История похитителя тел 22 страница

Он опять уставился на меня, слишком потрясенный, чтобы отвечать. Моджо приглядывался к Дэвиду, словно оценивая, и дружелюбно лизнул ему руку розовым языком. Дэвид любовно потрепал его, но по-прежнему не сводил с меня глаз.

— Дэвид, — сказал я, снимая мокрые носки. — Поговори со мной. Другие преступления! Ты сказал, что Джеймс оставил хвост.

— Сверхъестественно, просто дикость какая-то, — потрясенно отозвался он. — У меня есть десяток фотографий этого лица. Но видеть внутри его тебя! О, такого я просто не мог себе представить. Абсолютно не мог.

— Когда этот демон совершил последнее нападение?

— А... Последний отчет поступил из Доминиканской Республики. Это было... дай-ка подумать... две ночи назад.

— Доминиканская Республика! Зачем бы его туда понесло?

— Именно это я и хотел бы выяснить. Перед этим он совершил нападение рядом с Бол-Харбор во Флориде. Оба раза — в кондоминиуме на одном из верхних этажей, и проник внутрь он, как и в Нью-Йорке, через стеклянную стену. На всех местах преступления переломана мебель; стенные сейфы вскрыты: пропали облигации, золото, драгоценности. В Нью-Йорке погиб один человек — разумеется, в трупе не осталось ни капли крови. Во Флориде — две обескровленные женщины, а в Санто-Доминго убита целая семья, но только отец обескровлен в классическом вампирском стиле.

— Он не контролирует свою силу. Он действует вслепую, как робот!

— Именно так я и подумал. Сначала меня насторожило сочетание тяги к разрушению и слепой силы. Он действует крайне неумело! И сами операции ужасно глупы. Но я никак не могу вычислить, почему для краж он выбрал именно эти места. — Он внезапно замолчал и почти застенчиво отвернулся.

Я осознал, что полностью разделся и стою перед ним голый, и это вызвало в нем странное стеснение, он едва ли не покраснел.

— Держи, сухие носки, — сказал он. — Ты ничего лучше не придумал, чем ходить в мокрой одежде?

Он, не глядя, бросил мне носки.

— Я вообще ни в чем особенно не разбираюсь, — ответил я. — Вот что я выяснил. Я понимаю, почему тебя интересует выбор места. Зачем ему совершать путешествие на Карибы, когда он мог навороваться досыта на окраинах Бостона или Нью-Йорка?

— Да. Если только холод не причиняет ему слишком большого неудобства. Но не знаю — так бывает?

— Нет. Он чувствует его не так остро. Все совсем по-другому.

Мне было приятно натягивать сухую рубашку и брюки. Они мне подошли, хотя были по-старомодному широковаты — не та облегающая дорогая одежда, которую предпочитает молодежь. Рубашка оказалась из плотной ткани, а твидовые брюки — со складкой, но в жилете было тепло и уютно.

— Ну вот, я не могу завязать галстук смертными пальцами, — заявил я. — Но зачем мне так наряжаться, Дэвид? Ты что, никогда не носишь ничего, как говорится, неформального? Боже мой, у нас такой вид, словно мы на похороны собрались. Зачем мне эта удавка на шее?

— Потому что без нее в твидовом костюме ты будешь похож на дурака, — рассеянно ответил он. — Давай я тебе помогу.

И опять, когда он приблизился ко мне, у него появился этот скованный взгляд. Я осознал, что он испытывает сильное влечение к этому телу. В старом теле я его удивлял; но это тело воспламеняло в нем страсть. И, изучив его поближе, почувствовав, как быстро его пальцы возятся с узлом галстука — настойчивые нажимы, — я понял, что и меня сильно влечет к нему.

Я вспомнил, сколько раз мне хотелось заключить его в объятия, медленно, ласково вонзить зубы ему в шею и выпить его кровь. А теперь я могу в своем роде получить его, не лишая жизни, — в простом сплетении человеческих конечностей, в любом сочетании интимных жестов и сладостных прикосновений, которые ему понравятся. И понравятся мне.

