Document Outline 9 страница

Тристен не ответил. Вместо этого он протянул мне сигарету:

— Затянешься?

Я с отвращением вскинула руку:

— Нет, спасибо,

— Умница, — похвалил он, еле заметно улыбаясь. — Не поддавайся пороку.

Я внимательно посмотрела ему в лицо, мне бы так хотелось, чтобы он снял очки.

— Тристен... — Как подойти к вопросу?

— Как мама? — поинтересовался он, затушив сигарету.

— Когда я утром уходила из дому, она была как в подпитии, но в целом нормально.

— Она сказала что-нибудь насчет...

— Нет, — ответила я. — Все получилось, как ты и сказал. Она, похоже, ничего не

помнит.

— Хорошо.

Мы уставились на пустое футбольное поле, на котором Тодд Флик мог бы провести

несколько славных матчей за школьную команду, но из-за Тристена сезон для него

закончился, едва начавшись.

— Тристен, — сказала я, — верни мне ящик. И список.

— Конечно, Джилл. — Меня его согласие удивило. Но он попросил об отсрочке: —

Завтра.

— Я… хочу забрать их сегодня. Пожалуйста.

— Завтра все это вернется к тебе, — сказал Тристен. — Подожди еще один день.

Завтра?

— Тристен, что ты собрался сегодня сделать? — спросила я.

— Джилл, ты умная девочка, — сказал он. — Одна из умнейших людей, с которыми

мне повезло быть знакомым. Ты можешь догадаться сама.

— Ты собираешься начать пить растворы.

— Последний раствор, — уточнил он, все еще глядя на поле. Потом Тристен

повернулся ко мне и улыбнулся, и в этой улыбке мне почудился свойственный ему мрачный

юмор. — Раствор. Я и не задумывался, насколько это слово подходит к ситуации, а ты? Ведь,

возможно, он растворит все зло во мне?

— Тристен, — начала я, тревожась за него все сильнее, хотя изначально я лишь хотела

изъять у него список и ящик и никогда его больше не видеть. — А если ничего не

произойдет, если ты ничего не почувствуешь, как ты узнаешь...

Я не могла выразить буйствовавшие у меня в голове мысли. Если он выпьет раствор и

это его не прикончит , как он поймет, излечился ли он? А если ему покажется, что ничего не

изменилось, что тогда? Что он будет делать в таком случае?

— Не волнуйся, — ответил он, — план у меня есть. И я даю слово, что завтра все, что

принадлежит семейству Джекелов, будет у тебя.

Он встал, бросив мертвую сигарету под лавочку к тысяче таких же трупиков:

— Мне пора идти.

— Куда?

Тристен не ответил. Он пошел вниз, широко шагая, переступая через скамейки, я не

сдержалась и позвала его, хотя мне было все равно, что с ним произойдет.

— Тристен?

Он повернулся:

— Да, Джилл?

— Последняя формула...Что там за примесь?

Тристен улыбнулся, сверкнув зубами:

—Не беспокойся. Не слишком смертельно.

Он шутил. Но я уже достаточно хорошо знала таинственного Тристена Хайда, чтобы

понять, что на самом деле он говорит всерьез .

Я провожала его взглядом. Он шел через поле, направляясь бог знает куда, и казался

совершенно расслабленным.

Когда он отошел метров на пятьдесят, я заметила, что он оставил на трибуне едва

начатую пачку сигарет.

Последняя сигарета... Он больше не будет бегать… И коробка завтра вернется ко мне...

И тут я осознала, что этот парень почти наверняка уверен, что обречен. Он готов на

отчаянный шаг. Неловко спускаясь с трибун, я думала о том, что надо бы побежать за ним и

умолять его одуматься.

Но когда я дошла донизу, я вспомнила маму, одурманенную таблетками, с еле

бьющимся сердцем. И я решила не ходить за Тристеном.

Я повернулась к школе и сказала себе, что я не отвечаю за то, что он может с собой

сделать. Ни меня, ни мою семью, никого из Джекелов не смогут обвинить в том, что

происходит с Хайдами.

