Annotation 30 страница
Явное, вопреки расхожему мнению об обратном, рано или поздно становится тайным. Следственно-оперативная группа подошла к самому эпицентру раскрытия высокопрофессионального убийства Сергея Андреевича Васильева. Следственно-оперативная группа вышла на конкретных подозреваемых и в недоумении застыла. — Что вы тут такое плетете, Иван Александрович? — высказал свое мнение директор ФСБ и, слегка прищурившись, посмотрел на Лапина. — Вот уж не думал, что вы в душе сказочник Андерсен. — Вся информация, материалы следствия у вас. Решать тоже вам, сочтете нужным, опубликуете как ранее неизвестные работы Ганса Христиана Андерсена. Прикажете все забыть, забуду. — Ну а куда же вы денетесь? — Директор неслабого ведомства с интересом посмотрел на подчиненного. — И вообще, Лапин, что ты здесь разумничался? Я все прочел, все понял и пришел к выводу, что для ФСБ это неинтересно, но материалы следствия настолько серьезны, что только нам этим и заниматься. Следовательно, материалы следствия нужно признать несерьезными, и отсюда вывод, что ты сказочник Андерсен. Можешь оставить свою фамилию, но слово «сказочник» обязательно, понятно? — Да! — четко ответил Лапин. — Ну и езжай к себе, там у тебя со ставропольцами дел на все ведомства России хватит. Я тебя даже в отпуск отпустить не могу, но на Москву двое суток даю, и еще… — Директор оживился. — Хочешь, настоящей сигарой угощу? — Не хочу, — отрезал Лапин. — Я что, на пижона похож? — Да нет, Иван Александрович, нет, что ты? — с ехидцей произнес директор и, достав из ящика стола изящную коробку лепесткового дерева, протянул ее Лапину со словами: — Возьми, здесь тридцать штук. Одна сигара стоит пятьсот долларов, будешь у себя в Краснодаре меня и других пижонов угощать. Это наш человек у президента США из ящика стола в домашнем кабинете позаимствовал. Краденые, одним словом. Выйдя из кабинета директора ФСБ с коробкой драгоценных сигар в руке, Лапин покинул приемную и направился к Веточкину. — Веточкин, отгадай загадку: все тайное становится явным или наоборот? Веточкин с трудом оторвался от аналитического компьютера, встал и, устало потирая виски, предложил: — Пойдемте, Иван Александрович, лучше коньяку выпьем. Я здесь рядышком, в «Савое», бар отличный приглядел.
Лапин и Веточкин вышли на улицу и направились в сторону Рождественки. У Лапина на лице застыло выражение рассеянной задумчивости. — Вы сейчас, Иван Александрович, на Андерсена похожи, у вас такой мудрый вид, — заметил Веточкин. — На кого? — Лапин с подозрением посмотрел на Веточкина и неожиданно предложил: — Слушай, Beточкин, плевать на савойский бар. Звони Хромову, тут в Москве и Миронов таганрогский, его в Генпрокуратуру вызвали. Давай где-нибудь тихо и солидно посидим, скромненько выпьем бутылок восемьдесят «святой воды» и разнесем к черту что-нибудь дорогое и частное. Вот я, например, знаю, где ресторан «Мексиканская кухня», а ты? — Знаю… — По лицу Веточки на было видно, что он с энтузиазмом принял предложение Лапина и сосредоточенно просчитывает план действий. — Знаю, где «Мексиканская кухня»…, — Веточкин придержал Лапина за локоть и достал из кармана сотовый телефон. — Только вы, Иван Александрович, забудьте о нем. Вся разница между русской и мексиканской кухней в том, что у нас в пельмени мясо кладут, а у них жгучий перец. Я как-то шел мимо этого ресторана и видел, как оттуда пятеро чернокожих выходили после обеда. — Ну и что? — удивился Лапин. — Ты расист? — Дело не в этом. — Веточкин продолжал держать в руке телефон. — Они после этих пельменей стали белыми как мел. — Ты, Веточкин, как только приедешь в Сочи, — стал советовать Лапин, — так сразу прямым ходом к начальнику УВД Краснокутскому иди и все, что знаешь про мексиканскую кухню, выкладывай ему, вот у вас разговор будет, заслушаешься. — Ага, — согласился Веточкин, набирая номер Хромова, — Я в курсе.