Эта мысль меня парализовала. По моей человеческой коже побежали мягкие мурашки. Я чувствовал с ним связь, связь, которую ощущал с бедной, злосчастной девушкой, которую я изнасиловал, с прогуливавшимися туристами в заснеженной столице, с моими братьями и сестрами, — связь, как с моей любимой Гретхен.

Это осознание оказалось настолько сильным — я был человеком, я был рядом с человеком, — что я внезапно испугался его, несмотря на всю его красоту. И понял, что страх был частью этой красоты.

О да, теперь я смертный, как и он. Я размял пальцы и медленно распрямил спину, давая мурашкам перерасти в глубокое эротическое ощущение.

Он резко отошел от меня, встревожившись, взял с кресла пиджак и помог мне его надеть.

— Ты должен рассказать мне все, что с тобой случилось, — сказал он. — А примерно через час мы получим известия из Лондона, в случае если этот подонок нападет снова.

Я потянулся к нему и положил свою слабую смертную руку ему на плечо, привлек его к себе и ласково поцеловал в щеку. Он опять отстранился.

— Прекрати эту ерунду, — сказал он, словно делал выговор ребенку. — Я хочу узнать обо всем. Да, ты позавтракал? Тебе нужен носовой платок. Держи.

— И как мы получим новости из Лондона?

— В гостиницу пришлют факс. А теперь пойдем, перекусим. Нам предстоит работать весь день, чтобы понять, что к чему.

— Если он еще жив, — вздохнул я. — Две ночи назад, в Санто-Доминго. Меня опять охватило черное, давящее отчаяние. Восхитительный и безнадежный эротический импульс грозил угаснуть.

Дэвид вынул из чемодана длинный шерстяной шарф и обернул его вокруг моей шеи.

— А разве сейчас нельзя позвонить в Лондон? — спросил я.

— Немного рановато, но я попробую.

Рядом с диваном он нашел телефон и минут пять оживленно разговаривал с человеком, находившимся по ту сторону океана. Пока никаких новостей.

Полицейские Нью-Йорка, Флориды и Санто-Доминго явно друг с другом не связывались, так как до сих пор между убийствами параллелей не проводилось.

Наконец он повесил трубку.

— Как только они получат информацию, ее перешлют по факсу в гостиницу. Может быть, пойдем туда? Я умираю от голода. Я прождал здесь всю ночь. Да, и собака. Что ты собираешься делать с этой потрясающей собакой?

— Он уже позавтракал. Ему понравится в саду на крыше. Ты очень стремишься уйти из квартиры, да? Почему бы нам просто вместе не пойти в постель? Я не понимаю.

— Ты серьезно?

Я пожал плечами.

— Конечно серьезно! — Эта простая возможность превращалась в мою навязчивую идею. Заняться любовью, пока больше ничего не произошло. На мой взгляд, великолепная, чудесная идея!

Он опять уставился на меня в похожем на транс молчании, которое сводило меня с ума.

— Ты же сознаешь, — сказал он, — что у тебя, безусловно, великолепное тело, не так ли? То есть ты не остаешься бесчувственным к тому, что тебя вложили в... в высшей степени привлекательный кусок молодой мужской плоти?

— Ты же помнишь, я внимательно осмотрел ее перед обменом. Почему же ты не хочешь...

— Ты уже был с женщиной, не так ли?

— Прекрати читать мои мысли. Это невежливо. К тому же какое это имеет значение?

— С женщиной, которую ты любил.

— Я всегда любил как мужчин, так и женщин.

— Это несколько иное определение слова «любовь». Послушай, сейчас это просто невозможно. Так что веди себя прилично. Я должен выслушать все, что касается этого Джеймса. Нам потребуется время, чтобы составить план.

— План? Ты правда думаешь, что мы можем его остановить?

— Конечно! — Он пригласил меня следовать за ним.

