Анатомия призраков 24 страница

– Нет, мадам. Вряд ли это будет мудро.

– Я не понимаю.

– Комната мистера Соресби в колледже находится на самом верху Ярмут‑холла.

– Ради бога, какое это имеет значение?

– Такое, что одной февральской ночью он заболел и решил подышать свежим воздухом. Несмотря на холод, распахнул окно.

Элинор промолчала.

– Его комната – единственная в здании, которая выходит на юг, – продолжил он суровой монотонной скороговоркой. – Это мансарда над служебным двором в глубине Директорского дома. Из окна даже виден кусочек сада.

– Но ведь не ночью? – резко спросила она. – Разве только в ясную погоду, когда светит луна, разумеется.

Джон поклонился, признавая ее правоту.

– Соресби не видел ничего интересного, мадам, но слышал достаточно. Он слышал шаги и голоса внизу, в саду.

– Вы сказали, он был нездоров. Возможно, у него была лихорадка. Возможно, он все вообразил.

– Я так не думаю. Как и доктор Карбери, полагаю. В конце концов, по вашему собственному признанию, доктор Карбери уже выговаривал вам за ночные прогулки по саду.

Элинор выпрямила спину и сверкнула глазами.

– Если вы намерены меня в чем‑то обвинить, сэр, пожалуйста, не надо ходить вокруг да около.

– Мистер Соресби говорил о ночи смерти миссис Уичкот, – сказал Холдсворт. – Постепенно он осознал возможную значимость того, что слышал. Около двух недель назад он изложил свою историю доктору Карбери, который сказал ему, что он, должно быть, ошибся. И тут же предложил мистеру Соресби Розингтонское членство.

Нечеловеческим усилием воли Элинор поставила чашку на стол, не пролив ни капли.

– Мне вряд ли нужно говорить, что если мистер Соресби утверждает, будто я была на улице в ту ночь, это либо ужасная ошибка, либо чудовищная выдумка.

– Зачем ему лгать?

Она принужденно засмеялась.

– Чтобы добиться преимущества для себя. И ему это прекрасно удалось. Он беден и искал способа улучшить свое положение. Не могу винить его за это. Но могу – за клевету в мой адрес, пусть даже только подразумеваемую. И виню мужа за то, что он поверил ему.

– Мадам, я не верю, что это клевета. Он сказал, что сначала услышал вопль, от которого кровь стыла в жилах, а затем крик страдающей женщины. Казалось, он доносился от садовой двери в Директорский дом.

– И звон цепей, несомненно, и призрачные стоны… Это становится все более нелепым с каждым вашим словом.

Холдсворт отошел от окна и поставил чашку на письменный стол. Та опрокинулась, и чай вылился на кожаную столешницу. Он не обратил на это внимания. Элинор затаила дыхание. Ей пришло в голову, что он напился.

Джон сел так резко, что стул накренился под его весом, и наклонился к ней.

– Я скажу вам, что, по моему мнению, случилось: Сильвия Уичкот пришла сюда той ночью, спасаясь от жестокости мужа. Она открыла своим ключом калитку на Иерусалим‑лейн и прошла по мощеной дорожке от заднего двора к садовой двери. Разумеется, та была заперта и закрыта на засов. Но ваша спальня, мадам, расположена прямо над ней. Я думаю, она отчаянно пыталась привлечь ваше внимание… быть может, бросала комки земли и камешки в ваше окно? И, возможно, крик, который слышал Соресби, был криком страха и разочарования, когда миссис Уичкот сочла, что не сумела вас разбудить. Но она ошибалась.

– Похоже, не только мистер Соресби наделен живым воображением.

– Что еще ей оставалось делать? Она так часто у вас ночевала, что знала, где расположены спальни. Кроме того, у кого еще она могла надеяться найти прибежище, как не у вас? Вы были ее подругой.

«Моя подруга».

Эти два слова разъедали разум Элинор, как кислота – металлическую пластину. Она встала, двигаясь так неуклюже, что налетела на стол с чайными принадлежностями.

– Я думала, вы более проницательны, мистер Холдсворт.

Он тоже встал. Но ничего не говорил.

