр Макаров, Николай Маклаков, Александр Протопопов (последний из них), Алексей Хвостов, Борис Штюрмер и князь Николай Щербатов. Также и заместители министра внутренних дел, директора департамента полиции, выглядели отнюдь не лучше. Среди них находились Белецкий, подхалим Распутина, Коваленский, Вуич, Трусевич, Климович, а также Алексей Васильев, самый последний, который получил известность благодаря тому, что писал об Охране и отказался работать на большевиков, а не как директор полицейского департамента. Несколько выделялись из этой серой массы два заместителя министра внутренних дел – генерал Павел Курлов и генерал Владимир Джунковский. Но и у этих были свои слабости: Курлов оказался антисемитом, склонным к погромам, в то время как Джунковский из‑за своего прекраснодушия разрушил единственную агентурную сеть в среде большевиков.

Столь же непригодным оказался преемник Герасимова, полковник Сергей Карпов. Этот организовал «бегство» из тюрьмы террориста Александра Петрова, полагая, что сумел завербовать его для работы на Охрану. Но неблагодарный Петров разнес в пух и прах доверчивого шефа Охраны с помощью взрывчатки. Петрова схватили и почти незамедлительно казнили, но это не возвратило Карпова к выполнению его обязанностей.

И в этот же период все возрастающей безответственности и разгильдяйства был запросто убит Радом, шеф жандармерии.

В своих мемуарах полковник Спиридович постарался убедить читателей в том, что именно его организация уберегла Николая от террористических актов на протяжении тех десяти лет, в течение которых он командовал стражей дворца. И действительно, Спиридович организовывал и осуществлял общее командование охранниками императора, которые представляли собою разношерстное сборище жандармов, казаков, отрядов из различных гвардейских полков и железнодорожных войск. Все они были включены в «его императорского величества сводный пехотный полк». Этот полк охранял здание дворца и территорию вокруг него и сопровождал царя во всех его поездках. Например, когда бы императорский поезд ни отправлялся в Царское Село, излюбленную резиденцию последних Романовых, находившуюся в двадцати шести, милях к югу от Санкт‑Петербурга, гвардейцы стояли через каждые сто шагов.

К заслугам Спиридовича можно также отнести нововведение или заимствование из‑за границы – в рутинной работе по охране правителя, которое впоследствии использовали коммунистические преемники. Он ввел использование в России полицейских собак – доберманов, немецких овчарок или крупных терьеров для патрулирования резиденции царя.

Вот, собственно, и весь вклад Спиридовича в организацию защиты царя, но жизнь показала, что сделанного недостаточно… Этот любитель пощеголять яркой кавалерийской формой не смог вдохнуть в подчиненных ему офицеров и рядовых чувство коллективной гордости за порученное дело. Возможно, он даже не думал о таких пустяках. В результате когда наступила развязка и Николай был вынужден отречься от престола, выяснилось, что его императорский полк не может сравниться со швейцарскими гвардейцами. Охранники либо разбежались, либо предали царя. Этот полк, конечно, и не думал охранять его в минуту крайней необходимости.

Примерно через год после отставки Герасимова Охрана стала обкатывать нового тайного агента, который стал специализироваться на политических махинациях революционеров, а не на их терроре. Этого агента звали Роман Малиновский. Он являлся грабителем‑взломщиком, которого в 1910 году завербовал в тюрьме Белецкий за обычную начальную оплату в пятьдесят рублей в месяц. Роль Малиновского как двойного агента преувеличили, так как он принадлежал к партии социал‑демократов большевистского направления и таким образом был связан с Лениным. Коммунисты и те, кто стал придерживаться их взглядов, ошибочно и почти мифически сравнивали его с Евно Азефом. Однако на самом деле, несмотря на все недостатки Азефа, он стоял на голову выше Малиновского по отваге, уму, организаторским способностям, знанию своих современников и даже в вопросах этики. Азеф был двойным агентом, человеком, который ловко вел опасную игру с достойными противниками. А Малиновский – обычный преступник, обращенный в доносчика, который никогда не действовал, в отличие от Азефа, против Охраны и который предал гораздо менее опытную группу оппозиционеров – социал‑демократов.

Было бы интересно посмотреть, как контролировал бы Малиновского Герасимов, если бы он остался у руля Охраны. Герасимов не только накопил опыт обращения с гораздо более опасным агентом, Азефом, но и продемонстрировал политическую прозорливость и мужество, оценив реальное значение санкт‑петербургского Совета Троцкого в 1905 году и разогнав его, пока с ним можно было сладить, а не стал дожидаться, как поступили преемники, развития бурных политических событий.

Заменившие Герасимова руководители Охраны не только плохо управляли Малиновским, но не продемонстрировали и толики политического здравомыслия. Они иногда демонстрировали ловкость и сообразительность, но оказались слишком самодовольными, что помешало им установить сотрудничество с демократическими и либеральными группировками того периода, не сумели по достоинству оценить организацию Ленина в качестве реальной угрозы режиму. Они позволили убедить себя в том, что марксисты и большевики – не больше чем мечтатели и болтуны от экономики.

