Document Outline 2 страница

обратят внимание.

— А значит, и стипендию можно будет еще больше получить, — проницательно

отметила Дарси.

Я посмотрела на соперницу, на ее светлое каре, ясные голубые глаза, уверенную осанку,

на лежащую на бедре руку, маникюр, и с завистью подумала, что Дарси, возможно,

действительно попадет в Гарвард. Сама она, по крайней мере, уже в это верила.

Химик одобрительно улыбнулся, увидев, что она просекла что к чему.

— Именно. — Он выхватил у меня листовку и ткнул в нее пальцем: — Вы можете

работать по одному или в парах, видите?

Опять в парах.

— И тогда надо будет и деньги на двоих делить? — спросил Тристен, щурясь, чтобы

разглядеть написанное мелким шрифтом.

— Да, денег тогда будет меньше, но шансов на победу — больше , — отметил мистер

Мессершмидт. — Вы, ребята, молодцы, но за эту премию будет сражаться множество

талантливых учеников. Две головы в таком случае явно лучше, чем одна. К тому же слава

достанется обоим, ее не располовинить.

Он был прав. Возможно, лучше не рисковать и нацелиться на пятнадцать тысяч — что

тоже немало. Этого хватило бы на год, если поступить в какой-нибудь расположенный

неподалеку университет, например в Катцтауне или Миллерсвилле, и жить дома. Даже если

мне будет суждено попасть в университет в Смите, о котором я страшно мечтала, но не очень

надеялась, денег хватит надолго.

А Дарси уже переводила взгляд с меня на Тристена, напряженно хмуря брови.

— Извините, ребятки, — сказала она, — но Дарси Грей работает одна.

Как будто хоть кто-то из нас молил ее о помощи.

Я посмотрела на Тристена и уже приготовилась предложить ему, что, может быть —

всего лишь может быть, — нам стоит подумать о том, чтобы взяться за это дело вместе.

Просто чтобы увеличить свои шансы.

Но прежде чем я смогла из себя это выдавить, он добавил со смехом:

— А Тристен Хайд вообще не работает! — Он сунул листовку в сумку, в которую он,

видимо, так же небрежно запихнул и лабораторное руководство, о котором уже позабыл. —

По крайней мере, так тяжело пахать он не готов!

Потом и Дарси Грей и Тристен Хайд развернулись и направились на следующий урок.

И я снова осталась в стороне.

— Жаль, — протянул мистер Мессершмидт, качая своей стремительно лысеющей

головой. — Вы были бы сильной парой.

— Э-э... в смысле!? — поинтересовалась я, аккуратно сворачивая листовку, потом

засунула ее в папку с другими бумагами по химии и убрала в рюкзак. Почему учитель

пожалел нас, и... кого — нас? Меня с Дарси или Тристеном?

— Я, честно говоря, считал, что Джекел и Хайду было бы интересно поработать в

команде , вдвоем бы у вас хорошо получилось, — пояснил он. — Жаль, что Тристена не

заинтересовало это предложение.

Я даже не смогла застегнуть рюкзак до конца и вскинула голову.

Джекел и Хайд.

Я, разумеется, поставила наши имена рядом не впервые. В прошлом году, когда Тристен

только пришел в нашу школу, ребята начали шутить, будто мы родственные души. Во-

первых, это было неприятно, а во-вторых, похоже, никто толком не помнил содержания этого

старого романа Роберта Льюиса Стивенсона, «Странная история доктора Джекила и мистера

Хайда», который мы когда-то читали на литературе. По сюжету добродушный доктор Генри

Джекил изобрел вещество, которое превращало его в злого «мистера Хайда» —

бессердечного убийцу. То есть совсем не любовный роман. К счастью, поскольку мы с

Тристеном особо не общались, шутка быстро потеряла свою актуальность и утратила смысл,

и вскоре я, как и все остальные, перестала видеть какую-либо связь в наших именах.

Так что, когда мистер Мессершмидт сказал о том, что мы могли бы принять участие в

этом конкурсе на пару, я впервые за долгое время подумала о том, что Джекел и Хайд снова

встречаются — представила нас обоих, в закрытом кабинете отца и подумала про ящик с

замком.

