Анатомия призраков 16 страница

– Одна из двух.

– Что?

– Ее служанка тоже здесь спит, – Том Говнарь хихикнул. – Не очень‑то естественно, сэр. Всего две женщины и прорва мужчин.

– Послушайте, вы сказали, что это не она бродила, не на этот раз. То есть, вы имели в виду, что миссис Карбери иногда гуляет в саду на рассвете? А то и по ночам?

Том переступил с ноги на ногу у низкого дверного проема, ведро звякнуло. Он не смотрел на Холдсворта.

– Ну? Так это или не так?

Золотарь взглянул на Холдсворта и отвернулся.

– Иногда, может быть.

– Она знает, что вы ее видели?

Том пожал плечами.

– Несомненно, она слышала стук колес?

– Я не все время расхаживаю туда‑сюда, сэр. Иногда просто встану где‑нибудь, отдохнуть на минутку.

– Итак, вы курите трубку, или глотаете что‑нибудь, чтобы согреться, или дремлете? Вполне естественно. И где вы этим занимаетесь?

Том неопределенно махнул рукой, описав неровную дугу, которая охватила большую часть колледжа.

– Да так, нигде, сэр. Все, что мне нужно – укрытие от непогоды да капелька покоя.

– Возможно, под тем большим деревом у пруда?

Том кивнул.

– И где вы видели миссис Карбери?

– В Директорском саду, сэр, она расхаживала взад и вперед. И порой выходила сюда. Через вон ту калитку на другой стороне моста. Наверное, леди не может уснуть.

Холдсворт достал из кармана горсть медяков.

– Выходила? Так, значит, она больше не бродит по ночам?

– Откуда мне знать, сэр? Я знаю только то, что видел. Или слышал. И я не видел и не слышал ее уже много недель. Не то чтобы специально ее караулил, впрочем. У меня и без нее работы хватает. Так что, может, она разгуливает по‑прежнему. А может, леди теперь крепче спит.

Холдсворт протянул руку. Говнарь уставился на монеты.

– Я видел их обеих однажды, – сказал он.

– Что? Кого?

Золотарь вытер нос рукавом.

– Директорскую жену, сэр. Она была с той, которая умерла, с привидением.

– Когда это было? – рявкнул Холдсворт.

Том испуганно уставился на него.

– Много месяцев назад, сэр. Еще до Рождества, до того, как хорошенькая умерла. Они гуляли в саду под луной.

Похожие на съежившихся академиков[34], две серые вороны расхаживали по неприкосновенному квадрату травы посередине Церковного двора. С тростью в руке, Филипп Уичкот вошел в галерею со стороны привратницкой. Все в нем было опрятно и элегантно. Птицы неуклюже захлопали крыльями и неуверенно поднялись в воздух.

Никого рядом – в послеобеденный час в Иерусалиме мало что происходило. Уичкот подошел к подъезду в юго‑восточном углу двора и поднялся на площадку второго этажа. Наружная дверь в комнаты Фрэнка по‑прежнему оставалась закрытой, а вот к Аркдейлу – открыта, и он замолотил во внутреннюю набалдашником трости.

– Дражайший Гарри, как поживаете? Сто лет вас не видел.

Аркдейл, который стоял у стола и разбирал груду книг, положил томик, который держал, и подошел поприветствовать Уичкота.

– Рикки загрузил меня чтением. Я много дней не выходил из колледжа.

– Так не годится, – сказал Филипп. – Послушайте, вы же не станете отрицать, что чрезмерное чтение вредно; от него скисают мозги. А у меня есть прекрасный план, как помочь вам развеяться. Я пришел пригласить вас на скромный ужин. Всего несколько ближайших друзей. И подумал, может нам развлечься игрой в карты после ужина?

– Вы очень любезны, но у меня нет времени.

Уичкот был слишком хорошо воспитан, чтобы выказать удивление.

– В таком случае устроим что‑нибудь другое. Чудесный день… может, прогуляемся вдоль реки?