— Но как? — спросил я. Мы уже были в дверях.

— Нам необходимо изучить его поведение. Мы должны оценить его слабые и сильные стороны. И помни, нас против него двое. И мы располагаем важным преимуществом.

— Каким преимуществом?

— Лестат, очисти свой смертный мозг от безудержных эротических картин, нам пора идти. Я не могу думать на пустой желудок, а ты, очевидно, вообще плохо соображаешь.

Моджо побрел за нами к воротам, но я велел ему оставаться.

Я нежно поцеловал его в длинный черный нос, и он улегся на мокрый бетон, провожая меня разочарованным взглядом, пока мы спускались по лестнице.

До отеля было всего несколько кварталов, и прогулка под голубым небом оказалась даже сносной, несмотря на злой ветер. Однако я слишком замерз, чтобы начать свой рассказ, к тому же вид освещенного солнцем города отвлекал меня от грустных мыслей.

На меня снова произвел впечатление беззаботный настрой людей, выходивших на улицу днем. На солнце весь мир казался благословенным вне зависимости от температуры. И от этого зрелища во мне нарастала печаль, потому что мне вовсе не хотелось оставаться в этом солнечном мире, как бы он ни был прекрасен.

«Нет, верните мне мое сверхъестественное зрение, — думал я. — Отдайте мне мрачную красоту ночи. Верните мне мою неестественную силу и выносливость, и я с радостью принесу им в жертву это зрелище навсегда. Я — Вампир Лестат!»

Задержавшись у стойки в гостинице, Дэвид сообщил, что мы находимся в кафе, и оставил указание передать нам немедленно любые материалы, которые придут по факсу.

Потом мы устроились за тихим, покрытым белой скатертью столиком в углу просторной старомодной комнаты с расписным потолком и белыми шелковыми гардинами и приступили к поглощению обильного новоорлеанского завтрака, состоящего из яиц, бисквитов, жареного мяса, подливки и густой маслянистой овсянки.

Я не мог не признать, что ситуация с пищей улучшалась по мере продвижения на юг. Я также научился лучше есть, уже не так давился и не царапал язык о зубы. Густой, похожий на сироп кофе моего родного города был близок к совершенству. А за десерт в виде жареных в сахаре бананов любой разумный смертный встал бы на колени.

Но несмотря на эти дразнящие радости и мою отчаянную надежду на скорое прибытие отчета из Лондона, основной моей заботой оставалось изложение Дэвиду всей моей горестной повести. Он снова и снова заставлял меня вспоминать подробности, прерывал меня вопросами, так что рассказ получился куда более пространным, чем это было с Луи, и он вызвал во мне значительно больше боли.

Как в агонии переживал я заново свой наивный разговор с Джеймсом, признавался, что оказался недостаточно предусмотрительным, что был слишком самодоволен, считая, что простому смертному в жизни меня не провести.

За этим последовало позорное изнасилование, мучительное описание времени, проведенного с Гретхен, жуткие ночные кошмары про Клодию и расставание с Гретхен, чтобы вернуться домой, к Луи, который не понял ничего из того, что я ему наговорил, настаивал на собственной интерпретации моих слов, отказываясь дать мне то, что я искал.

К моим переживаниям примешивался и тот факт, что вся злость меня оставила, и я чувствовал только всепоглощающую скорбь. Мысленно я снова видел Луи, и теперь он уже не был моим ласковым, манящим любовником, теперь он стал бесчувственным ангелом, прогнавшим меня со Двора Тьмы.

— Я понимаю, почему он отказал, — монотонно сказал я, едва находя в себе силы вообще говорить об этом. — Наверное, я мог бы раньше догадаться. И в глубине души я не верю, что он сможет продержаться против меня до конца. Его просто увлекла возвышенная мысль о том, что я должен отправляться спасать свою душу. Понимаешь, сам он так бы и поступил. И все-таки он никогда бы не сделал ничего подобного. И он никогда меня не понимал. Никогда. Вот почему он описывал меня в своей книге одновременно так ярко и так убого. Если я останусь в этом теле, если ему станет предельно ясно, что я не планирую уходить в джунгли Французской Гвианы с Гретхен, то в конце концов, думаю, он мне уступит. Пусть даже я сжег его дом. Конечно, потребуются годы! Годы в этом несчастном...

