ЭПОХА РЕСТАВРАЦИИ И ПЕРЕВОРОТ 1688 г.

Те новые производственные отношения, которые созревали в дореволюционную эпоху, в годы революции победили прочно и окончательно. Как бы ни складывались перипетии политической истории Англии в последующие века, ни одна политическая пар­тия или группировка не могла уже всерьез рассчитывать на воз­врат к феодализму. На протяжении эпохи Реставрации (1660— 1688), несмотря на политическую реакцию, английская промыш­ленность и торговля выросли более чем вдвое. Буржуазия и новое дворянство были удовлетворены экономической политикой Кар­ла II, направленной на дальнейшее развитие сельского хозяйства и промышленности.

Тем не менее переход к режиму Реставрации был шагом назад по сравнению с периодом республики и протектората, когда бур­жуазно-дворянский блок, выдвинув своих индепендентских лиде­ров, непосредственно управлял государством. Консервативные настроения в буржуазно-дворянских кругах, жажда стабильности государства, боязнь народных выступлений — вот те факторы, ко­торые толкнули их в объятия старой династии. В политической литературе периода революции буржуазные идеологи пытались выработать такую теорию, которая соответствовала бы противоре­чивым интересам буржуазии. Казалось бы, победившую буржу­азию первых лет республики могло вполне устроить распростра­ненное в то время убеждение, наиболее четко выраженное Миль­тоном: «Поскольку король или судья получает свою власть от народа, и, прежде всего, как по происхождению, так и по естест­венному характеру своей власти для блага народпого, а не своего собственного, народ имеет право так часто, как сочтет нужным,

избирать или отвергать, оставлять или низлагать его, хотя бы он и не был тираном,— просто в силу свободы и права свободнорож­денных людей быть управляемыми так, как представляется им наилучшим». Но эта теория, основанная на принципах «естествен­ного права» и «общественного договора», могла удовлетворить буржуазно-дворянские круги лишь одной своей стороной — теми гарантиями, которые она давала против тирании, против наруше­ния собственности сверху. Однако никаких гарантий от посяга­тельств на собственность снизу в этой концепции нет.

Не могла удовлетворить буржуазию и теория Джеймса Гар-рингтона, автора «Республики Океании» — политического романа и одновременно теоретического трактата. Гаррингтон прямо поста­вил вопрос о власти в зависимость от распределения собственно­сти. Поскольку собственность перешла к «народу» (под этим сло­вом Гаррингтон подразумевает среднее джентри), власть должна тоже принадлежать ему, а для этого лучшей формой является рес­публика. Таким образом, по Гаррингтону, власть не должна при­надлежать всем по естественному праву, а лишь собственникам. В соответствии с этим взглядом он оправдывает цензовую консти­туцию. Но как избежать чрезмерной концентрации собственности? Ведь если в одних руках или в руках группы лиц, олигархии со­средоточится значительная часть собственности, то и власть надо будет передать им. Тогда может наступить тирания и нарушепие собственности «народа». Во избежание этого Гаррингтон рекомен­дует ограничить собственность, запретить ее концентрацию сверх известных пределов. Но это было посягательством на завоеванное буржуазией право свободного распоряжения собственностью без ограничения со стороны государства. Концы явно не сходились с концами в теории Гаррингтона.

С другой стороны подошел к той же проблеме знаменитый фи­лософ-материалист Томас Гоббс (1588—1679), последователь Бэ­кона. По его мнению, не государство зависит от распределения собственности, а наоборот — собственность создана государствен­ной властью. На заре человечества люди располагали естествен­ным правом; это право Гоббс рассматривает как величайшее бед­ствие, потому что оно породило непрерывную «войну всех против всех». Создав государство, люди отказались от своего естествен­ного права, и государство распределило собственность между людьми, поэтому оно имеет право на собственность подданных. При этом Гоббс недвусмысленно говорил о том, какое именно госу­дарство он имеет в виду: он был сторонником абсолютной монар­хии, и его теория сыграла, несомненно, известную роль в усиле­нии монархических тенденций в годы протектората. Но в общей эволюции политической мысли Гоббс оставил немалый след преж­де всего благодаря тому, что пользовался в своих построениях не аргументами из Библии, а методом индукции, рационального рассуждения. Такова была глубокая противоречивость той эпохи, что именно реакционная политическая теория оказалась первой

сугубо светской теорией. Впрочем, это и не удивительно, если вспомнить, что революционная теория буржуазии одевалась еще _в пуританские одежды.

