ЗвУ1 нивг 1 страница

.1

И

Па

М- и.

А ао

Ке з

Л о

Тг о

Ш к

ЕЛ

И

-01

Ль

См. § 46).

/6

I

I

К а

Ере

На

Га

Рис. П. Схема кино рентгенограмм сочетания соглас­ный + гласный

определения состава фонем этого языка и их основных ха­рактеристик невозможно. Чтобы решить объективными методами тот или иной вопрос, нужно суметь правильно поставить этот вопрос, а для этого нужно ориентироваться в фонетической системе изучае­мого языка. Такая ориентировка достигается слуховым методом. Последний имеет, однако, не только рекогносцировочное значение. Им приходится пользоваться очень часто из-за громоздкости объек­тивной методики. Применение слухового метода вполне допустимо с общеметодологнческон точки зрения, так как наше восприятие существует не независимо от объективной действительности, а отра­жает ее.

Чтобы с успехом пользоваться слуховым методом для определения характерных особенностей звуков речи, фонетик должен обладать не только тонким слухом, по и развитым мускульным чувством. Можно сказать, что оба эти свойства оказывают взаим­ное влияние друг на друга. Чтобы правильно интерпретировать услышан­ное, т. е. чтобы правильно определить, какая артикуляция вызвала его, фо-нетик должен четко понимать, какие движения он производит произноси­тельными органами, образуя тот или иной звук. Для этого он должен упраж­няться в произвольных движениях всеми органами произношения, посте­пенно изменять характер этих движе­ний и внимательно прислушиваться к тому, какой акустический эффект вызы-

Рис. 12. Схема рентгенограммы с измерительной сеткой

вается этими изменениями. Й наоборот, услышав какое-нибудь новое для себя звучание, он должен суметь подобрать ту артикуляцию, которая лежит в его основе.

Только правильное сочетание объективных методов с субъектив­ными при изучении фонетического аспекта звуковой стороны языка, с постоянным учетом фонематического аспекта может дать полную объективную характеристику его.

§ 22. До недавнего времени фонетики почти совершенно не зани­мались изучением восприятия речи. Исключение составляло только то направление, которое было названо его основателями — Э. и К. Цвирперами — фонометрией. Последняя обрабатывает ме­тодами вариационной статистики результаты опытов по восприятию того или иного фонетического явления [313].

Изучение восприятия речи носителями данного языка имеет боль­шое значение, так как фонемы, ударение, интонация —это звуковые явления, различаемые в данном языке, т. е. различае­мые носителями этого языка. То, что не различается ими, не может выполнять языковой функции. Необходимо подчеркнуть, что при этом имеется в виду не психофизическая способность человека распознавать те или иные звуковые различия, а восприятие носителей

данного языка, воспитанное системой этого языка (подробнее см с. 34—35).

Обращение к анализу восприятия было обусловлено потребностями техники связи, о которых речь шла в § 15.

Для лингвистики проблема изучения восприятия начинается с про­тивопоставления языка и речи, хотя восприятие само по себе не относится ни к тому, ни к другому. В плане общей теории коммуникации язык можно рассматривать как код, а речь — как сообщение. Восприя­тие же будет тогда процессом декодирования. Л. В. Щерба, рассматри­вая антиномию языка и речи, предлагает третье понятие — речевую деятельность, под которой он подразумевает процессы говорении и понимания [/55].

Понимание речи и ее восприятие не одно и то же. В понимании имеется экстралингвистический аспект; оно предполагает знаком­ство слушателя с теми явлениями объективной действительности, кото­рые служат предметом высказывания, его содержанием. В силу этого понимание полностью не обеспечивается знанием языка, но без владе­ния им оно невозможно.

Восприятие как бы предшествует пониманию, поскольку оно за­ключается в декодировании звукового речевого сигнала. Для восприя­тия необходимо только владение языковым кодом. Надежность вос­приятия обеспечивается в первую очередь высокой помехоустойчивостью языкового кода, большой избыточностью его\!68, 89 и /77,267]. Извест­ное значение для правильности и легкости восприятия имеет и обратное влияние на него понимания. Это доказывается хотя бы тем, что знако­мые слова узнаются легче, чем незнакомые, осмысленные слова — легче, чем бессмысленные звукосочетания или, например, собственные имена. Однако не подлежит сомнению, что возможно восприятие и распознавание также и бессмысленных звукосочетаний; усвоение вся­кого нового слова и начинается с того, что оно воспринимается как бессмысленное звукосочетание. Иными словами: восприятие возможно и без понимания, понимание же без восприятия немыслимо. В этом смысле восприятие предшествует пониманию. Восприятие может быть определено как распознавание звуковой стороны значимых единиц языка — морфем, слов, фраз. Оно таким образом связано с чисто физическими характеристиками речи и должно было бы опреде­ляться чисто физиологическими способностями человеческого слуха. Однако широко известные фонетические факты противоречат этому.

