УСТАНОВЛЕНИЕ СТРОЯ БУРЖУАЗНОЙ ДЕМОКРАТИИ 2 страница

парижских рабочих, «для которых восстание — привычное дело и которые идут совершать революцию так же весело, как в каба­чок!»¹ Легко представить себе, как читались такие строки англий­скими рабочими, которые уже в течение десятилетия обсуждали вопрос о «физической силе».

В конце 1847 г. Исполнительный комитет Национальной чар­тистской ассоциации, ряды которой быстро росли, решил начать агитацию за третью национальную петицию. Вновь собирались массовые митинги, на которых чартисты, наряду с требованиями Хартии, выдвигали и лозунг освобождения Ирландии от английско­го гнета. Ирландский народ вооружался и готовился к восстанию. По всей стране возникали политические клубы. Такие же клубы образовались среди ирландских рабочих в Англии, став важным связующим звеном между революционными силами в обеих стра­нах. В то же время сторонники Митчела создавали в ирландских городах чартистские организации. «Норзерн стар», открыто одоб­ряя подготовку вооруженного восстания в Ирландии, подчеркива­ла, что Митчел по своим взглядам — «один из нас». Маркс высоко оценил «подготовляющееся объединение угнетенных классов Анг­лии и Ирландии под знаменем демократии» и считал это «самым важным успехом нашего дела вообще» ².

22 февраля началась давно назревавшая революция во Фран­ции, а через три дня Франция была провозглашена республикой. Власть попала в руки буржуазного Временного правительства, но сам факт победы народа в вооруженном восстании и сверженирг монархии оказал глубокое влияние на революционное движение в других странах. На чартистских митингах принимались приветст­венные адреса французским революционерам и выбирались деле­гации, которые отправлялись в Париж. «Час пробил последовать примеру французских братьев!», — писала «Норзерн стар», опуб­ликовавшая в эти дни «Марсельезу» в переводе Эрнста Джонса.

4 апреля 1848 г. в Лондоне начал работать Национальный чар­тистский конвент. Большинство делегатов, выражая настроения выбравших их рабочих, склонялись к тому, что в случае отклонения третьей национальной петиции необходимо прибегнуть к вооружен­ному восстанию. Впрочем, даже самые левые и решительные ли­деры весьма неясно представляли себе, как его осуществить.

На 10 апреля были назначены массовые демонстрации в Лон­доне и других городах в поддержку петиции, которая в этот день будет вручена палате общин. Хотя чартисты предполагали прове­сти «невооруженную моральную демонстрацию», буржуазия и правительство, боясь революционного взрыва, ввели в столицу около 90 тыс. солдат, в том числе — артиллерийские части. Созда­вались отряды добровольных констеблей из буржуазии и из части отсталых рабочих. Примерно 150 тыс. человек входило в эти отря-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 363.

² Там же, с. 532.

ды, а из близлежащих поместий лендлорды привели еще и воору­женных слуг. Полицейские власти предупредили руководителей демонстрации, что они могут провести митинг, но процессия к Вестминстерскому дворцу (к зданию парламента) запрещается. И О'Коннор, который должен был представить петицию, капитули­ровал. Он уговорил десятки тысяч демонстрантов разойтись. «Я го­тов стать перед вами на колени и просить вас сохранить спокойст­вие», — говорил он, и люди мирно разошлись. Вскоре парламент отверг петицию, под которой стояло свыше 5 млн. подписей.

Это было жестоким поражением чартистского движения. Это поражение имело международное значение. «В Лондоне 10 апре­ля,— писал Маркс, не только была сломлена революционная мощь чартистов, но и нанесен первый удар революционизирующему влиянию февральской победы» ¹.

Революционное крыло чартизма продолжало борьбу и после событий 10 апреля. В промышленных районах Севера и в Шотлан­дии рабочие изготовляли пики и готовились к вооруженной борьбе. На митинги чартисты теперь приходили с оружием. В некоторых городах начала формироваться чартистская национальная гвар­дия. Все чаще происходили вооруженные столкновения с войсками и полицией. Но революционные рабочие и на этот раз не получили подлинного централизованного руководства.