– Увы, не могу, – Аркдейл указал на книги на столе. – Слишком много дел. Когда вы пришли, я собирался в библиотеку.

– В библиотеку! А! Понятно: это дело рук вашего опекуна, очевидно?

– Сэр Чарльз, разумеется, желает, чтобы я уделял должное внимание занятиям, – грубовато ответил Гарри.

– Что ж, ничего страшного, – небрежно произнес Филипп. – Я навещу вас позже, когда вы не будете так заняты книгами. Хочу назначить день следующего клубного обеда, а до того должен удостовериться, что вы свободны.

Он поговорил о пустяках еще минуту‑другую, чтобы сгладить неловкость, которая могла возникнуть в беседе. Затем подошел к ближайшему окну и лениво выглянул во двор. Высокий мужчина быстро шел по противоположной стороне двора к проходу у профессорской. Это был тот самый человек, которого Огастес не пустил в Ламборн‑хаус воскресным утром после грозы.

Уичкот снова повернулся к Аркдейлу.

– Это, случайно, не мистер Холдсворт?

– Вполне возможно. Кажется, я видел его перед обедом. Он пришел в колледж, когда я разговаривал с Рикки, и они вместе куда‑то отправились.

– Я думал, он уехал из Кембриджа с Фрэнком. Кстати, как поживает наш друг? Есть свежие новости?

– Рикки полагает, что его здоровье значительно улучшилось, иначе Холдсворта здесь не было бы.

– Замечательно. Надеюсь, мы скоро увидим Фрэнка среди нас, – Филипп снова выглянул в окно. Мужчина исчез. – Он к нам надолго? В смысле, мистер Холдсворт. Я думал, ему поручено осмотреть библиотеку колледжа.

– Я не знаю.

Подкрепиться Аркдейл не предложил, равно как и не выказал желания продолжить беседу. Уичкот откланялся и заглянул в привратницкую, где его ждал Огастес. Мепал сообщил, что Холдсворт ненадолго заглянул в колледж перед обедом, и нет никаких оснований полагать, будто он проведет здесь ночь. Также Мепал ничего не слышал о местонахождении Фрэнка Олдершоу.

Филипп в нерешительности остановился за воротами Иерусалима, мысленно взвешивая варианты. Потом подозвал Огастеса.

– Мне нужна лошадь на остаток дня. Иди в конюшни и скажи, что я приду через час и намерен сразу же уехать.

– Расскажите мне правду, – попросил Холдсворт.

Элинор Карбери несколько секунд молчала. Под ногами равномерно хрустел гравий дорожки. Этот мужчина постоянно приводит ее в замешательство. Она с усилием собралась с мыслями и повернулась к нему:

– Правду, сэр? И какую же часть ее вы хотите услышать?

– Я имел в виду ту, в которой упоминается ваш лунатизм.

Она остановилась.

– Мой лунатизм?

– Я употребил этот термин в прямом, а не переносном смысле. Я не имел в виду, что вы ходите во сне, мадам. Однако золотарь сказал мне, что порой вы гуляете в садах под луной.

Элинор огляделась по сторонам. Рядом никого не было.

– Да, порой мне трудно уснуть, и потому я выхожу подышать свежим воздухом. Но я не хотела бы, чтобы это стало общеизвестным.

Джон поклонился.

– Понимаю. И понимаю также, что упражнение тела может поспособствовать сну. Более того, я и сам часто пользуюсь этим способом и совершаю круг‑другой, прежде чем отправиться в объятия Морфея. Так вы гуляете здесь, мадам, в саду доктора Карбери?

– Да, конечно. Он совершенно уединенный, как вам известно.

– Еще Том говорит, что иногда вы проходите за калитку, через мост в сад колледжа.

– Да, – признала Элинор, и ее взгляд метнулся к упомянутой калитке и восточному платану Основателя. – Однако очень редко. Доктору Карбери не по душе мои ночные одинокие прогулки, даже в нашем саду. – Она ощутила себя в ловушке, далеко не впервые в жизни, и искала дорогу к спасению. – Быть может, вернемся домой и проверим, не возвратился ли он? Не представляю, что задержало его в профессорской.

