Document Outline 8 страница

таинственной.

— Как ты думаешь, удастся расшифровать? — спросила я, даже не понимая, на

положительный или отрицательный ответ я надеюсь.

Хотела ли я знать правду об отце, когда немногие известные факты уже складывались в

такую ужасающую картинку? А что, если в этих записях зашифрована какая-то новая

страшная правда?

— Я уже расшифровал, — сообщил Тристен, положив конец моему внутреннему

диалогу. — Не хочу обидеть твоего отца, но код оказался незамысловатым. — Мы снова

посмотрели на список, Тристен придвинулся еще ближе, так что на продавленных диванных

подушках мы сидели буквально бок о бок. — Видишь? — сказал он, показывая пальцем. —

Он просто поделил алфавит на две части и заменил «А» на «М» и наоборот. Очень просто.

Вялая попытка ввести соперника в заблуждение.

— Но зачем ему вообще понадобилось это делать?

Тристен был слишком занят собственными вопросами, чтобы обращать внимание на то,

что интересует меня.

— Кто знает? — ответил он. — Суть в том, что если сопоставить этот список с

записями доктора Джекила, становится очевидно, что твой отец целенаправленно добавлял в

соли примеси по базовым формулам, и, похоже, он использовал вещества, которые были

доступны в аптеках или лабораториях в девятнадцатом веке.

— Ты, похоже, все продумал, — сказала я, отталкивая его руку. Этот листок… кровь

была прямо у меня перед глазами. — Но ты уверен, что нигде не ошибся? Про девятнадцатый

век ты откуда знаешь?

— Из Интернета, — ответил Тристен. — Мы хоть и живем в глуши, но доступ в

киберпростран-ство имеется.

— Но…

— Джилл, я не ошибся, — твердо сказал он. — Это вопрос моей жизни... и смерти. Я

уверен, что все правильно.

Я посмотрела на «окровавленный список».

— Это касается и моего отца, — буркнула я скорее самой себе, чем Тристену. — И

меня.

Тристен притих, потом он положил листок на столик и повернулся ко мне.

— Джилл, — мягко сказал он, — я не забыл о том, что этот список поднимает много

новых вопросов о твоем отце. — С болью в голосе он продолжил: — Поверь мне, я много

думал о том, какую роль этот листок мог сыграть в последние моменты его жизни. Но ты

должна простить и мою воодушевленность. Клянусь, если я спасусь, то я посвящу все силы

победе на конкурсе. И я помогу тебе разрешить все связанные с отцом загадки — если ты

этого хочешь. Но позволь мне для начала позаботиться о себе.

Я пристально смотрела ему в глаза, его лицо было всего лишь в нескольких

сантиметрах от моего. Никакой необузданности в нем не было. В тот момент я не могла

поверить в ее существование. Он казался теплым. Добрыми Нежным. Он готов был мне

помочь. Если бы только у него были ко мне какие-то чувства… такие же, какие в тот момент

испытывала я сама...

И вдруг, когда мы смотрели друг другу в глаза, мое желание чуть не сбылось — я

увидела какую-то перемену во взгляде Тристена. Не ту, которая могла меня напугать, как,

например, случилось в тот вечер, когда он пригрозил Тодду. А ту, которую я в тот же вечер

заметила в лаборатории.

Тогда в школе мне показалось, что я заметила в его взгляде незнакомую до этого

теплоту, и, может быть, ее же я видела и в гараже, хотя тогда я не была уверена. Почти...

Мы внимательно рассматривали друг друга, и казалось, что Тристен тоже пытается

понять, чувствую ли я что-либо к нему, хотя я-то была уверена, что мои эмоции очевидны,

что все написано у меня на лбу крупными буквами помимо моей воли.

— Джилл, — наконец пробормотал он, поднял руку и дотронулся до своенравного

локона, который я вечно убирала за ухо.

Я сидела, напряженно выпрямив спину, хотя внутри все затрепетало. Я боялась

пошевелиться, потому что он тогда мог убрать свою руку, которая застыла у меня за ухом, —

и конец всем моим приятным ощущениям.

Тристен все рассматривал меня, мои щеки, нос, шею и даже мою ужасную пижаму, а

когда он снова посмотрел мне в глаза, мне показалось, что он смущен. Но я все же уверена,

совершенно уверена, что, когда он прошептал: «Джилл, ты такая хорошая », в его голосе

слышалось желание.

