Безрадостная победа 7 страница

«Неожиданная» потеря Советов фактически вырвала почву из‑под ног у ЦРУ. Как агентство могло теперь существовать без своего главного противника? «Когда‑то, много лет назад, ЦРУ было проще создавать иллюзию уникальности и таинственности , – сказал в интервью Милт Бирден. – Это было не просто ведомство. Это была миссия. А сутью ее являлся крестовый поход против коммунизма. Потом нас лишили Советского Союза, его у нас забрали и не дали ничего взамен. У нас нет истории. У нас нет героев. Даже наши медали являются секретными. А теперь наша миссия и вовсе завершена. Все, конец».

Сотни ветеранов тайной службы провозгласили победу и… вышли в отставку. Одним из них был Фил Джиральди, который начинал службу в качестве оперативного сотрудника в Риме, а закончил ее шестнадцать лет спустя как руководитель резидентуры в Барселоне. Его коллега по Римской резидентуре имела степень доктора философии по итальянской политике. В Барселоне эта женщина носила чин майора и совершенно не говорила по‑испански.

«В конечном итоге трагедия имеет духовный оттенок , – поведал Джиральди в интервью. – Большинство младших офицеров, которых я знал, ушло в отставку. Они были лучшими среди нас. 80 или 90 процентов людей, которых я знал лично, завершили свои карьеры на полпути. Нам почти не оставили никакой мотивации. Былой энтузиазм ушел. Когда я вступил в ЦРУ в далеком 1976‑м, здесь существовал трайбализм[39]. Агентство поощряло через этот трайбализм честь мундира, и все это служило хорошей и важной цели». А теперь все куда‑то ушло, и вместе с этим – большая часть личного состава тайной службы.

Еще в 1990 году «ситуация стала резко ухудшаться» , сказал Арнольд Донахью, ветеран агентства, ответственный за бюджет национальной безопасности при Буше. Всякий раз, когда Белому дому хотелось, чтобы «десять или еще пятнадцать сотрудников тайной службы на местах выяснили, что происходит» в Сомали или Балканах – везде, где тогда назревал кризис, – он спрашивал у ЦРУ: «А есть ли у вас люди, готовые туда отправиться?» И ответ всегда был один и тот же: «Нет».

«Приспособиться или умереть»

8 мая 1991 года президент Буш вызвал Боба Гейтса в один из роскошных салонов «борта номер один» американских ВВС, где во время личной беседы предложил занять пост директора Центральной разведки.

Гейтс был взволнован и немного испуган. Слушания в конгрессе стали для него настоящим побоищем; эта пытка продолжалась в течение шести месяцев. Его изрядно потрепали за грехи Билла Кейси. Даже коллеги стали косо поглядывать в его сторону. Во время дискуссий Гейтс не раз порывался обратиться к будущему ЦРУ, но слушания стали полем битвы за прошлое. Они развязали языки злобной толпе аналитиков, которые немало натерпелись за годы работы при Гейтсе и Кейси. Их гнев был вызван профессиональными и личными причинами. Они подвергли яростной критике процветавший в ЦРУ культ лжи и самообмана. Гарольд Форд, безупречно отслуживший в течение сорока лет, заявил, что Гейтс и ЦРУ в целом «абсолютно неверно» подавали факты о жизни в Советском Союзе.

Потрясенный Гейтс чувствовал себя словно боксер перед выходом на ринг после очередного зубодробительного раунда. Но ему удалось убедить сенаторов, что в них он видит надежных партнеров, которые помогут ему «не упустить свой шанс в переоценке роли, миссии, приоритетов и структуры американской разведки». За голоса, отданные в его поддержку, Гейтс в немалой степени был обязан Джорджу Тенету, «директору по персоналу» и заодно «ассистенту режиссера» в сенатском комитете по разведке, которому в будущем суждено было самому стать директором ЦРУ. В свои тридцать семь лет фантастически честолюбивый, необычайно общительный сын греческих иммигрантов, владевших ресторанчиком на окраине Куинса с оригинальным названием «Закусочная ХХ века», Тенет был истинным штабником: трудолюбивый, верный пес для своих боссов, всегда готовый прогнуться и лизнуть. Он все выставил в таком свете, что заслужил одобрение сенаторов, желавших, чтобы Гейтс уступил им часть своей власти в обмен на собственную долю.