Если даже лучшие умы господствующих классов не могли предложить буржуазии и дворянству такую политическую систе­му, которая полностью соответствовала бы как их антифеодаль­ным, так и антидемократическим устремлениям, то рядовые пред­ставители этих классов и вовсе запутались в противоречиях. Воз­вращение «законного» короля казалось им лучшим выходом из положения, тем более, что Карл II благоразумно пообещал пра­вить в согласии с парламентом. В Бредской декларации, изданной в период переговоров о реставрации династии, будущий король не скупился на обещания: собственность, приобретенная в пери­од революции, было сказано в ней, будет сохранена за нынешними владельцами, религиозным сектам будет предоставлена полная свобода и, конечно, все участники революции будут амнистиро­ваны.

И действительно, монархия Карла II уже не была абсолютной монархией дореволюционных времен. Новый король оказался в очень сложном положении. С одной стороны, урок периода рево­люции сдерживал его абсолютистские наклонности, заставлял быть осторожным; но с другой — Карл II и прибывшие с ним из эмиграции роялисты мечтали о мести; кавалеры требовали вер­нуть им их собственность, а ведь они были самой верной опорой короля; сам Карл, проживший долгие годы при дворе самого мо­гущественного и самого «абсолютного» из абсолютных монархов — французского короля Людовика XIV, мечтал сделать Уайт-холл (королевский дворец) малым Версалем. Эти две тенденции по­переменно проявлялись в его политике, пока абсолютистская тен­денция не взяла верх.

В 1661 г. был избран первый парламент эпохи Реставрации. В нем преобладали кавалеры, и поэтому уже современники назы­вали его «кавалерским парламентом». Он оказался более «дол­гим», чем Долгий парламент 1640—1653 гг., и продержался с 1661 по 1679 г. Опираясь на этот парламент, Карл II провел серию ре­акционных законов, которые действительно частично реставриро­вали дореволюционные порядки. Прежде всего была восстановле­на англиканская церковь, и суровые репрессии обрушились на членов различных сект — диссидентов (не признающих государст­венную церковь). Часть конфискованных земель была возвращена старым владельцам. Впрочем, это не имело большого социального значения, так как и кавалеры, получив землю, вели хозяйство на новой, капиталистической основе.

Контрреволюционные эмигранты, возвратившись на родину, Добились жестокой расправы с «цареубийцами», т. е. членами суда, Приговорившего Карла I к смерти, и с крайними республиканцами. Даже над трупами Кромвеля и Айртона, выкопанными из могил, Кавалеры надругались — этому не помешала ни их религия, ни

аристократическая изысканность. После долгих лет скитаний по иностранным дворам вернувшаяся знать жаждала наслаждений, роскоши, блеска. Проникшие в эту среду новые крупные земле­владельцы вполне разделяли ее настроения. Пуританская чопор­ность, сосредоточенность на «внутреннем свете» сменилась чудо­вищной распущенностью двора, и сам король показывал пример вызывающей «свободы нравов». Был восстановлен запрещенный пуританами театр, но это был уже не великий театр времен Шек­спира. В годы революции были разрушены публичные театры, актеры разогнаны (многие из них сражались в королевской армии против ненавистных пуритан), демократические традиции народ­ного театра перечеркнуты. И конечно, Карл II, страстный люби­тель театра, не имел в виду восстанавливать демократический театр елизаветинских времен. Он выдал два патента на устройство театров, в которых играла труппа короля и труппа его брата и наследника престола Якова, герцога Йоркского. Были построены ярусные театры, близкие к современному типу. Из Италии и Франции заимствовались технические новшества, декорации. Впервые на английской сцене появились женщины, раньше жен­ские роли исполнялись мужчинами.