Чаще мне это говорили с издевкой. Джилл Джекел такая добродетельная, она такая

хорошая. Но когда то же самое сказал Тристен... это показалось мне самым прекрасным на

свете комплиментом.

Но я едва это осознала. Я вся была в ощущениях: его рука касалась моего уха, а когда

он провел тыльной стороной указательного пальца по моей щеке, опускаясь вниз медленно,

но с той самой непоколебимой уверенностью, с которой он мог подчинить себе химические

элементы и расстроенное пианино, по моему телу разлилась теплота.

Сердце колотилось от предвкушения... и страха.

Мне этого хотелось. Действительно хотелось. Я хотела его. В глубине души я хотела

этого с того самого дня, как мы встретились на кладбище...

Но меня до этого ни разу не целовали. Тристен догадается? Что у него был опыт, я

знала.

К тому же он признался, что он опасен . И Дарси то же самое говорила. Она меня

предупреждала... Ты кончишь, как отец...

Кровь с папиного списка стала ближе...

Я чуть отстранилась.

— Джилл, — повторил Тристен более хриплым голосом и уже увереннее провел рукой

по моей шее сзади, притягивая меня к себе. — Ты такая милая.

— Тристен… — Я понимала, что его надо остановить, обязательно ... Но я позволила

ему приблизиться, мне нравилось это искушение. — Тристен...

Он мне не ответил, продолжая ласкать мою шею, и мы осторожно, но уверенно

сближались. Я вдыхала знакомый аромат его кожи, слушала его нежный голос...

Всего один поцелуй. А потом я его оттолкну...

Я закрыла глаза, и в этот же миг теплые губы Тристена легонько коснулись моих, это

прикосновение было едва заметно, и в то же время шквал эмоций обрушился на меня, жар и

холод одновременно, тут я почувствовала страх и уперлась ладонями в его грудь.

Нет, это все неправильно... Время неподходящее... Он неправильно поступает...

А колебалась ли Бекка? Бекка, которую он видел в своих снах?

— Прекрати сейчас же!

Мне показалось, что это я выкрикнула.

Но когда мы с Тристеном резко дернулись в разные стороны и я открыла глаза, то

увидела, что с другой стороны дивана стоит моя мама, скрестив руки на груди. В глазах ее

явно читались ужас и возмущение... к тому же я заметила, что она была на удивление бодра.

Глава 35

Джилл

— Что тут происходит? — требовательно спросила мама. — Джилл, объясни мне!

Я тут же покраснела от стыда.

— Н-ничего, — заикаясь, ответила я.

Действительно ничего?

Я бросила взгляд на Тристена, но по его лицу не поняла ничего.

— Миссис Джекел, это я виноват, — сказал он, вставая. — Я пришел поговорить с

Джилл, и боюсь, что... — Он пожал плечами и улыбнулся... наверное, это была самая

застенчивая улыбка, которую он мог изобразить. — Что я могу сказать в свое оправдание,

кроме того, что мне нравится ваша дочь? Я уверен, что не я первый пытался ее поцеловать.

Я замерла и только молилась о том, чтобы мама не попыталась это оспорить. Она ведь

знала, что у меня никогда никого не было. Я даже на свидание никогда не ходила. Он у меня

первый .

И всерьез ли Тристен сказал, что я ему нравлюсь? Или просто чтобы маму успокоить?

Что между нами произошло — точнее, чуть не произошло?

— Вот и все, — уже более серьезно добавил Тристен. — Я пришел в первый раз и

впервые попытался ее поцеловать — не более того.

Да, не более того. Можно ли было вообще назвать это поцелуем?

— Джилл, это правда? — спросила мама. — Он у нас впервые?

Я поняла, что она расстроена и думает, что между нами что-то происходило, пока она

спала на втором этаже под воздействием таблеток.

—Да, мам, — соврала я. — Он сегодня первый раз пришел. Все это случайно

получилось.

Но мама уже снова переключилась на Тристена. Она склонила голову:

— Мне кажется, что я тебя уже видела. И слышала твой голос.

— Да, — ответил Тристен, — говорят, я сильно похож на отца.