Я вдруг вспомнила, что так и не закрыла рюкзак, — мысли мои были далеко-предалеко.

Это когда-нибудь закончится? Лет хотя бы через сто?

Я, Тристен и этот ящик... К которому мне велели даже не прикасаться.

И уж тем более ни в коем случае не открывать.

Джилл, и не думай об этом, — приказала себе я, повесила на плечо рюкзак и

действительно забыла обо всем почти так же быстро, как и подумала. Мне сказали не лезть к

ящику, и я буду слушаться родителей.

По крайней мере, именно так я и думала до тех пор, пока два дня спустя мама не

позвала меня на семейное собрание — хотя от семьи остались мы вдвоем — и не рассказала

мне этот неприятный секрет, который до сих пор она от меня скрывала.

Глава 3

Тристен

— Тристен, слушай.

Я как раз убирал учебники в шкафчик и резко повернулся, почувствовав, что кто-то

осмелился дотронуться до моей руки. К своему удивлению — и немалому неудовольствию,

— я обнаружил, что это Дарси Грей.

— Я тут размышляла насчет этого конкурса по химии, — продолжала Дарси, так и не

убрав руку. — и передумала работать одна.

Губы мои искривились в улыбке, а брови взмыли вверх.

— Дарси, неужели?

Но мне, к сожалению, не удалось известить Дарси о том, что я ничего в отношении

этого конкурса не передумывал — в том числе насчет работы в паре, которую она собиралась

предложить мне, — потому что в нашу беседу вмещался кто-то еще, неблагоразумно

положив руку на мое плечо.

Я резко обернулся и увидел маленькие обезьяньи глазки Тодда Флика. Он посмотрел на

меня с подозрением и требовательно спросил:

— Ты какого черта мою девушку лапаешь. Хайд?

Совершенно забыв про Дарси, я посмотрел на Флика.

— Убери руку, — посоветовал ему я, — сейчас же.

Хотя и говорят, что защитники — самые умные игроки в американском футболе, у

Флика мозгов не хватило меня послушаться. Вместо этого он прорычал мне свой ультиматум:

— Объясни, что происходит, даю тебе две секунды, или я надеру тебе задницу.

И я в который раз забыл обо всем, что произошло. Случилось то, о чем предупреждал

мой дед.

Глава 4

Тристен

В своей восхитительной Пятой симфонии Людвиг ван Бетховен использовал лишь

четыре ноты — три коротких соль и ми-бемоль, — которыми он передал всю неотвратимость

судьбы.

А моему отцу, доктору Хайду, выдающемуся психоаналитику, удалось — что

неудивительно — превзойти даже этого великого немецкого композитора. Мы сидели в

забегаловке, он всего лишь испустил рычащий вздох на одной ноте, как у меня в жилах

застыла кровь.

Разделывая огромную порцию ребрышек с кровью, он покачал головой:

— Я и не знаю что сказать, Тристен.

— Прошу прощения, сэр, — в который раз извинился я, взял кусочек картофеля фри и

повозил им в луже кетчупа. — Я понимаю, что вы разочарованы.

— Разочарован — не то слово, — сказал отец, поднимая на меня взгляд. — Тристен, ты

избил одноклассника. Теперь он лежит в больнице со сломанной рукой, так что в этом сезоне

ему в футбол уже не поиграть. Я куда более чем разочарован.

— Да, сэр. — Я совсем ссутулился. — Простите.

— Тристен, пожалуйста, сядь ровно, — приказал отец и показал ножом на картошку,

которую я держал в руке. — И пользуйся приборами. Мы, конечно, сейчас не в высшем

обществе, но и не в хлеву, так что не надо есть, как животное.

— Простите, — в который раз повторил я, распрямив спину и прекратив есть вообще.

Отец промокнул салфеткой свою бородку а-ля Фрейд и дальше ел уже в полной

тишине, которая в то же время красноречиво говорила о том, что он недоволен мной, а я

смотрел в окно, наблюдая за прохожими, спешащими куда-то по Маркет-стрит. Наверняка

сейчас в нескольких кварталах отсюда Тодд Флик выходил из больницы с только что

вправленной рукой. Я дотронулся до синяка на лице и поморщился.

Черт!

Но все могло быть и куда хуже. По крайней мере, Флик поправится.