Солнце проснулось и, по-детски делая вид, что еще спит, стало осматривать мир в районе Тверской улицы сквозь ресницы. Увиденное столь удивило солнце, что оно перестало скрывать свое пробуждение и уже более внимательно, хотя по-прежнему сонно, уставилось на Москву и на Тверскую улицу в районе Тверского бульвара, в частности… Расхожее и ни на чем не основанное мнение москвичей о лоховитости провинциалов в сравнении с московской раскрепощенностью на этот раз не выдерживало критики. Впрочем, провинциалы правоохранительной наполненности, вместе с такими же московскими, прогуливающиеся в половине пятого yтpa по Тверской улице, тоже не выдерживали никакой критики. В этот час Тверская улица чиста, улыбчива и почти пустынна. С нее уже слетел загар ночи, уехали спать или в другие места ребята, набитые деньгами до такой степени, что даже область заповедной детскости, живущей в каждом человеке, где прячется, чтобы залечить ушибы, душа, была занята под хранилище. Солнце скользило на роликах лучей по вымытой поливальными машинами улице, и казалось, что сейчас, вот-вот, со стороны Тверского бульвара… Впрочем, слюни воспоминаний никогда и ни на что не действуют, а коррозия безнадежности, как главный признак увядания, в них повсеместна. …Тверская улица в этот утренний, наполняющийся солнцем час была в полнейшем недоумении. Это недоумение явно проступало и на лицах ребят из патрульной службы. По середине улицы в сторону мэрии шли пятеро человек, и по ним было видно, что они шли не в мэрию, а кто его знает куда. Все пятеро курили большие сигары, запах от которых достиг ноздрей выглянувшего на шум швейцара гостиницы «Центральная», и тот одобрительно хмыкнул…
Лапин, Веточкин, Хромов, Миронов и прибившийся к ним по дороге житель Москвы Рудольф Агеев были пьяны в той степени, в какой все, включая пеший переход через Альпы, кажется пустяком. Они уже выпили водки «Вагнер» во внутреннем ресторане «Турандот» концерна «Сибмаш» и там же выпили две бутылки рижского бальзама, закусывая мясом по-французски в сырно-чесночном соусе, тем самым поставив точку в кредитоспособности Лапина. Следующим в «атаку» пошел Хромов и лихо расправился с возможностями своего бумажника, после того как в «Золушке» они съели под водку «Бестия» двух поросят, нафаршированных новорожденными цыплятами, сваренными в кумысе, и после того как Хромов раздал на чай, расставаясь во время этого процесса с мечтой о новенькой «девятке», аванс за которую он неосторожно прихватил с собой на встречу. Хромов по инерции продолжал раздавать на чай и после выхода из ресторана, а Лапин, Веточкин и Миронов думали, что он подает нищим, и укоряли его за гражданскую мягкотелость. Наконец Хромов сунул последнюю бумажку в руку высокому, худому и бледному старику с внешностью свергнутого императора, всю жизнь мечтавшего о том, чтобы его свергли. — Спасибо, конечно, но заберите обратно, я не нуждаюсь в этом, — баритонально произнес старик, и по голосу стало ясно, что никакой он не старик. — Ты кто, почему в гриме? — встрепенулся Хромов. Друзья окружили псевдостарика и с неприятным для интересом стали рассматривать. — Я Рудольф Агеев, артист, в данный момент вхожу в образ Ганса Христиана Андерсена, и отсель у меня такой вид, господа. — О! Андерсен! — обрадовался смирившийся с преследующим его образом Лапин. — Пошли с нами. Мы не артисты, конечно, но пить умеем без всякой оглядки. — Ну, если вы так желаете, господа, — не стал ломаться артист, — почему бы и нет? Следующими на передовую вышли объединенные силы Веточкина и Миронова, при этом Миронов стал интеллигентничать, то есть попытался спасти свою наличность тем, что предложил купить и посидеть дома у кого-нибудь, но его не стали слушать, оборвали, и он, наступив на горло собственной интеллигентности, пошел в «атаку» вместе с Веточкиным и вместе с ним потерпел банкротство на шашлыках по-карски, водке «Слеза Рокфеллера» и стерляди по-британски в ресторане «Горгона Медуза».