Разумеется, когда необходимо различить два звука речи, следую­щих один за другим, то люди с нормальным слухом замечают это различие, по крайней мере в тех случаях, когда оно не слишком ни­чтожно. Можно, следовательно, сказать, что относительнымфонетиче­ским слухом обладают все. Однако когда речь идет о восприятии как о распознана и и и, то имеется ввиду абсолютный ел ух — иден­тификация соответствующего звука. Такой слух не является врожденной способностью человека, он воспитывается в нем через систему фонем его родного языка или же специальной целенаправлен­ной фонетической тренировкой.

Носители тех немецких диалектов, в которых не противопостав­лены глухие и звонкие согласные {например — /р/ и /Ъ/, /г/ и Ш и т. п.), конечно, слышат разницу между ними, если сопоставить со­ответствующие пары, но, услышав, например, слово /Ьоска/, они за­трудняются в отождествлении его с бочка или почка. Точно так же кореец, в языке которого не противопоставлены согласные /г/ и /1/, не может с уверенностью определить, слышит ли он слово рак или лак.

Как бы противоположные трудности испытывают люди при изуче­нии произносительных норм чужого языка. Всем известно, с каким трудом, например, русские учащиеся усваивают произношение носовых гласных французского языка или же заднеязычный носовой согласный /д/ английского и немецкого языков.

Несомненно, и в трудностях распознавания, и в трудностях про­изношения мы имеем дело с аспектами одного и того же явления, отрицать наличие связи между ними невозможно. Во всяком случае, на основании наблюдений, подобных вышеописанным, можно с уве­ренностью утверждать, что восприятие, которое нужно рассматривать как первый этап декодирования речи, является не чисто физиологи­ческим или психофизическим процессом, а скорее фонетическим в том смысле, что оно определяется языковой системой.

§ 23. Итак, как понимание, так и восприятие речи являются про­цессами декодирования,осуществляемого благодаря владению системой языка. Если не согласиться с этим, то придется признать, что в памяти носителя данного языка хранятся в качестве готовых эталонов целые речения, с которыми он сопоставляет услышанное. Едва ли такое предположение правдоподобно. В этой связи интересно привести сле­дующие слова Л. В. Щербы: «Несомненно, что при говорении мы часто употребляем формы, которых нигде не слышали от данных слов, про­изводим слова, непредусмотренные никакими словарями, и, что глав­ное и в чем, я думаю, никто не сомневается, сочетаем слова, хотя и по определенным законам их сочетания, но зачастую самым неожиданным образом, во всяком случае не только употребляем слышанные соче­тания, но постоянно делаем новые. Некоторые наивные эксперименты с выдуманными словами убеждают в правильности сказанного с пол­ной несомненностью. То же самое справедливо и относительно процес­сов понимания, и это настолько очевидно, что не требует доказательств; мы постоянно читаем о вещах, которых не знали; мы часто лишь с зат­ратой значительных усилий добиваемся понимания какого-либо труд­ного текста при помощи тех или иных приемов» 1/55, 24].

Этими словами Л. В. Щерба подчеркивает активность процесса говорения и понимания, который возможен благодаря наличию в па­мяти говорящего и слушающего системы языка. Речь, таким образом, возможна только благодаря наличию языка, хотя все языковые ве­личины не даны в непосредственном опыте, а отвлекаются, абстра­гируются из языкового материала, т. е. из совокупности всего гово­римого и понимаемого, «Язык, — пишет Соссюр, — это клад, практи­кою речи отлагаемый во всех, кто принадлежит к одному обществен­ному коллективу, это — грамматическая система, потенциально су-

2 Л. Р. Звндер 33

Шествующая в каждом мозгу или, лучше сказать, в мозгах целой со­вокупности индивидов, ибо язык не существуетполностью ни в одном на них, он существует в полной мере лишь о массе» [152, 381.

