Этносоциальный потрет донского казачества в исторической ретроспективе 16 – 20 веков.

Серьёзный вклад в изучение этнической и социо-культурной истории казачества 16 – 20в. внесли современные исследователи этой интереснишей проблематики: А.И. Агафонов, Г.Н.Астапенко, Н.А.Миненков, В.Н.Королёв, М.А.Кузнецов, Б.Н.Проценко, В.Н.Сидоров, А.П.Скорик С.В.Черницын, С.В.Римский, Т.С.Рудиченко, М.А.Рыблова и другие. Для изучения и сравнения предлагаем наиболее интересные суждения и выводы, сделанные авторами этих исследований.

Весьма интересные и глубокие, хотя иногда спорные наблюдения и выводы, сделаны известным донским историком и краеведом В.Н.Королёвым в его самостоятельном исследовании: «Иноэтничные элементы в донском казачестве»( см. Казачий сборник . Вып.№ 3,ДЮИ, Ростов н/Д, 2002г.с.399-420) которое к сожалению, до настоящего времени знакомо только узкому кругу специалистов. Считаем необходимым привести его практически в полном объёме.

«Согласно славянской (автохтонной в своей основе) теории, происхождения донских казаков, ко­торой придерживался В.Н. Королёв, первоначальным ядром донского казачества, по его мнению, были донские славяне.

« В XVI - XVII в.в., судя по большинству сохранившихся тогдашних донцов и их борьбе с внешним миром, основу казачьего сообщества составляли славянские и православные элементы. Но из-з­а потерь в перманентной войне казаки постоянно нуждались в по­полнении, и Войско Донское охотно принимало в свои ряды и затем всячески защищало своих новых сочленов – славян и неславян, рус­ских и нерусских, христиан и нехристиан. Сами казаки, излагая зна­менитый принцип «с Дона выдачи нет», говорили в XVII в., что «из давних лет повелось: которые русские люди и тотаровя, и всякие иноземцы из Азова или откуды-нибудь прибегут к ним на Дон от какова – нибудь воровства (противодействия существовавшим порядкам. - В.К.), и тех людей назад не отдают».

Таких охотников находилось немало и Войско Донское, имевшее тогда открытый характер, служило центром притяжения для вольнолюбивых представителей соседних и даже далеко не соседних этносов, а сильная и красивая «казачья идея» заставляла многих добровольно отказываться от своей этнической принадлежности, родного языка, собственной культуры, усвоенного с детства быта. Эта идея была столь же, если не более, привлекательна для людей из Восточной Европы и Азии, как в другое время «американская идея» для людей других стран и регионов.

По замечанию В.Д. Сухорукова, «привольная, разгульная, поэтическая, как юношеский возраст, жизнь (казаков.)… манила… людей, преизбыточествовавших силою, отвагою». Последних казачеству действительно требовалось немало, потому что-то казачья свобода и республиканско -демократическое устройство Войска окупались дорогой военной ценой крови, мучений и страданий. Далеко не все, стремившиеся к воле, выдерживали ее суровые своеобразные донские условия. Не один русский пришелец по возвращении из первого же казачьего морского похода, даже если потерь было немного, только из-за непреодолимого ужаса перед невиданным, огромным, волнующимся морем, давал зарок «вперед на море не ходить». Он возвращался к покинутому барину, падал ему в ноги и, получив батогов за побег, продолжал вести прежнюю полурабскую, но спокойную жизнь. К счастью для Войска Донского, было много и других людей.

По раннему периоду истории казачества сохранилось не одно свидетельство, касающееся его многоэтничного состава. Эти сведения носят общий характер и, разумеется, не дают опорных цифр, но весьма впечатляющи. Голландец И. Масса, побывавший на Руси в 1600-х г.г., писал, что в казачестве представлены люди «различных племён - из Московии, Татарии, Турции, Польшы, Литвы, Карелии, Неметчины, по большей части московиты».

Поскольку автор говорил не только о донских и волжских казаках, но и о днепровских, под «московитами», очевидно, следует понимать восточных славян, или же он оказался неточен в определении доли московитов. В 1628 г. российские послы в Крыму заявляли, что на Дону живет больше татар, литвы и черкас, нежели русских, и, если даже это было дипломатическим преувеличением, то далеко не беспочвенным.