При таких обстоятельствах и при таком руководстве Малиновскому поручили проникнуть в ряды социал‑демократов и в среду рабочих Санкт‑Петербурга. Он неплохо справился с обеими этими задачами, потому что обладал определенной харизмой и, как и Гапон, умел увлечь толпу, особенно если она состояла из плохо образованных людей. В результате Малиновский смог использовать свое положение секретаря профсоюза, чтобы принять в 1912 году участие в выборах четвертой (и последней) Думы в качестве кандидата от социал‑демократов (большевиков) от московского избирательного округа. Не ясно, почему он решил баллотироваться от Москвы, а не от Санкт‑Петербурга. Можно лишь принять во внимание, что в Москве Охрана оказывала на выборы большее влияние, чем в столице. И похоже, Охрана полагала, что в Москве легче скрыть арест и тюремный срок Малиновского. Известно также, что полиция значительно облегчила задачу своего агента, запугивая или сажая в тюрьму его конкурентов в борьбе за место в Думе.

Оказавшись избранным, Малиновский взял под свой контроль группу депутатов от социал‑демократической партии в количестве тринадцати человек, несмотря на тот факт, что меньшевики располагали семью Мандатами против шести, принадлежавших большевикам. Частичное объяснение тому, почему меньшинство стало управлять большинством, можно найти в искусстве Малиновского сталкивать лбами эти две фракции, хотя он и заявлял О своей приверженности большевикам. Будучи способным оратором, Роман Малиновский не раз произносил речи, которые возбуждали Думу. Однако все эти ораторские упражнения, как считают, подготовленные под руководством Ленина, подвергались умелому редактированию со стороны Белецкого.

Малиновский совмещал свои обязанности в Думе с другими занятиями, являясь своего рода многостаночником. Так, в 1912 году он стал казначеем новой газеты большевиков «Правда». Ленин считал, что вдохновляет и направляет редакционную политику этого издания. Однако в действительности «Правда» представляла собою больше орган Охранного отделения, нежели большевиков. Малиновский не только передавал в полицию мельчайшие детали положения дел в газете, но и ее редактор, Мирон Черномазов, тоже являлся тайным агентом Охраны. Поэтому вполне очевидны причины, по которым Ленина разочаровала проводимая в «Правде» партийная линия, И он, будучи за рубежом, направил Якова Свердлова и Сталина в Санкт‑Петербург, чтобы навести в газете порядок. Малиновский легко управился с этой парочкой. Он доложил о возникшей проблеме в Охрану, и Свердлова со Сталиным в нужное время отправили в Сибирь дожидаться Февральской революции 1917 года и падения царского режима.

Удивительно, но, несмотря на частые сообщения о том, что Малиновский сотрудничает с Охраной, Ленин упрямо рассматривал его в качестве необработанного алмаза из пролетарской среды и решительно отвергал все «наветы». Хотя даже та легкость, с которой Роман Малиновский выезжал за границу и возвращался в Россию, должна была вызвать подозрение.

Дела у Малиновского и дальше бы шли как по маслу, если бы не вмешательство Бурцева, того самого человека, который заставил эсеров вызвать Азефа на ковер. Он не переставал активно отыскивать предателей в революционной элите и уже некоторое время присматривался к Малиновскому. Бурцев поделился своими подозрениями с главарями большевиков и даже предоставил некое доказательство. В результате состоялся своеобразный партийный суд, наподобие того, что учинили эсеры над Азефом. Но итоги разбирательства явно отличались – Малиновского оправдали и таким образом разрешили продолжить его успешное сотрудничество с Охраной.

В самой Охране, однако, не было такой уверенности в Малиновском, какую проявили Ленин и его группа. А тот факт, что большевики так серьезно заподозрили агента, оказался для полиции более чем достаточным. И в мае 1914 года в это дело вмешался Джунковский и приказал Малиновскому отказаться от своего мандата в Думе и фактически прекратить сотрудничество с Охраной. (И все же поступок Джунковского не был вызван предчувствием или предвидением. Он захлопнул трудовую книжку своего агента, руководствуясь нестандартными для полицейского представлениями о морали: ему в принципе претило, Что Охрана ведет агентурную деятельность в депутатской среде.) Несмотря на то, что тайная полиция рассталась с Малиновским, тот не умер естественной смертью. Оказавшись без работы, бывший агент отправился за границу, где ему следовало бы и остаться. Он же в 1918 году, когда большевики оказались у власти, возвращается в Россию и предстает перед другим, последним, судом. Малиновский не знал, что революционеры, захватив помещения Охраны в марте 1917 года, нашли там папку с его личным делом, которую, возможно, специально, а не случайно не уничтожили. В результате обвинения Бурцева подтвердились и Малиновского расстреляли. Ленин на этот раз отказался вмешаться.

