МИР ШКАРА

Представьте себе необъятный поблескивающий океан, увиденный с большой высоты. Он уходит к четкой изогнутой линии на каждой из сторон горизонта, и солнце горит на миллиардах крохотных волн. А теперь представьте ровное одеяло туч над океаном, оболочку из черного бархата, подвешенного высоко над водой и тоже уходящего за линию горизонта, но, невзирая на отсутствие солнца, отражающего блеск моря. Добавьте к этой туче много тонких, острых лучей, разбросанных по основанию чернильного покрывала, как сверкающие глаза, – одиночные, парные или соединенные в большие группы, каждая из которых находится далеко‑далеко от другой.

Такое зрелище открывается, когда корабль летит в гиперпространстве, точно крошечная мошка, между энергетической сеткой и реальным пространством.

Тоненькие, острые лучи на нижней поверхности тучи – это звезды, волны на море – неровности сетки, с которыми корабль при движении в гиперпространстве соприкасается полями двигателя, а вспышки – это источник его энергии. Гиперсетка и плоскость реального пространства имеют кривизну, как океан и облака, окутывающие планету, только менее выраженную. Черные дыры здесь похожи на тонкие крутящиеся трубы, что соединяют облака с морем. Сверхновые звезды – как длинные вспышки молний в зоне сплошной облачности. Астероиды, луны, планеты, орбиталища, даже кольца и сферы здесь почти не видны…

В гиперпространстве неслись два корабля быстрого реагирования класса «убийца» – «Торговая надбавка» и «Ревизионист»; они мчались под сетью реального пространства, как хищные сверкающие рыбы в глубоком стоячем пруду. Они пролетали через системы, мимо звезд, под пустыми пространствами подныривая глубже, чтобы их труднее всего было засечь.

Их двигатели были средоточием почти невообразимой энергии; в пределах двух сотен метров была сконцентрирована мощность, равная примерно одному проценту мощности небольшого солнца. Она позволяла двум судам нестись по четырехмерной пустоте со скоростью, эквивалентной чуть меньше чем десяти световым годам в час в реальном пространстве. В то время такая скорость считалась необыкновенно высокой.

Определив впереди Сверкающий Берег и Сумрачный Залив, корабли искривили свой курс, до этого прямой, и углубились в зону военных действий, направившись в ту систему, где находился Мир Шкара.

Вдалеке виднелась группа черных дыр, которая и создала Залив. Эти желоба, полные скрытой энергии, пронзили здесь космос несколько тысячелетий назад, очистив пространство позади себя от поглощенных ими звезд и создав искусственный галактический рукав во время движения по пологой спирали к центру медленного вращающегося острова звезд и туманностей, который и был галактикой.

Эту группу черных дыр обычно называли Лесом – так тесно друг к другу они располагались, и два мчавшихся на всех парах корабля Культуры получили инструкции: если их засекут и пустятся за ними в погоню – попытаться пройти между этими скрученными, смертельно опасными стволами. Считалось, что подразделения Культуры лучше ориентируются на местности, чем идиранские: поэтому предполагалось, что у кораблей есть хорошие шансы проскочить опасный участок, а любой преследователь скорее даст по тормозам, чем рискнет отправиться в Лес. Риск был невероятно высоким, но и возможности этих двух кораблей быстрого реагирования были воистину безграничными. Культура пока построила всего несколько таких, и нужно было предпринять все меры к их безопасному возвращению или – если случится худшее – к полному самоуничтожению.

Они не встретили вражеских кораблей, промчались вдоль внутреннего торца Барьера Тишины за считанные секунды. Две короткие вспышки – и корабли, согласно приказу, выпустили свои заряды, потом развернулись и понеслись на максимальной скорости, мимо редких звезд и Сверкающего Берега, в пустые небеса Сумрачного Залива.