Через 15 лет другой московский посол, И.Д. Милославский, говорил турецкому великому визирю, что «на Дону и на запольных речках живут в казачьих юртах многих государств люди – татаровя крымские и нагайские, и азовские, и Казыева улусу, и калмыки, и темрюцкие, и горские, и запороские черкасы, а все те воры ... называютца донскими козаками. В грамоте царя Алексея Михайловича крым­скому хану 1647 г. отмечалось, что с казаками «вместе живут ... ли­товцы, немцы». В 1659 г. Войско Донское упоминало в своих рядах турок, татар, греков и «иных розных земель людей». Известный государственный деятель и публицист Г.К. Котошихин писал в 1660-х г.г., что донские казаки «породою москвичи и иных городов и новокрещеные татаровя, и запорож­ские казаки, и поляки, и ляхи».

«Хотя корень населенности Донской страны, - считал историк В.Д. Сухо­руков, основываясь на известных ему преданиях и документах, - составляют великороссияне и малороссияне, но жребий войны, которую старинные казаки вели почти в продолжение двух веков с окружавшими их азиатцами, и разные обстоятельства, сроднили здесь волею и неволею множество и других людей обоего пола, как-то: татар, турок, греков, калмыков, черкесов, персиян, грузинов, поляков и даже гер­манцев».

Помимо названных, на Дону были выходцы из южнославянских народов, белорусов, итальянцев и др. Попадали в состав казачества и отдельные евреи. По преданию, первые из них, ремесленники, появились в Войске в XVII в. вместе с переселенцами с Украины. Предполагается, что среди переходивших на Дон сечевиков находилось какое-то число оказачившихся евреев.

Вопреки мнению Е. Мовшовича о том, что последние в XVIII в. «скорее всего» на Дону не жили, именно в источниках этого столетия встречаются конкретные факты о вступлении в казачество некоторых «выкрещенных» иудеев. В журналах решенных дел по Войску Донскому за 1796 - 1797 г.г., например, упоминается о приеме в казаки евреев Я. Нестерова, И. Перехрестова, И. Добровольского.

Как отмечал историк Н.А. Мининков, в XVII в. на Дону гораздо меньше русских, запорожцев и азиатов заметны выходцы из европейских стран, хотя два таких пришельца получили широкую известность: герой Смутного времени атаман А. Корела, лифляндский уроженец финского происхождения, и руководитель подкопных работ при взятии казаками Азова в 1637 г. И. Арадов, бывший родом «из немецкие земли». К этому следует добавить, что число выходцев из народов Западной и Восточной Европы в рядах казачества становится всё больше.

Значительно более заметным во второй половине XVII - XVIII в. становится наличие в Войске донцов греческого и польского происхождения. Грек Н. Юрьев, ставший казаком, в 1655 г. уча­ствовaл в морском набеге на Крым. Поляки фигурируют среди разинских казаков. По утверждению неко­торых западных историков, успешные морские сражения донцов способствовали тому, что к ним толпами стекались «всевозможные авантюристы всяких национальностей, особенно греки и итальянцы, чтобы в их службе приобрести себе как славу, так и, в особенности, богатую добычу»

Довольно значительный приток европейцев в Войско замечается во время «европейских» войн России в XVIII в., в частности, в годы Северной войны, преимущественно за счет натурализовавшихся пленников. В 1704 г. с возвращавшимся из Финляндии атаманом Е. П. Петровым шли 12 пленных финнов. При отряде атамана М. Ф. Кумшацкого находились до 30 человек «свейского полону чухны» (эстонцев). В 1705 г. 260 донцов, возвращавшихся из Польши, вели с собой 300 человек местных «хлопцев».