Однако попытка привезти из Франции не только технику, но и господствовавший там стиль классицизма оказалась менее успеш­ной. Театральная публика периода Реставрации хотела видеть в театре веселую и непременно непристойную комедию, в которой ее привлекали не столько искусство актеров либо тонкость интри­ги, сколько натуралистические сценки самого примитивного свой­ства. Распутный двор видел в театре свое точное отражение и не обижался, потому что безнравственность считалась хорошим то­ном. Театр, таким образом, оставался орудием идеологической борьбы, но если во времена Возрождения он боролся против абсо­лютизма и феодализма великим искусством, то в период Реставра­ции он боролся против пуританства порнографией и пошлостью. Не удивительно, что театр пе мог создать крупных художествен­ных ценностей. Крупнейший поэт и драматург того времени Джон Драйден (1631 — 1700), обладая немалым драматургическим мастерством, все же не оставил значительного следа в истории театра.

Не принесла эпоха Реставрации крупных успехов и живописи. Потеряв ту полноту власти, которой пользовались некогда верхи аристократии, придворные Карла II стремились придать своему облику мнимую значительность. Более всего их вкусу соответство­вала манера выходца из Голландии П. Лели. Этот художник рабо­тал в духе Ван-Дейка «английского» периода. Пышность одеяния, условность, идеализация — таковы главные особенности его стиля.

Только в области архитектуры английский классицизм имел выдающиеся достижения. Особенно прославился своим творчест­вом Кристофер Рен (1632—1723), профессор астрономии и знаме­нитый архитектор. Среди его многочисленных сооружений выде-

К. Рен.

Собор св. Павла. |* *

Лондон

ляется собор св. Павла в Лондоне. Рену удалось сочетать традиции английского средневекового зодчества с принципами классицизма. В его творениях (Рен построил более пятидесяти церквей) нет ни­чего мистического; их интерьеры рассчитаны не на то, чтобы вы­звать религиозный экстаз, а на спокойную сосредоточенность, У Рена все рационально, основано на строгих пропорциях; как удачно заметил один историк, то, что его современник Ньютон выразил формулами, Рен выразил в камне.

Велики были и успехи английского музыкального искусства. Карл II покровительствовал музыкантам, посылал их учиться в Италию и во Францию. В этом тоже была своеобразная полемика с пуританством, которое смотрело на музыку как на «порождение Дьявола». В годы революции музыка была под запретом, преследо­валась в быту, изгонялась из церквей. Многие великолепные орга­ны в храмах были разрушены. И вот теперь музыка возрождалась и стала на несколько десятилетий одним из самых процветающих искусств. Творчество композитора Генри Перселла (1659—1695), который писал и псалмы, и инструментальную музыку, и, главное, создал первую английскую оперу «Дидона и Эней», принесло анг-

лийской музыке того времени общеевропейское признание. «Это очень тонкое искусство,— писал о музыке Перселла Ромен Роллан,— в нем нет ничего надуманного, все крайне утончено, всегда непосредственно и юно».

Содержание блестящего двора дорого обходилось Карлу П. Между тем король лишился главного источника дохода — корон­ных земель, которые остались у новых владельцев. На расходы ко­роля парламент выделил ежегодное содержание, так называемый цивильный лист, который отнюдь не покрывал потребностей Кар­ла II. Он постоянно испытывал недостаток денег и возмущался унизительной зависимостью от парламента. По мере того как рево­люция уходила в прошлое, он, подстрекаемый знатью, все больше давал волю своим абсолютистским тенденциям. Главным образом они проявлялись во внешней политике, хотя, конечно, затрагивали и внутриполитические проблемы.