Утро солнечного дня они встречали полными сил и здоровья. И если Веточкин, Лапин, Хромов и Миронов были готовы выдержать еще одни сутки такого напряженного ритма, то, судя по Рудольфу Агееву, он выдержал бы вдвое больше. Возле здания мэрии к ним подошли патрульные и попросили предъявить документы. Им предъявили, и патрульные с разочарованным негодованием отошли от них. В ходе проверки молодой сержант хотел заподозрить в чем-нибудь артиста, но Хромов, ткнув в артиста пальцем, сообщил сержанту: — Это Рудольф Агеев, а ты лучше не зли меня. — А… — Сержант равнодушно сплюнул на вымытый асфальт Тверской улицы. На Красной площади друзья остановились и стали зевать. В пять часов утра человек или спит, или зевает, независимо от того, где он находится. Отзевавшись, они приступили к подсчету оставшегося резерва и обнаружили триста рублей. Агеев меланхолично сунул руку куда-то в глубь театрального реквизита и добыл еще одну бумажку. Четыреста рублей! — Поехали на Чистопрудный бульвар, — вдруг оживился Хромов. — А там что? — поинтересовался Миронов. — Дешевый ресторан? — Там Стефан Искра, — коротко ответил Хромов.
Стефан Искра вел себя так, будто у него была многолетняя привычка каждое утро в шесть часов встречать загулявших представителей уголовного розыска, прокуратуры, ФСБ и московской богемы в одной компании. Он лишь благодушно хмыкнул при виде друзей, вложивших четыреста рублей в жидкую валюту, и широко распахнул двери, приветствуя Хромова вопросом: — Явился? Стефан Искра в шесть часов утра выглядел как спортсмен-юниор после легкой пробежки по сосновому бору. — Да уж, — вздохнул начинающий уставать Хромов. Вся компания, разбрасывая в стороны стеклянные брызги бутылочного моря, пробилась к столу и, расставив бутылки вокруг покосившегося компьютера с банкой из-под красной икры на нем, стала рассаживаться по мере своей изобретательности. Хромов, Лапин и Миронов сели на стулья. Веточкин рухнул на кушетку, а Рудольф Агеев горделиво воздвигся на большой жестянке из-под оливкового масла. Стефан Искра широко улыбнулся и, сняв со стола компьютер, сел на него. — Министр внутренних дел, — сообщил Хромов, — так и сказал. Забудь об убийстве с отрывом головы и о странном приборе. Пусть этим ГРУ занимается, а ты жди повышения. Зачем вообще надо было огород городить? — Ну да, — поддержал его Миронов. — Меня тоже послали куда подальше. Вернее, не меня, а прокурора города, а меня назначили. Так и сказали в Генпрокуратуре: забудь навсегда, Миронов, о сочинском убийстве, и ты прокурор города, а если вспомнишь хотя бы один раз, то к прокуратуре вообще не будешь иметь никакого отношения. Я и забыл. — Так ты теперь прокурор? — обрадовался Лапин. — Надо выпить за это, а меня вот тоже сигарами наградили и даже сказочником Андерсеном титуловали. — А я вообще не понимаю, о чем вы говорите, — произнес Веточкин и вдруг в недоумении огляделся. За ним замолчали и огляделись остальные, кроме Стефана Искры, начавшего пить водку. Рудольф Агеев, к удивлению присутствующих, исчез. — Где артист? — задал в пространство вопрос Хромов. — Артист? — усмехнулся в то же пространство Стефан Искра. — Это УЖАС вас сопровождая. Я же говорил, такое дело не раскрывается, не дадут. Раз оторвали голову приемом «короткое замыкание», значит, работал Солнечный убийца из группы телохранителей, то есть все по закону. Я не должен вам этого говорить, но говорю, а по вашим лицам понимаю, что вы болтать не будете. — Стефан выпил еще водки и расхохотался. — Но ведь как ловко покинул нас, ни одна бутылка не звякнула.