В Войске нередко случались удивительные сочетания «кровей». Когда в 1717 г. казак Федор Аксёнов, крестник известного старшины А. Фролова, получал разрешение вывезти из России на Дон для женитьбы «девку Палагею Иванову дочь», выяснилось, что сам Аксенов «был напред сего армянин», «торговой человек персицкой стороны» Асподур Асканов, а Пелагея Ивановна – новокрещенная «полонная шведка». Замечание «Словаря географического Российского государства» о том, что вряд ли «сыщется какой народ (в числе находившихся «на слуху»), из которого бы не было его уроженца» у запорожцев, полно­стью относится и к донским казакам. Л.М. Щетинин, исходя из данных антропонимики, утверждает, что среди донцов присутствовали представители не менее 30 национальностей.

Не все пришельцы-нехристиане, по крайней мере, сразу принимали христианство, и Войско в отношениях с Москвой даже спекулировало на этом, отказываясь приносить присягу под тем предлогом, что многие донские казаки не могут целовать крест из-за своего иноземного происхождения и иной религиозной принадлежности. В 1632 г. донцы заявляли московским дворянам, что «креста целовати ... не уметь, потому что на Дону многих земель люди, а когда русские люди, и те живут с бусурманками, а иные прижиты от бусурманок».

Большинство в составе донского казачества, за исключением старинного ядра, все же оказалось за русским элементом. На втором месте по численности, видимо, находились украинцы и запорожцы. Похожие во многих отношениях Войско Донское и Войско 3апорожское являлись боевыми союзниками в борьбе с Османской империей и Крымским ханством и не препятствовали пополнению своих рядов соответственно запорожцами и донцами, переходившими из одного казачьего сообщества в другое, в том числе и на постоянное жительство. В Войске Донском всегда было много запорожцев, а в XVII - XVIII в. в. отмечался массовый наплыв украинцев на Дон. Даже в последнем из названных столетий, когда доступ в состав донского казачества был затруднен, для ук­раинцев он оказывался гораздо более легким, чем для великороссиян. Третье место следует отдать восточным – азиатским и кавказским - элементам.

Со временем свободное и массовое поступление в казачество различных иноэтничных представителей, среди которых были и русские, резко ограничивается. Но и в XIX - ХХ в.в. это поступление не прекращается полностью, только теперь речь идет об индивидуальном приёме в казаки отдельных лиц или семей, которые принесли или могли принести какую-либо пользу Войску и конкретной станице, уже находились в какой-то связи с казаками и т.п. (как и прежде, казачками независимо от происхождения становились после бракосочетания казачьи невесты). К примеру, в 1815 г. Войсковая канцелярия рас­сматривала дела о приеме в казачество крестьян Курской губернии, мещанина Киевской губернии, казака Полтавской губернии, уроженца Виленской губернии, уроженца Варшавского герцогства, 30 татарских семей, выходца из турок, австрийского подданного, уроженцев Пруссии и др.

Нас вообще интересует предбуржуазный период казачьей истории, но хотелось бы привести данные первой всеобщей переписи населения 1897 г., хотя и выходящие за рамки указанного периода, но свидетельствующие об этническом содержании такого приема в казачество и, в принципе, характерные для предшествующего времени. Этническое происхождение казаков перепись не учитывала, но отме­чала их родной язык, который, если не был русским, безусловно, свидетельствовал о недавнем вступлении в казачество.

Таким образом, русский язык являлся родным для подавляющего большинства донских казаков (приблизительно 97°/о), прочие языки - для меньшинства, составлявшего примерно 3%. Оговоримся, что в таблице представлена только рядовая казачья масса, поскольку перепись вычленила из нее считавшихся в иных, удобных для царской власти случаях, единым сословием донских казаков-дворян, но отдельно их не фиксировала, а объединила со всеми другими, недонскими дворянами, которые жили и служили тогда на Дону.