– Еще секунду, пожалуйста.

В своем нетерпении Холдсворт осмелился коснуться ее предплечья. Тело Элинор вспыхнуло под тонкой тканью платья. Она нахмурилась. Джон, похоже, не заметил. Он уже не стоял так близко, а чуть отстранился, словно хотел рассмотреть ее более внимательно.

– Том видел, как вы гуляли ночью в саду с Сильвией.

Элинор сверкнула глазами.

– При чем тут это? Она иногда оставалась у меня ночевать. И ей тоже бывало трудно заснуть.

– Выходит, она была знакома с ночным Иерусалимом.

– И что с того?

– Возможно ли, что вы отсутствовали в ту ночь, когда Фрэнку Олдершоу показалось, будто он видел привидение миссис Уичкот?

Элинор, не ответив, отвернулась и медленно пошла по дорожке в сторону Длинного пруда. Звук его шагов преследовал ее. Хотелось закричать от разочарования. Ну почему он так несносен?

Джон поравнялся с ней.

– Уверен, вы понимаете, какая это соблазнительная гипотеза, мадам.

Она не смотрела на него.

– Соблазнительная?

– О да, ведь она разом отвечает на все вопросы.

– Соблазнительная, – повторила Элинор с величайшей осторожностью, как будто слово было хрупким, словно птичье яйцо, и с ним следовало обращаться как можно бережнее.

– Да, соблазнительная, – Холдсворт находился совсем близко, и она задалась вопросом, какое эхо породило это прилагательное в его голове. – Данная гипотеза предлагает безупречно рациональное объяснение произошедшего в ту ночь. С одной стороны, у нас есть молодой мистер Олдершоу, который, по его собственному признанию, изрядно выпил, а после добавил еще кофе и лауданума. Потом внезапно очнулся от глубокого сна. Его настроение в любом случае можно считать подавленным. Он бродит по темному саду, полагая, что находится в полном одиночестве, и вдруг встречает женщину там, где таковой быть не может. Смерть Сильвии на этом самом месте не выходит у него из головы. Неудивительно, что испытанное на время лишает его рассудка, учитывая, что он уже находился в состоянии нервного истощения, и принимая во внимание все обстоятельства. Так что эта гипотеза, окажись она верной, объяснит явление призрака. Я не сомневаюсь, что она убедит мистера Олдершоу и удовлетворит леди Анну.

Джон умолк и посмотрел на Элинор. Она игнорировала его, отвернувшись и изучая поверхность пруда.

– Мадам, – тихо произнес он. – Так и есть? Это больше, чем просто гипотеза. Это то, что случилось на самом деле.

Не сводя глаз с воды, она произнесла почти шепотом:

– Золотарь утверждает, будто видел меня в ту ночь? Это ваш свидетель?

– Нет, мадам. Ему ничего не известно о вашем местонахождении в ту ночь. Более того, он явился в Иерусалим намного позже, лишь утром. Но мы не в суде, и суть дела не в том, чтобы убедить присяжных. Мы всего лишь должны найти теорию, которая объясняет все факты в том виде, в каком они нам известны. И вы не можете не понимать всей привлекательности данной теории.

– Мои слова что‑либо значат, сэр? Вы уже ухватились за свою теорию, и если мой ответ противоречит ей, несомненно, вы его проигнорируете.

– Разве я способен проигнорировать ваши слова, мадам?

Холдсворт остановился, но она промолчала, хотя ощутила, как краска заливает щеки от его дерзости.

– Леди Анна возложила на мои плечи большую ответственность, – продолжил он. – Я должен справиться как можно лучше. Вы были в саду в ту ночь?

– Так или иначе, это всего лишь мое слово. Хотите – верьте, хотите – нет.

– Я предпочел бы услышать ответ от вас, мадам. Были вы там или нет.

– Не была, – ответила Элинор.