– Я любила ее – и презирала, – выпалила Элинор. – Сильвия была так импульсивна, чувствительна и тщеславна! Красивое лицо или пылкий комплимент могли вскружить ей голову в одно мгновение и разжечь ее аппетит. Вот почему она вышла замуж за мистера Уичкота. И вот почему она набросилась на Фрэнка.

Женщина заплакала; жаркие слезы бесшумно катились по ее щекам.

– Она была такой легкомысленной, вечно в поисках новой забавы. Мне кажется, ей было на всех наплевать, несмотря на все ее обаяние. Но она всегда возвращалась ко мне. С тех самых пор, как мы были детьми. Потому что она знала, что я ее не брошу. Она знала меня, а я знала ее.

Элинор отвернулась и промокнула глаза платочком. Холдсворт ничего не говорил. Его молчание – тупое орудие, подумала она, и этот отвратительный человек забьет им меня до смерти.

– Это все? – Она снова повернулась к нему. – Или юный глупец утверждает, будто слышал что‑то еще?

– Мистер Соресби сказал, что услышал движение внизу… сейчас ему кажется, что это были звуки борьбы. А позже раздались другие шаги на гравийной дорожке, ведущей к пруду. Наутро в воде нашли тело миссис Уичкот. Но золотарь подобрал ее тапочки на плитах у вашего дома. Недалеко от садовой двери, собственно говоря.

– Ее тапочки? Какие еще тапочки?

– Вы, наверное, помните, что обуви на теле или рядом с ним не нашли. В среду мистер Аркдейл и мистер Фрэнк забрали тапочки миссис Уичкот у жены золотаря.

– Это какая‑то нелепая мешанина. Как вы не понимаете?

Элинор снова села, поскольку боялась, что у нее подкосятся ноги, и скомкала влажный платок в тугой, жесткий шарик.

– Для начала, почему никто из них не упомянул об этих любопытных… домыслах и открытиях в свое время?

– Соресби – робкий и одинокий молодой человек. Он предположил, будто это некое личное дело доктора Карбери…

– Личное дело? Чушь!

– Он беден и напуган, мадам. Он не смел заговорить и навлечь на себя гнев директора. И в любом случае, точно не знал, насколько важно то, что слышал. Что до золотаря, тот посчитал, что леди больше не нужны ее тапочки, и к тому же их никто не искал – так почему бы не одарить свою жену? Он убежден, что подобные находки принадлежат ему по праву.

– Поверить не могу, что вы обвиняете меня на основании таких шатких доказательств и из таких источников.

– Разумеется, я вас не обвиняю, – Джон шагнул к ней, и на мгновение ей показалось, что он собирается взять ее за руки. – Но от имеющихся улик нельзя так просто отмахнуться, и другие могут обвинить вас на их основании, даже если я не рискну. Сами посудите, мадам… это место по ночам – крепость. Окно вашей служанки выходит на двор по другую сторону дома, как и окно доктора Карбери. Ваше – единственное, которое смотрит на сад. Если кто‑то вышел к миссис Уичкот, скажут они, кто это мог быть, как не вы?

– А вы, сэр? Что вы скажете?

Холдсворт мрачно глядел на нее.

– Я не знаю.

– Что ж, сэр, теперь мне известно мое положение. Вы осудили меня и нашли очень легкой[41]. Но теперь ваша очередь, так окажите любезность обдумать вот что… – Самообладание незаметно покинуло Элинор, и она отчаянно разозлилась. – Похоже, и другие покидают этот дом по ночам. В марте моя служанка ускользала через садовую дверь – по меньшей мере, дважды, – чтобы встретиться со своим любовником, слугой доктора Карбери. Их рандеву проходили под платаном у пруда. В первый раз он овладел ею. Во второй она явилась раньше времени и встретила на рандеву кого‑то другого. Вернее, он наткнулся на нее. Фрэнк Олдершоу.

– Боже праведный! Привидение? Но плащ… застежка?

– Садовник нашел плащ наутро после смерти Сильвии и принес его мне. Плащ никому не был нужен, и он был совсем новый. Сильвия носила его всего день или два. В конце концов, я отдала его служанке. Глупая девчонка без ума от него. А застежка была в форме буквы «S», если помните. Мою служанку зовут Сьюзен, так что, в некотором роде, это судьба.