Карл II продолжал вести торговые войны против Голландии, что в целом соответствовало интересам английской буржуазии; но в конце XVII в. главным врагом стала Франция, с которой при­ходилось сталкиваться в борьбе за колонии и торговое первенство. С этим король не желал считаться, так как его чисто династиче­ские интересы и мечты об абсолютной монархии были связаны именно с надеждой на поддержку со стороны Людовика XIV. Внешнеполитический курс короля противоречил не только эконо­мическим, но и политическим интересам буржуазии, поскольку сближение с Францией усиливало королевскую власть и укрепля­ло позиции католиков. Поэтому король начал вести переговоры с Францией, скрывая их даже от некоторых министров. В 1670 г. был подписан тайный договор, по которому Англия отказывалась от торгового соперничества с Францией и должна была отменить все меры, направленные на развитие отечественной промышленно­сти, и поддержать претензии Людовика XIV на гегемонию в Евро­пе. Взамен этих принципиальных уступок, сделанных за счет ин­тересов буржуазии и нового дворянства, Карл II получил от вер­сальского двора пенсию и обещание помочь военной силой в случае повой революционной войны. Иначе говоря, договор ставил интересы короля и двора выше национальных интересов Англии. Еще до подписания этого договора Карл II продал Людовику XIV Дюнкерк — важную опорпую базу на континенте, завоеванную Кромвелем. Одновременно король, и без того приближавший к себе католиков, издал «Декларацию о веротерпимости», открывшую ка­толикам дорогу к высшим государственным постам. Всем в Англии было известно, что наследник престола — Яков — католик, и по­этому вопрос о правах католиков приобрел особую остроту.

Предательская внешняя политика и очевидное стремление ко­роля не считаться с парламентом вызвали недовольство в среде крупной лондонской буржуазии, в кругах прогрессивного джентри и даже некоторых представителей англиканской и пресвитериан­ской знати. Впервые со времен возвращения Стюартов начала фор-

мироваться политическая оппозиция. В домах знати, в кофейнях, _где собирались купцы и помещики, и, наконец, внутри самого ка­валерского парламента заговорили о том, что надо ограничить власть короля. Оппозиция добилась принятия парламентом «Акта о присяге» (1673): каждый государственный чиновник должен был давать присягу по англиканскому обряду. Это означало изгна­ние католиков с государственных постов, и даже сам Яков, зани­мавший пост лорда Адмиралтейства, вынужден был оставить его. В течение 70-х годов оппозиция постепенно организовалась в по­литическую партию, требующую ограничения королевской власти. Во главе партии стояли представители некоторых крупнейших аристократических семейств — граф Шефтсбери, лорд Рассел и др. Но среди их сторонников было немало буржуазии, джентри близ­лежащих к столице графств, представителей интеллигенции. Не­которые сторонники новой партии придерживались даже умеренно республиканских взглядов в духе Гаррингтона. Ввиду того что первоочередным требованием новой партии было лишение Якова наследственных прав и вообще недопущение католиков на госу­дарственные посты, членов этой партии стали называть вигами (так в годы гражданской войны называли в Шотландии непри­миримых противников католицизма — пресвитериан).

Но и придворные круги не дремали. В противовес вигам они сплотились в аристократическую партию тори (так называли ир­ландских партизан-католиков). Эта партия безоговорочно поддер­живала короля и вообще придерживалась взгляда, что по крайней мере исполнительные права монарха не должны быть ограничены. Крайние элементы торийской партии фактически поддерживали абсолютную монархию. Теоретическое . обоснование они черпали, однако, не в феодальной концепции божественного происхождения королевской власти, а в сочинениях Гоббса. Недаром этот преста­релый философ пользовался почетом при дворе Карла II и даже получал пенсию из королевской казны.