— Ты опять впадаешь в бешенство, — сказал Дэвид, — успокойся. И о чем ты вообще говоришь — сжег его дом?

— Я разозлился! — напряженно прошептал я. — Господи. Не то слово — разозлился!

Я считал, что был слишком несчастен, чтобы злиться. Теперь же я обнаружил, что это не так. Но я был слишком несчастен, чтобы продолжать эту тему. Я сделал еще один глоток бодрящего густого черного кофе и как можно лучше описал, как я увидел Мариуса при свете горящей лачуги. Это Мариус захотел, чтобы я его увидел. Мариус вынес приговор, а я не очень понял, в чем этот приговор заключался.

Теперь на меня все-таки наползло холодное отчаяние, стирая последние следы злости, и я бессмысленно уставился в свою тарелку, на полупустой ресторан, на блестящее серебро и салфетки, сложенные на свободных местах, словно шапочки. Я посмотрел дальше, в приглушенно освещенный холл, где все заволакивал жуткий полумрак, а потом взглянул на Дэвида, который, несмотря на свой характер, свое сочувствие и свое обаяние, был не тем чудесным существом, каким он представлялся моим вампирским глазам, но всего лишь очередным смертным, хрупким, живущим на грани жизни и смерти, как и я сам. Мне было тоскливо и плохо. Говорить я больше не мог.

— Послушай меня, — сказал Дэвид. — Я не верю, что твой Мариус его уничтожил. Он не открылся бы тебе, если бы сделал такое. Я не могу представить себе, что думает и чувствует подобное создание. Я даже не могу представить себе, что думаешь и чувствуешь ты, а тебя я знаю не хуже, чем самых дорогих и старых друзей. Но я не верю, что он бы это сделал. Он пришел, чтобы выразить свой гнев, и это был приговор, да. Но держу пари, что он дает тебе время, чтобы вернуть свое тело. А ты должен запомнить: как бы ты ни воспринял выражение его лица, ты видел его глазами смертного.

— Я уже думал об этом, — тупо ответил я. — По правде говоря, что мне остается делать, если не верить, будто мое тело еще существует и я смогу его отобрать? — Я пожал плечами. — Я не умею сдаваться.

Он улыбнулся мне приятной, искренней, теплой улыбкой.

— Ты пережил потрясающее приключение, — сказал он. — Теперь, пока мы еще не спланировали, как поймать этого прославленного карманника, позволь задать тебе один вопрос. И пожалуйста, не выходи из себя. Я вижу, ты и в этом теле, как и в том, не понимаешь своей собственной силы.

— Силы? Какой еще силы? Это слабая, хлипкая, вялая, мерзкая смесь нервов и нервных узлов. Даже и слово «сила» не произноси.

— Чушь. Ты — крупный, сильный, здоровый мужчина весом около ста девяноста фунтов, без унции лишнего жира. У тебя впереди пятьдесят лет смертной жизни. Бога ради, пойми же, какие у тебя есть преимущества.

— Ладно, ладно. Я радуюсь. Как приятно — радоваться жизни, — прошептал я, так как если бы я не шептал, то завыл бы. — И сегодня в половине первого на улице меня может сбить грузовик! Господи, Дэвид, неужели ты думаешь, что я не презираю себя за то, что не могу вынести простейшие испытания? Мне противно. Мне противно быть этим слабым, трусливым существом!

Я сел поудобнее, обводя глазами потолок, стараясь не чихать, не кашлять, не плакать, не сжимать правую руку в кулак, чтобы стукнуть им прямо по столу или по стене.

— Мне претит трусость! — прошептал я.

