УСТАНОВЛЕНИЕ СТРОЯ БУРЖУАЗНОЙ ДЕМОКРАТИИ 1 страница

(1832-1880)

арламентская реформа 1832 г. стала важ­ным этапом на пути преобразования анг­лийского государственного строя из оли­гархического в буржуазно-демократиче­ский. Весь этот процесс растянулся еще на полвека, да и в 80-е годы, когда он в основ­ном завершился, все еще оставалось нема­ло феодальных пережитков: монархия, па­лата лордов, абсолютное преобладание аристократических элементов в верхушке государственного аппарата, армии и т. д. Если феодальная монархия первых Стю­артов была ликвидирована подлинно революционными методами в ходе гражданской войны середины XVII в., то олигархический ре­жим изживался медленно. При этом каждый новый шаг в сторону демократии английский народ де,лал лишь в результате упорной борьбы с еще не сломленной олигархией и — после 1832 г.— с бур­жуазией.

ЧАРТИЗМ

Крупная промышленная буржуазия после парламентской ре­формы была удовлетворена своей победой и видела теперь глав­ную задачу в закреплении сложившейся политической системы. Б борьбе против земельной аристократии она еще не прочь была иногда опираться на народные движения. Но она все же, как от­мечал Маркс, «предпочла возобновление компромисса с земельной аристократией компромиссу с массой английского народа» *.

На протяжении 30-х годов у власти почти непрерывно находи­лась партия вигов, которую уже начали неофициально именовать либеральной партией. Выборы, проведенные на основе нового из­бирательного закона осенью 1832 г., принесли вигам прочное боль­шинство более чем в 300 голосов. Хотя вигские кабинеты возглав-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. И, с. 100. 196

лились старыми лидерами Ч. Греем и У. Мелнборпом, наиболее значительными фигурами правящей партии стали перебежчик от тори Томас Пальмерстон и лорд Джон Рассел, которого Маркс на­звал «классическим представителем современного вигизма».

По закону 1835 г. было преобразовано городское самоуправле­ние. Старая система, при которой лишь ничтожная часть городской верхушки, объединенная в корпорации средневекового типа, изби­рала местные органы власти, была отменена. Теперь право голоса получили все плательщики прямых налогов, т. е. все зажиточные слои городского населения. Они избирали членов муниципалитета (городского совета), которые именовались советниками, а те в свою очередь избирали олдерменов — членов правления. Это и бы­ли «отцы города» — крупнейшие финансисты и промышленники. Один из олдерменов становился мэром города. В парламенте и го­сударственном аппарате буржуазия все еще управляла руками аристократов-парламентариев и чиновников, но в местном само­управлении она стала господствовать без всяких посредников.

Буржуазию не устраивала старая система, при которой низо­вая административная единица — приход — обязана была за счет местных налогов содержать постоянно проживающих в данном приходе бедняков, если они лишались источников существования. Массы разоряемых в ходе промышленного переворота крестьян и ремесленников неохотно оставляли свой приход, где им не грози­ла голодная смерть, а это сдерживало приток рабочей силы в но­вые промышленные центры.

При всем том буржуазные политики не решались пойти на пол­ную ликвидацию общественной «благотворительности»: это могло бы вызвать слишком бурные социальные потрясения. Поэтому за­кон 1834 г. формально сохранил систему общественной помощи бедным, но настолько извратил и реформировал ее, что она превра­тилась в жестокое издевательство над миллионами тружеников. Отныне выдача пособия полностью прекращалась, а пауперы, об­ращавшиеся за помощью, помещались в специальные работные дома, где их содержали на грани голода, заставляя выполнять помногу часов бессмысленную работу (например, дробление кам­ней), подчиняться суровому, чисто тюремному режиму, прислужи­вать деспотам-надзирателям. Семьи в работных домах разделяли — ведь бедняки, по убеждению мальтузианца, не имеют права на продолжение рода. Сама идея нового закона требовала, чтобы жизнь в работном доме была невыносимой, чтобы бедняк предпо­чел любые условия труда получению общественной «помощи».