– Мой долг – попытаться вернуть мистеру Олдершоу рассудок. Даже если я не могу представить доказательства, это остается превосходной альтернативой идее, будто он видел призрак мертвой женщины. Несомненно, даже простое знание о возможности подобного может пойти ему на пользу.

Элинор повернулась и взглянула на него. Ее кожа была горячей и липкой и словно отставала от плоти.

– Умоляю, никому не говорите о возможности этого. Я знаю ее светлость. Ее принципы тверды, суждение сурово. Она придет в ужас от одной лишь мысли о том, что леди обладает привычкой бродить по ночам в одиночестве, безо всякой защиты, единственная женщина в колледже, полном молодых джентльменов. Она не замедлит осудить равно грех и грешницу. И мольбы о пощаде не будут услышаны.

– Мадам, я не могу поверить…

– Погодите, – перебила Элинор. – Это только часть, и самая незначительная. Полагаю, вам известно, что здоровье доктора Карбери пошатнулось?

Холдсворт кивнул.

– Могу я вам довериться?

– Сочту за честь, мадам.

– Если случится худшее, я не могу рисковать дружбой леди Анны. Мне больше не к кому обратиться на всем белом свете. Женщина, лишенная друзей, не может позволить себе бедность.

Она смотрела на него. Прежде не замечала линий, которые врезались в его лицо, прочертили лоб, брызнули из внешних уголков глаз. Холдсворт несколько дней не брился, и на его щеках и подбородке пробилась черная щетина с редкими седыми вкраплениями, особенно над верхней губой.

– Надеюсь, ваше будущее не будет таким беспросветным, как вы опасаетесь, мадам, – мягко произнес он. – Оно может принять совсем иное, более счастливое направление.

В последовавшей тишине они глядели друг на друга. «Вот и еще одно осложнение», – подумала Элинор. В устах другого мужчины подобная любезность могла бы послужить почти объяснением в любви.

– Я повторю, если хотите, – она внезапно разозлилась, потому что доктор Карбери еще жив, и испытывала чувство вины, поскольку отчасти об этом сожалела. – Просто на всякий случай. Я не была в саду в ту ночь. Слышите, сэр? Не была. Ну что, вы довольны?

– Всецело. Однако очень жаль. Это было бы прекрасным решением проблемы.

– Прекрасным для вас, возможно, но неудобным для меня.

Джон отвел глаза.

– Есть и другой вопрос, и я не уверен, что мистер Олдершоу окончательно придет в себя, прежде чем он будет решен. Если вообще будет решен.

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Да то, что вообще привело к появлению истории с призраком, а именно, характер смерти миссис Уичкот.

Покинув Директорский дом, Холдсворт поспешно нырнул в проход и вышел на Церковный двор. Чем больше он узнавал об Иерусалиме, тем больше замечал под его поверхностью странных и тревожащих теней, которые не имел желания пристально разглядывать. Во время ужасного допроса в саду он с величайшим трудом сдерживал свое влечение к Элинор Карбери. Его тошнило от собственной глупости. Сложно было избрать менее подходящий предмет страсти.

Это хуже, чем глупость. Это прелюбодеяние. Элинор замужем за доктором.

Джон заставил мысли избрать другое, более безопасное направление. Элинор Карбери лгала? Она гуляла под платаном в ту ночь, когда Фрэнк сошел с ума? Она сама была привидением? Или нашла другой способ преследовать мужчину?

Лишь преодолев половину Церковного двора, Холдсворт заметил две знакомые фигуры, которые стояли у двери в библиотеку. Мистер Ричардсон разговаривал со своим учеником, щеголеватым мистером Аркдейлом, который казался еще более розовым и надутым, чем обыкновенно. Холдсворт не успел изменить курс и избежать встречи с ними, но принял страшно занятой вид и попытался отделаться торопливым кивком, как если бы был поглощен выполнением неотложного поручения. Однако Ричардсон повернулся к нему с протянутой рукой.