12 мая был арестован Джон Митчел. Нерешительность других вождей ирландского движения привела к тому, что готовность масс к немедленному выступлению для освобождения Митчела не была использована. Вскоре Митчел был приговорен к 14-летней каторге и прямо из зала суда под мощным конвоем отправлен на корабль, который немедленно отплыл к Бермудским островам. В ответ на это в некоторых районах Дублина революционеры предприняли по­пытки восстания, кое-где даже появились баррикады. В рабочих кварталах Лондона одновременно попытались выступить чартис­ты. Но все эти выступления были настолько разрозненными, что властям не стоило большого труда подавить их. Жестокие репрес­сии обрушились на ирландских и английских революционеров. Было арестовано около 500 чартистов, в том числе и Эрнст Джонс.

В ходе подъема чартистского движения в 1847—1848 гг. про­изошло окончательное размежевание с мелкобуржуазными элемен­тами, левое крыло чартизма сделало значительный шаг вперед, освободясь от многих утопических представлений. Передовые ра­бочие уже не довольствовались лозунгом Хартии. В сфере полити­ческих требований они стали переходить, не без влияния событий во Франции, на республиканские позиции. Но главный сдвиг в чартистской идеологии заключался в том, что началось ее сближе­ние с социализмом.

После поражения в 1848 г. чартизм стал быстро утрачивать ха­рактер массового движения. Поредели ряды чартистской ассоциа-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 6, с. 82.

ции, митинги не собирали столь широкой аудитории, сама идея Хартии постепенно утратила популярность. Это произошло не только вследствие временной победы общеевропейской и англий­ской реакции, ареста вождей движения, разочарования масс после провала радужных надежд весны 1848 г. Более глубокие причины лежали в основе упадка чартизма, а затем и прекращении этого великого революционного движения английского рабочего класса.

Уже с лета 1848 г. экономическая конъюнктура начала улуч­шаться, кризис остался позади, и капиталистическая экономика Англии вступила в полосу длительного подъема, хотя и прерывав­шегося экономическими кризисами 1857 и 1866 гг. Это привело к сокращению безработицы и некоторому повышению уровня жизни верхушки рабочего класса, а частично и всего населения.

Оппортунистические тенденции, проявлявшиеся в некоторых слоях рабочего класса, начали усиливаться в конце 40-х годов. Ре­волюционные чартисты, несмотря на неблагоприятную обстановку для борьбы за массы, все же вступили в схватку с буржуазными влияниями и сумели задержать (хотя и не остановить) процесс развращения рабочего класса буржуазными взглядами, вкусами, предрассудками.

Выйдя летом 1850 г. из тюрьмы после двухлетнего заключения, Джонс с головой окунулся в борьбу за восстановление чартистских организаций. Оставшиеся верными старым идеалам рабочие про­должали революционную борьбу и, преодолевая сопротивление оппортунистов, созвали в марте 1851 г. чартистский конвент в Лон­доне. Здесь была принята развернутая программа чартистских по­литических и социальных требований. Не только Хартия, а, как тогда говорили, «Хартия и еще кое-что» — таков был лозунг боль­шинства конвента. Это «кое-что» включало национализацию земли (а не создание мелкой земельной собственности, как настаивала группа О'Коннора), право каждого гражданина на труд либо на полное обеспечение за счет государства и, главное, не слишком чет­кое, но все же антикапиталистическое требование «немедленной отмены наемного рабства». В такой постановке вопроса, несомнен­но, сказалось растущее влияние идей научного коммунизма. Не случайно незадолго до принятия программы чартисты впервые опубликовали на английском языке «Манифест Коммунистической партии» (1850).

В 1851 г. вышла в свет поэма Джонса «Новый мир». Она была написана в тюрьме собственной кровью поэта между строк молит­венника — единственной книги, которой не лишили его тюремщи­ки. В обобщенных образах поэмы, напоминающих поэтику рево­люционных романтиков, воплощена история классовой борьбы на протяжении всего развития человечества. Но, в отличие от «Осво­божденного Прометея» Шелли, «Новый мир» Джонса — произве­дение реалистическое. Аристократия в нем выступает как аристо­кратия, буржуазия — как буржуазия, а не как мифические, роман­тически преображенные силы. В поэме нет индивидуальных геро-

ев, в ней действуют целые классы, а главный герой — народ. Уто­пическая картина будущего общества, которой завершается поэма, не вносит ничего качественно нового в социальные утопии XIX в. Но, в отличие от всех прежних утопий, она рисуется Джонсом как результат борьбы, и в этом ее несомненное новаторство.