Глубокий социально-экономический и социально-психологиче­ский анализ положения английского рабочего класса привел Эн­гельса к чрезвычайно важному выводу, «что при современных от­ношениях рабочий может спасти свое человеческое достоинство только в ненависти к буржуазии и в возмущении против нее» Ч

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 437

С 1836 г. в различных районах страны начали возникать поли­тические ассоциации рабочих. Лондонская ассоциация рабочих, возглавляемая столяром Уильямом Ловеттом и владельцем не-большой типографии Джоном Геттерингтоном (оба они в начале 30-х годов боролись за парламентскую реформу), на специальном митинге выработала программный политический документ — На­родную хартию. Написанпая в традиционной форме петиции в парламент, Хартия (Charter, отсюда — чартизм) выдвигала шесть требований сугубо политического характера. Они во многом совпа­дали с демократическими лозунгами радикальной партии, сформу­лированными еще Д. Картрайтом в брошюре «Сделайте выбор». В самом деле, четыре из шести пунктов Хартии содержались у Кар-трайта: всеобщее избирательное право (для мужчин), ежегодные выборы в парламент, выплата жалованья членам парламента, рав­ные избирательные округа. Кроме того, в Хартию вошли пункты об отмене имущественного ценза для депутатов парламента и о введении тайного голосования. Как отмечал Энгельс, в чисто по­литической области «чартизм ведет свое происхождение от демо­кратической партии, которая развилась в 80-х годах XVIII века» \

Для масс рядовых чартистов и для большинства лидеров все­общее избирательное право и другие демократические преобразо­вания были не самоцелью, а лишь необходимым шагом на пути к социальному освобождению пролетариата. «Осуществляя законо­дательную власть,—писал один из наиболее влиятельных чарти­стских лидеров Д. О'Брайен,—народ способен делать все, что только не является невозможным по самой природе вещей. Без этой власти народ никогда не сможет ничего сделать». Уче­ник О'Брайена Д. Гарни выражался еще яснее, утверждая, что все­общее избирательное право «принесет хлеб, мясо и пиво».

Под влиянием утопического социализма оуэнистского толка, а также более ранних эгалитаристских теорий некоторые чартист­ские лидеры выдвигали утопические, а иногда и реакционные по своей направленности планы организации будущего общества. Один из наиболее популярных вождей чартизма, издатель «Нор-зерн стар» Фергюс О'Коннор, например, считал капиталистиче­ский путь развития уклонением от «нормальной» эволюции обще­ства. Разработанный им земельный проект сводился к выкупу земли у лендлордов и распределению ее между рабочими, желаю­щими вернуться к положению мелких фермеров. Будучи проле­тарскими революционерами, чартисты не пришли к социалисти­ческому мировоззрению, хотя, как отмечал Энгельс в 1845 г., «про­летарский социализм ...уже и теперь формируется у многих... чартистских вождей» ².

На первых порах социальный, пролетарски-революционный ха-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 452.

² Там же, с. 460.

рактер чартистского движения еще не определился в полной мере. После некоторых колебаний в пользу Хартии высказался Бирмин­гемский политический союз, созданный в период борьбы за парла­ментскую реформу, практически бездействовавший до 1837 г., но возродившийся под руководством своего старого лидера банкира Т. Атвуда, теперь уже — члена парламента от Бирмингема.

Но центр чартистского движения быстро переместился на Се­вер, в новые промышленные округа, где идеи Хартии были под­хвачены массами фабричных рабочих, а также неквалифициро­ванных, по-боевому настроенных бедняков. Не случайно именно на Севере (в Лидсе) издавалась «Норзерн стар», тираж которой быстро достиг почти 50 тыс. экземпляров.

Весной 1838 г. был опубликован проект билля, основанного на принципах Хартии, и начался сбор подписей под Национальной петицией. Массовые митинги, проходившие в промышленных го­родах Севера, собирали по 100, 150 и даже 250 тыс. человек. К весне 1839 г. петицию подписали 1250 тыс. человек. Вместе с тем выбирались делегаты в Конвент, который должен был стать руководящим органом всего движения.