Обе партии полностью оформились в 1679 г., когда Карл II ре­шился, наконец, распустить кавалерский парламент и назначил новые выборы. В новом парламенте виги получили большинство мест, что свидетельствовало о росте оппозиции в среде буржуазии и джентри. Стремясь оградить себя от репрессий, вигские вожди провели в 1679 г. так называемый Habeas Corpus Act, согласно ко­торому в случае ареста задержанному в 24 часа должно быть предъявлено обвинение. Под действие закона не попадали лица, посаженные в тюрьму за долги; беднякам вообще трудно было вос­пользоваться благами этого закона, так как они не имели реальной возможности обжаловать его нарушение и дойти до высших судеб­ных инстанций — все это требовало денег. И все же Habeas Corpus Act был выдающимся прогрессивным законом. Впоследствии он стал важным элементом буржуазно-демократического права.

Активизация вигской оппозиции поставила перед королем ди­лемму: либо смириться и править в качестве ограниченного монар-

ха, либо разгромить оппозицию и попытаться захватить всю полно­ту власти. Сначала он колебался: распустив парламент, король в 1680 и 1681 гг. созывал новые парламенты, но виги неизменно оказывались в большинстве. Тогда король решился: распустив пар­ламент 1681 г., он больше не собирал его вплоть до своей смерти (1685) и в эти четыре года действительно правил почти как абсо­лютный монарх. На вигов обрушились репрессии, многие были казнены, другие бежали, в том числе Шефтсбери. Вигская эмигра­ция сосредоточилась главным образом в Голландии. Здесь, при дворе штатгальтера (нечто вроде президента) Вильгельма Оран­ского, вынашивались планы замены династии Стюартов более при­емлемой для буржуазно-дворянских кругов династией, которая согласилась бы на ограниченную монархию. Женой Вильгельма Оранского была Мария — дочь Якова Стюарта, и это придавало элемент законности, преемственности планам приглашения Виль­гельма на английский престол. Кроме того, Вильгельм был проте­стантом и деятельным противником французской гегемонии, что соответствовало внешнеполитическим интересам буржуазно-дво­рянского блока.

Вскоре после того как Яков II Стюарт вступил на престол (1685), наступила полоса еще более жестокого политического тер­рора, чем в последние годы царствования Карла II. Habeas Corpus Act был отменен. Король-католик взял курс на восстановление католицизма, назначал католиков на высокие посты и даже делал их епископами англиканской церкви. Дело шло к феодально-като­лической реакции, которая надолго задержала бы развитие страны и подчинила бы Англию французскому диктату.

Однако замыслы Якова II и его французских покровителей не имели под собой решительно никакой почвы. Те социальные силы, которые могли быть заинтересованы в восстановлении феодальной монархии, были ничтожны. Ни народные массы, ни буржуазия, ни джентри, ни даже значительная часть знати, ни, наконец, англи­канская церковь этого не хотели. Ведь многие аристократы — ка­валеры стали теперь капиталистическими предпринимателями и были тесно связаны с рынком, с торговлей, с буржуазией. Единст­венный шанс короля по-прежнему заключался в том, что господст­вующие классы боялись гражданской войны. Но буржуазно-дво­рянские верхи Англии нашли способ и без войны устранить опас­ного для их господства короля. Обеспокоенные тем, что у Якова II родился сын и династия может надолго закрепиться на престоле, практически все элементы господствующих сословий сплотились в борьбе против короля. Даже враждовавшие между собой религиоз­ные секты пошли на единство действий с пресвитерианами и анг­ликанской церковью, даже торийские вожаки примирились с вига­ми. Наступило время осуществить тот план, который давно уже созревал в вигских кругах. Вильгельму Оранскому и Марии было послано приглашение занять английский престол. Государствен­ный переворот прошел быстро и безболезненно. Небольшая армия

j\ Неллер.

IIop^TP^eT Д^жона Локка

Вильгельма, в которую входили и виги-эмигранты, высадилась осе­нью 1688 г. в Юго-Западной Англии и двинулась на Лондон. Ее тотчас поддержали буржуазно-дворянские круги. На сторону Вильгельма перешел главнокомандующий королевской армией то­ри Джон Черчилль. Яков II бежал во Францию. Созванный в ян­варе 1689 г. парламент объявил королевский престол вакантным и избрал Вильгельма III (1689—1702) королем Англии.