В 1852 г. Джонс учредил новый чартистский еженедельник — «Пиплз пейпер» («Народная газета»), сыгравший выдающуюся роль в пропаганде революционной теории среди рабочих Англии.

Наряду с идеологической борьбой чартисты пытались в 50-х го­дах возродить и укрепить свои организации, использовали избира­тельную кампанию 52-го года для широкой пропаганды в массах, активно поддерживали подъем стачечной борьбы в 1853 г. Но чар­тистское движение уже давно перестало быть массовым, а к концу 50-х годов постепенно прекратили существование последние орга­низации чартистов на местах.

Практические результаты чартистского движения, несмотря на его поражение, были чрезвычайно велики. Не только закон о 10-ча­совом рабочем дне и другие уступки, вырванные в ходе самого дви­жения, но многие экономические и политические завоевания рабо­чего класса в последующие десятилетия объясняются тем, что перед буржуазией долго еще стоял грозный призрак чартизма.

ПОБЕДИВШАЯ БУРЖУАЗИЯ

Парламентская реформа 1832 г., отмена хлебных законов в 1846 г., победа принципов фритредерства, разгром чартистского движения — таковы были главные вехи возвышения английской буржуазии на протяжении первой половины XIX в. Намного опе­редив все прочие страны по уровню промышленного развития, Англия превращалась в «мастерскую мира». Монопольное поло­жение приносило буржуазии колоссальные прибыли, а обеспечен­ный сбыт продукции способствовал строительству новых фабрик.

В 1848 г. было открыто золото в Калифорнии, в 1851 г. — в Ав­стралии, п огромный поток золота (в 5 раз больший, чем в 40-е го­ды) устремился в сейфы английских капиталистов, чтобы затем превратиться в новые железные дороги, шахты, промышленные предприятия. Положение английского капиталиста было прочным, как изделия его фабрик, а Англия стала, по выражению Маркса и Энгельса, «средоточием мировых сношений» *.

Если требовалось еще одно доказательство экономического мо­гущества Англии и ее абсолютного превосходства над другими странами, то всехмирная промышленная выставка 1851 г. в Лондо­не в полной мере выполнила эту роль. Устраивая в своей столице, в «современном Риме», первый «смотр всей накопленной массе

¹ Маркс /Г., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 233. 210

Д. Пакстон. Хрустальный дворец

производительных сил современной промышленности» *, англий­ская буржуазия не жалела средств, чтобы поразить воображение современников. Несколько тысяч английских и иностранных фирм привезли в Лондон свои экспонаты, 6 млн. посетителей побывали на выставке. Подобного зрелища мир еще не видел. В Гайд-парке . архитектор Д. Пакстон построил великолепное и новаторское для того времени сооружение главного павильона. Все здание состояло из ажурного железного каркаса с заполнением из стекла. «Хрус­тальный дворец», как было принято называть павильон, показал новые эстетические возможности, возникшие благодаря техниче­скому прогрессу. Применение металлических конструкций и ра­циональное проектирование предвещали возникновение новой ар­хитектуры.

Обстановка способствовала дальнейшим техническим усовер­шенствованиям, изобретениям и развитию естественных наук.

В этот период Эдуард Каупер создал воздухонагревательный ап­парат для горячего дутья в доменных печах. Новый — бессемеров­ский — способ выработки железа и стали изобрел Гепри Бессемер.

Вклад английских ученых в развитие физики XIX в. связан с открытием явления электромагнитной индукции Майклом Фара-Деем (1791—1867), закона теплового действия тока Джемсом Джоулем (1818-1884) и с именем Джемса Максвелла (1831— 1879) — автора электромагнитной теории света. Разработкой тео-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 457.

рии электромагнитного поля и созданием системы уравнений, от­носящихся не только к электромагнитным, но и к оптическим явлениям, Максвелл доказал, что существуют электромагнитные волны, которые распространяются со скоростью света. Это великое открытие послужило основой для создания радиосвязи.