Глава 39

Тристен

На закате я достал из сумки учебники, сунул на их место ящик Джилл и свои записи —

и еще кое-что, что я купил по пути домой в хозяйственном магазине. Живущий внутри меня

— в голове, в душе — зверь извивался, очевидно поняв, что с нами обоими что-то

происходит. Я впервые переживал наше сосуществование осознанно, и это ощущение

одновременно и тревожило, и придавало уверенности.

Жившая во мне тварь становилась сильнее, громче заявляла о своих правах — а это

значит, что мое решение остановить ее было правильным, даже если это означало, что

придется покончить с собой.

Насчет рая и ада я никогда особо не задумывался, но, когда я закрывал сумку, в которой

лежал пузырек крысиного яда — смертоносного стрихнина, — у меня мелькнула мысль о

том, какой мне вынесут приговор, если я сегодня предстану перед судом Всевышнего.

Некоторые верят, что самоубийцы обрекают себя на ад. Но ведь сам Христос был рожден для

того, чтобы принести свою жизнь в жертву.

Я поднял сумку, думая о том, что вопрос это все равно спорный. А я сделаю то, что

нужно.

Я вышел в коридор и прошел мимо кабинета отца. Дверь была открыта, а внутри —

темно. Отец в это время, как обычно, находился в университете. Компьютер, за которым он

так часто работал, одиноко стоял на столе.

Остановившись, я подумал, что могу умереть, так и не узнав ничего о своем отце, о том,

сколько в нем осталось человеческого и насколько он контролировал зверя в себе.

Я импульсивно бросил сумку на пол и подошел к компьютеру, думая, что стоит

черкнуть строчку. Написать прощальную записку, рассказать, что я знал наверняка о нас

обоих. Компьютер загудел в темноте, я открыл новый текстовый файл. Сочиняя сообщение

отцу, я, честно говоря, улыбался.

Дорогой папа…Угадай, что выкинул твой непослушный сын!

Именно это я и напечатал и нажал кнопку «сохранить», чтобы мое послание не исчезло

вдруг, как и сам его автор. Всплыло окошко — надо было как-то назвать новый файл. Я

улыбнулся пошире, чуть не засмеявшись над абсурдностью происходящего. «Последнее

письмо», как же его еще назовешь?

Я напечатал «по», а компьютер подобрал файлы, начинающиеся на эти буквы. И тут я

увидел документ с названием «ПодавленнеХайда.doс»!

Этот файл, имя которого было так созвучно с моими собственными переживаниями,

разожгло во мне любопытство. Я сохранил свое сообщение и переключился на отцовский

текст.

Я спешно листал документ, двигаясь по тексту все быстрее и со все большим

интересом. Я чуть ли не носом прижимался к экрану и просто не мог поверить глазам своим.

Глава 40

Джилл

— Мам, ну как суп? — поинтересовалась я, присаживаясь на край ее кровати. Она

сидела, положив под спину подушки, и методично, ложку за ложкой, поглощала бульон.

— Вкусно. Спасибо, Джилл.

Я улыбнулась, думая о том, что даже такая простая мелочь — это очередной шаг

вперед. Мама больше не голодала, а что-то ей даже начало казаться «вкусным».

— Ты сегодня лучше выглядишь, — сказала я, — уже не такая бледная.

— Мне действительно лучше. — Мама поставила пустую тарелку на тумбочку и

закрыла глаза. — После целого дня в больнице я устала, но уже не чувствую себя такой

слабой.

— Хорошо. — Я протянула руку за успокоительным, которое она до сих пор принимала

на ночь. Открыв баночку, я посмотрела маме в лицо.

Она все же еще была бледновата и много спала. Уж не знаю, что там у доктора Хайда за

подход, но он работал. Мама сегодня не только не казалась мрачной, но и улыбалась время от

времени. И это была не вымученная гримаса, к которой я привыкла, а настоящая, хоть и

неуверенная, улыбка .

Я подала ей таблетки, а когда протянула руку за стаканом с водой, мой взгляд упал на

стоявшие на тумбочке часы.

Начало одиннадцатого. Интересно, Тристен уже в школе? Он уже готовится к...

Но мне все равно, напомнила я себе, подавая маме воду. Это его жизнь и его проблемы.

Я ничего не могу поделать, и я не должна ничего делать.

— Джилл. — Мамин голос прервал мои мысли.