– Мистер Холдсворт, собственной персоной! Прошу вас, сэр, присоединитесь к нам на минутку! Я отчаянно нуждаюсь в вашем совете.

Спасения не было. Он позволил Ричардсону отвести себя в сторону. Аркдейл ждал в нескольких ярдах, тяжело переступая с ноги на ногу.

Тьютор понизил голос.

– Боюсь, среди нас завелся вор, сэр. Мистер Аркдейл только что поднялся в библиотеку и обнаружил, что замок на одном из шкафов взломан. Это тот самый шкаф, в котором мы храним наиболее ценные книги, а также книги щекотливого характера. Несомненно, вы его помните? Я указывал вам на него. Слева от камина.

– Да. Встроенный в стену. Когда это случилось?

– Вероятно, во время обеда или сразу после. Библиотека была не заперта, и несколько человек находились поблизости. Обнаружив, что шкаф взломан, мистер Аркдейл весьма благоразумно отправился на поиски меня. Я быстро осмотрел содержимое полок, и полагаю, что пропал всего один том. Пьеса Марло.

– «Парижская резня»?

– Именно. Странный выбор…

– А может, дальновидный? – предположил Холдсворт.

– Почему же? У нас есть и более ценные книги.

– Это на редкость безупречное издание пьесы, самое раннее из известных, и, похоже, в оригинальном переплете. Но никто не знает, сколько экземпляров было напечатано, сколько до сих пор сохранилось и где они находятся. Поэтому если вор озаботится удалить с книги все пометки, ее будет относительно просто сбыть с рук.

– А! Улавливаю вашу мысль. Так, значит, возможно, это вор, который знает свое дело?

Холдсворт кивнул.

– Возможно.

– И сколько подобная книга может стоить?

– Затрудняюсь ответить. Подобные вещи стоят столько, сколько за них могут предложить. Марло не слишком популярен в наши дни, но некоторые были бы рады заполучить его в свою коллекцию. Если вор действительно так умен, как кажется, он выждет подходящего момента. Возможно, будет искать частного коллекционера, а не книготорговца. Или же он украл книгу, так сказать, на заказ, и покупатель уже ждет ее.

Ричардсон взглянул на Аркдейла, который стоял как раз за пределами слышимости.

– Мистер Холдсворт, я еще не все вам рассказал. Есть и другое обстоятельство, но я не уверен, к добру оно или к худу, – он достал кое‑что из кармана и положил на ладонь. – Когда мистер Аркдейл обнаружил, что шкаф взломан, он также нашел это внутри. Готов поклясться, что сегодня утром его там не было… Вышло так, что я открывал шкаф. Получается, это принадлежит вору.

На ладони Ричардсона лежал маленький перочинный ножик с костяной ручкой. Ножик был раскрыт. Тусклый металл лезвия был покрыт рубцами и шрамами. От постоянной заточки оно превратилось в тень себя самого. Металл ярко блестел лишь вдоль кромки.

– Вы полагаете, что этот инструмент был использован для взлома, сэр?

– Похоже на то. И мы с мистером Аркдейлом уже имели случай видеть этот самый нож. У него вполне характерная форма, знаете ли, и черная отметина на кости, как если бы ее коснулись чем‑то вроде раскаленной кочерги. Боюсь, сомнений быть не может. Он принадлежит мистеру Соресби. Я сотни раз видел, как он его использует. Ковыряет им в зубах, подравнивает ногти и даже режет мясо.

– Мистера Соресби видели сегодня в библиотеке?

Ричардсон пожал плечами:

– Что до этого, он приходит и уходит так часто, что его почти не замечают. В конце концов, он библиотечный клерк.

Аркдейл придвинулся ближе.

– Послушайте, сэр, – сказал он Ричардсону. – Это чертовски неприятно. Поверить не могу, что Соресби выказал себя таким болваном. Да еще и забыл свой ножик.