Для казачества была характерна поразительная сила ассимиляции, претворявшая этническую пестроту в однородное, единое, солидарное и организованное целое. Очень высокая ассимиляционная способность казачества способствовала превращению Донской земли, как говорили здесь, в своеобразный котел, куда попадали русские, украинцы, татары, турки, кавказцы, поляки, но откуда, переварившись, выходили уже не русские, украинцы и прочие, а донские казаки. Переварившаяся же масса легко принимала в себя вновь поступавшие неказачьи, иноэтничные элементы и растворяла их, «как капли вина растворяются в большом сосуде с чистой водой». Современные этнологи называют подобный процесс интеграцией и консолидацией различных этнических элементов на основе важных интегрирующих факторов - общности экономических отношений, военной службы, быта, системы управления и образования. Упомянутая интеграция осуществлялась на Дону быстрыми темпами и в рамках донского диалекта русского языка и казачьей культуры. Авторы в ХIХ в. выражaли сожаление, что уже невозможно в точности проследить «физиологический процесс переработки племенных особенностей» в общий тип донского казака, вскрыть и обозначить все группы, сплотившиеся в одну массу, и указывали на единственную возможность «иногда распознать следы происхождения того или другого казачьего рода» по прозвищам и фамилиям казаков. Последнее замечание не совсем верно, поскольку определенный материал дают еще и семейные предания, и некоторые письменные источники (правда, преимущественно позднего времени). И.М. Сулин в своём «Кратком описании станиц Области Войска Донского» подбирал характерные для отдельных станиц старинные казачьи фа­милии, которые встречались ему в документах XVIII - начала XIX столетия. Приведем выборку из этих сведений, относящуюся к 1740 - 1790-м г.г. и касающуюся нерусского происхождения (последнее либо прямо указывается в источнике, либо определенно или предположительно вытекает из фамилии).

Возможно, среди фамилий И.М. Сулина фигурируют также прозвания казаков, вышедших из греков, чеченцев и др., но сведения на этот счет неопределенны. В целом, в таблице представлены выходцы из тюркских, северо-кавказских, финно-угорских и калмыцкого народов современной России, народов Закавказья и зарубежной Азии, Восточной, Южной и Западной Европы.

Списки чинов нескольких донских полков 1799 г. показывают есаула В.В. Васильева из молдавских бояр, капитана И.П. Волошеневского - из дворян Ахтырской округи Харьковской губернии (по всей вероятности, украинца), прапорщика Ф.И. Минервина - «из греческой породы», сотника А.М.Фефилова - русского, «Пермского наместничества горного корпуса из унтер-шихмейстерских детей», квартирмистра П.У. Ульянова - тоже русского, а из дьяконов г. Казани, поповского сына, полкового писаря И.П. Косоротова - сына польского квартирмистра. Во многих общих и послужных списках казачьих офицеров XIX в. отмечено, что П.П. Апостолов, А.Е. Егоров, М.М Мануйлов, А. Е. Мержанов были по происхождению греками, С. И. Семенченков – украинцем, Н. М. Евсеев – русским, Л. И. Иванов, О. П. Карчевский и Я. И. Лисевский – поляками и т.д.

Происхождение можно выяснить только применительно к основателям отдельных казачьих родов, да и то позднего времени. Что же касается детей подобных лиц, то в списках уже не будет фиryриро­вать иноэтничное происхождение и, к примеру, сын есаула Васильева из молдавских бояр будет значиться следующим образом: «Войска Донского из обер-офицерских детей». И если не сохранись документы - фамилии Волошеневского, Карчевского, Лисевекого, Семенченкова, в известной степени Минервина, Апостолова, Мержанова еще дают возможность заподозрить у них нерусских предков, то фамилии Васильева, Иванова, Косоротова, Егорова выведут на неверную дорогу.

Имеются еще донские фамилии такого рода: внешне, по форме, выглядят вполне русскими, но при изучении оказываются с «иноземным» корнем. Например, фамилия XVIII - ХХ в.в. Вихлянцевы (Вифлянцевы) происходит не от глагола «вихлять», как можно было бы предположить, а от «Лифляндии», ибо в документах первой четверти XIX в. встречаются другие написания этой фамилии: Вифляндцев, Лифлянцев, Лефлянцев и, наконец, Лифляндцев. Для отдельных фамилий можно предложить замысловатые, но, кажется, вполне вероятные русские или восточные корни, а оказывается, что происхождение надо искать совсем в другой стороне. Так, Х.И. Попов, заинтересовавшийся казачьей фамилией Лаверженцевы, пришел к выводу, что она ведет свое начало не от какого-либо русского, вос­точного или венгерского слова (в станице ее основателя звали «вен­герцем»), а от конкретного француза Лаверже.