— Знаю, — доброжелательно сказал он. Несколько секунд он изучал меня, потом промокнул губы салфеткой, взялся за свой кофе и продолжил: — Предположим, что Джеймс все еще бегает в твоем теле, ты абсолютно уверен, что хочешь еще раз совершить обмен, что ты действительно хочешь стать Лестатом в твоем прежнем теле?

Я грустно посмеялся про себя.

— Как мне объяснить еще доступнее? — устало спросил я. — Как, черт возьми, мне еще совершить обмен? Вот от какого вопроса зависит здравость моего рассудка.

— Тогда в первую очередь мы должны определить местонахождение Джеймса. Всю нашу энергию следует направить на эти поиски. Мы не будем сдаваться, пока не убедимся, что Джеймса больше нет.

— У тебя все получается так просто! Как же нам это сделать?

— Ш-ш-ш, ты привлекаешь ненужное внимание, — тихо, но авторитетно сказал он. — Выпей апельсиновый сок. Тебе полезно. Я закажу еще.

— Мне не нужен апельсиновый сок, и сиделки мне тоже больше не нужны, — сказал я. — Ты всерьез полагаешь, что у нас есть шанс поймать этого демона?

— Лестат, как я уже говорил, подумай о самом очевидном и неизменном недостатке твоего предыдущего воплощения, — ответил он. — Вампир не может передвигаться днем. При дневном свете вампир практически полностью беспомощен. Да, существует определенный рефлекс — протянуть руку и нанести удар тому, кто побеспокоит его покой. Но в остальных отношениях он беспомощен. И ему приходится оставаться на одном и том же месте от восьми до двенадцати часов. Это дает нам традиционное преимущество, тем более что о вышеупомянутом индивидууме мы знаем очень много. Все, что нам нужно, — это возможность встретиться с ним и вывести его из равновесия, чтобы совершить обмен.

— Мы сможем сделать это силой?

— Да, уверен, что сможем. Его можно вытолкнуть из того тела на достаточный срок, чтобы ты попал внутрь.

— Дэвид, я должен кое-что тебе сказать. В этом теле у меня нет вообще никаких экстрасенсорных способностей. В молодости, когда я был смертным, у меня их тоже не было. Наверное, я не смогу... подняться над этим телом. Я уже попробовал, в Джорджтауне. И не смогу сдвинуться с места в этой плоти.

— Лестат, этот фокус может проделать кто угодно; ты просто боишься. И часть опыта, полученного тобой в вампирском теле, остается с тобой до сих пор. Разумеется, сверхъестественные клетки давали тебе преимущество, но мозг ничего не забывает. Ты же видишь, Джеймс переносит свои умственные способности из тела в тело. Ты тоже должен был забрать с собой часть своих знаний.

— Ну да, я испугался. С тех пор я боялся пробовать, боялся, что выйти смогу, а вернуться — нет.

— Я научу тебя, как подниматься над своим телом. Я научу тебя, как сосредоточить атаку на Джеймсе. И помни, Лестат, нас двое. Мы с тобой нападем вместе. И я тоже обладаю значительными экстрасенсорными способностями, если воспользоваться простейшим описанием этого явления. Я многое умею.

— Дэвид, за это я навеки стану твоим рабом. Я достану тебе все, что ты пожелаешь. Я пойду за тобой на край света. Только бы получилось.

Он заколебался, как будто хотел отпустить шутливый комментарий, но передумал. И сразу продолжил.

— Как только будет возможность, мы начнем урок. Но чем больше я думаю, тем больше я уверен, что вытолкнуть его из тела лучше всего мне. Я сделаю это так, что он не успеет и понять, что ты рядом. Да, нам подойдет такая схема игры. Когда он меня увидит, у него не возникнет подозрений. Я легко могу скрывать от него свои мысли. Это второе, чему ты должен научиться — закрывать свои мысли.

— А вдруг он тебя узнает? Дэвид, он знает, кто ты такой. Он тебя помнит. Он говорил о тебе. Что помешает ему сжечь тебя заживо, как только он тебя увидит?