Я посмотрела на нее — она протягивала мне пустой стакан, и я взяла его.

— Да?

— Доктор Хайд… — Она закрыла глаза, готовясь уснуть. — Он мне очень помогает.

Мы столько вопросов разрешили. И я теперь понимаю, что уделяла тебе недостаточно

внимания с тех пор, как погиб твой отец.

— Мам, все нормально. — Я поставила стакан и взяла ее за руку. — Ты же болела.

— Да, так и Фредерик говорит, — согласилась она. — Но все же мне прямо не по себе

становится, когда я думаю о том, сколько тебе пришлось взвалить на себя.

— Ничего страшного, — уверила ее я. Но у меня мелькнула и мысль: «Фредерик» ? Не

«доктор Хайд»? Это не зря показалось мне странным — или все пациенты так к врачу

обращаются? — Ты, главное, поправляйся, — добавила я, — а за меня не беспокойся. Все в

порядке.

— Джилл, ты сильная девочка. — Мама стиснула мою руку, язык у нее уже начал

заплетаться. — Спасибо тебе за твою заботу. И поблагодари еще сына Фредерика...

— Тристена, — напомнила ей я. Он ее настолько одурманил, что она даже имя его

забыла?'

— Да, Тристена. — У мамы перехватило дыхание и, к моему огромному удивлению, по

щеке побежала слеза. — Если бы ты не попросила его уладить дело... Не знаю, лежала ли бы

я сейчас здесь, — сказала она прочувствованно. — Ты не представляешь, я же чуть не

сдалась…

— Мам, не говори так! — воскликнула я. — Ты бы не…

— Не знаю, — ответила она. — Но теперь тебе волноваться не о чем. Сейчас последние

месяцы мне уже кажутся страшным сном. Я ничего с собой не сделаю, уже нет.

Мое горло словно тисками сжали, я начала задыхаться.

Мама делать глупости не собиралась. А вот Тристен мог — и прямо сегодня. Возможно,

он глотал опасный раствор прямо в этот самый момент...

Мой взгляд снова метнулся на часы. Почти пятнадцать минут одиннадцатого.

— Джилл, когда увидишь его, передай, — добавила мама сонным голосом, по которому

я уже научилась понимать, что лекарство подействовало, — что я никогда не забуду, что он

для меня сделал. Фредерик сказал, что Тристен его так настойчиво уговаривал меня взять,

что он просто не смог отказать… — Ее голос стих — сказалось действие таблеток, горячего

супа, к тому же она столько сил потратила на эту откровенность.

— Обязательно, мам, — пообещала я, забыв обо всем, что Тристен ей сделал. Я встала.

Мне было плохо, меня охватили ужас и жалость. Я не попыталась его остановить, и его

смерть действительно будет на моей совести. — Я пойду.

— Куда? — сонно пробормотала мама.

— Выйду, — сказала я. — Надо поблагодарить Тристена — немедленно!

Думаю, мама даже не осознала, что я ушла. Закрыв за собой дверь ее спальни, я рванула

по коридору, остановившись на секунду только для того, чтобы схватить рюкзак и скрепку со

стола. По пути я молилась, чтобы не опоздать.

Глава 41

Тристен

Школьный замок поддался мне с трудом. У меня страшно дрожали руки, но не потому,

что я боялся возможного исхода сегодняшнего вечера, а из-за того, что я прочел в дневнике

отца.

Это был черновик журнальной статьи. Видимо, планировалась, что она станет

шедевром. Исследование психических отклонений не кого иного, как самого доктора

Фредерика Хайда. Доктор в роли пациента — и одновременно спасителя. По этому тексту я

понял, что моего отца больше нет — несколько месяцев назад зверь полностью завладел им,

и я живу под одной крышей с чудовищем.

Я сунул скрепку в замок. Пальцы наконец повиновались мне, и я вошел.

Мой отец со свойственным ему высокомерием был уверен, что сможет победить эту

тварь с помощью одного самоанализа и аптечного арсенала.

Закрыв за собой дверь, я прорвался в школу, где в это время царила полная тишина, и в

моих мыслях вспыхивали особенно поразившие меня цитаты из отцовской статьи.