В 1838—1839 гг. противоречие по вопросу о конечных целях движения еще не проявлялось открыто. Но уже на этом этапе возникали споры о методах проведения в жизнь самих «шести пунктов». Все сходились на том, что петиция должна быть пред­ставлена парламенту. Но как заставить парламент принять соот­ветствующие законы? Атвуд и другие радикалы выступали за мирные методы борьбы. На этой же позиции стоял и Ловетт. Про­паганда, завоевание все новых сторонников, попытка убедить чле­нов парламента в справедливости требований Хартии — таковы были средства, которыми предполагали пользоваться сторонники «моральной силы». Иной была позиция массы пролетариев и их наиболее решительных вождей, которых иногда называли сторон­никами «физической силы». В разное время и в разной степени идею революционного насилия поддерживали О'Коннор, ОЪрайен и наиболее решительно — Дж. Гарни.

Противоречия внутри чартизма сказались уже на первых за­седаниях Конвента, который собрался весной 1839 г. в Лондоне, а после того как петиция была внесена в парламент, переехал в Бирмингем. Все же на этой стадии удалось добиться компромис­сного решения. Поскольку стало известно, что правительство го­товит разгром движения и вооружает буржуазию, Конвент провоз­гласил, что народ тоже имеет право вооружаться. Впрочем, тут же высказывалось предупреждение, что нельзя «необдуманно» применять оружие. Пока парламент готовился обсуждать Хартию, возбуждение в стране нарастало. Правительство направило войска в ряд районов, произвело аресты деятелей чартизма, в том чис­ле некоторых членов Конвента. Полиция и войска стали разгонять чартистские митинги. В этой обстановке буржуазные радикалы во главе с Атвудом отошли от движения.

12 июля 1839 г. парламент отклонил петицию, и это послужило сигналом к новой волне полицейского террора. Массы вооружа­лись и готовы были к самым решительным действиям, как показа­ли волнения в Бирмингеме и других городах, но Конвент не взял на себя руководство, не решился призвать рабочий класс к восста­нию и организовать его повсеместно. О'Коннор, О'Брайен, Ловетт и другие лидеры общенационального масштаба и около 500 мест­ных деятелей оказались в тюрьмах; пресса была разгромлена.

Это было, несомненно, временное поражение, но даже в самые тяжелые месяцы, последовавшие за описанными событиями, чар­тизм продолжал развиваться. Главным направлением его развития было превращение чартизма в чисто пролетарское движепие, ос­вобождение его от буржуазных попутчиков.

Наибольшую опасность для формирования самостоятельного политического движения рабочего класса в этот период представ­ляла идеология и тактика фритредерской Лиги борьбы против хлебных законов, созданной в 1839 г.

Политическим и идеологическим центром фритредерского дви­жения стал Манчестер, в связи с чем фритредерскую школу эко­номистов стали именовать манчестерской школой. Впоследствии появился и термин «манчестерство», который применялся как си­ноним слова «фритредерство». Во главе движения стояли манче­стерские фабриканты Ричард Кобден и Джон Брайт. Кобден уве­рял, что введение свободной торговли приведет к «изменению облика мира», ликвидации милитаризма, постоянных армий, импе­рий и «люди станут одной семьей и будут свободно обмениваться плодами своих трудов». Используя временный упадок чартизма, идеологи и ораторы Лиги перешли в наступление, пытаясь убедить рабочих в том, что Хартия не принесет им никаких благ и что спа­сением для всех является отмена хлебных законов. С одной сторо­ны, Лига рассчитывала создать массовую базу своему движению, использовать (в который раз!) рабочий класс для достижения очередных целей буржуазии; с другой стороны — отвлечь массы от борьбы за коренные интересы рабочего класса.

Одна из великих исторических заслуг чартистов заключалась в том, что они сразу поняли опасность этой новой идеологической диверсии буржуазии. Когда Лига собирала массовые митинги, чар­тисты приходили большой группой и давали отпор фритредерской пропаганде, выдвигая против резолюций об отмене хлебных зако­нов свои резолюции в пользу Хартии. И большинство присутст­вующих, как правило, принимали именно чартистские резолюции»

В течение весны 1840 г. из разных городов и графств раздава­лись призывы к созданию общенациональной организации и вы­двигались конкретные предложения о ее будущем уставе. Веду­щую роль в этом процессе сыграли чартистские ассоциаций промышленных районов и их местные вожди, выдвинувшиеся из массы политически активных пролетариев. По их инициативе 20—22 июля 1840 г. в Манчестере состоялась национальная кон-