– Плащ? – Глаза Холдсворта расширились. – Плащ? Мадам, я был таким идиотом…

Снаружи раздался внезапный грохот, по коридору застучали торопливые шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появилась сама Сьюзен.

– О, мадам, вам лучше поторопиться.

Профессорская комната превратилась в ученый улей и гудела от догадок и скрытого оживления. Все знали, что доктор Милтон явился к директору и что в Директорский дом призвали священника, дабы прочесть чин посещения больного, включая отходную молитву.

Мистер Ричардсон с вытянутым скорбным лицом председательствовал за ужином. Позже, за вином, тьютор сел рядом с Холдсвортом.

– Я хотел бы воспользоваться возможностью и пожелать вам счастливого пути. Вы с мистером Фрэнком уедете слишком рано, чтобы я успел попрощаться утром. Вы не окажете мне честь выпить со мной по бокалу вина до отъезда?

Ричардсон сопроводил вино любезными комплиментами о выгодах, которые визит Холдсворта принес как Фрэнку, так и колледжу. Постепенно он перевел разговор на леди Анну.

– Я знаю, что ее светлость очень беспокоится о здоровье доктора Карбери… она принимает такое участие в делах колледжа! И разве не разумно предупредить ее заблаговременно? Боюсь, весьма вероятно, что молитвы друзей доктора Карбери не будут услышаны и печальное событие вскоре наступит… возможно, именно вы принесете весть о нем ее светлости. В каковом случае совет ее светлости будет поистине бесценным. Она обладает опытом, необходимым нам для направления размышлений в должное русло… знанием мира… и материнским всеобъемлющим пониманием того, что лучше для Иерусалима… вполне естественно, разумеется, для прямого потомка нашего Основателя.

Холдсворт сказал, что, несомненно, она сделает все необходимое.

– Если вам представится возможность, дражайший сэр, – продолжил Ричардсон, – я был бы весьма признателен, если бы вы особо подчеркнули в ее присутствии важность недопущения длительного междувластия в Директорском доме. Боюсь, доктор Карбери несколько ослабил поводья во время болезни, и братству нужен директор, который знает колледж и на твердость руки которого можно рассчитывать. Друзья говорят, что я должен позволить им назвать мое имя, но полагаю, что лучше всего положиться на благоволение ее светлости. Если дело дойдет до кризиса, которого мы опасаемся, уверен, мы можем уповать на то, что она счастливо проведет нас сквозь тернии.

Холдсворт поклонился, признавая правоту Ричардсона, но ничего не обещая.

– Какое скорбное время для Иерусалима! – Ричардсон набожно воздел очи горе. – Конечно, не нам оспаривать пути Провидения! Как говорится, беда не приходит одна. Надвигающаяся кончина бедного доктора Карбери – тяжелейший удар из всех. Но злоключения мистера Уичкота также окажут влияние на колледж. Да что там, весь университет судачит о скандальной сцене сегодня утром. И где – у наших собственных ворот!

– Полагаю, несчастный мистер Соресби также занимает ваши думы, сэр? – предположил Холдсворт.

– А! Этот мерзавец! Что ж, он ничего не приобрел своим вероломством. И если бедный доктор Карбери умрет, он утратит своего единственного сторонника. Homo proponit, sed Deus disponit[42].

– Пути Господни неисповедимы, сэр, – возразил Холдсворт. – А значит, Господу угодно, чтобы мы делали все возможное, учитывая обстоятельства. Обвинение против мистера Соресби до сих пор не выдвинуто. Возможно, факт воровства не так очевиден, как кажется?

– Я всем сердцем хотел бы в это верить, – ответил Ричардсон. – Но… помилуйте, сэр, вы сами присутствовали при раскрытии его преступления.

– Да, но доказательства были, так сказать, косвенными. Я не могу отделаться от мысли, что возможны иные объяснения. Например, что, если доказательства были сфабрикованы с целью дискредитировать его? – Холдсворт сделал паузу, глядя Ричардсону в лицо. – К примеру, злокозненным слугой.