Они обнаружили вражеский корабль вблизи системы Мира Шкара – тот бросился было за ними, но сделал это с большим опозданием, и они быстро вышли за пределы действия лазеров слежения. Выполнив свою странную миссию, корабли направились в дальнюю часть Залива. Разумам на борту и небольшим человеческим экипажам, находившимся на кораблях (экипажи находились на кораблях потому, что сами того пожелали, а не потому, что в этом была какая‑то необходимость), не сообщили, для чего они палят в пустое пространство дорогими боеголовками, выпускают автономники‑мишени и ведут по ним стрельбу из лазерного оружия, выстреливают облака антивещества и обычного газа, отправляют в космос сигнальные корабли без энергетических установок – фактически беспилотные шаттлы, начиненные радиопередатчиками. Весь этот спектакль был призван произвести как можно больше шума, световых и радиационных эффектов, широкополосных сигналов, в которых должны будут разобраться идиране, прежде чем смогут добраться до сигнальных кораблей и взорвать их или захватить.

Их попросили рискнуть жизнью, выполняя какое‑то идиотское задание по отвлечению противника: казалось, оно имело целью убедить бог знает кого, что где‑то у черта на куличках произошло космическое сражение, тогда как на самом деле ничего не было. И они выполнили задание!

Что задумала Культура? Идиране, похоже, получали удовольствие от смертельно опасных заданий. Легко могло создаться впечатление, что если им поручали миссии иного рода, то они воспринимали это как оскорбление. Но Культура? Ведь там даже в военных подразделениях слово «дисциплина» было под запретом, там люди всегда хотели знать почему и зачем.

Видимо, дела Культуры и в самом деле были плохи.

Два корабля мчались по Заливу, и внутри каждого кипели жаркие дискуссии.

«Турбулентности чистого воздуха» потребовался двадцать один день, чтобы совершить переход от Вавача к Миру Шкара.

Вабслин проводил время, ремонтируя то, что можно было отремонтировать, однако кораблю требовалась капиталка. Хотя структурно он оставался целым и жизненно важные устройства его функционировали почти нормально, все его системы в той или иной мере пострадали, хотя катастрофических поломок и не случилось. Гипердвигатели работали чуть менее ровно, чем прежде, ядерные двигатели нельзя было долго использовать в условиях атмосферы; Хорза собирался прибегнуть к ним на подходе к Миру Шкара и выключить вскоре после входа в атмосферу. Число датчиков значительно сократилось, а эффективность оставшихся упала до уровня, лишь слегка превышавшего минимально возможный.

И все же Хорза считал, что они еще дешево отделались.

Подчинив себе экипаж «ТЧВ», Хорза смог перепрограммировать идентификационные системы. Морочить мозги вольному отряду не было нужды, и потому он стал медленно мутировать, приобретая свой прежний облик. Делал он это для Йелсон и других членов отряда. Он решил остановиться на компромиссе – на одну треть Крейклин, на одну треть – тот Хорза, который был на «ТЧВ» до Вавача. Оставалась еще одна треть, которую он взращивал не ради кого‑то на борту, а ради рыжеволосой девушки‑мутатора по имени Кьерачелл. Хорза надеялся, что Кьерачелл узнает эту часть его внешности, когда они встретятся на Мире Шкара.

– Почему ты думал, что мы будем возражать? – спросила его как‑то Йелсон в ангаре «ТЧВ».

В одном из углов ангара они установили экран‑мишень и тренировались, стреляя из своих лазеров. Встроенный в экран проектор выкидывал изображения, в которые следовало попасть. Хорза посмотрел на женщину:

– Он был вашим вожаком.

Йелсон рассмеялась.

– Он был управляющим. А ты разве не знаешь, что подчиненные редко любят свое начальство? Это бизнес, Хорза, к тому же не очень успешный. Крейклин многих из нас заставил преждевременно уйти в отставку. Черт побери! Единственный, кого тебе нужно было обмануть, – это корабль.

– Верно, – сказал Хорза, целясь в человеческую фигуру, метнувшуюся по экрану вдалеке. Лазерный луч был невидим, но экран улавливал его и мигал белым светом, если выстрел попадал в цель. Хорза угодил в ногу фигуре – человек споткнулся, но не упал: пол‑очка. – Мне и в самом деле нужно было обмануть корабль. Но мне не хотелось рисковать, если кто‑то вдруг окажется предан Крейклину.

Теперь стрелять должна была Йелсон, но она смотрела на Хорзу – не на экран.