Я пришел к выводу, что у Хайдов действительно есть определенное генетическое

отклонение... Сны становятся ярче... Регрессионная терапия оказалась неэффективной...

Но я уверен в том, что решение найдено.,.

В этой хронике я нашел результаты его многомесячного самоанализа и способы, к

которым прибегал отец, чтобы контролировать свою страшную субличность, так

стремительно лезущую наружу. Анализ прерывался пространными вставками,

посвященными пациентам, которые, как казалось отцу, страдали подобным недугом, и

длительному воздействию определенных химических веществ на организм человека.

Статья еще требовала доработки и редактуры, но текст был мощным, в нем сквозили

самоуверенность отца, а также его азарт и готовность бросить вызов монстру и победить его.

Отец ни на секунду не усомнился в том, что победа будет за ним, хотя я по его же записям

видел, как он сдает позиции. Прошлой ночью выпал на три часа — проснулся в ужасном

настроении…

Я шел по коридору, который всего через несколько часов заполнится учителями и

учениками. Если я все же умру, кто меня найдет? Этот дурак Мессершмидт? Увидев мой

труп, он вскрикнет? Пойдет ли кровь — с учетом того, что именно я собрался выпить?

Возможно, будет поврежден желудок, и она польется изо рта.

Я открыл замок на двери класса, действуя уже более уверенно.

Отец описал и радость от знакомства и последовавшего за ним сотрудничества с

неназванным единомышленником из США — очевидно, что имелся и виду доктор Джекел.

Нашел в Америке химика, уверяющего, что он владеет ценными документами, поведал ему о

своем тайном проекте, и мы начали сотрудничество... Обдумываю возможности

временного переезда в целях совместной работы... Успешный исход благоприятно скажется

как на моей, так и на его репутации... В результате откроются новые возможности для

лечения личностных расстройств... исправление преступников… общественный контроль...

Отец писал, что нашел доктора Джекела благодаря обычному генеалогическому

расследованию. Читая между строк, я догадался, что он убедил отца Джилл помочь ему в

поисках лекарства от надвигающегося безумия, упирая на чувство вины и обещая ему славу и

немалые деньги. По тексту я понял, что отец рассчитывал не только на собственное спасение,

он заразил доктора Джекела грандиозной идеей, что результаты их исследований можно

будет использовать для лечения всех людей, имеющих преступные склонности.

Магическая формула Джекела и Хайда должна была обеспечить новый уровень

безопасности в обществе!

Какая ирония.

Я закрылся в кабинете химии и бросил сумку на свой рабочий стол. Я действовал без

колебаний, опасаясь, что малейшее промедление может заставить меня передумать. Я, в

общем, был уверен, что раствор не сработает. Шансы слишком невелики — раствор сам по

себе получился весьма токсичным.

Хотя мой отец был уверен, что они с доктором Джекелом вплотную подошли к

решению. Мой напарник считает, что прорыв... наш УСПЕХ…очень близок…

Вскоре после этого статья, которую отец собирался публиковать в журнале, оборвалась.

Последняя запись была сделана в районе прошлого Рождества. То есть незадолго до смерти

доктора Джекела.

Позвякивая пробирками, я собрал всю необходимую посуду и ингредиенты и поспешно

принялся их смешивать, терзаясь вопросом: убить ли мне отца, прежде чем я наложу руки на

себя?

Если я это сделаю, я почти наверняка отомщу за смерть отца Джилл и, возможно,

воздам за убийство собственной матери, уж не говоря о том, что таким образом я спасу его

будущих жертв. Я же знал, что зверь, вселившийся в моего отца, будет убивать еще и еще.

Но, да простит меня Господь, я продолжал в одиночестве делать свое дело в

лаборатории.

Возможно, в глубине души я цеплялся за слабенькую надежду, что мой наскоро

смешанный раствор, который прямо сейчас бурлил в колбе Эрленмейера, все же может

спасти меня, а заодно поможет вернуть и отца.

А возможно, дело было в том, что я струсил и не отважился убить вместе с этой тварью

человека, давшего мне жизнь. Этого сурового, требовательного и неласкового

самовлюбленного мужчину, который, тем не менее, на титульном листе своей работы написал

следующее посвящение: «Моему сыну Тристену — надеюсь, я и его смогу спасти».