ференция чартистов. В последний день работы конференции была учреждена Национальная чартистская ассоциация и принят ее устав. В этом документе были определены задачи новой органи­зации — борьба за Хартию, охарактеризованы методы ее деятель­ности и разработаны организационные принципы. Низовой ячей­кой становился «класс» из 10 человек, возглавляемый выборным руководителем. «Классы» объединялись в квартальные организа­ции. Городская организация объединяла «кварталы»; руководство осуществлялось городским Советом. Городские организации вхо­дили в более крупные объединения по графствам, где создавались свои Советы графств. Наконец, во главе всей ассоциации стоял ежегодно переизбираемый Генеральный Исполнительный комитет из семи человек. Генеральный секретарь и члены Исполнительно­го комитета получали зарплату из фондов Ассоциации, которые составлялись за счет вступительных и членских взносов (1 пенс в неделю). На протяжении ближайших месяцев местные организа­ции, перестроив свою структуру в соответствии с уставом, вошли в Национальную чартистскую ассоциацию, которая в 1842 г. на­считывала около 50 тыс. членов. Первым председателем Гене­рального Исполнительного комитета был избран активный манче­стерский чартист, рабочий-текстильщик Джеймс Лич.

Поражение вигов на выборах 1841 г. привело к власти торий-ский кабинет Р. Пиля (1841—1846), который продолжал борьбу с чартизмом с той же энергией, что и его предшественник. Глубо­кий экономический кризис, разразившийся в конце 1841 г. и, осо­бенно, в 1842 г., дал новый толчок подъему рабочего движения. Разрабатывая текст второй национальной петиции, чартисты вклю­чили в нее, наряду с «шестью пунктами», и требования социаль­но-экономического характера: увеличение заработной платы, со­кращение рабочего дня, отмена «закона о бедняках» и т. д. Торий-ский парламент отверг в мае 1842 г. вторую петицию точно так же, как в 1839 г. вигский парламент отклонил первую петицию.

И вновь перед чартистским руководством во всей полноте встал вопрос: как добиться принятия Хартии? К революционному наси­лию большинство чартистов и их вождей все еще относились на­стороженно, тем более, что к лету 1842 г. явно обнаружилось стремление фритредерской буржуазии спровоцировать восстание и использовать его для отмены хлебных законов. Фритредерские ораторы предлагали избрать комитет общественной безопасности, предупреждали Пиля, что.в Англии найдутся «свои Дантоны и Ро­беспьеры». Кобден призывал отказаться платить налоги, а Брайт говорил, что бездействие правительства приведет к роковым по­следствиям. В сущности, буржуазия призывала народ к восстанию и обещала ему поддержку.

В такой обстановке в начале августа началась мощная волна стачек. Рабочие требовали «справедливой заработной платы», и на первых порах стачки отнюдь не носили политического, чартист­ского характера. Сами фабриканты при этом склонны были под-

держивать стачечников. Капиталисты не обращались к властям, не требовали войск: они надеялись, что движение будет направле­но по фритредерскому руслу. В течение 11—12 августа стачка ох­ватила крупнейшие промышленные графства страны. На митингах стачечников широко обсуждался вопрос о целях стачки. Хотя в руководстве движением было немало чартистов, они не стремились выдвигать в качестве главного требования рабочих принятие Хартии. Этот лозунг появился снизу, из самой гущи рабочих масс, которые поверили в чартистскую программу и готовы были отстаи­вать ее любыми средствами. Именно благодаря сознательности и решимости масс стачка, начавшаяся под сугубо экономическими лозунгами, переросла эти узкие рамки и стала политической стач­кой под лозунгом Хартии. Рабочие одного из промышленных райо­нов решили «прекратить работу до тех пор, пока мы не получим справедливую заработную плату и ее сохранение не будет гаран­тировано Хартией».

Стачка, однако, развивалась без единого централизованного руководства. Лидеры Национальной чартистской ассоциации из-за внутренних разногласий долго не могли определить свое отноше­ние к стачке и лишь 17 августа призвали рабочих бастовать, пока парламент не примет Хартию. Но к этому времени движение уже пошло на спад. Когда буржуазия убедилась в том, что увлечь стачечников фритредерскими лозунгами не удастся, она подняла вопль о «чартистском мятеже» и, бросившись в объятия прави­тельства, приняла участие в кровавом подавлении стачки.

