КАЗАХСТАН И ЦАРСКАЯ РОССИЯ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА 3 страница

По новому положению, как в Младшем, так Среднем жу-зах решительной ломке подверглась и прежняя система судо­производства. Все дела об измене, убийстве, разбоях, барым-те, захвате русских в плен, а также антиправительственные выступления стали разбираться царским военным судом. За кражу и нападение на прилинейных жителей, за понесенный ими материальный ущерб, превышающий 20 рублей серебром, казахи судились гражданским уголовным судом Пограничной Комиссии с участием султанов-правителей. Таким образом, из суда биев были изъяты все важнейшие судебно-правовые вопросы. Отныне бии могли разбирать только второстепенные вопросы. «По искам ниже 20 рублей серебром казахи в Орде разбираются и судятся по народным своим обычаям, под наб­людением местного казахского начальства»

В результате с разбором судебных дел казахов происхо­дила невероятная путаница. Судебные дела накапливались сотнями и долго лежали без движения. Только лишь у султа­нов-правителей Арслана Джантюрина число неразобранных дел доходило до 2—3 тысяч, а у Баймухаммеда Айчувакова до 2 000. О хаотическом состоянии судебных дел в казахской степи статский советник Любимов, в 1845 году специально приезжавший в Оренбургский край, писал: «Султаны-правите­ли, старшины мне говорили, что пока таким образом идет пе­реписка по какому-нибудь делу, можно бы было, по их кир­гизским обычаям, решить 20 дел, и киргизы были бы несрав­ненно довольнее. Вообще желание их — чтобы всякие дела в Орде (кроме, разумеется, важных уголовных дел) дозволено было решать им по своим обычаям (как это было прежде, до издания Положения), а не по установленному теперь_порядку, который влечет за собою следствие, длинную переписку, про­волочку дел и ставит, сверх того, самое киргизское началь-• ство, по неимению средств и людей для письмоводства, как выше сказано, в самое затруднительное положение. Одних ис­ходящих бумаг у султанов-правителей бывает от 1500 до 3000 — и это где же? — в степи, в Орде, где все, невидимому, должно бы итти, сообразуясь с бытом и потребностями кир­гизов» ².

Введение царской судебной системы значительно измени­ло общественное положение родовой знати — биев. Авторитет, которым пользовались они в казахском обществе, был по­колеблен.

О положении этих биев Красовский писал: «В настоящее время и бий уже начинает сортироваться по своей честности, стало быть и между ними киргизы успели уже найти людей, не отвечающих этому условию... Бии, жившие решением дел, стали получать меньший доход, а иногда никакого; иные оста­лись прежними справедливыми советниками народа, другие, видя дурной пример вверху, свихнулись: таким образом, и в прекрасно устроенном некогда суде народном, взятка отыска­ла, наконец, себе местечко»³.

Изменения в общественном положении биев отразились в народных пословицах: «У нового суда не ищи правосудия, у нового богача не бери взаймы», «Если в твоем народе два бия взяточники,— народ не спокоен, если в овчарне хорошая со­бака— волк не нападает на овец». «Холод любит плохой скот, а бий тяжущихся» и т. д.

Новая система управления степью и, особенно, «Устав о сибирских киргизах» настолько существенно изменяли века­ми установившиеся порядки в степи, что правительство, опа­саясь сопротивления, не сразу решилось ввести новое управ­ление. До основания окружных приказов среди казахов про­водилась подготовительная работа. Казахов заверяли, что приказы (диваны) будут основаны для охраны от возможных нападений и что земля навечно останется в их пользовании. Действительно, первые сведения о готовящихся преобразова­ниях вызвали немалую тревогу и настороженность в казах­ских аулах. В этом отношении характерно ультимативное письмо пяти казахских родов Сиван-Найманской волости от сентября 1824 года, в котором они писали, что разрешат осно­вание приказов в том случае, если будут приняты следующие требования:

«1) Чтобы земли, занятые летовками и зимовками, были по обмежеванию на вечные времена оставлены во владении упо­мянутых пяти подродов, с находящимися на этих землях ме­стами с золотыми и серебряными и другими рудами с рыбны­ми озерами и прочими выгодами.