Когда мама поняла, кто это, она кивнула, и расслабилась.

— Разумеется. Ты Тристен. Отец часто тебя упоминает.

— Наверняка жалуется на меня — попробовал пошутить Тристен.

— Нет, он вроде бы тобой очень гордится. — Мама спрятала руки в карманы

изношенного халата и принялась осматривать Тристена с ног до головы — было ясно, что

она пыталась примириться с тем, что незваный гость оказался тем самым юношей, которого

нахваливал доктор Хайд. — Твой отец сказал, что ты прекрасно играешь на рояле, —

вспомнила она. — И подаешь большие надежды как композитор.

В кои-то веки Тристен смутился — его, наверное, удивило, что отец его нахваливал.

— Приятно слышать, — наконец сказал он. — Но, я боюсь, отец расстроится, если вы

расскажете ему, какое плохое я на вас сегодня впечатление произвел. Снова прошу прощения.

Мама, казалось, обдумывала, что сказать на это.

— Я, наверное, слишком эмоционально отреагировала. Особенно учитывая, из какой ты

семьи, Тристен. Я знаю, что ты приложил все усилия, чтобы нам помочь.

— Ничего особенного,— сказал он.

— Нет, ты совершил очень добрый поступок, помог мне — и Джилл. Я… я жалею, что

у меня не было возможности сказать тебе спасибо раньше.

Когда мама его поблагодарила , я поняла, что ему удалось взять под контроль даже эту

ситуацию, как, впрочем, и всегда.

Мама посмотрела на меня. В ее глазах читались печаль и усталость.

— Джилл, я понимаю, тебе сейчас непросто, — признала она. — Я уверена, что ты

соблюдаешь правила, и, наверное, справедливо отметить, что я была дома... — Мама, похоже,

утратила уверенность, трясущейся рукой она попыталась поправить свои растрепанные

волосы — у нее была такая же привычка, как и у меня. — Я понимаю, что сейчас в твоей

жизни творится бог знает что, все эти свидания, как ну других девчонок. Дело...

Мама не смогла закончить фразу, и мы с Тристеном взволнованно переглянулись.

— Миссис Джекел? — спросил он, направляясь к маме. — Вы в порядке?

— Я просто устала, — ответила она. — Я спустилась за лекарством...

— Идемте, — сказал Тристен, взял маму за локоть и повел ее вокруг дивана. Она

тяжело опустилась рядом со мной, а Тристен, делая шаг назад, аккуратно взял листок,

лежавший до этого прямо на виду, свернул его и сунул в карман. Но мама его увидела.

— Что это? — резко спросила она, вскинувшись. — Этот листок?

У меня сердце чуть из груди не вылетело. Я даже не знала, помнила ли мама, что

бредила этим списком, но я испугалась, что, если она сейчас увидит папину кровь, ее снова

резко накроет депрессия и она впадет в полную кататонию. Это было просто недопустимо. Я

посмотрела на Тристена с надеждой на спасение. Скажи ей что-нибудь. Отвлеки ее еще раз.

Возьми ситуацию в свои руки.

— Это школьное задание, — спокойно ответил Тристен. — Из-за него я, вообще-то, и

пришел сюда. Хотел попросить Джилл помочь мне.

Мама сощурилась, словно силясь что-то вспомнить.

— Похоже было на...

— Вы сказали, что пришли за лекарством, — напомнил Тристен, перебивая ее. — Вам

подать? Скажите, что вам надо и где оно лежит. Я знаю, каков распорядок и насколько важно

четко следовать схеме.

Я с удивлением посмотрела на Тристена. Он разбирается в медицине? Но когда я

спрашивала его об этом в школе, он сказал, что не особо знаком с методикой отца...

Мама предприняла вялую попытку подняться;

— Я сама.

— Нет. — Тристен мягко надавил ей на плечо, не давая подняться. — Позвольте мне за

вами поухаживать.

— Спасибо, — согласилась мама. — Лекарства на кухонном столе. Два бензодиазепина

и один атаракс.

— Посиди с мамой, — сказал Тристен мне, — я сейчас вернусь, а потом домой,

разумеется.

Когда Тристен ушел на кухню, мама откинулась на спинку дивана.