– Мы не можем быть уверены, что это он, – хмурясь, возразил Ричардсон. – К тому же, кто способен прозреть скрытые пружины человеческого сердца? Когда одна рука совершает преступление, другая может найти способ в нем покаяться. Я глубоко признателен вам, мистер Аркдейл, за то, что привлекли мое внимание к происшествию, и не хочу более мешать вашим занятиям. Но могу ли я попросить вас никому не упоминать о случившемся, пока мне не представится возможность переговорить с мистером Соресби? Возможно, существует совершенно невинное объяснение.

Дело было неприятным, и Холдсворту тоже не терпелось уйти. Шагнув к привратницкой, он произнес:

– У вас так много забот, сэр, и вы…

– О нет, прошу, останьтесь, мистер Холдсворт, – перебил Ричардсон. – Могу ли я злоупотребить вашей добротой и попросить еще об одной услуге? Столь деликатный вопрос требует поистине осторожного обращения, поистине точных расчетов. Ваша помощь будет неоценима. Видите ли, на основании имеющихся улик, мы имеем prima facie[35]веские основания подозревать виновность мистера Соресби в данном воровстве. Но улики еще не есть неопровержимое доказательство. Как библиотекарь и тьютор мистера Соресби, я должен немедленно нанести ему визит. Я не вправе встречаться с ним наедине, и в вашем лице объединены идеальные качества для свидетеля подобного разговора. Вы не член нашего колледжа, но обладаете некоторыми познаниями о его функционировании и заинтересованных лицах. Вы прибыли по поручению ее светлости, семья которой тесно связана с Иерусалимом. И вы близко знакомы с нашей библиотекой и ее содержимым.

Ричардсон взял Холдсворта под руку и провел сквозь ширмы по коридору, который отделял нижний конец зала от кладовой и кухонь, в открытый двор за ними. За оградой двора простиралась Иерусалим‑лейн. По правую руку располагался Директорский дом. В северо‑восточном углу, под прямым углом к Директорскому дому, вдоль границы Иерусалим‑лейн, стоял Ярмут‑холл. Ричардсон направился по диагонали через булыжный двор к входу в здание – тяжелой дубовой двери, украшенной фрагментами потрескавшейся перпендикулярной резьбы и установленной между двумя контрфорсами.

– Это крайне неудобное жилище для студентов, – заметил Ричардсон, отодвигая засов. – Здание очень старое и постоянно нуждается в ремонте.

Он провел Холдсворта в темный вестибюль с каменным полом. Коридоры уходили в обе стороны, винтовая лестница вела на верхние этажи.

Тьютор прижал к носу платочек.

– Боюсь, атмосфера здесь не слишком здоровая, – пробормотал он. – Сюда, сэр.

Они поднялись по лестнице. Ярмут‑холл был поделен на три этажа, каждый из которых ныне содержал полдюжины комнатушек. Штукатурка осыпалась с перегородок, обнажая решетчатую основу. Под ногами хрустел мусор.

– По крайней мере, о доме можно сказать одно, – произнес Ричардсон, когда последний виток лестницы привел их на третий этаж. – Комнаты в нем стоят недорого, особенно эти, мансардные.

На верхнем этаже он постучал в дверь в дальнем конце коридора. Холдсворт услышал шаги и грохот засова. Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и на них уставилось длинное встревоженное лицо Соресби.

– Мистер Соресби, добрый день. Можно войти?

Студент машинально отступил и распахнул дверь. На его лице было написано замешательство. Согнувшись, Холдсворт проследовал за Ричардсоном.

Комната была футов десять длиной, но не более пяти или шести шириной; потолок – наклонным. Камина не было. Шапочка и мантия Соресби висели на гвозде у двери. Из‑за наклонного потолка выпрямиться можно было только у внутренней стены. В дальнем конце стояла незаправленная кровать без полога; здесь, у двери, располагался грязный дощатый стол, на котором лежало несколько книг и, на деревянной тарелке, краюшка хлеба и несколько крошек сыра. Над столом, прямо к стене, была прибита маленькая полка с дюжиной книг.