Ричардсон отвернулся.

– Я не могу в это поверить. Прошу прощения, сэр, но это всего лишь ничем не подкрепленные домыслы.

– Однако элемент сомнения остается, сэр, вы должны это признать. Как жаль, если карьера человека рухнет из‑за простого подозрения. Особенно такого человека, как мистер Соресби, у которого нет средств и очень мало друзей. Если случившееся будет забыто, если ему будет дозволено возобновить свои занятия, уверен, это послужит во благо всем.

Ричардсон изучал его.

– Я не вполне вас понимаю.

– Никакой скандал не замарает колледж. Подобный жест сочтут мудрым и милосердным. Разумеется, Розингтонское членство – совсем другое дело… если доктор Карбери умрет, новый директор вполне может предпочесть иного кандидата, когда придет время. Никто не станет ему за это пенять.

Ричардсон медленно покачал головой.

– Сомневаюсь, мистер Холдсворт. Сомневаюсь, что это хорошая мысль.

Джон наклонился ближе, почти касаясь губами уха Ричардсона.

– Риченда, – прошептал он.

Тьютор повернул голову и взглянул на Холдсворта. Он молчал. Лицо его выглядело странно неподвижным, лишенным обычной живости.

– Уверен, что столь милосердный жест заслужит одобрение ее светлости, – продолжил Холдсворт.

– Но мы даже не знаем, где Соресби.

– Полагаю, мы без особого труда сумеем найти его, сэр, когда понадобится.

Его губы безмолвно повторили: «Риченда».

– Возможно… в таком случае мы сможем что‑нибудь сделать.

Ричардсон наклонился ближе.

– Скажите мне, сэр, – прошептал он. – Черный саквояж с гербом. Это вам о чем‑нибудь говорит?

Холдсворт покачал головой.

– Ни о чем, сэр. Совершенно ни о чем.

Холдсворт не стал задерживаться в профессорской. Он вышел на улицу, где дождь прекратился, а воздух был прохладным и свежим и пахнул мокрой землей. Оказавшись на Церковном дворе, он взглянул на незанавешенный эркер профессорской. Все собрались за столом Ричардсона и жадно внимали словам тьютора.

С дальней стороны двора доносилось пение. Джон направился в его сторону. Шумели в комнатах Фрэнка. Он не разобрал слова, но узнал мелодию, которую слышал в тот первый вечер, когда прогуливался с мистером Ричардсоном по саду в Иерусалиме.

Джерри Карбери вовсю веселится –

Решил до зеленых чертей он напиться.

Велите слуге, чтоб со шляпой пришел,

Не то он извергнет свой ужин под стол!

Раздался взрыв одобрительных возгласов и смеха. Холдсворт помедлил в тени галереи, где единственный фонарь горел над дверью часовни. Он услышал шаги, и два молодых человека вышли во двор и неуверенно направились в соседний подъезд. Ужин подходил к концу. Холдсворт мгновение подождал и поднялся в комнаты Фрэнка. Аркдейл и остальные уже ушли, и Фрэнк в одиночестве сидел у окна в одной рубашке и пил бренди.

– Холдсворт, друг мой, – запинаясь, выговорил он. – Мой милый, милый друг. Тост, сэр. Я настаиваю.

– Уже поздно, мистер Олдершоу. Экипаж прибудет в…

– Нет‑нет. Поднимите бокал. Черт побери, вы отличный парень. Подождите, вот вернемся в Лондон, и я вас отблагодарю.

– Я нашел ваше привидение.

Фрэнк вскочил на ноги.

– Вы что… вы рехнулись?

– Нет, сэр. Если вкратце, вы наткнулись на молоденькую служанку, которая ждала любовника под деревом, а она слишком опасалась последствий, чтобы открыть всему миру, что случилось. Она была вашим привидением. Она была вашей Сильвией.

– Нет, нет… вы меня обманываете. Я вам не верю. Плащ, застежка…

– Принадлежали Сильвии. По крайней мере, в этом вы не ошиблись, – Холдсворт не отрывал взгляда от своего темного отражения в оконном стекле рядом с головой Фрэнка. – Плащ нашли в саду наутро после смерти миссис Уичкот. Миссис Карбери отдала его своей служанке. В этом нет ничего таинственного, кроме как в вашем воображении.