— Он, похоже, неплохой, Джилл, — тихонько сказала она. — Глупо, наверное, думать,

что у тебя никогда друг не заведется. Что ты всегда будешь невинной малышкой. Я помню,

как ты пряталась за моей юбкой, когда я тебя впервые отвела в детский сад, — стеснялась

играть с другими детьми.

В ее голосе появилась глубокая грусть, словно я ее бросала, и у меня комок застрял в

горле.

— Мам, я пока и есть невинная малышка.

— Я знаю, Джилл. — Она слабо улыбнулась и погладила меня по голове. — Ты умница.

Я тебе доверяю.

Тут вернулся Тристен, он принес маме таблетки и чашку с водой:

— Держите.

Мама посмотрела на ладонь, благоразумно пересчитав таблетки, полагая, что юноша,

даже сын самого доктора Фредерика Хайда, мог бы дать ей слишком много снотворного. Но

Тристен, видимо, принес только то, что нужно, — мама забросила таблетки в рот и глотнула

воды из кружки.

— Выпейте все, — посоветовал Тристен, — отец рекомендует запивать как следует.

Я с любопытством взглянула на него. Откуда он и это знает?

Но он на меня и не посмотрел. Он следил за тем, как мама допивает воду. Очень

пристально.

И через пару секунд кружка выпала у мамы из рук, вода, которую она не успела допить,

пролилась прямо на нас с Тристеном. Мамина голова упала мне на плечо.

— Тристен? — вскрикнула я и взволнованно принялась трясти маму.

Она не реагировала.

— Джилл, я был вынужден это сделать, — виновато сказал Тристен. — Ради всех нас.

Глава 36

Джилл

— Ты подсыпал маме снотворного? — заорала я, вцепившись в ее запястье — я хотела

нащупать пульс. Я посмотрела на Тристена — мне было больно и страшно, я чувствовала

себя преданной. Мы чуть не поцеловались. А он так со мной поступил... — Зачем, Тристен?

— Я требовала ответа. — Зачем?

Почему вообще все это случилось? Попытка поцелуя, заявление, что я ему нравлюсь... а

потом он так с моей мамой обошелся?

— С ней все в порядке, — заверил меня Тристен. Он опустился рядом с нами на колени

и взял ее запястье. — Сердце бьется ровно. Я рассчитал дозу. Всего лишь немного атаракса в

воду подсыпал.

Когда я увидела, как он взял ее за руку, меня охватила почти материнская потребность

защитить ее, и я со всех сил оттолкнула его, так что Тристен упал на пол.

— Отойди от нее! Не прикасайся!

В тот момент я его ненавидела . Ненавидела и боялась. Как он мог так поступить? Он

все же чудовище.

Он поднялся с пола, отряхнулся, и я вдруг поняла, какой он высокий и сколько силы в

его руках, которые недавно касались меня. Тогда эта сила меня успокаивала, а теперь я

чувствую в ней угрозу.

— Убирайся, — велела ему я. И тут же умоляюще добавила: — Уходи, пожалуйста!

— Джилл, твоя мама заметила список, — сказал Тристен, пытаясь оправдаться, но его

голос звучал виновато и измученно.

Но оправдания ему, кошмарному, злобному чудовищу, каким он и сам себя считал, не

было.

— Она не просто его заметила, — прояснил он. — Она его узнала.

— Ну и что, Тристен? — вскрикнула я. Я вдруг резко так устала от всех наших тайн.

— И что? — спросил он с недоверием. — А если бы она потребовала, чтобы я его

вернул , забрала его у меня? Именно тогда, когда я уже готов к эксперименту, который может

спасти мне жизнь?

— Этот список принадлежит моей семье , — напомнила ему я дрожащим от страха

голосом. Я так и держала в руке мамино запястье, чтобы быть уверенной, что у нее не пропал

пульс. — Он не твой! Ни список, ни коробка! А ты ведешь себя так, будто они принадлежат

тебе. А они не твои!

Несколько секунд Тристен молчал. Просто смотрел на меня.

Когда он наконец заговорил, в его голосе больше не было раскаяния. Он разозлился.

— И список, и ящик — это и мое наследие, — тихонько прорычал Тристен. — Мое .

Я покачала головой:

— Нет,Тристен! Они принадлежат моей семье!