С нас, детей наших и жен ясаку и рекрутов и прочих
повинностей вечно не брать. Но если бы угодно было с нас
брать подать, то легкую, например, с земли, которая нам отве­
дена, на которой мы будем жить, из промышленности ежегод­
но платить с 25 кибиток по одной лисице.

Не открывать питейных домов, во избежание драки и
убийств.

Не посылать войска, так как за неимением хлеба, сол­
дат нечем было бы кормить.

Представить нашему магометанскому суждению все де­
ла, случающиеся между нашим народом, кроме смертоубий­
ства. В наши присутственные места никто бы не вмешивался,
включая благородных особ, и подчинить только единому гос­
подину генерал-губернатору.

Из нашей волости в другую на службу людей не посы­
лать, потому что должны волость свою сами охранять, да и
для сего, если последует надобность, то на службу не брать
людей с числа душ, а брать с числа кибиток.

7) Чтобы было предоставлено право через 3—5 лет от­правлять депутатов к государю»'.

В этом документе изложены вопросы, затрагивавшие жиз­ненные интересы казахов. По'нятно, что эти требования были отклонены властями. Важно лишь подчеркнуть, что именно во имя этих требований казахи впоследствии отважно боролись, став под знамена Кенесары.

Подготовительная работа по открытию приказов затяну­лась до 1824 года. В этом году были открыты два приказа: Каркаралинский и Кокчетавский. В дальнейшем открытие приказов шло в такой последовательности: в 1831 году открыт Аягузский приказ, в 1832 — Акмолинский, в 1833 — Баян-Аульский и Уч-Булакский, в 1834 — Карагайский, в 1838 — Кокпектинский.

Подробные данные о количестве аулов и волостей, вошед­ших в состав этих приказов, дает следующая таблица, состав­ленная П. Кеппеном: ²

Казахи, жившие в пределах округов, были ограничены в своих правах кочевать на прежних территориях. Кочевка раз­решалась лишь в пределах своего округа и это путало прежние родовые поземельные отношения, привело к подрыву основ патриархально-родового' быта, основанного на совместном ко­чевании родами.

Известный казахский поэт Жираубатаев (1802—1874) следующим образом характеризовал окружные приказы:

Глянь — дуаны со всех сторон... Сверх-султан ли иль сверх-судья, Нет народу от них житья '.

В Младшем жузе новая крупная административная рефор­ма была проведена в 1831 году, когда была введена так назы­ваемая «дистаночная система». Все кочевья, прилегающие к Пограничной Линии, от Гурьева до Звериноголовской крепос­ти били разбиты на 32 участка — дистанции. Во главе дистан­ций стояли начальники из старшин и султанов, назначенные правительством. Они подчинялись султанам-правителям и управляли казахскими общинами через старшин, назначаемых из среды казахской знати. Эта реформа в пограничных райо­нах уничтожила последние остатки независимости казахов.

Территориальное деление на дистанции проводилось без учета родовых кочевий, что приводило к большим осложне­ниям. Казахи, кочевавшие со своим родом,.часто ускользали из поля зрения дистанционных начальников и переходили на территорию соседней дистанции. Поэтому в дальнейшем ре­шено было отказаться от деления по территориальному при­знаку и прикреплять к дистанции роды, кочевавшие на ее тер­ритории. Введением дистанционной системы преследовалась цель не только лишить казахов политической независимости, но и установить постоянный политический контроль.

Дистанционные начальники обязаны были докладывать султанам-правителям и Оренбургской Пограничной Комиссии о всякого рода недовольстве, которое могло возникнуть среди казахов. Кроме того, подчиненных казахов вверенной им ди­станции они должны были «воспитывать в духе верноподдан-ничества государю». Словом, дистанционные начальники вы­полняли роль надсмотрщиков и агентов русского правительст­ва в степи.