Хорза уже отключил идентификационные системы корабля, и теперь для управления им требовалось только маленькое колечко на его пальце, прежде принадлежавшее Крейклину, и цифровой код, известный одному Хорзе. Он обещал, что по прибытии на Мир Шкара он – если не будет другой возможности подняться с планеты – запрограммирует компьютер на сброс всяких идентификационных ограничений по прошествии определенного срока. Если Хорза не вернется из туннелей Командной системы, вольный отряд сможет покинуть планету и без него.

– Но ты бы сказал нам? – спросила Йелсон. – Ведь сказал бы, Хорза? То есть в конце концов ты бы нам сообщил?

Хорза знал, что она имеет в виду: сообщил бы он ей? Он опустил свой пистолет и посмотрел в глаза Йелсон.

– Когда был бы уверен, – сказал он. – Уверен в людях, уверен в корабле.

Это был честный ответ, но Хорза сомневался, что лучший. Йелсон была нужна ему. Хорзе было необходимо не только ее тепло красными корабельными ночами, но ее доверие, ее забота. Она же пока держалась вдалеке от него.

Бальведа была жива; возможно, Хорза и прикончил бы ее, не нуждайся он в расположении Йелсон. Он знал это, и подобная мысль была для него мучительна, она заставляла его чувствовать собственную никчемность и жестокость. Даже знай он наверняка, что Йелсон потеряна для него, это было бы лучше неопределенности. Он не знал в точности, требует ли холодная логика этой игры смерти Бальведы или нет, как не знал и того, сможет ли он (если потребуется) хладнокровно убить ее. Он много думал об этом, но все еще ни к чему не пришел. Он только надеялся, что ни одна из двух женщин не догадывается о том, что творится в его голове.

Другой заботой Хорзы была Кьерачелл. Он понимал, что нелепо в такие времена возиться с личными проблемами, но не мог выкинуть из головы женщину‑мутатора, и чем ближе они подходили к Миру Шкара, тем чаще он думал о ней, тем отчетливее становились воспоминания о ней. Хорза старался не слишком на этом зацикливаться, напоминая себе о той скуке, которая царила на уединенном посту мутаторов, и о беспокойстве, которое он там испытывал, невзирая на общество Кьерачелл. Но все же Хорзе снилась ее неторопливая улыбка, и он с душевной болью – отголоском первой юношеской любви – вспоминал ее грудной голос во всей его мелодичной прелести. Иногда ему казалось, что Йелсон догадывается о его переживаниях, и тогда что‑то внутри съеживалось от стыда.

Йелсон пожала плечами, подняла пистолет к плечу и выстрелила в четырехногую тень на экране‑мишени. Тень остановилась и рухнула, словно слившись с неровной линией земли в нижней части экрана.

Хорза проводил душеспасительные беседы.

Он чувствовал себя точно какой‑нибудь приглашенный профессор в университете. Он понимал, что должен объяснить другим, почему он делает то, что делает, почему мутаторы поддерживают идиран, почему он верит в то, за что они сражаются. Он называл эти беседы брифингами; подразумевалось, что они посвящены Миру Шкара и Командной системе, истории и географии планеты и так далее, но он всегда (вполне намеренно) заканчивал их разговором о войне в целом или о каких‑нибудь ее аспектах, никак не связанных с местом назначения «ТЧВ».

Под предлогом проведения брифингов он держал Бальведу взаперти в ее каюте, пока сам, вышагивая по столовой, беседовал с вольным отрядом: он не хотел, чтобы его брифинги переходили в дискуссии.

Перостек Бальведа не доставляла ему никаких неприятностей. Ее скафандр и несколько безобидных на вид ювелирных безделушек вместе с другими вещами были сброшены за борт через вакуум‑провод. Ее проверили с помощью всех приборов, имевшихся в небогатой амбулатории «ТЧВ»‑, и ничего не обнаружили. Бальведа, казалось, была вполне счастлива в своей роли послушной пленницы, чья свобода (как и свобода всех остальных) ограничивалась кораблем; правда, по ночам ее иногда запирали в ее каютё. Хорза на всякий случай не подпускал ее к пилотской кабине, но женщина не проявляла ни малейших признаков того, что интересуется системами управления кораблем (в отличие от самого Хорзы, когда он появился на борту «ТЧВ»). Она даже не пыталась убедить кого‑либо из наемников в справедливости своих взглядов на войну и Культуру.