Августовская стачка 1842 г. занимает особое место в истории английского рабочего движения. В ходе стачки буржуазия открыто обнаружила свою враждебность чартистской программе, свою не­нависть к демократии. Теперь уже только безнадежные утописты могли верить в единство интересов рабочих и буржуа, в реальность блока с радикалами в рамках чартизма. Важнейшим результатом августовских событий, как отмечал Энгельс, «было самое реши­тельное отделение пролетариата от буржуазии... С этого момента чартизм стал чисто рабочим движением, освободившимся от всяких буржуазных элементов» *. На чартистов обрушились новые репрес­сии, последовала целая серия судебных процессов, резко сократи­лось членство в Национальной чартистской ассоциации. И все же новый временный упадок движения, вызванный к тому же не­сколько улучшившейся экономической конъюнктурой, сопровож­дался усиленными поисками новых путей борьбы за Хартию, по­пытками создания новых организаций и — главное — ростом тео­ретической зрелости чартизма, появлением подлинно левого крыла.

В эти годы чартисты повели упорную битву за умы и сердца миллионов рабочих. Они с огромным вниманием относились к проблемам политического просвещения масс и к развитию в нед­рах капиталистического общества элементов демократической и со-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 457.

циалистической культуры. Глубокую социально-экономическую характеристику английского рабочего класса той эпохи дал Эн­гельс в знаменитом труде «Положение рабочего класса в Англии». Вывод из анализа положения и психологик английских рабочих сводится к тому, что «английский рабочий класс с течением вре­мени стал совсем другим народом, чем английская буржуазия... Рабочие говорят на другом диалекте, имеют другие идеи и пред­ставления, другие нравы и нравственные принципы, другую рели­гию и политику, чем буржуазия. Это два совершенно различных народа, которые так же отличаются друг от друга, как если бы они принадлежали к различным расам» ¹.

Рабочий, активно участвовавший в борьбе своего класса, ин­стинктивно отталкивался от господствующих в буржуазном обще­стве социологических, религиозных, моральных и эстетических доктрин. Он стремился понять сам всю сложность окружающей его действительности и поэтому тянулся к образованию, к изучению прогрессивной культуры прошлого. А огромный душевный подъ­ем, естественно порождаемый массовыми выступлениями пролета­риата, возбуждал и обостренную восприимчивость, жажду пре­красного, тягу к искусству.

Выдающуюся роль в отборе и распространении лучших произ­ведений философской и политической мысли, драматургии и поэ­зии играла чартистская пресса. На страницах «Норзерн стар» и других чартистских газет и журналов печатались стихи и отрыв­ки из поэм Мильтона, Бернса, Шелли. Чартистские издательства издавали «Чайльд-Гарольда» и «Дон Жуана», «Королеву Маб» и «Освобожденного Прометея». Некоторые стихотворения Шелли выпускались в виде листовок. «Норзерн стар» в течение трех лет имела специальный отдел «Красоты Байрона», где печатались ос­новные произведения крупнейшего поэта революционного роман­тизма и статьи о его творчестве.

Удивительно ли, что в рабочей среде становилось все больше людей, превосходящих по культурному уровню многих буржуа и помещиков? У. Теккерей рассказал в одном из очерков о литера­турном споре, который у него завязался с молодым рабочим на лондонской улице: «Я встречался со многими провинциальными помещиками, которые не читали и половины тех книг, какие про­чел этот честный парень, этот проницательный пролетарий в чер­ной рубашке. Окруживший его народ поддержал и продолжал бе­седу с большим толком, обнаружив немногим меньшую осведом­ленность».

Из среды борющихся и тянущихся к культуре рабочих выде­лилась и большая группа чартистских поэтов. Продолжая тради­ции рабочей поэзр1и предшествующих десятилетий и учась у поэ­тов революционного романтизма, чартистские поэты в простой, доступной широкому читателю форме выражали свою ненависть к

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 356.