Монопольному положению английской буржуазии на мировом рынке соответствовала ее колониальная гегемония, обеспечивав­шая сбыт промышленных товаров и приток прибылей. К середине XIX в. Англия стала центром огромной колониальной империи.

Народ Индии никогда не мирился с колониальным гнетом и ока­зывал завоевателям героическое сопротивление. Пока сохранялась раздробленность страны, восстания происходили в отдельных ее районах и никогда не приобретали общенационального характера. Когда вся Индия оказалась под контролем англичан, сложились предпосылки для общеиндийского освободительного движения. В 1857 — 1859 гг. народы Индии с оружием в руках выступили про­тив захватчиков. В этом национальном восстании главной силой были массы крестьян и ремесленников. Повстанцам удалось взять Дели, истребить там администрацию и свергнуть английское гос­подство во многих княжествах долины Ганга и других районах.

Огромное превосходство в военной технике, а также слабая ор­ганизация восстания позволили англичанам одержать победу. По­давление восстания сопровождалось чудовищными жестокостями. Но восстание заставило английских государственных деятелей за­думаться о методах управления Индией. Еще в ходе восстания, в 1858 г., парламент принял закон о ликвидации Ост-Индской ком­пании. Индия переходила непосредственно под власть правитель­ства, в котором учреждалась должность министра (статс-секрета­ря) по делам Индии. На месте же страной управлял вице-король (бывший генерал-губернатор).

Опираясь на свои позиции в Индии, Англия проводила новые завоевания в Азии. В 1852—1853 гг. вся южная Бирма была захва­чена преимущественно руками и кровью индийцев и присоединена к Индии. Захват Сингапура в 1819 г. обеспечил английскому флоту отличную базу для расширения завоеваний. Этот важный стратеги­ческий пункт стал наряду с Гибралтаром одним из краеугольных камней британского морского и колониального могущества. Столь же важную роль сыграл и захват Адена в 1839 г. С одной стороны, Англия создала здесь базу, контролирующую выход из Красного моря в Индийский океан, с другой — Аден стал опорным пунктом для подчинения племен юга Аравийского полуострова.

В этот же период был сделан решающий шаг к овладению не­объятным китайским рынком, который привлекал европейцев еще в XVII—XVIII вв. Использовав ничтожный предлог, Англия на­правила в Китай хорошо вооруженную эскадру и развязала войну (1840—1842). Поражение Китая было зафиксировано в Нанкин-ском договоре 1842 г., подписанном на борту английского военного судна, чем победители надменно подчеркивали пренебрежение к

разбитому противнику. Остров Гонконг был главной военной добы­чей Англии, которая, получив его в «вечное владение», создала вскоре на нем мощную военно-морскую базу.

Войны 1856—1858 и 1860 гг., которые Англия вела совместно с Францией, окончательно лишили Китай положения независимого государства. Английский посланник получил право постоянно на­ходиться в Пекине, купцы могли отныне беспрепятственно прони­кать во внутренние районы Китая по реке Янцзы, пошлины иа английские товары устанавливались в размере 5% от их стоимости.

Борьба за влияние в Афганистане и особенно в Иране шла с неременным успехом, но торговая и военно-политическая экспан­сия Англии в этом районе уже в течение 1840—1860 гг. обеспечила новые рынки для ланкаширских фабрикантов.

Укрепление позиций Англии на Среднем Востоке привело к обострению ее отношений с Россией. Еще больше усилились анг­ло-русские противоречия в связи с так называемым восточным во­просом. Быстрое ослабление и разложение Османской империи, усилившаяся национально-освободительная борьба славянских и других народов, угнетаемых турецкими феодалами, поставила пе­ред великими державами вопрос о судьбах входящих в состав им­перии территорий. В той или иной степени в конфликт были во­влечены и Франция, и Австрия, и некоторые другие державы, но главными антагонистами были Россия и Англия.

Противоречия по восточному вопросу привели к прямому воен­ному конфликту между Россией и коалицией западных держав во главе с Англией. Крымская война 1853—1856 гг. закончилась же­стоким поражением царской России. Выступив в качестве союзни­ков Турции, Англия и Франция использовали победу для того, что­бы широко открыть дорогу на турецкие рынки своим промышлен­никам, а «союзное» правительство Турции закабалить сложной системой займов. Но главным результатом войны для Англии была так называемая нейтрализация Черного моря. Этот важнейший пункт Парижского мира (1856) запрещал России (как, впрочем и Турции) содержать военный флот на Черном море и возводить военные сооружения на его побережье.

