Краткий обзор предыдущей и настоящей главы.

Я пытался показать, что геологическая летопись в высшей степени неполна; только небольшая часть земного шара тщательно исследована геологами; только некоторые классы органических существ в изобилии сохранились в ископаемом состоянии; число как экземпляров, так и видов, сохраняющихся в наших музеях, совершенно ничтожно по сравнению с числом поколений, сменявших друг друга в продолжение одной формации; так как опускание является почти необходимым условием для накопления осадков, богатых разнообразными ископаемыми видами и достаточно мощных, чтобы противостоять будущему разрушению, то между нашими последовательными формациями должны были протекать большие промежутки времени; вымирание должно было преобладать в периоды опускания, а вариации – в периоды поднятия и что памятники последних периодов сохранились менее полно; каждая отдельная формация не отлагалась непрерывно; продолжительность каждой формации, вероятно, коротка сравнительно со средней продолжительностью видовых форм; миграции играли важную роль в первом появлении новых форм в какой‑нибудь области и формации; широко распространены те виды, которые наиболее часто изменялись и наиболее часто давали начало новым видам; разновидности первоначально были локальными; и, наконец, хотя каждый вид и должен был пройти через многочисленные переходные стадии, периоды, в продолжение которых каждый вид подвергался модификации, хотя и многочисленные, и продолжительные, если измерять их годами, были, вероятно, непродолжительны по сравнению с теми периодами, в течение которых каждый вид оставался в неизменном состоянии. Эти причины, вместе взятые, в значительной мере объясняют, почему мы, хотя и находим многие звенья, все‑таки не находим тех бесчисленных разновидностей, которые связывали бы вместе незаметными градуальными шагами все вымершие и существующие формы. Следует также постоянно иметь в виду, что могущая нам встретиться связующая разновидность между двумя формами может быть сочтена за новый и самостоятельный вид, если только не удалось восстановить всю цепь переходов, потому что нельзя утверждать, будто у нас есть надежный критерий, по которому можно различать виды от разновидностей.

Кто не согласится признать неполноту геологической летописи, тот вправе отвергнуть и всю мою теорию. Действительно, он тщетно будет спрашивать, где те бесчисленные переходные звенья, которые должны были в прошедшие времена связывать близкородственные или замещающие виды, найденные в последовательных ярусах одной и той же большой формации? Он не поверит, что огромные промежутки времени должны были протекать между нашими последовательными формациями; он не обратил внимания на ту важную роль, какую играли миграции по отношению к формациям какой‑нибудь одной великой области, например Европы; он может настойчиво указывать на видимое, хотя часто лишь обманчивое, внезапное появление целых групп видов. Он может спросить, где же остатки этих бесчисленных организмов, которые должны были существовать задолго до отложения кембрийской системы? Мы знаем теперь, что по крайней мере одно животное наверное тогда существовало; но я могу ответить на этот последний вопрос только тем предположением, что там, где теперь расстилаются наши океаны, они существовали в течение огромного периода времени, и что там, где теперь находятся наши колеблющиеся континенты, они находились со времени начала кембрийской системы; но задолго до этой эпохи мир представлял совершенно иную картину, и древнейшие континенты, сложенные из формаций более древних, чем все нам известные, сохранились теперь только в виде остатков в метаморфизированном состоянии или до сих пор еще погребены под океаном.

Не считая этих трудностей, другие основные и руководящие факты палеонтологии удивительно согласуются с теорией общности происхождения, сопровождаемого модификацией, посредством вариации и естественного отбора. Мы можем, таким образом, понять, почему новые виды возникают медленно и последовательно; почему виды различных классов не изменяются обязательно все вместе или одинаково быстро, или в одинаковой степени, и, однако, с течением времени все до известной степени претерпевают модификацию. Вымирание древних форм является почти неизбежным следствием возникновения новых форм. Мы можем понять, почему вид, раз исчезнувший, никогда не появляется вновь. Группы видов медленно увеличиваются в числе и существуют в течение неодинаковых периодов времени, потому что процесс модификации обязательно должен идти медленно и зависит от многих сложных условий. Доминирующие виды, относящиеся к обширным и доминирующим группам, имеют тенденцию оставить многих модифицированных потомков, которые образуют новые подгруппы и группы. Как только они образовались, виды менее сильных групп, как унаследовавшие от общего предка некоторое несовершенство, обнаруживают тенденцию вымирать все вместе и не оставить модифицированного потомства на земле. Но окончательное вымирание целой группы видов было иногда очень медленным вследствие переживания немногих потомков, долго остающихся в защищенных и изолированных местностях. Если какая‑нибудь группа совершенно исчезла, она не появляется вновь, потому что цепь поколений прервана.

Мы можем понять, почему доминирующие формы, распространенные широко и дающие наибольшее число разновидностей, имеют наклонность населить мир близкими к ним, но модифицированными потомками, и эти последние обычно с успехом вытесняют группы, уступающие им в борьбе за существование. Вследствие этого после долгих промежутков времени кажется, будто органическое население земного шара подвергалось изменению одновременно.

Мы можем понять, почему все формы жизни, древние и современные, все вместе образуют немногие большие классы. Мы можем понять, благодаря постоянной склонности к дивергенции признаков, почему чем древнее какая‑нибудь форма, тем более она, вообще говоря, отличается от ныне живущей; почему древние и вымершие формы часто склонны заполнять промежутки между ныне существующими формами, иногда связывая в одно целое две группы, считавшиеся раньше отдельными, но чаще только несколько больше сближая их между собой. Чем древнее какая‑нибудь форма, тем чаще она занимает положение, в некоторой степени промежуточное между группами, ныне самостоятельными, потому что чем древнее форма, тем она теснее связана, а следовательно, и более сходна с общим предком групп, с тех пор далеко дивергировавших. Вымершие формы лишь редко бывают промежуточными непосредственно между формами, ныне существующими, но они промежуточны лишь длинным и окольным путем, идущим через различные другие вымершие формы. Нам становится ясным, почему органические остатки из какой‑нибудь промежуточной формации промежуточны и по своим признакам.

Обитатели мира в каждый последовательный период его истории побеждали своих предшественников в битве за жизнь, в этом смысле они выше своих предшественников и их органы сделались в общем более специализированными; в этом заключается объяснение того общего мнения, разделяемого столь многими палеонтологами, что организация в целом прогрессировала. Вымершие и древние животные сходны до известной степени с зародышами более поздних животных, принадлежащих к тем же классам, и этот изумительный факт получает простое объяснение согласно нашей теории. Последовательность одних и тех же типов строения в одних и тех же областях в позднейшие геологические периоды перестает быть загадочной и становится понятной на основании принципа наследственности.

Итак, если геологическая летопись настолько неполна, как многие думают, а можно по крайней мере утверждать, что нельзя отстаивать ее полноту, то главные возражения против теории естественного отбора в значительной степени ослабляются или исчезают. С другой стороны, все главные законы палеонтологии ясно, как мне кажется, свидетельствуют, что виды произошли путем обычного зарождения, причем старые формы вытеснялись новыми и улучшенными формами жизни – этими продуктами Вариации и Выживания наиболее приспособленного.

Глава XII. Географическое распространение