Сколько на Дону «скрытных» фамилий, неизвестно, и подсчитать пофамилиям или как-то иначе, с привлечением других источников ‑
процент казаков, имеющих иноэтничных предков, разумеется, невозможно. Доля донцов, не считавших русский язык родным в момент переписи 1897 г., ни о чем не говорит из-за непрерывного процесса полного «оказачивания» детей тех иноэтничных элементов, которые вливались в казачество в предшествующее время. Можно попытаться сделать грубую, сугубо приблизительную «прикидку» процента иноземных предков у части донского дворянства. И.И. Краснов и, позже, Л.М. Савелов, опираясь главным образом на семейные и местные предания, указали происхождение или отсутствие сведений о происхож­дении 24 известных казачьих родов. Родословным преданиям, как источнику, конечно, не следует доверять безоговорочно (например, сомнительно происхождение Кутейниковых от Кутеско). Однако, в отличие от преданий русских дворян, многие из которых выдумывали себе знатных иностранных предков, донские предания кажутся более реалистичными - предки в них часто имеют простое происхождение. И.И. Краснов и Л.М. Савелов упомянули далеко не все казачьи дворянские роды, хотя учтенные, действительно, занимали видное положение в обществе (достаточно сказать, что семьи Грековых, Денисовых, Ефремовых, Иловайских, Краснощековых, Кутейниковых, Машлыкиных, Платовых, Сулиных, Фроловых и Яновых дали Войску Донскому войсковых и наказных атаманов). Надо ещё иметь в виду, что у названных авторов во многих случаях речь идёт о родах, возникших на Дону сравнительно поздно, не ранее конца XVII в.

Тем не менее, по представленной таблице получается, что из 24 родов 8 - 9 имели русское происхождение, 6 - 8 - неизвестное и 7 - 10 – нерусское. Если даже посчитать неизвестное происхождение не за старинное автохтонное или нерусское, а за русское, то на 14 - 17 русских предков придутся 7 - 10 нерусских, то есть окажется, что в пред­ставленных родах весьма солидная часть донского дворянства, 40-70%, была нерусского происхождения. К сожалению, неизвестны полные списки донских казаков за какой-либо период XVII в., но, по сохранившимся реестрам Войска Запорожского, перечислявшим в 1649 г. только заслуженных запорожцев, Ф.П. Шевченко подсчитал, что едва ли не каждый десятый из них (более 6%) являлся иноземцем. Это, однако, выводы, сделанные на основе антропонимов, часть которых, будучи украинскими по форме, скрывала пришельцев иного происхождения.

Из материалов первой Всероссийской переписи 1897г. видно заметное число казаков, говоривших по-калмыцки. Донские калмыки являлись одной из двух этнических групп казачества, не ассимилированных основной его массой и её культурой, не перешедших на русский язык и сохранивших свои религии. Калмыцкая орда, прикочевавшая из Азии, в 1647 - 1648 г.г. переправилась из Заволжья на правый берег Волги и вошла в со­прикосновение с Войском Донским (первый договор о6 их союзе заключен в 1648 г.), после чего начались «перебежки» отдельных калмыков к казакам. Уже во время Разинского восстания одним из виднейших казачьих атаманов был калмык по происхождению Ф.И. Шелудяк. Первый массовый переход калмыков произошел в 1670 г., когда улус Бока в результате феодальных распрей в орде перекочевал к Азову и остался в Войске на постоянное жительство. Между 1675 и 1682 г. на Дон перешли два новых улуса, в 1686 г. - 200 семей, в 1690 г. - два улуса. В 1694 г. на донских калмыков был официально распространен статус казаков.

В 1733 г. казаков-калмыков насчитывалось 800 человек мужского пола, в 1822 г. - 13,6 тыс. обоего пола, в 1834 г. - 16,5 тыс. и в 1861 г. 21,4 тыс. обоего пола. Кочевники по роду хозяйственной жизни и буддисты по вероисповеданию, они в XIX в. были сосредоточены в Сальских степях, где впоследствии образовался Сальский округ, в значительной степени калмыцкий в этническом отношении. Численность прочих казаков в округе к концу XIX в. несколько превышала численность казаков-калмыков, но у последних имелось семь станиц, а у первых две. Донские калмыки, до самой ликвидация Войска Донского, верно служили казачеству.