В 1834 году у залива Кайдак, на восточном берегу Каспий­ского моря, было возведено укрепление Александровское. В 1840 году оно было перенесено на полуостров Мангышлак. Этим была создана опорная база для подчинения еще сохра­нявших свою независимость казахов рода Адай, кочевавших между Аральским и Каспийским морями.

Одновременно с ликвидацией политической самостоятель­ности казахов Младшего и Среднего жузов происходил пла­номерный захват лучших земель и заселение их русскими ка­заками.

Так, в Среднем жузе под казачьи поселения была отчужде-па богатая пастбищами, рыболовными угодиями и водой, де­сятиверстная полоса «вдоль Иртыша и Алтайского края». По подсчетам военного топографа Какулина, только в 1839 году русским казакам были отданы земли по Иртышу, от Усть-Ка­меногорска до Омска, площадью в 15000 квадратных кило­метров.

О положении лишившихся своих земель казахов один из очевидцев писал: «Бок о бок с казаками живут киргизы. Вся береговая линия на 10 верст от Иртыша отдана казакам, да­лее, углубляясь в степь, идут их владения, таким образом, киргизы часто бывают поставлены в положение Тантала: и близко к воде и воды пить нельзя и рыбы в ней ловить так­же» '.

В 1811 году было решено приступить к постройке так на­зываемой Новоилецкой Линии. Создание этой Линии было осуществлено несколько позже, в начале 20-х годов. В резуль­тате богатые водой и пастбищами земли между Илеком и Уралом были отняты у казахов Младшего жуза.

Старшина рода Табын Джоламан Тленчиев, не желавший ' примириться с потерей казахами территории между Илеком и Уралом, настойчиво требовал ее возвращения. На это пред­седатель Оренбургской Пограничной Комиссии отвечал, что на этих землях построены дома, укрепления, где живут пере­селенцы, работающие на соляных разработках, и указал на бессмысленность требования возвращения земель.

В 1835 году начала создаваться «Новая» Линия. Она тя­нулась почти прямой линией между крепостями Орской и Тро­ицкой. На этих пространствах кочевали Кипчакский и Джа-галбайлинский роды. Накануне их выселения коллежский ре­гистратор Андреев писал: «На земле, находящейся между старою и новою Линиями два рода киргизов, а именно Кипчак­ский и Джагалбайлинский, числом около 12 000 кибиток, поль­зуются лугами и имеют свои постоянные зимовки. Ныне по случаю назначения начальством этой земли для заселения ка­заками Оренбургского казачьего войска необходимо возрож­дается вопрос: куда поместить киргизов, находящихся в этом районе... Обозрев все пространства, лежащие между старою и новою Линиями, и посетив по возможности аулы, лежащие на моем пути, я усмотрел, что землю эту можно называть наи­лучшим участком всей киргизской степи, на коем уже с давнего¹ времени вышеупомянутые киргизы имели свое пребы­вание, как на удобнейшем для своих зимовок и тебеневки. Они не верят, чтобы начальство, отняв у них эту землю, не назна­чило им другую, равно удобную» '.

Все земли, расположенные к западу от этой Линии, более 10 000 кв. километров, изымались из пользования казахов. Казахские аулы подлежали выселению из этого района. Прав­да, было немыслимо сразу выселить все аулы. Все же множе­ство казахских общин лишилось богатых земель.

Дальнейшие земельные захваты и колонизация Казах­стана лишили казахов лучших земель и пастбищ. «Царизм,— писал товарищ Сталин,— намеренно заселил лучшие уголки окраин колонизаторскими элементами для того, чтобы оттес­нить туземцев в худшие районы и усилить национальную рознь»².