Я действовал быстро, но точно, сверяясь с записями, я смешивал ингредиенты.

Добавить пол-литра профильтрованной воды... Увидь мои старания Мессершмидт, он был

бы в восторге.

Наконец, согласно списку современного доктора Джекела, я насыпал в уже и без того

ядовитый дихромат калия стрихнина и вылил эту смертоносную смесь в колбу.

Стрихнин. Алкалоид, который в девятнадцатом веке по ошибке считали лекарством, и

его тогда легко было достать в аптеке. Количество, которое я добавил в свой раствор,

способно подкосить любого.

Я решил прекратить размышления о том, что будет, о том, как раствор обожжет мне

горло и парализует легкие. Я поднял колбу, посмотрел на жидкость, словно собираясь

произнести тост за собственную судьбу, и тут услышал, как кто-то выкрикнул мое имя из

коридора:

— Тристен! Остановись!

Глава 42

Джилл

— Не надо, Тристен, — взмолилась я, увидев, что рука его замерла. Рюкзак соскочил с

плеча и с тяжелым стуком упал на пол, я подошла к нему: — Прошу тебя. Давай сначала

поговорим.

— Как ты вообще сюда вошла? — смущенно спросил он, крепко держа наполненную до

краев колбу за горлышко. Тристен посмотрел на дверь: — Я же ее закрыл...

— А я открыла, — сказала я, раскрыв ладонь и продемонстрировав ему скрепку. — Как

ты меня учил.

— Черт!.. — простонал Тристен. — Зря я это сделал...

— Тристен, так что там? — я подошла еще ближе, боясь, что он прямо сейчас выльет

содержимое колбы себе в рот и я не успею до него добежать. — Что в растворе? Какая там

примесь?

Он не ответил.

— Джилл, тебе лучше уйти.

У меня в животе похолодело.

— Тристен... что в нем?

Он все равно промолчал, но поставил колбу, вышел из-за стола и твердо взял меня за

плечи.

— Джилл, — повторил он, пристально глядя мне в глаза, — тебе действительно лучше

уйти.

И тогда я поняла, что раствор, который Тристен Хайд собрался выпить, не просто

токсичен, а, скорее всего, смертельно опасен. Но он не казался напуганным. Наоборот, он

выглядел решительно, и эта самоотверженность дала мне понять больше, чем сказало бы

выражение явного ужаса. Я узнала этот взгляд: он был таким же, как в тот день, когда

Тристен впервые попросил меня помочь ему с этим опытом. И когда он пообещал покончить

с собой, если питье его не излечит.

— Тристен, но ты ведь сам не веришь, что раствор может тебе помочь? — спросила я,

сдерживая эмоции — если дать им разыграться, я могла перестать логично мыслить. Я

боялась — ведь у меня на глазах мог умереть человек. Но и это не все. Я боялась потерять

Тристена. Навсегда. Этого бы я не перенесла. Потому что, даже если он не испытывал ко мне

никаких чувств, я его любила.

Любить его было глупо и бессмысленно — и, вероятно, неправильно. Он был опасным

и наглым, нарушал все правила, которым следовала я, и подбивал нарушать их и меня. Но в

тот момент я четко осознала: каким-то образом я все же влюбилась в этого парня,

собиравшегося лишить себя жизни.

— Он же тебя убьет, да? — спросила я, проклиная себя за срывающийся голос.

— Может быть, — признал Тристен. — Но я, конечно, надеюсь, что этот состав мне

поможет. Хотя вероятность того, что я отравлюсь, тоже велика.

Я и сама подозревала то же самое, но, когда услышала это от Тристена, у меня

заледенела кровь.

— А почему ты хочешь сделать это сейчас? — поинтересовалась я в надежде его

образумить. — Почему бы тебе не подождать? Ты же даже не уверен , что эта тварь

действительно существует? Не на сто же процентов!

— Джил, я уверен, — ровно сказал он, все еще держа меня за плечи. Он сжал меня чуть

крепче. — Абсолютно уверен.

Я внимательно посмотрела ему в лицо, словно пытаясь усмотреть это чудовище в его

глазах. Но я видела лишь Тристена, непростого человека, способного даже на насилие. И так

же точно способного на добро, на искреннюю теплоту, на готовность пожертвовать своей

жизнью ради других. Например, ради Бекки, если мои подозрения верны.