§ 24. Какими же единицами языка пользуется человек в процессе говорения и понимания, какие единицы хранятся в его памяти? Это будут, очевидно, словообразовательные и словоизменительные мор­фемы, которые позволяют раскрыть смысл слон, ранее незнакомых данному лицу. Число готовых слов, известных отдельному человеку, составляет, несомненно, лишь незначительную часть всего словарного фонда языка.

Полностью в памяти всякого носителя языка хранится состав наименьших звуковых единиц — фонем, о чем свидетельствуют, кроме сказанного выше, и слоговые артикуляционные испытания, широко применяемые в технике связи. В этих испытаниях единицами распоз­навания могут быть только звуки — фонемы, поскольку в качестве материала передачи используются бессмысленные слоги. Все это вполне естественно; напротив, было бы совершенно непонятно, если бы вос­приятие речи находилось в противоречии и, более того, не было бы в полном согласии с системой языка.

Уже говорилось о том, что избыточность делает язык высоко поме­хоустойчивым. К этому можно добавить, что фонетическая делимость делает его и высокоэкопомнчным. Экономичность языка выявляется в том, что человек, вместо того, чтобы хранить в своей памяти огромное количество сложных звуковых комплексов, образующих материальный облик слов, может обходиться ничтожным числом элементарных зву­ковых единиц — фонем, на которые может быть разложен план вы­ражения любого слова.

С точки зрения языка как системы вопрос о членении на дискрет­ные единицы-фонемы, равно как и само понятие фонемы, не представля­ет теоретической трудности, Иначе дело обстоит, если подойти к этому вопросу со стороны функционирования языка, если стремиться понять процесс говорения и понимания, что является предметом теории рас­познавания речи, в том числе автоматического распознавания.

§ 25. При изучении восприятия тех или иных звуковых явлений фонетика интересует не способность испытуемого различать или иден­тифицировать их. Для фонетики изучение восприятия — это один из методов проникновения в объективные отношения, существующие в системе данного языка. Обращение к восприятию методологически оправдано тем, что соответствующая способность не врожденное свой­ство человека, а воспитывается системой его родного языка. Это, без­условно, справедливо в том случае, если человек не владеет достаточно свободно другими языками.

Если в качестве аудиторов привлекаются квалифицировапные спе­циалисты в области исследуемого языка, то они могут дополнить и уточ­нить проведенный экспериментатором слуховой анализ, однако смысл обращения к восприятию заключается не в том. Чтобы быть объектив­ным информатором того, что присуще языковой системе, аудитор не должен понимать стоящей перед исследователемзадачи, даже не дол­жен быть посвящен в нее. Он выступает в эксперименте как наивный

носитель языка, от которого требуется только хорошее владение своим родным языком [313, 170].

Эффективность опытов по восприятию в большой степени зависит от того, какой материал предъявляется испытуемым и как сформули­рована задача. Если, например, решается вопрос о том, различается ли то или иное сочетание фонем (например, ск в русском языке) внутри морфемы и на стыке морфем, то должен быть соблюден ряд условий. Нужно, во-первых, чтобы материал, подготовленный для диктора, не давал ему возможности догадаться о поставленной задаче. Для этого полезно включить в список слов, предназначенных для прочтения, «посторонние» слова; например: не только указка, маска, плоско, носка и т. п., но и палка, ротик, способ, камень и т. п. Во-вторых, должны быть выделены при помощи соответствующего прибора (см. § 17) омонимичные части слов, например -аска, -оска и т. п., чтобы избежать фактора избыточности при восприятии. В-третьих,.необходимо точно и недвусмысленно сформулировать задание аудиторам; например: «В предложенном Вам списке содержатся части слов с сочетанием ск. Одни взяты из слов, где с относится к корню, а к суффикс (например, смазка), другие — из слов, где все сочетание относится к корню (на­пример, маска). В первом случае поставьте между с и к вертикальную черту, во втором случае подчеркните ск. Если же Вы не можете опре­делить характер сочетания, оставьте его без отметки».

§ 26. При всяком экспериментально-фонетическом исследовании возникает вопрос об объеме материала, о числе дикторов или ауди­торов, необходимых и достаточных для того, чтобы результаты экспе­римента были надежными и достоверными. Все эти вопросы решаются при помощи статистических методов.