Фрэнк сел.

– Но я был совершенно уверен…

– Возможно, потому что вас терзало чувство вины.

– Ну конечно… сначала та девушка в клубе, а потом бедная Сильвия, которую избил ее чудовище‑муж…

– Я этого не говорил.

Фрэнк налил себе еще бренди и выпил.

– Что ж, теперь все позади. И завтра мы будем в Лондоне. Знаете, вряд ли я вернусь в университет… он не подходит мне, а я не подхожу ему.

Холдсворту казалось, что он стоит на перекрестке дорог. За спиной лежало прошлое, а впереди таились бесконечные вариации будущего, в основном мрачные и непривлекательные. Он был полон усталости, злости и сожалений.

– В ночь, когда Сильвия умерла, кое‑кто слышал звуки борьбы на заднем дворе Директорского дома. Ее тапочки позже нашли поблизости. Она была с кем‑то. Я думаю, это были вы, мистер Олдершоу.

– Что? Да вы рехнулись. Точно рехнулись.

– Откуда еще вам знать, какой плащ на ней был? И даже форму застежки на плаще? Никто другой о них не упоминал. И, разумеется, она хотела бы, чтобы вы проводили ее по улицам. Кто может быть лучшим спутником, чем любовник?

Фрэнк уставился на него.

– Вы глупец, Холдсворт, глупец и безумец. Вам это известно? Разве вы не понимаете, что я вас уничтожу?

– Свидетель слышал вопль. Она собиралась перебудить весь колледж, мистер Олдершоу, и устроить скандал из‑за своего мужа. И, несомненно, вас тревожило, что скажет ее светлость. Она снисходительная мать, но даже ее снисходительность должна иметь свои пределы. Возможно, вы пытались утихомирить миссис Уичкот и несколько перестарались. Я не верю, что вы хотели ее убить.

– Это… это чепуха. Я уже не припомню, кто мне рассказал о плаще… возможно, доктор Карбери или один из слуг колледжа. Но кто‑то рассказал. Иначе и быть не может.

У двери Холдсворт обернулся. Ему нечего было предъявить магистрату, кроме вороха подозрений.

– Вы сохранили хладнокровие, – сказал он. – Очевидно, вы заперли Директорскую калитку за собой и выбросили ключ Сильвии, когда бежали обратно в Ламборн‑хаус.

Фрэнк глядел на него с красным лицом и пустым бокалом в руке. Он снова казался ребенком, на грани слез.

– Чтоб вас черти взяли, – выдохнул он. – Она заявила, что я должен заставить Уичкота развестись с ней, что я должен жениться на ней.

– И?

– Но это было совершенно невозможно. Ее светлость не допустила бы этого. И к тому же…

– Что к тому же? – тихо спросил Холдсворт.

Фрэнк пожал плечами:

– В конце концов, она была всего лишь женщиной. Старше меня… у нее не было ни состояния, ни связей. Нет‑нет… совершенно исключено. Да вы и сами понимаете.

– И вы убили ее?

– Но я… я не хотел.

– Вы набросились на нее.

Холдсворт подумал, каким же он был дураком, ведь доказательства с самого начала были у него под носом. Как это доктор Джермин назвал? Mania furibunda.

– Точно так же, как набросились на меня и мистера Уичкота на мельнице, и доктора Джермина в Барнуэлле, и бедного мистера Кросса. При встрече с трудностями вы склонны прибегать к насилию.

– Не забывайте, вы ничего не докажете. Я упеку вас за клевету. Я…

– Вы отправитесь завтра домой в одиночестве, мистер Олдершоу, – Холдсворт задержался в дверях. – И запомните вот что: вам от нее не избавиться. Сильвия останется с вами навсегда.

Церковный двор был пустым. Ночное небо затянуло облаками. Звезд почти не видно. Холдсворт прошел сквозь галерею в темноту. Он пересек мокрую траву, направляясь к восточному платану и Длинному пруду. В данном расследовании не было ничего научного, подумал он, ничего, что можно вставить в памфлет и предложить миру. Сплетение теней и оттенков, видимых, слышимых и понятых лишь наполовину.

