Сандаловое дерево 6 страница

Безопасность. Где ее больше, а где меньше? Нужно набраться терпения. Тот рисковый, авантюрный парень, за которого я вышла, не стал бы тревожиться так явно, и он не исчез, он был где‑то рядом – я ощущала его присутствие за этой угрюмостью, за этим унынием, – но непреходящий пессимизм сегодняшнего Мартина изрядно меня утомлял.

На следующее утро Мартин встал рано и ушел, не позавтракав. Услышав, как щелкнул замок, я провела ладонью по его половине постели. Под потолком лениво ворочал единственной лопастью вентилятор, и это неспешное движение действовало на меня гипнотизирующе, не давая окончательно проснуться. Следя за ним, я оставалась в полусне, оттягивая возвращение в реальный мир.

Потом в комнату вбежал Билли и, проскользнув под москитной сеткой, забрался на кровать и подкатился мне под бочок. На завтрак я, как обычно, приготовила яйцо всмятку и теплый роти. Как приготовить роти, показала Рашми. Идея пришлась мне по вкусу – свежий хлеб за пару минут. Все, что требуется, это раскатать небольшой комок теста и быстро поджарить его на сковороде. Местные женщины делали роти немного иначе, на горячих плоских камнях, где лепешка поднималась на глазах, золотея и набухая. Я смазала роти маслом, положила джема и свернула в трубочку. Билли еще ел, когда задняя дверь приоткрылась и появилось круглое, улыбающееся личико Рашми. Билли помахал ей лапой Спайка:

– Намасте, Рашми.

– Намасте, бета. Намасте, Спек. – Она покачала головой, и камушек у нее в носу задорно блеснул. Потом повернулась ко мне и, сложив руки в молитвенном жесте, сказала: – Сегодня пойду в храм, пуджу делать. – Подняв пухленькую ручку, Рашми показала сначала на красную нить, которую пандит повязал ей на запястье, а потом на оранжевую точку, тика, на лбу.

– Очень красиво, – согласилась я.

– Я буду делать пуджу для мадам и господина.

– Ты будешь молиться за нас?

– Я каждый день проверяю постель мадам. – Рашми посерьезнела. – Хорошего секса нет?

– Что? – Я почувствовала, что краснею.

– Мадам не надо беспокоиться. Я сделаю пуджу Шиве. – Рашми заговорщически подмигнула. – Вы знаете Шиву, да? – Она как‑то странно задергала плечом, и я вдруг поняла, почему в храмах Шивы так много фаллических скульптур. Шива – бог созидания и секса.

– Господи. – Может быть, англичане правильно делали, что держались подальше от своих слуг.

– Шива – сто процентов первый класс, – заверила меня Рашми и, прежде чем я успела что‑то сказать – и даже сообразить, что именно сказать, – добавила: – Идем, бета. – Она подхватила Билли на руки и унесла из гостиной – несомненно, чтобы скормить ему тайком принесенный кокос.

Не желая выслушивать сальные намеки Рашми, я оделась, взяла сумочку и сообщила, что нам с Билли нужно прогуляться по делам. Не особенно при этом и соврав. В каждой церкви есть свой архив, и я надеялась, что Адела и Фелисити оставили какие‑то следы в церкви Христа в Симле. Билли нравились прогулки в город – костюмы, запахи, цвета, – и он тут же, захватив Спайка и подушку, выбежал из дома и запрыгнул в свой «Ред флайер».

Я надела солнцезащитные очки, взяла фотоаппарат, и мы зашагали по дороге мимо аккуратных колониальных бунгало, уютно устроившихся на зеленых горных склонах. В девятнадцатом веке здесь занимались по большей части сельским хозяйством, и вся территория делилась на крупные плантации и мелкие фермы. Вторая волна строительства бунгало пришла в 1920‑е, когда Симла сделалась летней резиденцией британского чиновничества. Древняя Масурла, оставаясь в русле индийской традиции, никаких перемен не замечала.

Отступив от дороги, бунгало благодушно отдыхали за стеной из цветущих кустарников и старых деревьев. Возле каждого кружила в ожидании распоряжений стайка смуглых слуг. Кто‑то неспешно подметал веранду, кто‑то подстригал зеленую изгородь. Название каждого дома можно было прочитать на воротном столбе: Вилла Муссон, Морнингсайд, Тамаринд‑хаус.

Лето давно началось, но половина бунгало стояли пустыми. Лет двадцать назад все дома были бы заняты уже к маю, сейчас же здесь остались только чиновники, непосредственно связанные с передачей Индии индийцам, и большинство из них готовились отбыть после августа.

Когда я только приехала в Масурлу, жены этих чиновников, улыбчивые англичанки в скромных платьях, пригласили меня на послеполуденный чай в Морнингсайде, бунгало, принадлежавшем унылой, с лошадиной физиономией, Верне Дрейк. Сконы у нее получились какой‑то странной формы, но варенец был великолепен. Оно и понятно, ведь в Индии его готовят веками. Джем от «Фортнам энд Мейсон» покупали в местном магазине. Дамы были вежливы, но я в их компанию не вписывалась. На мне были светло‑коричневые слаксы и красивая туника, купленная на базаре. Я всегда настороженно относилась к ярким расцветкам и тогда перебрала целую стопку туник, прежде чем обнаружила расшитую серебром и украшенную янтарным стеклом шелковую камизу цвета шампанского. Еще я надела соломенную шляпу, солнцезащитные очки и сандалии, приехала на велосипеде и была вполне довольна собой, пока не вошла в комнату с «веселым» ситчиком, цветочными летними платьями и жемчугами. Не знаю, были они все ниже меня или выше – никто не поднялся при моем появлении, – но я ощущала себя жирафой в викторианской гостиной, и, пока разглаживала помявшуюся после долгой поездки камизу, эти тщательнейшим образом завитые дамы прятали улыбки за чашками с чаем. Снимая шляпу, я услышала, как кто‑то сказал: «У моего мужа такой же шлем», но так и не поняла, принимать это как комплимент или издевку.