Насколько она чувствует себя в безопасности? – задавал себе вопрос Хорза. Бальведа была любезна и выглядела безмятежной, но иногда Хорза, смотря на нее, думал, что под этим внешним спокойствием кроется внутреннее напряжение, даже отчаяние. Он испытывал при этом, с одной стороны, облегчение, а с другой – то же дурное, мучительное чувство, что и при размышлениях о том, почему Бальведа все еще жива. Иногда он просто боялся высадки на Мире Шкара, но постепенно, по мере приближения к планете, начинал радоваться перспективе действия, которое покончит со всеми этими размышлениями.

Однажды после общего обеда в столовой он вызвал Бальведу в свою каюту. Женщина вошла и села на то самое маленькое сиденье, на котором сидел Хорза, когда его вызвал к себе Крейклин в начале их знакомства.

Лицо Бальведы было спокойным. Она изящно села на маленькое сиденье, а ее длинное тело было расслабленным и собранным одновременно. С тонкого, точеного лица на Хорзу смотрели глубоко посаженные темные глаза. Рыжие – теперь уже начавшие чернеть – волосы Бальведы блестели в свете каюты.

– Капитан Хорза?

Она улыбнулась, сцепив руки с длинными пальцами у себя на коленях. На ней было длинное синее платье – самое простое из того, что удалось найти на корабле. Когда‑то оно принадлежало женщине по имени Гоу.

– Привет, Бальведа, – сказал Хорза.

Он сидел на своей койке в свободной куртке. Первые несколько дней он оставался в скафандре, но, несмотря на все его удобство, в закоулках «Турбулентности чистого воздуха» скафандр становился помехой, а потому Хорза отказался от него на время перелета.

Он собирался было предложить Бальведе что‑нибудь выпить; но, поскольку Крейклин некогда предлагал выпить ему самому, Хорза решил, что делать этого не стоит.

– Так зачем ты хотел меня видеть, Хорза? – спросила Бальведа.

– Я просто хотел… узнать, как у тебя дела, – сказал он.

Он пытался отрепетировать свою речь, желая уверить ее, что опасность ей не угрожает, что она ему симпатична и что, по его мнению, на этот раз с ней не случится ничего хуже интернирования – возможно, со скорым обменом. Но слова не шли ему на язык.

– Я в порядке, – сказала она, разглаживая рукой волосы; глаза ее скользнули по каюте. – Стараюсь быть примерной пленницей, чтобы у тебя не было предлога выкинуть меня за борт.

Она улыбнулась, и опять Хорзе показалось, что это улыбка на грани отчаяния. И все же он почувствовал облегчение.

– Нет, – рассмеялся он, закидывая голову. – У меня нет ни малейшего намерения делать это. Ты в безопасности.

– Пока мы не добрались до Мира Шкара? – спокойно спросила она.

– И после этого тоже.

Бальведа на мгновение закрыла глаза, потом опустила их.

– Что ж, это хорошо. – Она посмотрела на Хорзу в упор.

Он пожал плечами.

– Уверен, ты бы сделала для меня то же самое.

– Думаю… наверно, да, – сказала она, но Хорза не понял – лжет она или нет. – Знаешь, мне жаль, что мы по разные стороны.

– Жаль, что мы по разные стороны, Бальведа.

– Знаешь, – сказала она, снова сцепляя руки на коленях, – есть теория, согласно которой та сторона, на которой мы, как считаем, находимся, в конечном счете одержит победу.

– И что же это за сторона? – усмехнулся он. – Истина и справедливость?

– На самом деле не то и не другое. – Она улыбнулась, не глядя на него. – Это… – Она пожала плечами. – Просто жизнь. Та эволюция, о которой ты говорил. Ты сказал, что Культура – это болото, тупик. Если так… то в конечном счете, может, мы и проиграем.

– Черт, я тебя все же перетяну на сторону хороших парней, Перостек, – сказал он с преувеличенным дружелюбием.

Та едва заметно улыбнулась и открыла было рот, собираясь что‑то ответить, но потом раздумала и снова закрыла его, опустив глаза на свои руки. Хорза не знал, что еще сказать.