Но все же ситуация меня пугала. По всей видимости, справиться со мной удалось

только с помощью двоих ребят из команды Флика. Как я мог такое забыть?

Я снова провел пальцами по багровой припухлости под глазом.

— Болит? — поинтересовался отец.

Я поднял на него взгляд и увидел, что он уже все доел и сложил приборы на тарелке.

— Да, — признался я, опуская руку. — Немножко.

— Это хорошо. Может, это научит тебя больше не драться.

— Остается только надеяться, — согласился я.

Отец пристально посмотрел на меня, и я тут же пожалел, что позволил себе эту толику

сарказма.

Убедившись, что я понял все, сказанное им, он откинулся на спинку стула, поправил

солнечные очки и начал барабанить пальцами по столу. Он смотрел на меня, склонив голову,

точно я один из его пациентов. Чрезвычайно трудный случай, без каких-либо признаков

улучшения, несмотря на годы интенсивной терапии.

— Тристен, — наконец заговорил он, — у нас обоих было время, чтобы успокоиться,

объясни-ка еще разок, что случилось сегодня в школе.

Я отвел взгляд и принялся болтать воду в стакане, смывая конденсат со стенок.

— Я пытался тебе в машине объяснить. Я не помню.

Я осмелился посмотреть на него и заметил, как дернулся мускул на его скуле.

Тревожный признак.

—Тристен, прошу, не начинай.

— Но это правда. — Я подался вперед. — О презумпции невиновности ты забыл?

—Тристен, нет, — сказал отец, губы которого вытянулись в тонкую полосочку. —

Поверить в этот провал памяти — это все равно что принять за правду часть россказней,

которыми тебе забил голову дед…

Тут я уже почувствовал, как задергалась мышца на скуле у меня.

— Дед уверял, что это не россказни. Если бы ты послушал...

— Нет, Тристен, — резко перебил меня отец, подаваясь вперед и уставившись мне

прямо в глаза. — Последний раз тебе повторяю — на этот раз точно последний, — никакого

«проклятия Хайдов» не существует. Невозможно этот бред всерьез воспринимать!

— Но…

— Дед в последние дни жизни страдал от деменции. — Отец снова пресек мои попытки

высказаться, он протянул руку и положил мне ее на локоть. Полагаю, что он хотел меня

подбодрить, но вцепился слишком крепко, так что я увидел в этом жесте попытки как-то меня

ограничить и даже чуть ли не угрозу. — «Преступления», в которых он признался, — ничего

этого вообще не было. Не существовало никакого злого альтер эго. Никаких ночных вылазок

и насилия. И никаких провалов памяти, я тебя умоляю.

— Но...

Отец сдавил мою руку еще сильнее, пяльцы у него оказались на удивление сильными,

особенно если учесть, что единственной их нагрузкой были академические учебники и

пособия .

— «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» — это всего лишь роман,

Тристен, — сказл он, вперившись в меня взглядом . — Литературное сочинение. Это хорошая

книга, в ней есть интересные наблюдения о двойственной природе человека. Но это всего

лишь вымысел. Не было никакого «настоящего» доктора Джекила, никакого «напитка»,

никакого «настоящего» мистера Хайда. И ясное дело, мы не являемся потомками этих

вымышленных персонажей. Это же просто смешно!

Я смотрел отцу в глаза, они у него были необычного металлически-серого оттенка.

Такого же цвета, как навесные замки, и сквозь них так же невозможно проникнуть внутрь. У

меня они карие, в маму. Иногда, когда я смотрел в зеркало, в своем отражении буквально

видел ее. Я такие моменты одновременно и любил, и ненавидел.

Где моя мама?

Я опять посмотрел в непроницаемые глаза отца, снова попытался найти в них ответ на

этот вопрос.

Когда три года назад мама исчезла посреди ночи, полицейские вились вокруг отца,

стараясь отыскать улики против него. Но ничего не обнаружили. Разумеется, он же не

виноват, подбадривал себя я.

Отец был властным и подавлял людей, но родители как-то странно и по-своему друг

друга любили. Мама умела вызвать в отце хоть и скупую и грубоватую, но искреннюю ласку,

которая совсем исчезла, когда не стало ее.