— Место, где состоится встреча. Он не станет рисковать, устраивая рядом с собой пожар. Нам необходимо будет устроить ему ловушку в таком месте, где он наверняка не осмелится показать свою силу. Может быть, придется выманить его куда-нибудь. Здесь нужно подумать. А пока мы не знаем, где его искать, эта часть подождет.

— Мы приблизимся к нему в толпе.

— Или же непосредственно перед восходом солнца, когда он не рискнет разжигать пожар рядом со своим логовом.

— Точно.

— Теперь давай проведем беспристрастную оценку его возможностей исходя из той информации, которой располагаем.

Он замолчал, когда официант спикировал к столику с одним из красивых тяжелых посеребренных кофейников, которыми всегда пользуются в хороших отелях. На них такая патина, какой на другом серебре не встретишь, и всегда есть несколько крошечных выбоинок. Я следил, как из носика льется черное варево.

Я поймал себя на том, что, несмотря на свои волнения и несчастья, рассматриваю множество всяких мелочей. Общество Дэвида само по себе вселяло в меня надежду.

Официант отошел, и Дэвид поспешно выпил глоток свежего кофе. Он вложил мне в руку сверток тонких листов бумаги.

— Это газетные статьи об убийствах. Прочти их повнимательнее. Говори мне все, что приходит тебе в голову.

Первая статья, «Вампирское убийство в Мидтауне», взбесила меня неописуемо. Я обратил внимание на бессмысленные разрушения, описанные Дэвидом. Должно быть, по неловкости он так глупо и разгромил мебель. А кража — глупа до невероятности. Что касается моего агента, то, выпив кровь, он сломал ему шею. Очередное проявление неповоротливости.

— Чудо, что он вообще может пользоваться способностью летать, — злобно сказал я. — Но ведь он прошел через стену тринадцатого этажа.

— Это не означает, что он может летать на действительно большие расстояния, — ответил Дэвид.

— Тогда как он попал из Нью-Йорка в Бол-Харбор за одну ночь и, что более важно, зачем? Если он пользуется коммерческими авиалиниями, зачем лететь в Бол-Харбор, а не в Бостон? Не в Лос-Анджелес, не в Париж. Бога ради. Подумай о высоких ставках — ограбить великий музей или огромный банк! Санто-Доминго — не понимаю. Пусть даже он освоил умение летать, все равно это для него непросто. Так какого черта ему понадобилось туда лететь? Или он просто старается убивать вразброс, чтобы никто не связал одно преступление с другим?

— Нет, — сказал Дэвид. — Если бы он действительно хотел скрываться, он не стал бы действовать в таком примечательном стиле. Он совершает ошибки. Он ведет себя как пьяный!

— Да. Сначала действительно появляется такое ощущение, это правда. Обострение органов чувств лишает самообладания.

— Возможно ли, что он путешествует по воздуху и нападает там, куда его несет ветер? — спросил Дэвид. — Без всякой модели?

Я размышлял над этим вопросом, пока читал остальные статьи, разочарованный тем, что не могу просто просмотреть их, как сделал бы глазами вампира. Да, новая неповоротливость, новые глупости. Человеческие тела, раздавленные «тяжелым инструментом», проще говоря — его собственным кулаком.

— Ему нравится бить стекло, не так ли? — спросил я. — Ему нравится заставать жертву врасплох. Ему необходимо наслаждаться чужим страхом. Он не оставляет свидетелей. Он крадет все, что на первый взгляд обладает ценностью. Но ничего особенно ценного. Как же я его ненавижу. И при этом... я и сам делал не менее чудовищные вещи.

Я вспомнил наши со злодеем беседы. Как же я не раскусил, что стоит за его манерами джентльмена? Но мне припомнились и первоначальные описания, данные Дэвидом, его глупость, его тяга к саморазрушению. И его неловкость — как я мог забыть о ней?