— Откуда ты знаешь?

— Прошлой ночью мне приснился сон, — сказал он.

— Они тебе и до этого снились.

— В этот раз я увидел его завершение, — поведал мне Тристен. — я теперь знаю, чем

все кончилось... то есть убийством .

— Но это ничего не значит!

— Джилл, я увидел ее лицо, — продолжал он, слегка разжав пальцы, теперь он просто

держал меня, не сжимая. — Я видел ее лицо, когда она умирала. Когда чудовище ее убило.

— Не понимаю… Ты же всегда знал, кто она. — Бекка. Как можно было ревновать в

такой ужасный момент? Но я ревновала.

— Нет, Джилл, — ответил Тристен, его карие глаза были крайне печальны. — Я

ошибался. Он убил не твою глупую подружку.

—Да? — Вопрос прозвучал сдавленно, как-то... что-то в его взгляде выдавало ответ на

вопрос, который я даже еще не задала. — И кто же это был, Тристен?

— Та, Джилл, — сказал он. — Я… оно... убило тебя .

Меня, не Бекку...

Мы стояли вместе в одинокой лаборатории: я и парень, которого я любила и который

уверял, что внутри него жило нечто, жаждущее убить меня. Но я его не боялась,

Поверь мне , сказал он когда-то.

И я почему-то верила.

Страшно мне было , но не за себя. Только за него, даже когда Тристен, вцепившись в

мои руки, сухо заявил:

— Джилл, оно хочет убить тебя прямо сейчас. Не только в воображении.

Я даже не могу передать словами, что я почувствовала, когда Тристен притянул меня к

себе и сказал хриплым голосом, в котором мне послышались тоска и неутоленное желание:

— Джилл, это с самого начала была ты. Он хочет себя не меньше, чем хочу я. Но будь я

проклят, воистину проклят , если я отдам ему тебя.

Это, наверное, было самое безумное на свете признание в любви, с налетом черного

юмора, но мне оно показалось просто безупречным.

Тристен взял меня за подбородок, наклонился ко мне, другой рукой обнял за талию, и я

впервые поцеловалась с мальчиком — то есть с мужчиной... Чудовище и его жертва, которая,

возможно, через несколько минут будет мертва.

Разумеется, первый поцелуй у Джилл Джекел не мог случиться на пороге дома после

похода в кино или на дискотеку.

Разумеется, отношениям, начавшимся на кладбище, предстоит закончиться там же,

только у другой могилы.

Разумеется, этим поцелуем он хотел мне сказать не просто «спокойной ночи», а

возможно, и «прощай».

Глава 43

Тристен

Как же ревело, рычало и лязгало зубами жившее во мне чудовище, когда я наконец

поцеловал Джилл Джекел, о чем мечтал уже… сколько я об этом мечтал?

С того вечера, когда я сидел с отцом в забегаловке и увидел ее из окна? Когда она

прошла мимо в скромной кружевной блузке, которая возбудила во мне больше интереса, чем

обтягивающая маечка Бекки Райт? Или в кабинете химии, когда я смотрел на ее гладкий

хвостик, который раскачивался как маятник и гипнотизировал меня? Тогда ли она меня

очаровала? Иди на кладбище, в день похорон ее отца, когда она прижималась ко мне, так

отчаянно нуждаясь в силе и защите?

Какая же ирония была в том, что ее нежные алые губы наконец неуверенно прижались к

моим губам, руки пытались найти себе место — на моих плечах? бедрах? груди? — ее язык

робко коснулся моего за несколько секунд до того, как мой рот обожжет ядовитая жидкость...

Какая ирония, что во время поцелуя, рожденного желанием защитить эту девушку, я

вынужден бороться с жившей внутри меня силой, жаждавшей ее же уничтожить.

Она неуверенно растворялась в моих объятиях, прижимаясь ко мне, а в моей душе

извивался зверь, он пытался вырваться и завладеть мной.

Тристен, остановись сейчас же , приказал себе я. Остановись, пока не утратил

сознание .

Остановись, пока не сделал ничего такого, что уже нельзя будет поправить.