Второй из упомянутых этнических групп были казаки-татары, мусульмане по вероисповеданию. Время их появления в Войске Донском согласуется с татарской гипотезой происхождения казачества. Во всяком случае, прав Н.А. Мининков, отметивший, что на Дону русский и тюркский элементы «нашли в казачестве свое соединение». В источниках донские казаки-татары впервые фиксируются не в 1630-х г.г., как считают некоторые авторы, а ещё в XVI в.

Эти татары говорили на языке, о котором Х.И. Попов писал, что он «смешанный … Близко подходит к языку нагайских и крымских татар и значительно отличается от языка татар казанских». С конца XVII в. известна станица Татарская, как часть г. Черкасска (впоследствии переселилась к Новочеркасску на Тузлов). В первой половине XIX в., помимо данного, у донских татар было еще одно небольшое поселение - улус Дарьевский, между реками Манычем и Куго-Еей. В 1733 г. численность казаков-татар составила 126 человек мужского пола, в 1820 г. - 1117 человек обоего пола и затем уменьшалась, хотя в Татарскую станицу записывали и часть поступавших в Войско различных выходцев из мусульманских народов. В 1859 г. насчитывалось 490 татар обоего пола и 190 причисленных к Войску кавказских горцев также обоего пола.

Выполняя в течение столетий важнейшие войсковые поручения, в том числе в борьбе против своих «собратий» - враждебных казакам татар, донские татары в первой половине XIX в. стали испытывать значительные демографические затруднения из-за ограничений, которые накладывали Коран и обычаи при женитьбе и замужестве (соответственно только на мусульманках и за мусульман). Мирный Дон уже не был окружен исламским миром, пополнение татарской казачьей общины оказывалось недостаточным, а ее численность мала. Пытаясь выйти из этой невольной изоляции, казаки-татары в числе 480 человек обоего пола в 1861 г., с согласия правительства и Войска Донского, переселились из Войска Донского в Турцию, причем Войско в благодарность за прежнюю верную службу оказало переселенцам финансовую помощь.

Довольно долго пополнение «женским полом» поступало к казакам больше с юга и востока, чем с севера. В Войске широко бытовали термины «тума» и «болдырь», обычно означавшие происхождение казака от «восточной» матери. Было как-то на Нижнем Дону, что янычарский ага Азова Алходжа Селимага в 1713 г., на переговорах с представителями Войска Донского, среди ­которых находился и будущий войсковой атаман А.И. Лопатин, склоння их к выступлению против Москвы, считал возможным гово­рить.. «… свои вы ... казаки ... и ежели вы оное зделаете, и мы ... вас не такими чекменями наградим, какие ныне на вас, а на некрасовцов… вы не смотрите, что ... они голы ходят, для того что ... они мужики, а вы ... наши природные тумы...». Думается, понятно без особых пояснений, что долголетние браки ранних казаков с ино­земками наложили заметный отпечаток на этническую природу донского казачества.

Историк Н.А. Миненков, говоря о периоде XVI - XVII в.в., отметил, что у основной массы донских казаков, русских по происхождению, не было враждебного отношения к собственному меньшинству - казакам нерусского происхождения, даже к выходцам из тех народов, с которыми Войско Донское постоянно воевало, и что взаимная терпимость, являющаяся существенной историко-культурной особенностью донского ка­зачества, выделяла его на фоне средневековых обществ, где этниче­ская рознь играла весьма заметную роль. В самом деле, это было удивительно в условиях обычного тогдашнего недоброжелательства и необъективности в межэтнических отношениях. «Отсутствие объективности, когда это касается других наций, - утвер­ждал известный психолог и социолог Э. Фромм, - является вопиющим... В сущности ... рассмотрев ... отношения между народами ... можно прийти к выводу, что объективность - это исключение, а иска­жение, обусловленное самолюбованием, в большей или меньшей степени является правилом». Выходит, что казачество было таким исключением, причем пронесло соответствующие особенности своего сознания через века.