Однажды ночью, за шесть дней до прибытия в пункт назначения (звезда системы довольно ярко светилась в небесах, прямо по курсу, и была видна даже невооруженным глазом), в его каюту пришла Йелсон.

Он не ждал этого. Стук в дверь вывел его из полудремы, обдав волной холода, и он несколько мгновений не мог сообразить, что к чему. Он увидел ее на дверном мониторе и впустил. Йелсон быстро вошла, закрыла за собой дверь и, не издав ни звука, крепко прижалась к нему и обняла. Он стоял, стараясь окончательно прогнать сон и сообразить, как это случилось. Казалось, для этого не было никаких оснований: никакой пробежавшей между ними искры, никаких признаков, никаких намеков – ничего.

Предшествующий день Йелсон провела в ангаре – обвязалась маленькими датчиками и накачивалась. Хорза видел ее там – она работала, потела, выматывала себя, критически поглядывая на приборы и экраны, словно ее тело было машиной, наподобие корабля, и она испытывала эту машину на прочность.

Они улеглись в постель, но, словно в подтверждение того, что она вымоталась за день, Йелсон сразу же уснула в его объятиях. Хорза целовал ее, зарывался лицом в ее тело, снова вдыхая его запахи – после многомесячного, как ему казалось, перерыва. Он лежал без сна, прислушиваясь к ее дыханию, чувствовал, как она чуть шевелится в его руках, как дышит все медленнее и медленнее, погружаясь в глубокий сон.

Утром они занялись любовью, а потом, пока еще не высох пот на телах, Хорза спросил у нее:

– Почему? – Сердца обоих бились все медленнее. – Что заставило тебя передумать? – Вокруг них раздавалось отдаленное гудение корабля.

Йелсон обняла его, прижала к себе еще сильнее и покачала головой:

– Ничего, – ответила она. – Ничего особенного, ничего существенного. – Он почувствовал, как она пожала плечами, потом повернулась лицом к переборке – ее голова лежала у него на руке – и тихо произнесла: – Всё. Мир Шкара.

Прошло три дня. Хорза смотрел, как члены вольного отряда тренируются в ангаре, стреляя по экрану. Не было одного Нейсина: после случившегося в Храме Света он отказывался пользоваться лазером. Во время своих немногих трезвых часов в Эваноте он запасся несколькими магазинами микропатронов.

После тренировки Хорза попросил всех членов отряда проверить свое АГ‑снаряжение. Крейклин закупил партию дешевых антигравитационных комплектов и требовал, чтобы члены вольного отряда, не имевшие в своих скафандрах антигравов, покупали это снаряжение у него по той цене, которую он будто бы заплатил сам. Поначалу эти аппараты вызывали у Хорзы сомнение, но они оказались достаточно надежными и, конечно, могли пригодиться при обследовании глубоких шахт Командной системы.

Хорза был доволен, что наемники, если понадобится, готовы последовать за ним в Командную систему. Подействовали долгий отдых после приключений на Ваваче и унылая рутина на «Турбулентности чистого воздуха». Отряд жаждал чего‑нибудь интересного. Как заверял их – вполне честно – Хорза, Мир Шкара был не так уж и плох. По крайней мере, вряд ли их там ждало столкновение с пальбой. Никто, включая и Разум (искать который они помогут), не собирался устраивать на планете шум: никому не хотелось ссориться с Дра'Азоном.

Теперь впереди них по курсу ярко – ярче всего остального – светило солнце системы Мир Шкара. Сверкающий берег впереди не был виден, потому что они все еще находились внутри спирального ответвления и смотрели оттуда, но уже было заметно, что все звезды впереди находились либо очень близко, либо очень далеко от них, и между теми и другими была лишь пустота.

Хорза несколько раз менял курс «ТЧВ», но общее направление оставалось неизменным и должно было вывести их (если только они не повернут) в пространство, находящееся менее чем в двух световых годах от планеты. Он собирался повернуть корабль и изменить курс на следующий день. Пока что путешествие происходило без всяких приключений. Они пролетели в межзвездном пространстве, не столкнувшись ни с чем необычным – никаких сообщений или сигналов, никаких далеких вспышек, свидетельствующих о боестолкновениях, ничьих следов в гиперпространстве. Космос вокруг них казался спокойным и безмятежным, словно в нем происходило только то, что и всегда: рождались и умирали звезды, вращалась галактика, скручивались дыры, вихрились газы. В этом ускоренном безмолвии, в искусственном ритме дня и ночи война казалась чем‑то выдуманным, необъяснимым кошмаром, который привиделся всем и от которого удалось бежать.