Большое значение имеют эти методы для оценки полученных в экс­перименте данных. При исследовании того или иного параметра всегда приходится иметь дело с переменной величиной. Когда измеряют длительность, высоту основного тона, интенсивность и т. д., резуль­таты, даже если перед нами несколько произнесений одного и того же диктора, будут колебаться, а это заставляет искать среднее значение. Статистика позволяет оценить среднюю, определить доверительные интервалы, ошибку измерения и таким образом судить о надежности выводов из данных, полученных в ходе эксперимента.

Очень часто в фонетике приходится иметь дело со сравнением дан-пых, полученных на разных объектах. Нередко это является целью исследования. Так, например, анализируется зависимость длитель­ности гласных от их положения перед согласными разного способа образования (смычными, щелевыми, дрожащими). Если средние дли­тельности для разных позиций окажутся в нашем эксперименте раз­ными, то надо удостовериться в том, что это различие не обусловлено, <ажем, недостаточным объемом обследованного материала. Матема­тическая статистика располагает методами, при помощи которых -южно оценить существенность полученных в опыте расхождений (критерий х*. критерий Стьюдента I и т. п.) [241, 213, 38],

В. УЧЕНИЕ О ФОНЕМЕ 1. ДЕЛЕНИЕ ПОТОКА РЕЧИ НА ЗВУКИ

§ 27. Изучение звуков занимает в фонетике центральное место, поэтому одной из важнейших задач является определение понятия отдельного звука речи. Для выявления наименьшей звуковой единицы речи необходимо выяснить, как происходит деление потока речи. Последний ни в произносительном отношении, ни на слух, т. е. акустически, не распадается на отдельные звуки. Слушая непонят­ную для нас речь, мы улавливаем в ней те звуки, которые сходны со звуками какого-нибудь известного нам языка, но полностью расчле­нить незнакомую речь на отдельные звуки мы не в состоянии; она кажется нам в фонетическом отношении аморфной. Объективная кар­тина, как это видно из приведенного примера со словом ад (см. с. 9), также не дает основания для членения.

Представители «чистой» экспериментальной фонетики, пренебре­гавшие лингвистическим аспектом вопроса, пришли к отрицанию членения потока речи на языковые элементы. Так, Г. Панкончелли-Кальциа писал «...существуют только более или менее длинные груп­пы звуков, границы которых определяются дыханием; звуки, образу­ющие эти группы, неделимы, потому что они тесно сращены между собой» 1269, 119]. Еще более резко высказывался по этому поводу Э. Скрипчур, у которого мы находим такие строки: «Главная задача современной фонетики состоит в выработке новых понятий. Вместо старых понятий, таких, как звук речи, слог, такт и т. п., которые вместе и в отдельности суть лишь призрачные иллюзии и вообще не име­ют реального существования, нужно попытаться на основании экспе­риментальных данных построить новые реальные понятия» 123/, 171]. Позднее П. Менцерат и А. Лацерда писали о том, что в речевой цепи имеет место коартнкуляция, т. е. когда артикуляция соседних звуков перекрещивается и разделить их невозможно [261]. Несовпадение акустических границ между звуками с языковыми границами было показано Г. Фантом и Б. Линдбломом [215]. Известный исследователь речи Дж. Фланаган так формулировал невозможность членения речи по объективной картине: «Распознавание лингвистических элементов основано на знании контекстуальных, грамматических и семантиче­ских закономерностей данного языка. Достаточно изучить сравнительно небольшое количество звуковых спектрограмм, чтобы убедиться, что в общем случае в акустическом сигнале не существует очевидных фонетических границ» [/65, 2111.