господствующим классам, изображали тяжелую жизнь бедняка-труженика, призывали к борьбе. Главным художественным откры­тием чартистской литературы было создание ею образа борющего­ся, а не только страдающего рабочего класса. Крупнейшие чар­тистские поэты — видный идеолог и самый левый из чартистских вождей Эрнст Джонс (1819—1869), публицист и художник Уиль­ям Линтон (1812—1897) и другие создавали произведения, в ко­торых главным героем был представитель рабочего класса.

Современники чартистского движения, видевшие, как в полити­ке и идеологии сталкиваются противоборствующие социальные си­лы, не могли не мыслить социальными категориями. Слишком очевидно было в эту эпоху, что нет в классовом обществе челове­ка вообще, в существование которого верили просветители XVIII в. и — частично — революционные романтики. Человек дей­ствует в определенных социальных условиях, и при всех сугубо индивидуальных чертах его характер, вкусы, идеалы, симпатии и антипатии определяются принадлежностью к тому или иному классу общества. Отнюдь пе осмысливая этого в теоретическом плане, оставаясь в плену идеалистического понимания истории, создатели социального романа подходили к изображению своих современников прежде всего с классовых позиций, создавая ти­пичные образы буржуа, пролетариев, аристократов, крестьян, священников и т. д. Поэтому их реализм был значительно выше просветительского реализма XVIII в. А поскольку этой когорте пи­сателей свойственно было глубокое сочувствие народным массам, их реализм мог быть только критическим реализмом. Социальный роман судил современное общество с позиций народных идеалов справедливости, равенства, добра.

Беспощадное разоблачение стяжательства и жестокости, зве­риного эгоизма буржуа придает мощный пафос отрицания рома­нам Элизабет Гаскелл (1810—1865) «Мэри Бартон», Шарлотты Бронте (1816—1855) «Учитель» и особенно «Джен Эйр», Эмилии Бронте (1818—1848) «Холмы бурных ветров», Уильяма Теккерея (1811—1863) «Ярмарка тщеславия» и гениальным творениям Чарльза Диккенса (1812—1870).

Английский социальный роман, впитав в себя лучшие традиции как просветительского реализма XVIII в., так и революционного романтизма, был огромным шагом вперед не только в английской литературе, но и художественной культуре человечества.

Став после событий 1842 г. чисто пролетарским движением, чартизм столкнулся вскоре с некоторым сужением своей базы. Тред-юнионы, временно ставшие на путь политической борьбы, теперь отошли от дела Хартии и сосредоточили свои усилия на защите цеховых интересов рабочих определенных профессио­нальных групп. Этому способствовали и разочарование части ра­бочих после поражения 1842 г., неверие в возможность добиться Хартии, и шатания лидеров, и, в особенности, экономический подъем середины 40-х годов.

Правительство Пиля в свою очередь не ограничивалось лишь репрессиями против рабочего движения, а изыскивало и более сложные пути «умиротворения» страны. В 1846 г. глава торийско-го правительства внес билль об отмене хлебных законов. Большин­ство торийских членов парламента, заботясь об интересах лендлор­дов, не поддержали лидера партии. Но 104 тори вместе с 223 вига­ми составили прочное большинство, и билль был принят. На этой почве партия тори раскололась. Пиль ушел в отставку, и к вла­сти пришел вигский кабинет Д. Рассела (1846 — 1852). Законом 1846 г. требования фритредерской буржуазии были полностью удовлетворены. Введение свободной торговли обеспечило дальней­ший бурный рост британской промышленности. В то же время ввоз дешевых сельскохозяйственных продуктов с континента несколь­ко улучшил положение рабочего класса и способствовал отходу ча­сти его обеспеченной верхушки от чартизма.

Тактика Пиля включала также некоторые прямые уступки ра­бочему классу, причем они делались вопреки требованиям фритре­дерской буржуазии. В 1844 г. был издан закон о запрещении ноч­ного труда женщин и об ограничении их рабочего времени две­надцатью часами. Это было первое законодательное вмешательст­во, регулирующее продолжительность рабочего дня взрослых. А так как состояние техники того времени требовало, чтобы рабо­тающий мужчина пользовался помощью подручных — женщин, детей или подростков, то практически закон 1844 г. вскоре привел к установлению 12-часового рабочего дня для всех рабочих. На­конец, в 1847 г. прошел закон о 10-часовом рабочем дне для жен­щин и подростков, а практически — для всех рабочих, что было крупным социальным завоеванием английского рабочего класса.