Этот сугубо верхушечный переворот стал возможен и прошел с такой легкостью благодаря тому, что за 40 лет перед этими собы­тиями революционный парламент провозгласил республику, что в битвах революционной эпохи феодальный строй был разрушен. Буржуазные историки любят противопоставлять эту «славную ре­волюцию», как они именуют переворот, подлинной буржуазной революции 40-х годов. В самом деле, для господствующих классов Англии революционная эпоха связана с тяжелыми воспоминания-Ми о невиданной активности народных масс, со страхом за свою собственность и свое господство. Переворот же 1688 г., который нет никаких оснований именовать революцией, полностью удовле­творил буржуазно-дворянский блок не только своими политиче­скими последствиями, но и тем, что помог избежать второй рево-

люции, которая стала бы неизбежной в случае временного успеха феодально-католической реакции.

Переворот 1688 г. был результатом давно подготовлявшегося компромисса между верхушкой буржуазии и земельной знатью. Исторически сложившийся блок между этими классами нашел вы­ражение в том, что при сохранении короля, двора, палаты лордов и других институтов, возникших в эпоху феодализма, в них было вложено качественно новое содержание. Монархия превратилась из феодальной в буржуазную. Должности, министерские портфели, титулы остались у дворянства, но управление страной должно бы­ло вестись в интересах обоих господствующих классов. Уже в 1689 г. парламент принял «Билль о правах», закрепивший режим конституционной, ограниченной монархии. Вся законодательная власть была теперь закреплена за парламентом. Любой изданный им закон направлялся на подпись королю, но король не имел пра­ва отказаться поставить свою подпись. Было подтверждено иск­лючительное право парламента вводить налоги. Только парламент мог разрешить королю создать постоянную армию. Таким образом, несколько ограничивалась и исполнительная власть короля, хотя предстоял еще долгий путь развития буржуазной демократии, раньше чем парламент получил полный контроль над исполни­тельной властью (правительством).

Тотчас после переворота новый взгляд на проблемы государст­венной власти и собственности стал господствовать в верхах анг­лийского общества, особенно в вигской среде. Если тори черпали свои взгляды и аргументы у Гоббса, то выразителем взглядов ви­гов бьиь, по выражению Энгельса, сын «классового компромисса 1688 года»¹, знаменитый философ-материалист Джои Локк (1632— 1704). Его «Два проекта о правительстве», опубликованные в 1681 г., содержали давно искомое буржуазией решение вопроса о сохранении собственности от посягательств как сверху, так и снизу. Локк придерживается теории естественного права и обще­ственного договора. Но для него естественное состояние — не «вой-па всех против всех», а эпоха, когда существовали естественные права человека на свободу и, главное, собственность. Следователь­но, когда люди по договору создали государство, частная собствен­ность уже существовала, и в задачи государства входит охрана этого «естественного права» на собственность. Охрана, конечно,— от низов. Но и само государство не имеет никакого права нару­шать собственность — в этом заложена и защита ее от короля или олигархии. На оспове этой концепции, превращавшей государство в охранителя буржуазной собственности, и была построена теория об ограниченной монархии как о наилучшей форме государствен­ного устройства. Так под компромисс 1688 г., окончательно закре­пивший победу буржуазии и нового дворянства, была подведена теоретическая база.

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 37, с. 419.

ГЛАВА 3

РАЗВИТИЕ В XVIII в.

КАПИТАЛИЗМА

обеда, одержанная буржуазно-дворянским блоком в ходе революции и закрепленная компромиссом 1688 г., поставила Англию в чрезвычайно выгодное положение по сравнению с другими странами Европы и всего мира. Впоследствии все страны Ев­ропы — одни рапыне, другие позже — вступили в полосу капиталистического развития и связанного с ним прогресса производительных сил, культуры и госу­дарственных форм. Но Англия была пер­вой, и это давало английской буржуазии огромные преимущества, которыми она пользовалась вплоть до конца XIX в., когда торгово-промышленное первенство страны бы­ло утрачено.