На протяжении первой половины XIX в. английские колониза­торы сравнительно быстро «осваивали» Австралию. В прибрежных районах создавались поселения ссыльных и каторжан, почти раб­ским трудом которых поднималась целина, строились мосты и до­роги, сооружались порты. 155 тыс. ссыльных было вывезено в Авст­ралию с конца XVIII в. до 60-х годов XIX в. Возможность захвата огромных пастбищ и пахотной земли привлекала в Австралию ры­царей наживы, и часть ссыльных передавались в их распоряжение.

В политическом отношении австралийские колонии оставались полностью подчиненными английской администрации. Имея за Плечами исторический опыт отделения американских колоний, английская буржуазия на этот раз своевременно пошла на уступки Колониальной буржуазии. Англия поторопилась предоставить ко-

лониям право внутреннего самоуправления, сохранив за собой верховную власть.

Наиболее значительной из переселенческих колоний Англии оставалась Канада, в которой к середине века проживало уже око­ло 2,5 млн, человек и куда шел наиболее сильный поток эмигран­тов. Английское население здесь сначала сравнялось по численно­сти с французским, а затем и значительно превзошло его. Быстро развивалось земледелие и лесное хозяйство, причем пшеница и лес экспортировались в Англию. В конце 40-х годов канадская буржуа­зия получила самоуправление; вскоре в ее руки перешел весь зе­мельный фонд. Наконец, в 1867 г. завершились длительные пере­говоры между отдельными канадскими провинциями, а также меж­ду ними и представителями английского правительства, и был из­дан «Акт о Британской Северной Америке». По существу, это была конституция объединенной Канады. Канада становилась централизованным федеративным государством с едипым парла­ментом и правительством, хотя провинции сохраняли автономию в местных делах. Центральное правительство не получило права вступать в дипломатические отношения с другими государствами. Законы, принятые канадским парламентом, подлежали утвержде­нию английского генерал-губернатора. Граждане Канады счита­лись подданными английской короны. Таким образом, подлинной независимости, чего требовал народ, Канада не получила.

Опираясь на свое бесспорное экономическое превосходство, на могущество флота и — не в последнюю очередь — на островное по­ложение, Англия придерживалась тактики, которую принято было называть «блестящей изоляцией»: она не связывала себя сколько-нибудь длительными союзными обязательствами с какой-либо страной, предпочитая сохранять свободу дипломатического манев­рирования и поддерживать в каждый момент ту державу, которая соглашалась играть роль «солдата на континенте» для борьбы с более опасным (опять-таки в данный момент) противником Анг­лии. Эта политика порождала частую перемену внешнеполитиче­ского курса, разрывы с недавними союзниками и сближения с вче­рашними врагами, что снискало Англии сомнительную славу «ко­варного Альбиона».

Внешняя политика Англии была агрессивной и целиком опре­делялась хищническими устремлениями буржуазии. В интересах банкиров Сити и ланкаширских фабрикантов Англия не только ве­ла захватнические войны, но и поддерживала самые реакционные империи в Европе — Османскую и Австрийскую. Но респектабель­ный английский капиталист, читавший по вечерам Библию в кругу семьи, откупавшийся филантропией от бедствий своего и других народов, хотел, чтобы эту политику ему представляли в «прилич­ной оболочке». Вряд ли кто-нибудь из государственных деятелей справился с этой задачей лучше, чем человек, свыше тридцати лет оказывавший решающее влияние на английскую внешнюю полити­ку, — лорд Генри Джон Пальмерстон. С 1830 г., когда он среди дру~

гих торийских политиков перебежал к вигам, и до своей смерти в 1865 г. Пальмерстон 15 лет занимал пост министра иностранных дел в вигских кабинетах, 9 лет возглавлял эти кабинеты, а в тече­ние 8 лет, когда у власти находились тори, был главным оратором оппозиции по внешнеполитическим вопросам. Уже один этот по­служной список Пальмерстона свидетельствует о том, насколько он пришелся ко двору со своим изысканным лицемерием и мастерст­вом политического интригана. Маркс писал о Пальмерстоне: «Если он не для всякого дела хорош как государственный деятель, то, по крайней мере, как актер он годится для любой роли. Ему одинаково хорошо дается как комический, так и героический стиль, как па­фос, так и фамильярный тон, как трагедия, так и фарс, впрочем, фарс, пожалуй, больше всего соответствует его душевному скла­ду» ¹. Пальмерстон «перенял по наследству от Каннинга доктрину о миссии Англии распространять конституционализм на континен­те», что не мешало ему «противодействовать революции в других странах» ².