В то время как Гейтс мучился в Вашингтоне, ЦРУ пережило несколько нервозных ситуаций за границей. В августе 1991 года, когда провалился неудавшийся государственный переворот против Горбачева и начал распадаться Советский Союз, ЦРУ вещало в прямом эфире из стратегического пунта советской столицы – из штаба разведки на площади Дзержинского. Одна из звезд Советского отдела, Майкл Сулик, отправился в Литву, после того как эта прибалтийская республика провозгласила о своей независимости. Он стал первым офицером ЦРУ, который оказался на территории бывшей советской республики. Он открыто представился ее новым лидерам и предложил помощь в создании собственной разведывательной службы. Его пригласили работать в кабинете у нового вице‑президента Карола Мотиеки. «Попасть в кабинет вице‑президента казалось просто нереальным для офицера ЦРУ, который в течение всей своей карьеры сражался с Советским Союзом , – написал Сулик в своем дневнике. – Случись такое хотя бы месяц назад, я подумал бы, что это какой‑то бред, что все это происходит во сне. Когда я уселся за стол Мотиеки, окинул взглядом разбросанные документы, то моим единственным желанием было немедленно позвонить в Варшаву».

Остатки разведывательной информации и материалов, столь кропотливо вывозимых агентами и шпионами, так и не смогли дать достоверной картины происходящего в Советском Союзе. За весь период холодной войны ЦРУ надежно контролировало лишь трех агентов, способных передать имеющую ценность информацию о советской военной угрозе, но все они были арестованы и казнены. Спутники‑шпионы могли точно подсчитать количество танков и ракет, но теперь эти цифры представлялись не столь существенными. Подслушивающие устройства зафиксировали миллиарды произнесенных слов, но сейчас и они потеряли значение…

«Там новый мир. Нужно приспособиться к нему или умереть », – написал Гейтс в своем блокноте накануне встреч с лидерами тайной службы 7 и 8 ноября 1991 года, сразу после того, как был приведен к присяге в качестве нового директора Центральной разведки. На следующей неделе Буш направил письменное распоряжение членам своего кабинета. Оно шло под названием «Обзор национальной безопасности № 29». Гейтс трудился над ним последние пять месяцев. В нем содержалось обращение к каждому государственному подразделению с просьбой определить, чего оно хочет от американской разведки в последующие пятнадцать лет. «Эта работа, – объявил Гейтс перед аудиторией из сотен сотрудников ЦРУ, – являлась «грандиозным и поистине историческим делом».

«Обзор национальной безопасности № 29» был подписан самим Бушем. Но в нем Гейтс обратился с просьбой к остальной части правительства: только скажите нам, чего вы хотите. Он знал, что, для того чтобы выжить, агентство должно измениться. Ричард Керр, занимавший в течение четырех лет пост заместителя директора Центральной разведки при Буше, громко поинтересовался, есть ли место для ЦРУ в будущем. В агентстве происходят «такие же революции, как и в бывшем Советском Союзе, – сказал он. – Мы лишились ясной цели и объединяющей идеи, которые больше сорока лет двигали вперед не только разведку, но и всю страну ». Единодушие по поводу того, где именно сосредоточены американские интересы и как ЦРУ может служить этим интересам, исчезло.