— Нет, — наконец сказал я. — Я не верю, что он способен преодолевать такие расстояния. Ты себе не представляешь, как иногда пугает способность летать. В двадцать раз страшнее, чем внетелесные путешествия. Никто из нас этого терпеть не может. Даже рев ветра вселяет чувство беспомощности, опасной, так сказать, оторванности.

Я умолк. Такой полет знаком нам по снам, возможно, из-за того, что мы знали его в некоем небесном измерении, еще прежде, чем родились на свет. Но, будучи земными существами, мы не можем вообразить, что это значит, и только я один знал, как он повлиял на мое сердце и душу, разорвав их в клочья.

— Продолжай, Лестат. Я слушаю. Я понимаю.

Я слегка вздохнул.

— Я научился этому только потому, что оказался во власти бесстрашного создания, для которого полет был сущей безделицей. Некоторые из нас никогда не пользуются этой силой. Нет. Не могу поверить, что он ее освоил. Он путешествует другим способом, а в воздух поднимается лишь тогда, когда добыча уже близка.

— Да, это, похоже, сходится с уликами, только бы знать...

Он неожиданно отвлекся. Вдалеке, в дверях, только что появился пожилой клерк. Он направился к нам раздражающе медленно, добродушный любезный человек с большим конвертом в руках.

Дэвид немедленно извлек из кармана купюру и держал ее наготове.

— Факс, сэр, только что пришел.

— А, большое спасибо.

Он разорвал конверт.

— Ну вот, пожалуйста. Телеграмма с новостным сообщением через Майами. Вилла на вершине холма, остров Кюрасао. Предположительное время — вчера, ранним вечером, обнаружено только в четыре утра. Пять трупов.

— Кюрасао! Черт, это еще где?

— Ничего не понимаю! Кюрасао — голландский остров, на самом юге Карибского моря. Это уже совсем бессмысленно.

Мы изучили сообщение вместе. Очевидным мотивом опять являлось ограбление. Вор явился прямо с неба и разгромил две комнаты. Погибла вся семья. Сама жестокость преступления оставила в ужасе весь остров. Два обескровленных трупа, один из них — детский.

— Безусловно, дьявол не просто движется на юг!

— Даже на Карибах есть куда более интересные места, — заметил Дэвид. — Смотри, он пренебрег всем побережьем Центральной Америки. Пойдем, я хочу достать карту. Рассмотрим его маршрут наглядно. В холле я заметил представителя турагенства. У него непременно найдутся для нас карты. Мы все заберем к тебе в квартиру.

Агент оказался в высшей степени услужливым пожилым лысым человеком с тихим интеллигентным голосом, который нашарил для нас в ящике стола несколько карт. Кюрасао? Да, у него найдется одна-две брошюры об этих местах. Не самый интересный из Карибских островов.

— Зачем же туда ездят? — спросил я.

— Ну, туда вообще-то никто и не ездит, — признался он, потирая лысину. — За исключением, разумеется, круизных пароходов. В последние годы они опять там останавливаются. Да, вот, например. Он вложил мне в руку небольшую папку с материалами о кораблике «Корона Морей», очень симпатичном на картинке, который блуждал среди островов и перед тем, как направиться домой, делал последнюю остановку на Кюрасао.

— Круизные пароходы! — прошептал я, уставившись на фотографию. Мой взгляд упал на огромные плакаты с изображениями кораблей, которыми были увешаны стены конторы. — Надо же, у него весь дом в Джорджтауне был в фотографиях пароходов. Дэвид, вот оно. Он на каком-то судне. Ты что, не помнишь, что он мне рассказывал? Его отец работал в какой-то транспортной компании. Он сам говорил, что хотел плыть в Америку на огромном пароходе.

— Боже мой, — сказал Дэвид, — возможно, ты прав. Нью-Йорк, Бол-Харбор... — Он взглянул на агента. — Круизные суда заходят в Бол-Харбор?

— В Порт-Эверглейдс, — ответил агент. — Это совсем рядом. Но мало какие суда отправляются из Нью-Йорка.