Английская буржуазия отлично чувствовала себя в центре им­перии, основанной на крови и поте народов колоний. Преуспеваю­щий буржуа уютно и основательно устраивался в этом мире, кото­рый, как ему казалось, был именно для него создан. Это ощущение стабильности сложившихся общественных отношений, эгоцентрич­ное восприятие мира, свойственные ограниченному и самодоволь­ному дельцу, великолепно уловил Ч. Диккенс и воплотил в знаме­нитом образе мистера Домби: «Земля была создана для Домби и Сына, дабы они могли вести на ней торговые дела, а солнце и луна были созданы, чтобы давать им свет... планеты двигались по своим орбитам, дабы сохранить систему, в центре коей были они».

Грани между аристократией и буржуазией еще оставались вполне ощутимыми, но неизмеримо очевиднее была теперь грань между господствующими классами, вместе взятыми, и народом. И буржуа все больше углубляли эту пропасть, стремясь отделить себя от трудящейся массы, подчеркнуть свою привилегированность (в образе жизни, образовании, одежде, вкусах).

«Мне никогда не приходилось наблюдать класса, — писал в се­редине 40-х годов Энгельс, — более глубоко деморализованного, более безнадежно испорченного своекорыстием, более разложивше­гося внутренне... чем английская буржуазия... Она не видит во всем мире ничего, что не существовало бы ради денег, и сама она не составляет исключения: она живет только для наживы, она не знает иного блаженства, кроме быстрого обогащения, не знает иных страданий, кроме денежных потерь» ³.

Нужны ли были этому классу великие мятущиеся умы, спо­собные к научному подвигу, стремящиеся познать законы природы

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 9, стр. 360.

² Там же, с. 361.

³ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 496.

и общественного развития? Разве что в том случае, если их откры-тия можно быстро обратить в деньги. Зачем мистеру Домби творе-ния высокого искусства, совершенствующие человека, доставляю­щие пищу уму и сердцу, приносящие эстетическое наслаждение? Удивительно ли, что из буржуазной культуры стали постепенно исчезать свойственные ей ранее демократические элементы?

Капиталистические города, особенно быстро разраставшиеся промышленные центры Севера — Манчестер, Бирмингем, Шеф-филд, Лидс и др., даже внешне обнажали социальные контрасты эпохи. Безобразные и грязные трущобы в рабочих районах состав­ляли основной «архитектурный ансамбль» этих городов, хотя центр застраивался комфортабельными особняками буржуа. Но и эта за­стройка велась без всякого архитектурного замысла, без какой-ли­бо общей конструктивной либо эстетической идеи. Дома богатых англичан, построенные в 30—50-е годы, были удобны и полны ком­форта, но в них не было красоты, стилевой завершенности.

Конечно, были и в те времена талантливые архитекторы, пытав­шиеся воплотить в своих творениях высокие этические и эстети­ческие идеалы. Но «дух эпохи», если иметь в виду господствующие в среде буржуазии тенденции, был столь беден подлинно вдохнов­ляющими идеями, что даже лучшим из архитекторов оставалось лишь более или менее последовательно развивать достигнутые на предшествующих этапах результаты. На этой почве и возникли два архитектурных направления: неоготика и неоклассика.

Величественность и благородство форм неоклассики отнюдь пе всегда соответствовали назначению здания: то, что было уместно в античном храме, оказывалось весьма неуместным в храме стяжа­телей и дельцов — банке. Настоящие творческие удачи ожидали архитекторов лишь в тех случаях, когда им не приходилось преодо­левать противоречия между назначением здания и неоклассиче­скими формами. К таким удачам относится фасад Британского му­зея — архитектора Р. Смерка — этого храма науки и хранилища античных реликвий (1847).