Таким образом, земельные захваты, основание приказов, постройка Новой и Илецкой Линии затронули жизненные интересы казахских масс, которые не могли добровольно рас­статься со своими кочевьями и лишиться былой независимос­ти. Для казахов земельный вопрос был решающим вопросом, ибо без хороших земель, богатых пастбищами и водоемами, нельзя вести животноводческое хозяйство. «У пастушеских народов,— говорит Маркс,— собственность на естественные продукты земли — на овец например — это одновременно и собственность на луга, по которым они передвигаются» ³.

Как отразились на положении казахов земельные захваты

царизма?

В силу потери лучших земель и пастбищ кочевое животно­водческое хозяйство не могло вестись в прежнем объеме. Ото­брание зимовых стойбищ (кстау) и летовок (жайляу) серь­езно нарушало процесс общественного воспроизводства.

Объективную оценку положения того времени дает дирек­тор Азиатского Департамента К. К- Родофиникин, специально приезжавший в Оренбургский край для ознакомления с со­стоянием казахской степи. Вот что он писал: «Теперь кирги­зы терпят, во-первых: от неумеренных плат, требуемых с них казаками за перепуск скота в зимнее время на внутреннюю сторону для тебеневки,— и затем от различных неправильных притязаний линейных жителей на места, лежащие за Линиею. Но, кроме сего, им делаются разные притеснения в отношении ;К зимовкам, к добыванию соли из озер, в степи лежащих... Подобные стеснения встречают киргизы и в отношении к зи­мовкам близ Линии. Известно, что внутри степей мало имеет­ся приютов для скота в зимнее время. Те из киргизских ро­дов, которые там кочуют, вынуждены бывают на зиму уда­ляться иногда на Сыр-Дарью и в другие отдаленные части Орды. Тем более важны для ордынцев, постоянно кочующих близ нашей Линии, места по прилинейным рекам, где еще сохранился кой-где уже редкий в степи лес и камыш, достав­ляющий им приют от свирепствующих в зимнее время бура­нов, топливо от холода и пищу для скота» ¹.

В отдельных округах казахи в лишении их зимовых стой­бищ и летних кочевок обвиняли старших султанов. В частно­сти, старший султан Каркаралинского округа Чама Аблайха-нов писал начальнику Омской области: «Я же с моей стороны всегда готов служить России, но подведомственные мои кир-гизцы, от большого до малого упрекают меня тем, что де российское начальство не имеет к нам никакого внимания... Сейчас кружат мою голову и укоряют тем, что де ты будто бы просил насчет наших летних и зимних кочевок. На оных ныне как то при Эдресе и прочих горах русские чинят поставку се­на и поставлен караул, куда мы для зимовок остановиться не осмеливаемся. Потому, что де нашим скотом будет делаться сену и потрава, от чего выйдет с ними тяжба... а потому я не нахожу, что им отвечать»².

К сенокошению и порубке леса в прилинейных степях ка­захи не допускались. Казах западной части Оренбургского ве­домства из Бершева рода Чулы Джулбарысов был сурово на­казан царскими властями за порубку леса в дачах Зеленов-

ского форпоста.

Такие запрещения были особенно губительными в вьюж­ные зимы, когда скот не мог тебеневать. У многих казахов, не имеющих запасов корма, часто погибали сотни и тысячи го который должны были уплачивать все казахи,— по 1 р. 50 к. с кибитки. Сбор этой подати производился дистанционными начальниками и начальниками аулов, а затем собранные деньги передавались через султанов-правителей в Погранич ную Комиссию. За правильное поступление кибиточного сбора персонально отвечали султаны-правители. На почве его взимания вырастали взяточничество и другие злоупотреб­ления.

Взамен кибиточных денег власти часто брали с населения натурой — баранами, пшеницей, просом, ячменем и др. Для уплаты кибиточного сбора иной раз приходилось отдавать по 6—8 пудов пшеницы с кибитки, так как в то время пуд муки на ярмарке стоил 20—30 копеек.

С казахов Чумекеевского, Торт-Каринского родов дистан­ционный начальник Асфендияр Сюгалин под видом кибиточ­ного' сбора брал рогатый скот. Казахи пяти родов, во главе с батыром Джанхожа Нурмухаммедовым, в своих письмах Оренбургскому губернатору требовали немедленного снятия и привлечения к суду этого дистанционного начальника. Впос­ледствии он был отстранен от сбора кибиточных денег. Все это далеко не единичные случаи.