Таким образом, членение потока речи на звуки, которое несомненно имеет место, должно обусловливаться действием каких-то иных — не физиологических и не акустических — факторов. Таким фактором может быть чисто лингвистический, аналогичный тому, который опре­деляет членение речи на морфемы. В качестве примера последнего можно взять слово учитель, которое распадается на два морфологи­ческих элемента (основу—учи- и суффикс-----тель), потому что

каждый из них встречается и в других словах {ср. учит, учим: писа-

щеЛЬ, читатель и т. п.), а главное потому, что каждый из них является носителем самостоятельного значения. Именно смысловая сторона, а не внешний ассоциативный анализ, основанный на совпадении зву­чания, играет при этом решающую роль. Так, звукосочетание тель представляет собой самостоятельную морфологическую единицу, суф­фикс, только в тех словах, где он имеет вполне определенный смысл, обозначая деятеля, В таких же словах, как корсстеяь, москатель, то же звукосочетание, лишенное самостоятельного значения, не является суффиксом и морфологически не может быть отделено от начала слов, точно так же, как не является суффиксом сочетание оль, встречающееся в целом ряде слов, например мозоль, боль, толь и т. д.

Со звуками речи дело обстоит, разумеется, сложнее, чем с морфе­мами, так как они не только не являются сами по себе носителями значений, но и не имеют самостоятельного употребления, служа лишь формой существования слов и морфем. Если да«<е отдельные звуки, как, например, почти все гласные и многие согласные русского языка, служат самостоятельными смысловыми единицами (ср. предлог о или окончание -а в русском языке), то в этих случаях они являются сло­вами или морфемами, а не звуками речи как таковыми. Тем не менее, как показал Щерба еще в «Русских гласных», ведущим началом в чле­нении речи на отдельные звуки является потенциальная связь их со смыслом. Именно возможность выступать в качестве смысловой едини­цы и выделяет отдельный звук в потоке речи. Щерба писал по этому поводу: «Так как основной интерес речи лежит в смысловых представ­лениях, то звуковые нормально не находятся в светлом пункте созна­ния. Казалось бы с этой точки зрения, что и анализ звуковых представ­лений нормально нами не производится, и фонетическая делимость есть результат в значительной степени научного мышления. Но дело в том, что элементы смысловых представлений оказываются зачастую ассоциированными с элементами звуковых представлений, так 1 в сло­вах пил, бил, выл, дала ассоциировано с представлением прошедшего времени; а в словах корова, веда ассоциировано с представлением субъекта; и в словах корову, воду ■— с представлением объекта и т. д. и т. п. Благодаря подобным смысловым ассоциациям, элементы наших звуковых представлений и получают известную самостоятельность» У4, 6). Фактор, обусловливающий членимость, можно осмыслить и по-иному: совершенно очевидно, что звуки, стоящие на стыке двух морфем и, следовательно, принадлежащие разным языковым едини­цам, не могут представлять одну языковую единицу, одну фонему. В слове расточка, например, согласный, завершающий приставку, и согласный, начинающий корень, должны относиться к разным фоне­мам, ст не может быть неделимой фонемной единицей.

Системный характер языковых явлений определяет членение соот­ветствующего сочетания во всех случаях, где оно встречается, т. е. и при отсутствии морфемной границы внутри него (например, рассмат­риваемое сочетание в слове стол). При этом, однако, должно быть соблюдено следующее условие: звукосочетание внутри морфемы не Должно отличаться от звукосочетания, находящегося на стыке морфем, ^о значит, что они не только должны быть сходными в отношении

артикуляторных и акустических характеристик, но и должны воспри­ниматься носителями данного языка как одинаковые. Чисто лингви­стическая обусловленность членения потока речи говорит о том, что оно определяется системой каждого отдельного языка. Это и делает необходимым введение понятия фонемы как наименьшей линейнонеделимой звуковой единицы языка. Отдельный звук речи вычленяется из звуковой последовательности лишь как представитель фонемы, как форма ее реализации в речи *.

Из языковой обусловленности членения вытекает и то, что недели­мой единицей может оказаться и не отдельный звук ^а. Щерба писал, что «можно представить себе язык, в котором все слоги открытые и состоят из одного какого-либо согласного и гласного а, и в таком языке фонемами будут за, ка, 1а, $а и т. д. — а не будет отделяться

сознанием» [14, 8).

Эта точка зрения была развита впоследствии Д. В. Бубрихом [54], Е. Д. Поливановым и А. А. Драгуновым [70а, 71], которые назвали наименьшую фонологическую единицу, представленную слогом, сил-лабемой, слогофонемой и морфосиллабемой. В наше время об этом писали разные авторы (см. М. В. Гордина 1671, В. К- Журавлев 177), Языки, в которых представлена эта единица, стали называть в советской лингвистике языками «слогового строя»; к ним относятся, например, китайский, вьетнамский, бирманский {см. В. Б. Касевич [331).