Неоготика развивалась не без влияния романтического стрем­ления вернуться к средневековью и возродить его традиции. Архи­текторы этого направления не могли, конечно, возводить готиче­ские соборы среди трущоб Манчестера или готические замки посре­ди современной роскошной усадьбы. Они пытались уловить дух средневекового мышления и эстетических представлений той эпохи и воплотить их в современных строениях. Наиболее значительной работой архитекторов этого направления явился ансамбль англий­ского парламента, возводившийся с 1840 до 1868 г. Главным созда­телем общего плана этого ансамбля был выдающийся архитектор Ч'арльз Бэрри. Гигантское здание ему удалось сделать величествен­ным, но не тяжелым; точно выбранные пропорции создают ощуще­ние гармонии, а удачно расположенные башни позволяют связать воедино несколько разбросанные массы ансамбля.

Богатеющий промышленник, стремившийся подражать в образе

Р. Смерк. Британский музей

жизни аристократии, украшал свое жилище картинами модных живописцев: расходы на покупку картин, с его точки зрения, впол­не окупались «респектабельностью» его дома. Какие же картины можно было видеть на стенах его кабинета, гостиных, приемной? Буржуа ценил академическую живопись, посвященную почти ис­ключительно античным и библейским сюжетам. Нельзя сказать, что она ему действительно нравилась и доставляла эстетическое на­слаждение. Но в ней было нечто аристократическое, она соответ­ствовала его представлению о «хорошем тоне».

Правда, более всего буржуа ценил жанровые картины. Англий­ская жанровая живопись ведет свою родословную от остросатири­ческих полотен Хогарта. Но жанровые картины, пользовавшиеся успехом у буржуа в 30—40-х годах XIX в., носили совсем иной ха­рактер. Даже наиболее выдающийся из художников этого направ­ления Д. Уилки (1785—1841) изображал бытовые сценки с мягким юмором, отнюдь не стремясь вызвать у зрителей раздумье, а тем более ненависть хотя бы к отдельным сторонам общественного уст­ройства. В начале века, когда появились первые работы Уилки, в них, несомненно, была некоторая новизна тематики, теплая симпа­тия автора к простым людям, уважение к их повседневным радо­стям и горестям.

Его многочисленные последователи, стремясь угодить мещан­скому вкусу буржуа, писали жанровые сценки, уже вовсе лишен­ные социального содержания. Трогательные семейные торжества, уличные сценки, детские проказы, иллюстрации к популярным ро­манам — все это в духе сусальной идеализации действительности. Художники этой группы решительно не желали видеть ни голо­дающих бедняков, ни жестокой конкуренции, ни уличных схваток народа с полицией, ни даже парламентских дуэлей. Их Англия полна милых, добродушных, не лишенных невинных смешных чер-

Парламент. Лондон

точек людей, которые проводят жизнь в семейном и дружеском кругу. Несмотря на множество интересных для бытописателя де­талей, полное отсутствие парадности либо символики классицизма, создатели жанровой живописи того времени, выражаясь современ­ным языком, были лакировщиками действительности. Именно по­этому их картины и покупал буржуа, искавший в своем доме покоя от социальных и политических бурь.

Господство буржуазной идеологии и характер вкусов буржуазии сказывались и на состоянии английского театра. Чисто развлека­тельный жанр музыкальной драмы, господствовавший в неприви­легированных театрах и не обогащавший театральное искусство какими-либо художественными открытияхми, пользовался популяр­ностью. Однако буржуа хотел видеть на сцене театра не только традиционные комические фигуры бурлеска, фарса и пантомимы, но и своих современников. Ему не нужна была ни высокая траге­дия, еслп только она ее освящена именем Шекспира, ни социально острая современная драма. Зато он готов был рукоплескать драма­тургам и актерам, услаждавшим его спектаклями, в которых дейст­вовали буржуа и аристократы в реальной атмосфере современности или недавнего прошлого. Пусть в этих спектаклях бичуется или высмеивается какой-либо недостаток характера, пусть борются добро и зло — но только не как социально обусловленные катего­рии, а как чисто индивидуальные особенности персонажей. Пусть