—Твоей семье ? — резко сказал Тристен. Он принялся ходить туда-сюда, но смотрел

при этом строго на меня. — Хочешь поговорить о своей чудесной семейке ?

Я как-то не была в этом уверена. Я держала маму за руку... но смотрела на него.

— Вы, Джекелы , сломали мне жизнь, как и жизни моих предков... — Он повысил

голос. — Вы породили чудовище, которое убивает, размножается и продолжает убивать!

— Тристен...

Он перестал себя контролировать. Но не как тогда, с Тоддом. Нет, это был обычный

Тристен Хайд… злой как черт.

Он перестал расхаживать и посмотрел прямо на меня, сощурив глаза. Он заговорил

тише, но от этого сказанные им слова прозвучали лишь страшнее.

— Джилл, а тебе не кажется, что кровь, пролитая Хайдами , она в какой-то мере на

руках и у Джекелов ? Ты не думала о том, что, возможно, ВСЯ ТВОЯ СЕМЬЯ в долгу передо

мной? И что, вероятно, всего лишь вероятно, у меня есть право сделать то, что я считаю

нужным, чтобы исправить ошибку, совершенную твоим предком? Весь этот бардак ?

Тристен снова повысил голос, утопил пальцы в волосах, он уже чуть не рычал,

выпуская пар, накопленный годами.

— Весь этот УЖАС! Весь этот ад, который творится У МЕНЯ В БАШКЕ каждый

чертов лень! А ты, Джилл! Ты хоть когда-нибудь задумывалась о том, что, может быть, ты

такая же страшная, как и я? — Он засмеялся, резко, чуть не задыхаясь. — Ты вроде такой

невинной кажешься, но ты тоже запятнана, может быть даже пострашнее , чем я! Это твоя

семья дала начало роду убийц! Тебе такая мысль не приходила в голову с тех пор, как мы

взялись за эту затею по спасению МОЕЙ ГРЕБАНОЙ ДУШИ?

Я тяжело сглотнула комок, застрявший в горле, и погладила мамину руку. Она тоже

Джекел. По праву не рождения, но брака.

Нет, я никогда не задумывалась о своей вине и причастности к этому делу. Моя семья не

могла быть ответственна за то, что целый род имел склонность к насилию. Мы сами были

жертвами насилия. И, как я и сказала маме, я была невинна. Невинна...

Тристен замолчал — перестал сыпать обвинениями. Он стоял прямо передо мной,

тяжело дыша — его плечи заметно ходили вверх-вниз, — и пристально смотрел на меня.

Когда он понял, что я ничего отвечать не буду и не собираюсь защищаться он подошел к

дивану и просунул под неподвижную маму руки.

— Тристен? — Я крепче вцепилась в мамино запястье. — Что ты...

— Отнесу ее наверх, — хрипло перебил он, не глядя мне в глаза. — Если она проснется

не в своей постели, она может вспомнить, что сегодня случилось что-то не то. Я хочу, чтобы

она хорошенько выспалась и забыла о том, что тут произошло. — Он посмотрел на меня, но

взгляд его был жестким и суровым. — О том, что мы делали, о списке. Обо всем.

О том, что мы делали... Я подумала, что он говорит о поцелуе. И, судя по тому, как он

сказал это, по тому недовольству, которое я увидела на его лице... Я поняла, что второго

такого момента у нас уже больше не будет.

Именно это и должно было случиться.

Я его ненавидела. Чудовище .

— Отнеси ее наверх и убирайся, — сказала я упавшим голосом. Я сдалась. Он все

равно добьется своего, — Давай, а потом уходи. Прошу тебя.

Тристен поднял маму и прижал к груди. Руки ее повисли плетьми, голова

запрокинулась.

Я отвернулась и уставилась в темноту камина:

— Ты знаешь, где ее спальня.

—Да. — Тристен сделал несколько шагов, а потом остановился. — Джилл, с ней все

будет в порядке, — тихо сказал он, — Я действительно знаю дозировку, а она даже не все

выпила.

Я зажмурилась, как жмурилась тогда, на кладбище, от яркого снега, и вспомнила тот

день.

Поверь мне, Джилл , настаивал Тристен.

Ага. Конечно .