В этой сложной обстановке часть чартистов увлеклась «Зе­мельным планом» О'Коннора. Но вместе с тем именно в эти годы внутри чартизма возникло и окрепло подлинно революционное левое крыло во главе с Джулианом Гарни и Эрнстом Джонсом. В 1845 г. под их руководством в Лондоне было создано общество «Братские демократы», в котором наряду с представителями лево­го крыла чартизма приняли участие революционные эмигранты из других стран.

Маркс и Энгельс оказывали поддержку этому обществу, сотруд­ничали в «Норзерн стар», редактором которой в это время стал Гарни, боролись за преодоление утопических воззрений, все еще имевших хождение среди английских социалистов. В 1847 г., ос­таваясь руководящими деятелями чартизма, Джонс и Гарни всту­пили в созданный Марксом и Энгельсом Союз коммунистов.

Новый подъем революционного движения совпал с подъемом национально-освободительной борьбы ирландского народа, руково­димого группой радикально настроенных интеллигентов. Создав еженедельник «Нация», они пропагандировали на его страницах идеи национального возрождения ирландского народа, стремились поднять его национальное самосознание, восстановить демократи-

ческие традиции ирландской культуры. «Нация» печатала множе­ство баллад, стихотворений, рассказов, посвященных преимущест­венно героическому прошлому, истории освободительной борьбы своего народа. «Люди 1798 года», и в особенности Уолф Тон, были излюбленными героями этих произведений, вышедших из-под пе­ра не только поэтов «Нации», а нередко и рядовых рабочих и бед­ных фермеров. Это направление в ирландском национально-осво­бодительном движении обычно называли «Молодой Ирландией» по аналогии с действовавшими в то время демократическими общест­вами в других странах. Деятели «Молодой Ирландии» стремились привлечь к борьбе за отмену унии самые широкие слои народа. Они настаивали также на союзе с чартистским движением как с единственной силой внутри Англии, искренне поддерживающей на­циональные требования Ирландии. Руководство движением все более переходило в руки молодых и революционно настроенных ли­деров. Джон Митчел — талантливый публицист и оратор, готовый на любые действия для свержения ненавистного господства англи­чан, писал: «Если обстоятельства будут этому благоприятствовать, можно пустить в ход оружие».

В 1845 г. Ирландию постигло стихийное бедствие — неурожай картофеля — главного продукта питания крестьянской семьи. Следующий год тоже был неурожайным, и в стране начался такой голод, какого даже многострадальная Ирландия раньше не пережи­вала. В 1847 г. положение еще более ухудшилось. Смерть от голода, эпидемий (тиф и холера) поразили едва ли не каждую семью бед­няков. Не менее миллиона жизней унесли эти тяжелые годы. Те, у кого еще были силы, эмигрировали в Америку или в английские промышленные центры, где пополняли ряды безработных, переби­вающихся случайными заработками.

Почти одновременно с голодом в Ирландии и независимо от не­го в Англии начался глубокий экономический кризис. Застой в торговле привел к закрытию многих предприятий, росту безрабо­тицы, снижению зарплаты. В этой обстановке вновь усилилось чар­тистское движение. Массы рабочих были до предела возбуждены и, подготовленные агитацией левого крыла движения, энергично под­держивали революционных вождей. Даже О'Коннор, ушедший в предшествующие годы далеко вправо, опять заговорил о примене­нии «физической силы». На выборах 1847 г. он — единственный из чартистов — был избран в парламент, что было несомненным ус­пехом движения в целом.

Немаловажным дополнительным фактором, усилившим револю­ционное движение в Англии и Ирландии, было нарастание борьбы демократических сил в странах Европы, в особенности — во Фран­ции. «Норзерн стар» систематически публиковала статьи о собы­тиях во Франции и подчеркивала, что главной силой революцион­ного движения там, как и в Англии, является рабочий класс. Ог­ромное значение имели статьи Энгельса, содержавшие глубокий анализ событий во Франции и подчеркивавшие революционность