§ 28. Морфологическую функцию фонема может получать также и в результате чередования. Так, корневой гласный в немецком слове /ЫгкЭэп/ Ыпйеп не составляет особой морфемы, но тем не менее он является признаком инфинитива и настоящего времени, точно так же, как гласный /а/ в слове /Ьапйэп/ Ъапйеп, не будучи отдельной морфемой, является признаком прошедшего времени, что обнаруживается в целом ряде глаголов (например, Ппскп, 51гщеп, 5сп\\<1ттеп и т. д.).

Самостоятельность фонемы, о которой говорит Щерба, нужно пони­мать не в том смысле, что она может существовать сама по себе вне слов, а в том смысле, что она выделяется как отдельная единица и в тех случаях, когда не является звуковым обликом ни слова, ни мор­фемы и не имеет никакой морфологической функции, т. е. когда она представляет собой чисто фонологическую единицу. Если делимость, например, русских слов та, то на две части обусловлена тем, что каж­дая из частей — т, а, о — является особой морфемой, то в словах да, до делимость имеет место благодаря тому, что входящие в их состав фонемы могут в других словах быть планом выражения смысловых единиц. В первом случае мы имеем дело с морфолого-фонологической делимостью, во втором — с чисто фонологической.

¹ Оба эти понятия, хотя и противопоставлены, как противопоставлены язык и речь, но теснейшим образом связаны между собой; поэтому в дальнейшем соответст­вующие термины не всегда резко разграничены.

^в О разных фонологических единицах см, С. Д. Кацнельсон [89] и Г. П. Тор-суев [158].

Мы видим, таким образом, что наличие в данном языке фонем, непосредственно связанных со смыслом, и обусловливает делимость потока речи на отдельные звуки вообще. Благодаря такой делимости из слов вычленяются и такие фонемы, которые в данном языке никогда _не являются сами по себе (без сочетания с другими фонемами) звуковой стороной слов или морфем. Например, слог ха в русском языке делится на две части вследствие того, что от него отделяется а (ср. смеха, стра­ха), а благодаря этому и х, никогда не функционирующее как само­стоятельная смысловая единица, обособляется в силу остаточной вы­дел имости.

Хотя путь к фонетическому анализу слова идет через его морфоло-ическнЙанализ, только первый и создает понятие отдельного звука ечн, так как только тогда, когда звук речи выделяется именно как лемент плана выражения языкового знака, о нем можно говорить ;ак об особой языковой единице — фонеме, отличной от слова или орфемы. Гласный а в русском языке является фонемой именно потому, что он встречается не только как звуковой облик морфемы, например в слове рука, но и как лишенный самостоятельного значения элемент слова сад и т. п.

Отсутствие у фонемы как таковой самостоятельного значения не начает, что она не связана со значением; связь эта, хотя бы и кос­венная, обнаруживается в том, что присутствие каждого звука, вхо-лщего в состав данного слова, необходимо для сохранения именно этого слова. Слово стол, например, немыслимо иначе, как состоящее из четырех звуков /з, I, о, I/. Это, разумеется, означает не то, что аждый из этих звуков несет в себе частичку значения, из суммы которых складывается значениеслова стол, а то, что в слове мы имеем единство значения и звукового облика. Для сохранения слова стол необходимо наличие в его составе указанных четырех звуков; при отсутствии звуков Ы или /1/ получаются другие слова —тол, сто, а без звука /(/ — бессмысленный слог соя.

§ 29. Из сказанного в предыдущих параграфах вытекает, что, по Щербе, членение речи на отдельные звуки осуществляется не благо­даря звуковым ассоциациям, не просто потому, что, например, а в слове папа совпадает или сходно в акустическом отношений с а в слове мама, а благодаря тому, что а может оказаться наделенным самостоятельным значением. Более того, можно сказать, что и сами звуковые ассоциации обусловливаются существующими в данном языке смысловыми связями. Советская психология считает вообще отрыв психических процессов от смысловой стороны недопусти­мым. Критикуя теорию памяти Эббингауза, С. Л. Рубинштейн пишет: «Помимо ассоциативных связей по смежности, в работе человеческой памяти, в процессах запоминания, припоминания, воспроизведения ущественную роль играют смысловые связи. Память человека носит осмысленный характер» [142, 291].