Нет, даже если проклятие и вправду существовало, даже если мужская линия Хайдов

действительно брала начало от того самого злого «мистера Хайда» и была генетически

обречена творить ужасное зло, отец точно ничего плохого не сделал бы маме.

Но не верил я и утверждениям отца, уверявшего, что мама ушла по собственной воле,

просто у нее начался кризис среднего возраста, и рано или поздно она вернется. Вот это было

«смешно», как говорил он.

Кто-то сделал с ней что-то плохое. Убил. Но кто ?

Я в полном недоумении посмотрел на отца, поморгал глазами и высвободил руку.

Во что я верил?

Отец, похоже, почувствовал мою внутреннюю борьбу и воспользовался минутной

неуверенностью.

— Тристен, я один из лучших психотерапевтов в мире, — сказал он со свойственным

ему высокомерием. Я всю жизнь занимался исследованиями работы человеческой мысли. И я

тебе говорю, что с тобой все в порядке, за исключением того момента, что дедовы нелепые

россказни затуманили тебе мозги.

— А кошмары, — напомнил я, — которые мне снятся. Даже Фрейд придавал снам

большое значение. Он говорил, что таким образом подсознание выражает свои истинные

желания.

А если принять за данность, что в мучивших меня сновидениях отражались мои

глубинные устремления, я не просто болен, не просто ненормален. Я психопат. Мои

кошмары представляли собой хаотичные, беспорядочные видения, полные всякой кровавой

жути. Но в последнее время они стали более связными — я четко помнил реку, нож и

бледное девичье горло, до ужаса уязвима.

— Ох, Тристен. — Попытка сына-подростка рассказать великому доктору Хайду что-то

о Фрейде заставила его улыбнуться. — Ты словно Юнга никогда не читал. — Улыбка угасла.

— Личный опыт сновидца и его жизненные обстоятельства определяют — и в некоторой

мере усложняют — образы, являющиеся нам во сне. Твои сны — это отзвук рассказов моего

отца. Твое подсознательное не проигрывает сценарии, о которых ты мечтаешь. Это

выражение твоих весьма осознанных страхов. У тебя нет тайного желания кого-либо убивать.

Тут он был прав. Убивать я не хотел. Вообще-то, я отчаянно надеялся на то, что дед

неправ. Я хотел быть как все.

Отец опять откинулся на спинку стула, посмотрел в окно и покачал головой:

— Если бы я знал, что отец окажет на тебя такое ужасное влияние, я бы ни за что не

отпускал тебя к нему так часто. Я вообще запретил бы тебе ездить к нему.

— Нет, не говори этого! — принялся возражать я. — Если бы не дед, я не начал бы

заниматься музыкой. Не стал бы сочинять!

Отец снова повернулся ко мне:

— И не зациклился бы на этой дикой мысли, будто ты рано или поздно превратишься в

оголтелого монстра-убийцу.

На мой взгляд, обсуждение достигло своего конца. Или, может, не совсем, поскольку

отец снова протянул ко мне руку и взял меня за запястье, на этот раз не так крепко.

— Тристен, — сказал он, и голос его тоже стал мягче, — если бы «проклятие Хайдов»

существовало, оно бы распространялось и на меня, так? Ведь дед твой уверял, что сходят с

ума все мужчины из нашего рода, я правильно понимаю?

— Да, — согласился я, отводя взгляд. Я не мог смотреть ему в глаза, потому что на

самом деле, даже если не считать маминого исчезновения, после того, как дедушка так

открыто и с таким отчаянием заговорил об этой проблеме, я начал анализировать поведение

отца и задумываться о том, все ли с ним в порядке.

— Тристен, посмотри на меня, — приказал отец, снимая очки , как будто он хотел

устранить все преграды, которые могли помешать мне понять то, что он хотел до меня

донести.

Я заставил себя посмотреть в эти серые глаза:

— Что?

— Никакого проклятия нет, — сказал он мягко и убедительно. — Выкинь эти мысли,

пока они действительно не навредили твоей психике.

—Хорошо, — согласился я, в первую очередь для того, чтобы можно было отвернуться

от него и окончить разговор. — Как скажешь.