— Положи ее в кровать, аккуратно, и уходи, — сказала я, все еще стоя с закрытыми

глазами.

Тристен не ответил. Я слышала лишь его шаги, когда он поднимался по лестнице.

Я осталась одна в доме, где погасли все эмоции, как будто кто-то потушил всю ярость,

страх и желание, которое так недавно возникло между нами с Тристеном, как свечу. И я

почти задыхалась в этом вакууме. Я слышала, как в коридоре стихли шаги, потом скрипнул

матрас — Тристен положил маму на кровать.

Я закрыла лицо руками и продолжала слушать: он спустился вниз и почти беззвучно

прошел через гостиную в прихожую и вышел за дверь, которая тихонько скрипнула, когда он

закрывал ее за собой.

Он не попрощался, но меня это не расстроило. Я не хотела ни смотреть на него, ни

слышать его голос.

И к тому же я так разревелась что все равно не смогла бы ему ответить.

Глава 37

Тристен

Ночь, жарко, как в парилке, рядом медленно течет река, от которой несет гнилью:

обильная растительность в такую погоду уже начала преть. Я с улыбкой посмотрел в

черное небо и увидел, как луна косилась на меня хитрым, но одобрительным взглядом. Эта

круглая голова, лишенная тела, болталась на виселице звезд.

— Смотри, — хочу сказать ей я, — смотри, что будет, как ловко я проверну свое

дельце.

— Tристен? — нежным голоском зовет девушка — И нагибается в темноте в сторону

той тропинки, откуда она ждет моего появления, — Ты там? — Она, похоже, начала

нервничать. — Тут так темно!

Я немного выжидаю, наслаждаясь зрелищем: она стоит передо мной, такая

стройная, такая тоненькая, лопатки выпирают, словно ангельские крылья, которые я

обломаю, прежде чем она успеет подумать о том, что надо улетать...

Я облизываю губы и крепче сжимаю нож. Ладонь, вцепившаяся в рукоять, мокра,

словно я уже пролил ее кровь.

— Тристен, — снова шепчет она, — где ты?

Голос ее подобен музыке, подобен пению сирены. Но на речные камни рухнет не мое

тело.

Я подхожу к ней сзади, я больше не в силах откладывать это томительное

удовольствие.

— Привет, любимая, — шепчу я ей в ухо. — Бy!

Она вздрогнула и чуть не закричала, но я не даю ей раскрыть рот — я не зажимаю его

рукой, а кладу ладонь на ее трепещущий живот, чтобы придать ей уверенности, и нежно

уткнувшись в ее шею, целую ее, и она стонет — от облегчения и желания, и в то же время

посмеиваясь.

— О, Тристен...

Она расслабляется, прижимаясь спиной к моей груди, мои губы, дразня, скользят

вверх, к ее уху, и я успеваю заметить ее улыбку.

— Заждалась? Может, думала, что я вообще не приду?

— Нет, Тристен, — уверяет она, прижимаясь крыльями к моей спине. — Нет, я в тебя

верила. Я доверяю тебе.

— Правильно, любимая, — говорю я, медленно поднося к ее шее нож, пока он не

касается ее кожи. Еще один сюрприз! — Верь мне.

— Тристен? — поначалу она просто удивлена. Она даже не понимает. — Что...

— Верь мне, — шепчу ей я, и губы мои дрожат от радости, так, наверное, дергаются

ноги повешенного в последнее мгновение его жизни. — Все будет волшебно. Волшебно, как

ты сама.

— Тристен!— вопит она, понимая, что ее обманули, пытается вырваться из моих рук.

— Тристен? Это не смешно. Тристен!

Тристен, Тристен, Тристен тебя стиснул. Эта милая фразочка крутится в голове,

лишь добавляя удовольствия. Мгновение становится еще слаще.

Она продолжает свои бессмысленные попытки вырваться, упирается в меня,

пытается развернуться, я слегка поддаюсь, ведь мне так хочется видеть ее лицо, когда она

будет умирать.

— Тристен! — вопит она, поворачиваясь ко мне, чтобы закидать меня обвинениями и

молить о пощаде — и ее глаза, неожиданно карие, распахнуты от ужаса, а я глубоко-

преглубоко вонзаю нож, я люблю ее за эту жертву, которую она мне принесла, за ее кровь,

которая уже течет по моим рукам и начинает капать с моего запястья.