Когда они вошли, Соресби отступил к кровати. Холдсворт остановился рядом с широко распахнутым слуховым окном. Оно выходило на юг, к колледжу, но из него было видно лишь глухую стену соседнего Директорского дома. Холдсворт посмотрел вниз. Навстречу потянулись неприятные запахи. Он находился прямо над маленьким двором, где стояли уборная и прачечная и где слуги Карбери иногда работали днем. Во дворе никого не было.

– Мистер Соресби, с прискорбием сообщаю, что мы пришли по неприятному делу, – заговорил Ричардсон.

Студент в замешательстве переводил взгляд с одного на другого.

– Я не понимаю, сэр. Что‑то случилось? Мой отец?..

– Нет‑нет, – перебил Ричардсон. – По крайней мере, на этот счет можете не беспокоиться. Нет, дело касается библиотеки. Но прежде чем я продолжу, вы не хотите мне о чем‑нибудь рассказать? Это может оказаться в ваших интересах.

Ричардсон сделал паузу. Соресби покачал головой.

– Ну, хорошо. Я должен сообщить вам, что в библиотеке была совершена кража со взломом. Вор вошел в библиотеку сегодня – вероятно, во время обеда или сразу после. Взломал замок одного из шкафов и украл ценную книгу.

Соресби заметно съежился.

– Мне искренне жаль… Я…

– Что? Вы признаете свою вину?

– Нет, сэр. – С лица студента сбежали последние остатки красок. – Разумеется, нет. Я… я только хотел сказать, что сожалею, что не был рядом и не предотвратил кражу. Как библиотечный клерк…

– Да, конечно, мы еще поговорим о вашем небрежении долгом, – пообещал Ричардсон. – Но сейчас меня заботит не это. Меня заботит намного более весомая возможность, что вы сами украли книгу.

Соресби поднял руки, как будто защищаясь от удара, попятился от Ричардсона и ударился ногами о край кровати. Застигнутый врасплох, он резко сел.

– Совершенно очевидно, что ответственное лицо знает не только, какой шкаф открывать, но и какую книгу красть. Другими словами, вор был тесно знаком с библиотекой.

– Умоляю вас, сэр, заклинаю, оставьте подобное подозрение! – воскликнул Соресби. – Я бы никогда…

– Буду весьма признателен, если вы выслушаете обвинение, прежде чем попытаетесь его опровергнуть. Как я уже начал говорить, после обеда мистер Аркдейл поднялся в библиотеку. Он и обнаружил кражу. Он также нашел инструмент, использованный для взлома двери шкафа. Поступив весьма благоразумно, он немедленно отнес его мне. Могу добавить, что он его узнал, как и я.

Ричардсон достал перочинный нож из кармана. Соресби, не вставая с кровати, мгновение глядел на него, затем протянул к нему руку. Тьютор отдернул руку с ножом.

– Вы признаете, что это ваш нож?

– Разумеется, сэр. Я узнал бы его из тысячи… он принадлежит мне с малолетства. Это нож моего отца.

– Прекрасно, – Ричардсон бросил взгляд на Холдсворта. – В таком случае я вынужден спросить вас еще раз: это вы украли книгу?

Соресби открыл рот, но заговорить не смог. Он отчаянно тряс головой, его космы мотались из стороны в сторону.

– Очень жаль, но улики против вас настолько весомы, мистер Соресби, что мне остается лишь обыскать вашу комнату. Поверьте, необходимость сего отвратительна мне не меньше, чем вам, но вы же понимаете, что, учитывая обстоятельства, у меня нет другого выбора. Если вы невиновны, что возможно, хотя свидетельства против вас весомы, то, естественно, желаете подтверждения вашей невиновности перед миром. – Ричардсон взглянул на Холдсворта. – Очень важно проделать все по правилам, сэр. Вы бесконечно обяжете меня, если встанете у двери и пронаблюдаете за обыском. – Он снова повернулся к Соресби: – Пожалуйста, встаньте рядом с мистером Холдсвортом. Но прежде чем вы это сделаете, не будете ли вы столь любезны вывернуть ваши карманы?