Но он меня все равно не убедил. Вовсе нет. Если бы я только доверял отцу и мог

рассказать ему о том вечере, когда мы с некой девушкой пошли к реке. И о той ночи в

Лондоне — всю историю про деда целиком и о своих подозрениях…

Но я, разумеется, не мог ничего этого ему сказать, думал я. Этот секрет я должен унести

с собой в могилу.

Надев очки на свой длинный нос, отец поерзал и достал кошелек,

— Мне надо возвращаться в кампус, — сказал он. — Ты сам справишься?

— Ты сейчас будешь работать? — удивился я . — Уже почти восемь.

— Для меня это важно, — напомнил отец, — Я отказался от практики в Лондоне, и ты

не пошел в одну из лучших академий Англии не для того, чтобы просиживать штаны в

съемном доме в какой-то деревне в Пенсильвании. Мне надо готовиться к лекциям и

провести исследование, которое произведет впечатление на моих американских коллег.

Ко мне вернулось подозрение, от которого я старательно пытался отделаться. Я мог

понять, что, став членом совета престижного медицинского колледжа Северина, доктор

Фредерик Хайд выйдет на более крупную, международную арену, но в последнее время он

работает все больше и больше. Сколько можно проводить исследования?

Отец властным жестом подозвал официанта и попросил чек. Пока он расплачивался, я

так и смотрел в окно. И вдруг увидел Джилл Джекел и Бекку Райт, этих двух крайне

непохожих подружек.

На одной из них были короткая джинсовая юбка и обтягивающая футболка, а на другой

— кружевная блузка. Но это было не сексуальное кружево, а какое-то старомодное, похожее

на свадебную фату, такое носят только девственницы.

Одна из них активно жестикулировала, сверкая ярко-алыми ногтями. Другая изо всех

сил вцепилась своими миниатюрными бледными ручками в папку с рисунками.

Одна иногда появлялась в моих кошмарах: она оказывалась в моих объятиях, и я

приставлял ей к горлу острый нож… Одна...

— Интересуешься? — спросил отец, возвращая меня к реальности.

По всей видимости, он заметил, что я наблюдал и Джилл и Беккой.

— Нет. — Я покачал головой. — Вовсе нет.

Я был уверен, что говорю правду. Но почему-то чувствовал себя при этом лжецом, ведь

на самом деле я был заинтригован обеими этими девушками, правда совсем по-разному, что

порой меня самого очень беспокоило.

Глава 5

Джилл

Бекка Райт развалилась у меня на кровати и болтала загорелыми ногами с

накрашенными ногтями, листам «Основы мира химии», словно это был глянцевый журнал, в

котором она рассматривала фотки каких-нибудь красавиц и красавцев, а не модели молекул.

Я стояла в углу у мольберта, рисовала слепящее солнце, но сама посматривала на

подругу и гадала, как долго она будет делать вид, что занимается, сколько времени продлится

этот фарс.

Минуты через две она захлопнула книгу и села, скрестив свои длиннющие ноги

кренделем, как мы с ней когда-то любили сидеть в детском саду на коврике.

Как получилось, что мы дружим уже столько лет, даже после того, как Бекка завела себе

других подружек? Это из-за того, что мы до сих пор живем в одном квартале и поэтому

вместе ходим в школу? Или я была ей скорее нужна, чем нравилась? Возможно, в этом и

было дело...

За окном сверкнула молния, лето приближалось к концу, и надвигалась гроза, и не

важно, что именно притягивало ко мне Бекку — я была рада, что она сидела у меня допоздна,

пока мама работает.

— Джилл? — начала Бекка, когда отгремел гром. — Я тут подумала кое о чем.

— Да? — Я добавила на холст хромового желтого. — О чем же?

— О том, как тупо Мессершмидт выставляет нам оценки, — ответила Бекка. — У нас

же всего два серьезных теста в год бывает, так что, если один провалишь, ты уже обречен.

— Я помогу тебе, — пообещала я. Как всегда...

Да, ты, как обычно, сделаешь это в самый последний момент, — сухо сказала она, как

будто это совершенно не зависело ни от одной из нас. — И опять столько времени уйдет.

Я пожала плечами:

— Меня это не пугает.

— А... может. Ты поможешь мне прямо на тесте? — спросила Бекка.