— Тристен! — кричит она, даже на последнем издыхании называя меня по имени,

ослабевая в моих объятиях.

Я держу ее обмякающее тело, смотрю на то, как жизнь медленно выходит из ее груди

и глаза закрываются. Она уже на грани забытья, но ей все же хочется узнать.

— Почему, Тристен? За что?

Я проснулся на рассвете, лишенный сил, измотанный, руки спрятаны под подушку — я

боялся посмотреть на них, потому что не знал... Только потом я наконец набрался смелости и

вытащил их, дрожа от страха — меня просто колотило...

Я убедился, что ладони мои мокры от пота, а не от крови...

А до этого момента я не был уверен, что не убил Джилл Джекел. Я же ездил к ней.

Накачал ее маму снотворным ради собственного спасения. Несправедливо наорал на нее

саму. И уничтожил все свои шансы на еще одни поцелуй, которого мне так хотелось.

Я повернулся на бок, не в состоянии отвести взгляда от не запятнанных кровью рук —

единственного доказательства чистоты, которая во мне еще осталась.

Джилл.

Это оказалась не Бекка Райт, как я считал. Разумеется, это была не она. Живущее во мне

чудовище все это время хотело Джилл. Как и я сам.

Я свесил ноги с кровати и оделся. В душ я не пошел.

Если я не излечусь этой же ночью — если эксперимент не удастся, — думаю, никому не

будет дела до того, как мое безжизненное тело будет пахнуть, когда его найдут на полу в

лаборатории мистера Мессершмидта.

Чуть подумав, я собрал книги, решив все же пойти на уроки. В школе я хоть отвлекусь,

почувствую себя нормальным, так и день пройдет, а вечером я снова проберусь в школу — на

этот раз один.

Запихивая в сумку учебники, я подумал, что для человека, которому, возможно, сегодня

суждено умереть, я как-то на удивление спокоен.

Возможно, это спокойствие было вызвано тем, что, пробудившись ото сна, в котором я

убил Джилл Джекел, я понял, что всерьез ее люблю . Возможно, даже мы ее любим — я и

живущее внутри меня чудовище. Нас обоих притягивали невинность этой девушки, ее

широко открытые, доверчивые глаза, та хрупкость, с которой она нам отдавалась — и в то же

время ее трудноуловимая сила, которая требовала от нас обоих ответственности за то плохое,

что мы ей сделали.

Разница заключалась в том, что зверю хотелось пролить ее кровь: испить ее до дна,

уничтожить. А я же... я проснулся в уверенности, что готов пролить за нее собственную

кровь.

Я забросил сумку на плечо и вышел из дому на улицу, где светило солнце. Вопрос ведь

лишь в том, кто сделает первый шаг.

Глава 38

Джилл

Я нашла Тристена во время обеденной перемены на трибунах, он сидел поодаль даже от

самых последних отщепенцев, чем громко заявлял о том, что он самый одинокий одиночка.

Сказать точнее — король одиночек. Монарх, который был слишком гордым, чтобы сидеть с

простым людом. Я начала пробираться к нему, он посмотрел на меня и поднял руку. Сначала

я думала, что он кочет мне помахать, но потом заметила сигарету .

— Не знала, что ты куришь, — сказала я, когда подошла достаточно близко.

— В Англии все старшеклассники время от времени покуривают, — ответил он,

глубоко затянулся и выпустил дым в холодный воздух. — Будешь нотации мне читать? Это

еще хуже, чем сквернословить?

— Для бегуна, наверное, плохо, — сказала я, отметив про себя, что настроение у

Тристена было какое-то странное, даже учитывая кошмарные события, произошедшие

накануне. А может, он просто казался очень закрытым из-за того, что надел солнечные очки и

его глаза стали мне невидны. Я тоже прикрыла глаза от солнца рукой, чтобы получше его

рассмотреть. — Ты же можешь подвести команду. Ты лидер...

— Наверно, я больше не буду бегать, — перебил он меня и пожал плечами.

— Не будешь бегать? — Хотя между мной и Тристеном все было кончено и я искала

его, лишь чтобы забрать документы Джекелов , я как-то забеспокоилась за него. — Почему?