Сплетение призраков?

Под деревом было темно. Вытянув руки, Холдсворт медленно двигался под его пологом, пока не ступил на берег Длинного пруда, недалеко от того места, где в воде нашли Сильвию Уичкот. Он вгляделся сквозь ветви. Огни горели в окнах второго этажа Директорского дома. Цвета поблекли, и формы стали текучими, их очертания растворились в сгущающейся ночи.

Мария. Джорджи. Сплетение призраков.

Имена возникли у Холдсворта в голове. Вместе с ними явились воспоминания и привычное чувство опустошенности. Он касался их осторожно и тщательно, подобно тому, как язык ощупывает больной зуб, чтобы оценить его состояние. Что‑то изменилось за недели, проведенные в Кембридже. Что‑то сместилось. Дорогие сердцу мертвецы чуть отступили от него.

Слева, на самом краю поля зрения что‑то мелькнуло. Джон быстро повернул голову. Мостик, перекинутый к Директорскому саду, был едва различим – серая запятая над водой. На мгновение Холдсворту показалось, что он видит нечто бледное на вершине пологой арки… не очертания, а, скорее, просвет среди мрака, частично заслоненный перилами. Но чем больше он вглядывался, тем меньше видел. Зрение подшутило над ним.

Элинор?

Что ему делать? Он ошибся в ней. Он повел себя глупо и жестоко. И все же он не мог сдержать ликования. Она невиновна. Станет ли она его слушать?

Пока Холдсворт стоял в темноте, засунув руки в карманы и думая об Элинор, тишину нарушили звуки. Вдалеке открылась и закрылась дверь. Кто‑то побежал по Церковному двору.

Надо идти к ней, подумал он, как можно скорее, умолять о прощении, броситься к ее ногам.

Джон по‑прежнему не сводил взгляда с моста. На мгновение он уверился, что на нем кто‑то есть, кто‑то движется.

Элинор? Его сердце забилось быстрее. Чепуха, сказал он себе… что ей делать на улице в такое время? Это, должно быть, игра света, игра тени. И все же его сердце колотилось, и возможность ее появления оставалась.

Был только один способ убедиться. Холдсворт медленно пошел вдоль берега к мосту.

И тогда колокол колледжа начал бить. Он звучал непривычно: как будто дальше, чем обычно, сквозь туман. Холдсворт остановился и прислушался. Колокол бил, приглушенно, торжественно и мрачно. Двери и окна распахивались. Все в Иерусалиме возрождались к неестественной жизни, как будто на дворе стоял день, а не ночь.

Нет, не все.

Приглушенный колокол звонил по мертвецу: итак, доктор Карбери наконец умер. Элинор свободна.

Холдсворт бросил взгляд на мост. Просвет во мраке ускользнул прочь.

От автора

Восемнадцатый век не был периодом расцвета для английских университетов (в общем и целом, шотландские справлялись лучше). В Оксфорде и Кембридже отдельные колледжи следовали своеобразными путями, и мало что побуждало их отклоняться от уставов, которые устарели по меньшей мере на два столетия, как и программы, которые университеты предписывали изучать своим студентам. По стандартам 1780‑х годов колледж Иерусалима могли счесть консервативным, а некоторых членов его совета даже несколько эксцентричными; но ничего необычного в этом не было.

Те, кто знаком с современным Кембриджем, могут заметить разительное сходство между вымышленным колледжем Иерусалима и совершенно реальным колледжем Эммануила. Я хотел бы подчеркнуть, что данное сходство распространяется только на его планировку и аспекты ранней истории. Также должен поблагодарить за оказанное мне содействие доктора Сару Бендалл, члена совета Эммануила, и Аманду Гуд, хранителя архива колледжа. Доктор Бендалл в соавторстве с профессором Питером Бруком и профессором Патриком Коллинсоном является автором «Истории колледжа Эммануила» («Бойделл пресс», 1999), которая проливает свет на развитие и устройство колледжа средних размеров в течение более чем четырех столетий.