Взимание кибиточного сбора натурой особенно тяжело от­разилось на положении казахской бедноты. В одном из доне­сений председатель Оренбургской Пограничной Комиссии пи­сал: «С казахов Восточной и Западной части Орды произво­дится кибиточный сбор, вместо денег 1 р. 50 к. серебром по одному барану с кибитки; бараны эти за неимением у казахов наличных денег берутся самые лучшие» '.

В одной поэме о тягости кибиточных поборов сказано:

Платит бай чиновникам дань, Но не больше, чем голь и рвань Для уплаты подворной мзды Губит бедный свои труды И хиреет сам от нужды.

На почве взимания кибиточного сбора натурой развива­лась спекуляция. Сборщики, султаны-правители, дистанцион­ные начальники продавали собранный в счет налога скот, хлеб и т. п., а в казну уплачивали сбор деньгами. Разница между вырученной от продажи суммой и величиной кибиточ­ного сбора оставалась в их пользу.

По далеко неполным подсчетам Оренбургской Погранич­ной Комиссии, с 1837 по 1846 год только в Тургайской области было собрано кибиточного сбора на сумму 572 344 рубля

ссфебром. В одном из донесений Пограничной Комиссии сказано: «Во время кибиточного сбора стала ясно, что большинство из казахских бедняков не в состоянии платить кибиточ-

>ш сбор» ^;.

Следующая таблица² показывает, как постепенно росло Число казахского населения, платившего этот налог:

25 тыс. кибиток.

»

»
10 »
38 »
48 »
60 »
59 »

23 259 р. 67 к 17 044 р. 44 к 19773 14945

1837 год

»

»

»

»

»

»

»

р. 85 к.

р. 42 к. 57 520 р. 01 к. 72 500 р. 16 к. 90 825 р. 52 к. 87 873 р. 03 к.

Правительством был специально командирован в Орен­бургский край статский советник Любимов для выяснения при­чин недовольства казахов кибиточным сбором. После обстоя­тельного знакомства с положением казахов Оренбургского края он писал: «Теперь беднейшие из киргизов платят киби-точные деньги наравне с самыми богатыми. Налог этот для первого в высшей степени иногда находятся в необходимости продавать последнее свое имущество, чтобы заплатить требуе­мую подать» ³,

В Среднем жузе казахи, кочевавшие на пршганейных тер­риториях, платили ремонтный сбор по одной голове с каждых 100 голов скота, а затем этот сбор распространился на отда­ленные аулы казахов. Кроме того, они платили постоянный

налог — ясак.

12 апреля 1820 года был утвержден сбор с казахов, нани­мавшихся в работники к жителям Оренбургской пограничной Линии. Сбор этот равнялся 50 коп. в месяц с каждого нани­мавшегося байгуша. Для правительства было очень выгодным источником пополнения казны, в то же время все станичные чиновники обеспечивались дешевыми рабочими руками. Ши­роко использовался труд байгушей также на рыболовных про­мыслах в Каспийском море, на соляных и лесных разработ­ках..

но угнали 12 тысяч баранов, 2 тысячи лошадей, 1500 коров и 700 верблюдов.

Не выдерживая тяжелых поборов, казахская беднота час­то вынуждена была продавать своих детей в рабство. Законом 1809 года покупка казахских детей была разрешена и не дво­рянам. В начале XIX в. в Гурьеве за один месяц было прода­но 100 казахских детей по цене от 4 до 5 кулей ржаной муки за мальчика и от 3 до 4 кулей за девочку'.

Царское правительство стремилось подготовить необходи­мые ему кадры для управления Казахстаном из самих казахов. При некоторых султанах-правителях существовали школы с 3-х годичным обучением. Они выпускали письмоводителей при родоправителях, дистаночных и местных начальниках. Препо­давание сводилось к чтению и письму на русском и татарском языках, толкованию основ корана и к началам арифметики. Часть детей после окончания определялась на курсы при Оренбургской Пограничной Комиссии.