Гейтс выпустил пресс‑релиз, в котором назвал «Обзор национальной безопасности № 29» «самой далекоидущей директивой по оценке будущих потребностей и приоритетов разведки с 1947 года». Но каковы были те потребности? Во время холодной войны ни одному из президентов и директоров Центральной разведки не приходилось ни о чем спрашивать. Нужно ли теперь ЦРУ сосредоточиться на несчастных и обездоленных мира сего или на росте глобальных рынков? Что таит в себе большую угрозу: терроризм или передовые технологии? За зиму Гейтс закончил свой перечень неотложных мер для обустройства нового мира, который представил конгрессу 2 апреля 1992 года. Заключительный вариант содержал список из 176 внешних угроз: от перемены климата до кибер‑преступности. В верхней части списка располагались ядерное, химическое и биологическое оружие. Затем следовали наркотики и терроризм; эту парочку прозвали «наркотики и головорезы». Терроризм все еще считался проблемой второго сорта; за ним следовали мировая торговля и технологические сюрпризы.

Президент Буш решил сократить размеры и переориентировать горизонты агентства. Гейтс согласился. Это был разумный ответ на окончание холодной войны. Таким образом, могущество ЦРУ было планомерно урезано. Все считали, что, если ЦРУ станет компактнее, оно будет умнее и расторопнее. Бюджет разведки в 1991 году начал сокращаться, и процесс продолжался в течение последующих шести лет. Эти урезания болезненно сказались в 1992 году, в тот момент, когда ЦРУ пришлось значительно усилить поддержку военных операций.

Сокращения затронули более двадцати зарубежных резидентур ЦРУ. Было реорганизовано больше половины крупных отделений, расположенных в мировых столицах, а количество офицеров из состава тайной службы, работающих за границей, резко сократилось. Аналитики испытали еще более тяжелые потрясения. Дуг Макичин, их руководитель, сообщил, что очень трудно произвести серьезный анализ с «кучкой 19‑летних юношей, которые каждые пару лет сменяют друг друга» . Конечно, здесь не обошлось без преувеличения, но не слишком большого.

«По мере сокращения бюджета нарастает напряжение », – написал Гейтс в личном дневнике вскоре после приведения к присяге. Сокращения продолжались, и в последующие годы Буш и многие другие государственные деятели по‑прежнему винили в этом «рефлекторных либералов». Билл Колби с началом избирательной кампании 1992 года записал телевизионный ролик для группы защиты под названием «Коалиция за демократические ценности».

«Меня зовут Уильям Колби, и я был главой ЦРУ, – сказал он. – Задача разведки состоит в том, чтобы оградить от опасностей наших военных. И предупредить нас об этом. Теперь холодная война окончена и угроза не столь велика. Настало время урезать наши расходы на вооружение на 50 процентов и инвестировать эти средства в школы, здравоохранение и экономику».

Но этот мир оказался столь же мимолетным и хрупким, как и после Второй мировой войны. На сей раз не было никаких победных парадов, а у ветеранов холодной войны имелись причины оплакивать побежденного противника.

«Если вы собираетесь заниматься шпионажем, вам нужна мотивация, – поделился однажды со мной Ричард Хелмс. – Это не забава и не игра. Это грязное и опасное дело. Всегда есть шанс быть разоблаченным. Работая в составе УСС во время Второй мировой войны, мы знали, что нами двигало: разбить проклятых нацистов. Во время холодной войны нашей целью было: разбить проклятых русских. Внезапно холодная война закончилась, и какова теперь мотивация? Что заставит кого‑нибудь тратить на это свою жизнь?»

Гейтс провел целый год, пытаясь отыскать ответы на эти вопросы. Целые дни напролет он давал показания на Капитолийском холме, заручаясь политической поддержкой. Он выступал публично, создавал оперативные группы, вел круглые столы, сулил военным еще большее количество разведданных, а аналитикам – как можно меньше политического давления извне. Он клялся организовать всеобщую массированную атаку на главные десять угроз из своего списка, обещал создать новое ЦРУ, которое окажется гораздо лучше прежнего. У него так и не нашлось времени, чтобы как следует осознать любое из этих грандиозных представлений. После десяти месяцев пребывания на новом посту ему пришлось отложить свою работу, чтобы отправиться в Литл‑Рок и проинформировать о результатах деятельности ведомства человека, которому предстояло стать очередным президентом Соединенных Штатов.