Хорза, однако, перевел системы наблюдения в усиленный режим, чтобы при малейшем намеке на неприятности была поднята тревога. Вероятность столкнуться с чем‑нибудь до Барьера Тишины была невелика, но если там все, в соответствии с названием, пребывало в покое и умиротворенности, то не стоило – как считал Хорза – ломиться прямиком к планете. Идеально было бы встретиться с подразделениями идиранского флота, которые предположительно ждали где‑то поблизости. Это решило бы большинство его проблем. Он передал бы идиранам Бальведу, обеспечил безопасность Йелсон и других наемников (оставив им «ТЧВ») и взял специальное оборудованное, обещанное ему Ксоралундрой.

Этот сценарий, помимо всего прочего, позволял ему встретиться с Кьерачелл без посторонних: присутствие других не мешало бы их встрече. Он смог бы стать таким, каким был прежде, не делая уступок своему образу – тому, который был известен Йелсон и вольному отряду.

Два дня спустя системы наблюдения объявили тревогу. Хорза, дремавший на кровати, выскочил из каюты и бросился в пилотскую кабину.

В объеме космического пространства перед ними словно началось светопреставление. До них доходил аннигиляционный свет – излучение от взрывов, его в чистом и смешанном виде регистрировали датчики корабля, указывая, где боеголовки разорвались сами по себе, а где – в результате контакта с каким‑либо телом. Ткань трехмерного пространства коробилась и подрагивала от взрывов в гиперпространстве, отчего автоматика «ТЧВ» через каждые несколько секунд отключала двигатели, чтобы предотвратить их повреждение ударной волной. Хорза пристегнулся и включил все вспомогательные системы. Из дверей в столовую появился Вабслин.

– Что это?

– Какая‑то драчка, – сказал Хорза, глядя на экраны.

Пространство, в котором это происходило, располагалось почти прямиком на их траектории от Вавача. «ТЧВ» находилась в полутора световых годах от места схватки – слишком далеко, чтобы корабль можно было обнаружить, разве что с помощью узкого сканирующего луча, а потому «Турбулентности» почти наверняка ничто не угрожало. Но Хорза смотрел на далекие вспышки, чувствовал, как «ТЧВ» подрагивает на волнах, образовавшихся в пространстве, и к горлу его подступала тошнота – и даже привкус поражения.

– Сигнальный пакет, – сказал Вабслин, кивая на экран, где, очищаясь от радиационного шума, постепенно появлялось сообщение.

Возникали слова, группами по несколько букв, словно засеянное цветами поле – вот цветы растут, вот начинают цвести. После нескольких повторов сообщение (не просто искаженное из‑за шумов сражения, но намеренно заглушаемое) можно было наконец прочесть:

корабль турбулентность чистого воздуха. встреча с подразделениями девяносто третьего флота. место встречи: с. 591134.45 середина. полная безопасность.

– Черт! – выдохнул Хорза.

– Что это значит? – спросил Вабслин. Он перебросил указанные цифры в навигационный компьютер «ТЧВ». – Ух ты, – сказал инженер, откидываясь к спинке кресла, – это одна из ближайших звезд. Кажется, они назначают встречу на полпути между нею и… – Он посмотрел на главный экран.

– Да, – сказал Хорза с несчастным видом, глядя на сообщение.

Наверняка фальшивка. Ничто не доказывало, что прислали его идиране – ни номера послания, ни кода секретности, ни названия корабля‑отправителя, ни подписи – ничего, что подтверждало бы его подлинность.

– Это от трехногих ребят? – спросил Вабслин. Он вывел голографическое изображение на другой экран, и там появились звезды, окруженные тонкими зелеными линиями сферических сеток. – Да мы не так уж и далеко оттуда.

– Тут что‑то не так, – сказал Хорза.