Особо проверенных и успешно закончивших курсы допу­скали в Неплюевское училище в Оренбурге. Большинством учащихся в нем были дети султанских родов. Здесь, например, обучался сын султана-правителя Ахмета Джантюрина Сейтен-хан, его брат Махмуд и племянник Омар, братья султана Сей-далина — Альмагамбет и Тляу, султан Хамза Каржасов и другие.

Колониальная политика царского правительства не при­остановила дальнейшего усиления процесса феодализации ка­захского общества, но эта политика приводила к сращиванию верхушки казахского общества с колониальным аппаратом, к углублению уродливых форм колониально-феодальной систе­мы эксплуатации.

На казахские народные массы давил двойной пресс угне­тения: и собственной знати, и колониальных властей. Недаром один из поэтов того времени, характеризуя эту эпоху, такими словами рисует горестные размышления народа:

Как дождаться лучших времен? Смехом будет ли плач сменен? Гнет сулит генеральский взор. Втихомолку давит майор.

Бедным горло сжал произвол, От чего не вылечит врач. С виду князь — мулла-богомол. Образ бия принял толмач.

Стал дуан утехой зрачка. Пасть узилища широка: Как могила, к тебе близка.

А стяжателям — благодать: Стад у баев за день не счесть. Все равно им — взятку ль содрать, Иль копченого мяса поесть.

Наше освещение взаимоотношений казахов к России было бы неполным и неверным, если бы мы ограничились лишь изу­чением колониальной политики царского правительства в от­ношении Казахстана. К сожалению, именно этим недостатком страдает историография интересующего нас вопроса. Это не могло не привести к грубым извращениям в понимании исто­рического процесса.

Казахские националисты, например, в своих «исследова­ниях» по истории Казахстана' рассматривали борьбу казах­ского народа с царизмом изолированно от борьбы русского крестьянства в Оренбургском и Сибирском крае. Отношения казахов с русскими они пытались представить, как взаимоот­ношения народа-угнетателя с народом угнетенным. Понятно, I что такая постановка вопроса ничего общего не имеет с марк­систско-ленинской концепцией. Известно, что в рассматривае­мый период внутри казахского общества происходила социаль­ная и классовая дифференциация. То же самое надо сказать и о русских крестьянах, переселенных в Сибирь и Оренбургский край, испытавших тяжелый гнет помещиков и чиновников. Внутри оренбургского и уральского казачества также происхо­дила социальная дифференциация. Казачья беднота жестоко эксплуатировалась зажиточными казаками и комендантами крепостей. Общность исторических судеб русских крестьян и казахского трудящегося народа в одинаковой мере испытав­ших гнет помещиков, чиновников и султанов, как увидим ниже, во многом определила их взаимоотношения в дальней­шей борьбе против своих угнетателей.

История русских переселенцев связана с активной коло­ниальной экспансией царизма в Сибири и в Оренбургском крае. Заселение Сибири началось с конца XVI века при царе Федоре Иоанновиче и Борисе Годунове. Переселение русских крестьян, прежде всего, вызывалось необходимостью освоения вновь завоеванных территорий.

Не лучше было положение крестьян в Оренбургском крас, Значительное количество крестьян здесь составляли крепоп ные помещичьи и заводские крестьяне.

О степени зависимости крестьян от своих помещиков гово­рят следующие данные: ^:

Помещиков, владевших от 10 до 100 душ крепостных, было 1 216 человек; от 100 до 200 душ—111; от 200 до 500 — 7-1; свыше 500 —27; свыше 1 000—12; свыше 2 000 —6; свыше 5 000 — 1 помещик.