В каком‑то смысле дело Малиновского знаменует собой последнюю высоту в деятельности Охраны. С тех пор все окончательно покатилось вниз, набирая обороты. Конечно, Первая мировая война отвлекла Охрану от борьбы с революционерами, а также, по крайней мере временно, погасила активность экстремистов. Как сторонники, так и противники режима переключились на военные проблемы. И тут Охрана втянулась в конфликт с военными по поводу того, кто должен заниматься вопросами шпионажа и бороться с подрывной деятельностью в войсках. Полиция проиграла этот спор. Причем возражения военных против того, чтобы в их рады засылались полицейские агенты, поддерживал Джунковский, который считал, что подобная практика бросит тень на вооруженные силы. Таким образом, Джунковский в большей степени, чем кто‑либо другой из сотрудников Охраны, ускорил падение самодержавия. Если бы полиция располагала оперативными сведениями о растущем недовольстве в вооруженных силах и проникновении революционеров в их среду, падение династии Розановых можно было бы по меньшей мере отодвинуть.

Но Джунковский получил отставку совсем не за это. Примерно год спустя он бестактно сунул свой нос в единственное дело, которым занималась Охрана в те последние дни – и, конечно, занималась им не очень толково, – дело Распутина. Летом 1915 года, испытывая естественное раздражение от влияния, которое имел на царский двор этот разложившийся Поп, Джунковский направил в прессу утечку информации о неприличных выходках Распутина – позировании в обнаженном виде и других непристойных действиях в московском цыганском ресторане. Эти сведения Джунковскому следовало бы запустить через каналы чиновников более низкого ранга. Своим прямым участием в дискредитации фаворита он вызвал гнев Александры и был уволен по ее прямому приказу.

Не показала себя с хорошей стороны Охрана и на финальном этапе распутинской эпохи – убийстве попа в декабре 1916 года. Это мерзкое дело расследовал Алексей Васильев, последний царский директор полицейского департамента, но все его действия свелись к обелению императорской семьи.

Возможно, Васильев считал бессмысленным делать что‑то большее. В стране все расползалось по швам, войска терпели поражение на всех полях сражений, а в тылу царили ужасающее разложение и расхлябанность.

Когда разразилась Февральская революция и мятежные войска присоединились к уволенным и бастующим рабочим и уличным толпам, Васильев воспользовался заранее припасенным предлогом, чтобы не ходить на работу. И благоразумно поступил, потому что революционеры в первую очередь нагрянули в помещения Охраны. Офицеры, находившиеся в здании, сумели уничтожить большую часть документов до того, как ворвалась толпа. Несмотря на это, как свидетельствует судьба Малиновского, некоторые особо секретные бумаги сохранились либо усилиями двурушников в Охране, либо революционеров. Весьма вероятно, что «спасенные» документы позже уничтожили сами большевики или их преемники прежде всего для того, чтобы связи многих оппозиционеров – возможно, и связи Сталина – с Охраной навсегда остались неизвестными.

Узнав о случившемся, Васильев скрывался несколько дней в домах друзей. В этот короткий период междувластия многие офицеры Охраны и полиции оказались в менее благоприятных условиях: некоторые из них отдали жизнь, защищая разваливающиеся укрепления режима, других схватили и расстреляли, но большинство просто разбежалось, растворилось в людской толпе, сменило мундиры на гражданское платье, а агенты в штатской одежде попрятались. И только немногим, включая Васильева, удалось позже бежать за границу. На этом история Охраны закончилась.

Через несколько дней после революционного переворота Васильев, многие другие руководители Охраны и видные члены царского правительства были арестованы и преданы «суду» Чрезвычайной комиссией Временного правительства по расследованию. Этот орган ничего не узнал от сотрудников Охраны, кроме того, что в командной структуре царской политической полиции творилась ужасная неразбериха, о чем и так было хорошо известно всем присутствовавшим. После «суда» некоторые из царских офицеров подумали, что самое лучшее попытаться начать новую жизнь за рубежом. Однако большая их часть осталась в России, и многие из них были позже расстреляны большевистской Охраной – ЧК.

Хотя жандармерия и Охрана распались в первые же часы вспыхнувшей революции, Временное правительство официально распустило обе эти организации. Жандармов заменила пестрая толпа милиции, в ее рядах оказалось много освобожденных обычных преступников, а во главе – избранные офицеры. Вопросы безопасности в той или иной степени отошли к полковнику Б. Никитину, руководителю отдела контршпионажа Петроградского военного округа. Главная задача Никитина заключалась в вылавливании немецких шпионов, которые наводнили Петроград и остальную Россию, но большинство лиц, которых он арестовал, вскоре оказались освобожденными толпами людей. И к тому времени, когда большевики захватили власть, они не испытывали никакого противодействия со стороны политической полиции, которой, в сущности, и не было.