— А как насчет Санто-Доминго? — спросил я. — Там они бывают?

— Да, это вполне обычный порт. Все пароходы меняют расписание. Какой вас интересует?

Дэвид быстро набросал различные моменты, упомянул о ночах, когда свершились преступления, не давая, естественно, разъяснений.

Но потом он упал духом

— Нет, — сказал он, — вижу, что это невозможно. Какой круизный пароход в принципе смог бы преодолеть расстояние от Флориды до Кюрасао за три ночи?

— Что ж, такой пароход есть, — ответил агент, — и, кстати, он отплыл из Нью-Йорка в прошлую среду, ночью. Это флагман компании «Канард», «Королева Елизавета II».

— Правильно, — сказал я, — «Королева Елизавета II». Дэвид, это именно тот корабль, о котором он мне говорил. Ты сказал, его отец...

— Но я думал, «Королева Елизавета II» занимается трансатлантическими перевозками, — возразил Дэвид.

— Только не зимой, — любезно сказал агент. — Она пробудет на Карибах до марта. Вероятно, это самое быстроходное морское судно в мире. Оно способно делать двадцать восемь узлов. Но смотрите, мы можем проверить расписание прямо сейчас.

Он опять стал что-то искать среди бумаг на своем столе — занятие на первый взгляд безнадежное — и в конце концов извлек большую красиво оформленную брошюру, открыл ее и разгладил правой рукой.

— Да, он вышел из Нью-Йорка в среду. Побывал в доках Порт-Эверглейдса утром в пятницу, отплыл до полуночи, потом направился на Кюрасао, куда прибыл вчера в пять утра. Но в Доминиканской Республике он не останавливался — боюсь, здесь я ничем помочь не могу.

— Не важно, он прошел мимо! — воскликнул Дэвид. — Прошел мимо Доминиканской Республики на следующую ночь! Посмотри на карту. Конечно, это то, что нужно. Ах, дурак. Он практически сам все тебе рассказал своей безумной, одержимой болтовней! Он находится на борту «Королевы Елизаветы II», парохода, который столько значил для его отца, парохода, на котором старик провел всю свою жизнь.

Мы красноречиво поблагодарили агента за карты и брошюры и направились к такси, стоявшим у входа.

— О, для него это чертовски типично, — говорил Дэвид, пока машина везла нас ко мне домой — У этого сумасшедшего все символично. А его самого уволили с «Королевы Елизаветы II» со скандалом и позором. Помнишь, я ведь тебе рассказывал! Как ты был прав! Все дело в навязчивой идее, и демон собственноручно дал тебе ключ.

— Да. Определенно, да. И Таламаска отказалась отправлять его в Америку на «Королеве Елизавете II». За это он тебя так и не простил.

— Я его ненавижу, — прошептал Дэвид с горячностью, изумившей меня даже при обстоятельствах, в которых мы оказались.

— Но на самом деле это не так уж глупо, Дэвид, — сказал я. — Смотри, это же дьявольски хитро. Да, он... в ту ночь в Джорджтауне проболтался, и это можно приписать его тяге к саморазрушению, но, я думаю, он не ждал, что я это вычислю. И, откровенно говоря, если бы ты не положил передо мной статьи о других убийствах, может быть, сам по себе я бы в жизни не догадался.

— Может быть. Я думаю, он хочет, чтобы его поймали.

— Нет, Дэвид. Он скрывается. От тебя, от меня, от остальных. О, он очень умен. Вот перед нами колдун-чудовище, способный полностью скрывать свое присутствие, и где же он прячется — среди мирка, кишащего смертными, в самом чреве быстроходного судна. Взгляни на расписание! Надо же, корабль плывет каждую ночь! А днем стоит в порту.

— Думай как хочешь, — ответил Дэвид, — я же предпочитаю считать его идиотом! И мы скоро его поймаем! Так, ты сказал мне, что дал ему паспорт, не правда ли?