Крепостные крестьяне обязаны были нести не только все виды натуральных повинностей, но и работать 3 дня на бар­ском поле. Не лучше обстояло дело у заводских крестьян. Они разделялись на частновладельческих и казенных крестьян. Крестьяне, работавшие на частных заводах, получали зарпла­ту, составлявшую мизерную сумму.

Жизнь казенных заводских крестьян строго регламентиро­валась. Они состояли в ведении горного начальства, на пра­вах близких к военнообязанным.

Таково было положение сибирских и оренбургских кресть­ян. Экономически оно почти не отличалось от крепостных центральной России.

Среди уральских и оренбургских казачьих войск также шло классовое расслоение. По своему социальному составу казачество было неоднородным. Следует учесть, что Оренбург­ское казачье войско отличалось от уральских казаков. Оно было сформировано правительством в административном по­рядке, как оплот царской колонизации в Оренбургском крае. Уральское (Яицкое) войско начало формироваться еще в XVII в. из вольных казачьих общин, состоявших из беглых крестьян и холопов, которые по своему экономическому поло­жению ближе стояли к крепостным. Уральские казаки, при­выкшие к самоуправлению, долго не могли расстаться со сво­ей казачьей вольностью.

Среди уральских казаков было ярко выражено социальное неравенство. Казачья беднота — «войсковая партия» жестоко эксплуатировалась зажиточной верхушкой казачества — «казацкой старшиной». В то время, как старшинная группи­ровка верно служила правительству, являясь его надежной опорой, казацкая масса представляла собой пороховой погреб, готовый взорваться в любой момент. Ликвидация казачьих вольностей уральского войска в XVII веке лишь придавила, но не устранила существовавшее среди казацкой бедноты глубо­кое недовольство.

Естественно, что царские власти с опаской смотрели на казачье население Оренбургского края. В памяти оренбург­ских властей еще свежо было воспоминание об участии яицких [ и исетских казаков в Пугачевском восстании 1773—1775 гг. О тяжелом положении казачьих военных поселений вой­сковой атаман Логутов писал Оренбургскому военному гу­бернатору Неплюеву: «Крепостные коменданты чрезвычайно злоупотребляют своей военной властью в отношении линейно­го казачества. Они стали назначать казачье население, как крепостных крестьян, на казенные работы: для рытья крепост­ных рвов, сооружения вала, на подвозку леса и др. работы»¹. Не легко жилось и рядовому составу Оренбургского вой­ска. Его бытописатель Бухарин рассказывает: «Драма разы­грывается на Линии, становясь все ужасней. Начальство (сол­датское), вследствие приказания свыше, поступало с ними (казаками) не только по службе, но и в их домашнем быту как со ссыльно-каторжными. Разделив их на десятки, пристав­ляли пришлого солдата — капрала смотреть за каждыми 6—8 домами. Ни квашни замесить, ни арбуза снять самовольно не смей! Бабы были в полном подчинении у капралов... Порки были за всякую малость по жалобе капрала... Я — комендант 1 и бог, хочу казню, хочу милую! И милость коменданта поку­палась разного рода живностью: гусями, утками, отсюда час­тые побеги нижних чинов и суд над ними»².

Коменданты крепостей были полновластными хозяевами. Они совершали над жителями суд, заставляли их работать над сооружением валов и других укреплений. Например, комен­дант Губерлинской крепости майор Бутлер приказом по крепо­сти от 25 августа 1817 года учредил из казаков внутреннюю полицию, которая контролировала внутреннюю жизнь каза­чьих военных пселений. Оренбургское казачество, подвергну­тое гнету своих местных начальников и «градских» комендан­тов, глухо волновалось. Один из очевидцев, казачий писатель Иосаф Игнатьевич Железнов с возмущением писал: «Вы хо­тите, чтобы казак был смирен, как овца и силен, как лев — эти два-качества несовместимы,— стало быть ваше хотение остается хотением. Вот именно этих-то несовместимых качеств дали сроку три дня, чтобы собраться, и на третий день чуть свет, так что бабы не успели калачей вынуть из печей,— по­гнали голубчиков из города»'.