Он смотрел на непрерывные вспышки разрывов, вводя какие‑то цифры в систему управления «ТЧВ». Судно изменило курс и направилось в обход системы Мир Шкара. Вабслин посмотрел на Хорзу.

– Думаешь, это не от них?

– Думаю, – ответил Хорза; мощность излучения падала – похоже, схватка закончилась или представление внезапно прервалось. – Я думаю, нас поджидает там экспедиционный корабль Контакта. Или облако антивещества.

– Антивещества? С помощью которого взорвали Вавач? – Вабслин присвистнул. – Нет уж, лучше не надо.

Хорза выключил экран с сообщением.

Менее часа спустя все повторилось. Пучки излучения, складки гиперпространства, и на сей раз два сообщения – одно из них отменяло первое, а другое давало новые координаты встречи. Оба послания казались подлинными, оба сопровождались подписью «Ксоралундра». Хорза, продолжавший жевать еду, которая была у него во рту, выругался, когда прозвучал второй сигнал тревоги. Появилось третье сообщение, обращенное лично к Хорзе: в нем предлагалось забыть о предыдущих двух и направить «ТЧВ» в другое место, где и произойдет встреча.

Хорза в бешенстве изрыгал проклятия, влажные крошки еды летели из его рта прямо на экран с сообщением. Он выключил широкополосный коммуникатор и вышел в столовую.

– Когда мы доберемся до Барьера Тишины?

– Через несколько часов. Может, через полдня.

– Ты нервничаешь?

– Совсем нет. Я уже был там. А ты?

– Если ты говоришь, что все будет в порядке, то я тебе доверяю.

– Все будет в порядке.

– А ты кого‑нибудь из тех, кто там есть, знаешь?

– Не уверен. Ведь прошло несколько лет. Ротация персонала у них происходит нечасто, но все же люди меняются. Не знаю. Поживем – увидим.

– А своих одноплеменников ты ведь давно не видел, да?

– Давно. С того самого дня, как покинул Мир Шкара.

– И тебе очень хочется их увидеть?

– Может быть.

– Хорза… послушай, я знаю, я тебе говорила, мы друг друга не спрашивали о… о том, что у нас было в жизни, прежде чем мы попали на «ТЧВ», но это… но с тех пор многое переменилось…

– Но мы ведь остались такими же, разве нет?

– Ты хочешь сказать, что не желаешь говорить об этом теперь?

– Может быть. Не знаю. Ты хочешь спросить меня…

– Нет. – Она приложила пальцы к его губам. Он почувствовал их прикосновение в темноте. – Нет. Ничего. Все в порядке. Не бери в голову.

Он сидел в центральном кресле. Вабслин – на месте инженера, справа от него, Йелсон – слева. Остальные столпились за креслами. Он разрешил присутствовать и Бальведе: теперь она практически ни на что не могла повлиять. Автономник парил под потолком.

Барьер Тишины приближался и выглядел зеркальным полем диаметром около светового дня. Он внезапно возник на экране, когда они находились в часе пути от Барьера. Вабслин заволновался – в таком поле их могут легко обнаружить. Но Хорза знал, что зеркальное поле существует только на датчиках «ТЧВ». Никто больше ничего увидеть не мог.

Через пять минут все экраны почернели. Хорза предупредил всех об этом, но, когда это случилось, когда они ослепли, даже он почувствовал волнение.

– Ты уверен, что так и надо? – спросил Авигер.

– Если бы все было не так, я бы начал беспокоиться, – сказал Хорза, чувствуя, как старик шевелится где‑то у него за спиной.

– Просто невероятно, – сказала Доролоу. – Это существо – фактически бог. Я уверена, оно воспринимает наши настроения и мысли. Я это уже чувствую.

– На самом деле это всего лишь саморегулирующийся…

– Бальведа, – сказал Хорза, оглядываясь и отыскивая ее глазами.

Та замолчала и закрыла рот рукой, стрельнув в него взглядом. Хорза повернулся обратно к черному экрану.

– Когда это существо?… – начала было Йелсон.

приближается корабль, произнес экран на нескольких языках.

– Ну вот, приехали, – сказал Нейсин. Доролоу зашикала на него.

– Отвечаю, – сказал Хорза на марейне в узконаправленный микрофон коммуникатора. Другие языки исчезли с экрана.