Но то, что я чувствовал, обнимая Джилл, это дурманящее сочетание страсти и

нежности, которые она во мне будила... ни с кем другим я не испытывал ничего подобного, и

я никак не мог заставить себя положить этому конец. Я хотел, чтобы этот поцелуй не

заканчивался никогда, я был почти уверен, что он у меня последний, и абсолютно уверен, что

он — лучший, так что я прижал Джилл к себе покрепче. Я так хотел ее, но я чувствовал себя

словно приговоренный, пытающийся насладиться последней трапезой, слыша, как за окном

ставят эшафот.

— Джилл, — прошептал я, мне так хотелось сказать ей, что я ее люблю. Хотелось

сказать очень многое, но не хотелось отрываться от ее губ. — Джилл, —бормотал я, утыкаясь

носом в ее нежную щеку, надеясь, что она поймет все по интонации, с которой я называю ее

по имени.

— Тристен... — Вторила мне Джилл. Она испытывала ту же смесь грусти, отчаяния и

блаженства, что и я. Я чувствовал, как в ее груди колотится сердце.

Но я услышал и другой голос, ворвавшийся в мои мысли. «Да, Тристен…»

Это его голое.

Его слова прозвучали внутри меня, когда я прижимал Джилл к себе, гладя ее по спине и

ласково проводя большим пальцем по ее шее. В той части меня, о которой я только начал

узнавать.

Я чувствовал, как эта тварь извивается внутри меня. Но голос ее услышал впервые.

Тристен, остановись , говорил себе я, продолжая целовать Джилл. Она отважилась

обнять меня за шею, чем вызвала у меня новый прилив влечения и страсти. Еще минуточку,

Тристен, и больше не смей ее касаться...

Я запустил пальцы ей в волосы, почти распустив хвостик, я торопил наш поцелуй,

понимая, что долго он продолжаться не может.

— Джилл, Джилл, — застонал я, когда этот чудесный момент закончился и мы

разъединились. Нам обоим нужен был воздух, чтобы огонь наших чувств мог разгореться с

новой силой. Как я ее хотел. До того, как умру. — Джилл...

Собственный голос показался мне каким-то странным. И в то же время знакомым. Это

был тот самый голос, который я только что услышал.

Поторопись , велел себе я. Поторопись или останавливайся.

«Не останавливайся,.. Продолжай...»

Я старался не слушать его, старался заглушить врага, обретшего голос, вместо этого я

сосредоточил все внимание на Джилл, покрепче обнял ее за талию и стал целовать в шею. Ее

нежную-пренежную шейку...

— Тристен, — пробормотала Джилл с придыханием. Я легонько укусил ее и тихонько

застонал от желания, и она слегка занервничала. — Тристен?

— Да, любимая, —прошептал я ей на ухо. — Да... «Да, да...»

Да... Еще секунду, и я больше к ней не притронусь.

— Джилл...

Я не хотел действовать резко или поспешно, но времени оставалось все меньше, и я

впился в ее губы, зарылся пальцами в ее волосы.

«Возьми ее, Тристен… А я закончу начатое тобой дело...»

Нет... Нет...

От напряженной борьбы у меня заболела голова, как будто ее сжали тисками, и я

почувствовал, что начинаю проигрывать. Но я не мог остановить этот поцелуй. Это был мой

последний шанс... Я обнял ее покрепче, сделал шаг вперед и прижал ее к столу, так что у нее

не осталось пути к отступлению...

«Все идет, как надо. Ей тоже хочется. Если начнет возражать, не слушай. Она тебя

хочет…»

— Тристен, — тихонько вскрикнула Джилл. Я прижимал ее к столу, и движения ее рук

уже не были такими неуверенными. Нет, она уже прижимала ладони к моей груди, со всех

сил отталкивая меня. Отталкивая нас.

«Не обращай на нее внимания. Не выпускай ее. Клади ее на стол...»

— Тристен, нет! — крикнула Джилл уже громче. И настойчивее, словно знала, что я

уже где-то далеко и докричаться до меня будет непросто. — ОСТАНОВИСЬ!

ПОЖАЛУЙСТА!

Власть надо мной уже перешла в лапы чудовищу, и я еле слышал Джилл. Перед глазами