Клуб Святого Духа, разумеется, вымышлен. О существовании сатанинских клубов при университетах ходят слухи, не подкрепленные вескими доказательствами. Но подобные общества нелегко проследить в силу самой их природы. Имеется достаточно доказательств их существования в других социальных кругах, хотя к 1780 году большинство из них несколько присмирело и стало осмотрительнее.

Я использовал названия улиц Лондона и Кембриджа, которые были в ходу в восемнадцатом веке, и они необязательно совпадают с современными.

Благодарю Роджера Краули, Мартина Доу, Алика Мискина и Кристофера Трилло за то, что они одолжили мне свои имена; Элизабет Мэннерс за то, что она снабдила Иерусалим патентной грамотой королевы Елизаветы I; моего агента, Вивьен Грин, и издателей из «Майкл Джозеф» за терпение, энтузиазм и педантичное редактирование; и свою супругу, Каролину, за все остальное.

Эндрю Тейлор

[1]Паттены – кожаные или деревянные сандалии, надевавшиеся поверх обычной обуви для ходьбы по грязи и снегу (здесь и далее – прим. перев. ).

[2]Лихтер – грузовое несамоходное морское судно.

[3]День середины лета – 24 июня, Рождество Иоанна Предтечи.

[4]Наставник студента, организатор учебного процесса.

[5]Студенты, которые вносят увеличенную плату и во время обедов восседают за профессорским столом.

[6]Только слова (фр. ).

[7]Сладко мудрость забыть порой (Гораций, «Оды», пер. Н. Гинцбурга).

[8]Речь идет о священном платане, которому, согласно Геродоту, поклонялся персидский царь Ксеркс.

[9]Шекспир «Двенадцатая ночь, или Что угодно» (пер. М. Лозинского ).

[10]Пенис (лат. ).

[11]В числе прочего (лат. ).

[12]Короче говоря (лат. ).

[13]Болотистая местность в графствах Кембриджшир, Линкольншир и Норфолк.

[14]Неожиданная развязка, сенсация, трюк (фр. ).

[15]Разрешение студенту не посещать ранних богослужений; дословно «пусть он спит» (лат. ).

[16]Чичероне (ит. cicerone, по имени оратора Цицерона), в прежние времена ученый, умевший объяснять всевозможные древности и редкости; теперь – переводчик, показывающий иностранцам местные достопримечательности.

[17]Без забот (фр. ).

[18]Что и требовалось доказать (лат. ).

[19]Декоративная остроконечная башенка.

[20]Список выпускников, ранжированный по академическим заслугам.

[21]Выпускник Кембриджа, особо отличившийся на экзамене по математике.

[22]Мальчик, состоящий в половой связи с взрослым мужчиной.

[23]Зобная и поджелудочная железы, употребляемые в пищу.

[24]Десерт из сливок или молока с вином.

[25]Отступить, чтобы дальше прыгнуть; уступить, чтобы добиться большего (фр. ).

[26]«В защиту царя Деиотара» (лат. ).

[27]Молитва Богородице.

[28]Кочерга, каминные щипцы, совок.

[29]Город, известный своими скачками.

[30]Твердая почва (лат. ).

[31]Пиво высшего качества, первоначально варилось ко дню ревизии отчетности колледжа.

[32]На неопределенный срок (лат. ).

[33]Колин Маклорен (1698–1746) – выдающийся английский математик.

[34]Здесь – последователи философии Платона, который общался со своими учениками в оливковой роще, названной в честь героя Академа.

[35]На первый взгляд; при отсутствии доказательств в пользу противного (лат. ).

[36]Эдуард Юнг. «Ночные размышления».

[37]Водовод в Кембридже.

[38]Произведение Ксенофонта о походе Кира Младшего против Артаксеркса.

[39]Гуго Гроций (1583–1645) – голландский юрист, философ, драматург и поэт, заложивший основы международного права.

[40]Псевдонимы (фр. ).

[41]Аллюзия на цитату из Библии: «Текел – ты взвешен на весах и найден очень легким» (Дан. 5:27).

[42]Человек предполагает, а Бог располагает (лат. ).