От такого наглого предложения я просто опешила, рука моя дрогнула, и картина

оказалась испорченной. Но я вяло улыбнулась, на случай, если это была шутка.

— Бекка, ты же не собралась... списывать ?

Она прямо подпрыгнула от нетерпения:

— Джилл, ты только подумай… — И по ее голосу я поняла, что она не шутит. — Ты и

так говоришь мне все ответы. Какая разница, заучу ли я их прямо перед экзаменом или ты

передашь мне записку под столом во время теста?

Я покачала головой: невероятно, как Бскке пришло в голову так обмануть учителя.

— Нас могут застукать, — напомнила я. — Тогда они внесут запись в наши личные

дела! И возможно, заставят заниматься дополнительно!

Уж не говоря про то, какой это стыд... И про то, насколько это НЕПРАВИЛЬНО.

— Нет, — сказала я уже более твердо. — Я не могу.

Пошел дождь, я взяла свежую кисть и окунула ее в синюю краску. Я была уверена, что

этот разговор окончен.

— Джилл?

Я взглянула на подругу, увидела, что она смотрит на мои ноги, и тоже опустила глаза

вниз, думая, что капнула краской на балетки.

— Что такое?

— Не жмут тебе золушкины башмачки?

Я тут же покраснела:

— Бекка... Я просто боюсь...

—Да ладно, забудь, — буркнула она, встала и подошла к окну. — Провалюсь — так

провалюсь.

Я поднесла кисть к холсту, чтобы исправить неверный штрих, думая о том, понимала ли

Бекка, как она меня задела. У нее мозгов хватило бы выучить все и без меня, но... она

настолько красива, что ей самостоятельно ничего и делать не приходится.

— Мне уже пора, — сказала она, — но там такая ужасная гроза.

— Подожди, пока не кончится, — Я начала уговаривать ее, вздрогнув от близкого удара

молнии.

Ладно, признаюсь, я тоже ее немного использовала.

— Слушай… —Я вздохнула. — Я тебе как-нибудь помогу с этим тестом, хорошо? Ты

его сдашь.

Бекка повернулась ко мне, она снова улыбалась так, будто добилась того, чего хотела.

— Спасибо, Джилли.

Но обманывать я не буду .

Я опять окунула кисть в синюю краску, а Бекка принялась расхаживать по комнате,

рассеянно хватая какую-нибудь штучку с комода, потом ставя обратно. Ей было явно скучно.

— Давай займемся чем-нибудь?

—Можно еще позаниматься, — предложила я.

— Лучше проколем тебе уши, — воскликнула Бекка, словно ее осенила гениальная

идея. — Будет клево!

— Что? — Она смотрела на мочки моих ушей. — Ты шутишь, — сказала я и сразу

подумала о крови, о возможном заражении, о выражении лица моей мамы, когда она увидит,

что я ее ослушалась: она запретила мне прокалывать что-либо, пока мне не исполнится

восемнадцать.

— А почему бы и нет? — спросила Бекка, улыбнувшись еще шире. — Прошлым летом

я проколола уши Анджеле Слоун, она даже не вскрикнула. Мы все обезболили льдом и

водкой.

— Водкой? — Воскликнула я. Да, Бекка ходила на вечеринки, но... пить водку ? И

втыкать иглы в живую плоть ? — Ну нет, — ответила я и окунула кисть в стоявшую наготове

банку со скипидаром. Увидев сине-зеленые разводы, я подумала о том, что точно так же из

зараженного уха пойдет гной. — Нет!

Бекка вздохнула — этот ее вздох говорил мне: «Какая же ты нудная!» — и плюхнулась

за стол, тут мышка дернулась, и мой ноутбук ожил. Она вылезла в Интернет и начала что-то

там набирать, я осторожно наблюдала за ней, следя, чтобы она не полезла на те страницы, на

которые мне заходить нельзя.

Списывать на экзамене, прокалывать уши, лазить на порносайты... для одного вечера

чересчур. А если мама вернется и зайдет ко мне в комнату…

—Что ты ищешь? — полюбопытствовала я, вытирая запачканные краской руки

тряпкой.

— Я хочу залогиниться в «МайСпейс», — ответила Бекка.