Соресби, пошатываясь, поднялся. Он вывернул карманы сюртука и бриджей, один за другим.

– Я… я заметил, что куда‑то задевал свой нож, сэр, – пролепетал он. – Я думал…

Его голос увял. Он стоял рядом с Холдсвортом и дрожал, как будто в приступе малярии. Громко хрустнул сустав.

Ричардсон обошел комнатушку. Он действовал методично, как всегда и во всем: перевернул книги и осмотрел стол, даже заглянул под него. Рядом со столом на полу стоял деревянный ящик с записями Соресби, и он вывернул его содержимое на стол и поворошил указательным пальцем. Обыскал маленький шкаф, в котором студент хранил немногочисленную одежду и разную дребедень, от свечных огарков до ржавых игл.

Соресби дышал часто и неровно. Он весь горел, как будто в лихорадке. Холдсворт ощущал жар, исходящий от его тела, а также кислый запах, как будто страх можно было обонять.

Наконец тьютор подошел к кровати и сдернул покрывала с соломенного матраса. Осмотрел подушку и валик под ней. Обнаружил под кроватью пыль, горшок, из которого при выдвигании расплескалась моча, и скелет мыши. Изучил сам матрас, прощупав и промяв его с обеих сторон, как врач в добросовестном поиске опухолей на теле пациента.

Внезапно он поднял глаза.

– В соломе прощупывается прямоугольный предмет, мистер Соресби. Вот здесь… где шов разошелся. Вы не могли бы достать его мне?

Студент сглотнул. Открыл рот и снова закрыл, но не пошевелился.

– Вы слышали меня, сэр?

Соресби, спотыкаясь, пересек комнату и упал на колени У кровати. Ричардсон стоял рядом и наблюдал. Студент запустил руку под чехол матраса, в солому.

– Не здесь, – сказал Ричардсон. – С другой стороны.

Рука Соресби, скрытая от глаз, поменяла положение. Наконец он выудил переплетенный в кожу том в четвертую долю листа и пораженно уставился на книгу.

– Пожалуйста, дайте сюда, сэр, – потребовал Ричардсон.

Мужчины находились на расстоянии не более ярда. Не вставая с колен, точно проситель, Соресби протянул книгу Ричардсону. Тьютор взял ее и открыл на титульном листе. Он наклонил томик, чтобы Холдсворт тоже увидел название. «Парижская резня».

– Клянусь, – хрипло прошептал Соресби. – Клянусь, я…

– Прошу, не добавляйте клятвопреступление к своим прочим грехам, сэр. Что ж, мы на время удалимся. Оставайтесь в своей комнате, пока я за вами не пришлю, – тьютор повернулся к Холдсворту: – Мне так горько, что вам пришлось наблюдать столь неприятный разговор. Но могу ли я еще немного злоупотребить вашей добротой и попросить сопроводить меня в Директорский дом?

Он едва заметно поклонился юноше и вышел из комнаты, задрав нос, как если бы пытался уберечь его от вони моральной нечистоплотности.

Холдсворт последовал за Ричардсоном. В дверном проеме он обернулся. Соресби все еще стоял на коленях. Его лицо было грязно‑белым, почти серым. Глаза – широко распахнутыми и пустыми. Двигались только руки. Хрустнул сустав.

Филипп соскочил с лошади и распахнул ворота. Он завел ее во двор, и от стука копыт дюжина голубей вспорхнула в воздух. Когда всадник отпустил поводья, она подошла к кормушке и принялась пить.

Уичкот толкнул тяжелую дверь мельницы. Она была заперта. Он нашел это место без особого труда. Конюхи на платной конюшне обладали энциклопедическими познаниями об окружающей сельской местности, и один из них когда‑то работал на мистера Смедли, арендатора колледжа в Уайтбиче. Филипп знал, что следующий час может определить направление всей его будущей жизни. Благоразумие указывало в одну сторону, инстинкты толкали в другую.