Я уже было вздохнула с облегчением, как она добавила:

— Хочу посмотреть страницу Тристена Хайда.

Почему-то, уж не знаю почему, мне хотелось запретить ей и это. Почему-то я не хотела

смотреть на него... особенно вместе с Беккой.

Но у нее с общением проблем не было, даже посредством компьютера, и страница

Тристена за какой-то миг появилась на экране. Я даже не успела сказать ни слова, чтобы

остановить Бекку, как услышала ее торжествующий вопль:

— Ну и ну... я нашла кое-что интересное о нашем загадочном мистере Хайде!

Глава 6

Джилл

— Тристен типа музыку сочиняет, — объявила Бекка. Это явно произвело на нее

впечатление. — Причем классическую.

Я отошла от мольберта и села на кровать. Меня всегда удивляет такое хвастовство на

«МайСпейс». — Неужели? — спросила я скептически.

— Тут есть ссылки на аудиофайлы, — подтвердила Бекка. Накрашенным ногтем она

нажала на клавишу мышки, и в комнате зазвучало пианино. — Он уверяет, что это его.

До того как файл открылся, я не знала, чего ожидать. Может, чего-нибудь слишком

хорошего, чтобы я могла быть уверена, что музыка принадлежит не Тристену, а кому-то

другому, что он привирал, как многие делают в Сети. А может, и чего-нибудь миленького и

простенького, чтобы стало ясно, что сочинил подросток.

Но эта мелодия... это было нечто невероятное. И в то же время я верила, что написал ее

именно Тристен Хайд, так как она почему-то напоминала о нем.

Я склонила голову, чтобы лучше слышать, и представила себе его. Уверенного и

несколько загадочного... человека, который не смущался даже на кладбище. Хотя колонки у

меня были дешевенькими и плохонькими, музыка эта была, несомненно, очень сильной.

Мрачной, зловещей, но в то же время... величественной, как буря, которая наконец-то

разыгралась во всю мощь*

— Потрясающе, — сказала я, начисто позабыв о том, что не хотела открывать

страничку Тристена, а музыка продолжала играть. — Очень красиво.

Бекка поморщилась и остановила мелодию еще одним быстрым нажатием:

— А по-моему, мрачновато.

А мне бы хотелось послушать еще. Но Бекка уже открыла фотки Тристена, и у меня

опять защекотало в животе. Хотя на этом сайте информация открыта всем, у меня возникло

такое ощущение, будто мы вторглись на его территорию и начали вести за ним слежку.

Бекке, очевидно, так не казалось. Она нажала на фотографию, увеличив ее, и тихонько

присвистнула.

— Ого, такой красавчик, правда? — спросила она вперившись в экран.

Я ничего не ответила. Просто смотрела на фотографию Тристена, и мне стало еще

больше не по себе, словно он оказался с нами в комнате, хотя фотка была с концерта. Тристен

сидел за сверкающим черным роялем, со лба спадали густые волосы, сам он был в смокинге,

из-за чего выглядел намного старше своего возраста, даже старше, чем тогда, на кладбище.

Он, наверное, играл, но на снимке был пойман момент, когда он поднял свои карие глаза от

клавиш и посмотрел прямо в объектив, и я увидела в них такую силу...

Я заметила, что по моему лицу снова разлилась краска, и обрадовалась тому, что Бекка

смотрит на него, а не на меня.

— И не просто красавчик, но он говорит еще так... с акцентом, — добавила Бекка. —

Ты же в курсе, что он ходил в какую-то суперкрутую школу в Англии?

— Нет, этого я не знала, — ответила я, хотя и без удивления. Речь Тристена была

похожа на учительскую даже больше, чем... да почти чем у всех учителей в нашей школе. Я

снова посмотрела на снимок и поняла: в Тристене определенно было что-то любопытное.

Бекка внезапно развернулась ко мне лицом и рассмеялась. Может быть, она смеялась

надо мной.

—Ты же считаешь его красавчиком, Джилл, — принялась дразнить меня она, как будто

это дико смешно, даже если это правда. — Я видела, как ты глазела на него на химии!

— Нет, не было такого! Не было...

— Но тебе, Джилл, — сказала Бекка, накручивая волосы на палец, — такой парень, как

Тристен, не подойдет. Только без обид!