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Капли определений никогда ничего не стоили в отношениях человека с человеком. Все имеет свою цену лишь во время оценивания, а дальше начинается лирика взаимовыгодных иллюзий… Роберта и Арама Рогоняна группа захвата взяла во время самого плодотворного часа сутенерского бизнеса. Они предлагали двух сестер, Оксану и Лолиту, играющих блондинистое очарование, туркам с только что прибывшего в порт сухогруза «Акмал». Турки, всегда немного дуреющие от блондинистости, были кручеными не менее «братьев» и уступали им лишь, потому, что находились не на своей территории. — От них еще материнским молоком пахнет, — убеждал турок Арам и предлагал понюхать груди двадцатипятилетних сестер, которые делали вид, что впервые вступили на путь разврата, не устояв перед турецкой мужественностью. Один из турок ткнулся носом в предполагаемую молочность юности и стал невменяемым. Особенности турецкого носа, уткнувшегося в груди блондинки, еще предстоит изучить науке. Если турок уткнулся в груди блондинки, то ее запахи так действуют на него, что в этот момент у него можно выманить все деньги, снять одежду и продать самого какому-нибудь извращенцу из Арабских Эмиратов. Науке еще предстоит работать в этом направлении. В конце концов Роберт и Арам подвели носы турок к многоопытным грудям сестер и взяли с них тысячу долларов, но на этом их везение, впрочем, как и везение турок, закончилось. Группа захвата обрушилась на них как гром среди ясного неба, а в данном случае как кирпич на голову посреди вечера. Никаких спецприемов не применяли, дали ногами между ног, стукнули дубинкой по ребрам, заковали в наручники и всех четверых, оставив обездоленных сестер на площади Морского вокзала, увезли в городское УВД, где Арама и. Роберта с нетерпением ожидали Степа, Игорь и Савоев…
— Ну что, Роберт, допрыгался? — спросил Игорь у недоумевающего сутенера. — Теперь тебе не отвертеться. Тебя опознали, когда ты с кладбища девчонок тащил… — Хана тебе! — сообщил Араму в соседнем кабинете Степа Басенок. — Ты думал, что этот номер с кладбищем и больницей тебе с рук сойдет, думал, девушки и после смерти на тебя работать будут?… — Да у вас крыша съехала! — возмутился Роберт. — Ну и нахаловка!… — Ты, ментяра, февральнулся?! — взорвался Арам. — Какое кладбище?! — Это у кого крыша съехала? — поинтересовался Игорь, нанося два гулких удара по корпусу Роберта в области солнечного сплетения. — У меня свидетели есть, котяра вонючий… — Он нанес лежащему Роберту удар между ног. — Выродок безнравственный… — Я тебе сейчас февральнусь, — охаживал Басенок Арама Рогоняна дубинкой. — Я тебе сейчас объясню степень твоей виновности. — Он нанес ему прилипчивый удар вдоль спины. — Сутенер поганый! Слава Савоев, находящийся в коридоре, посмотрел на часы и решительно вошел в кабинет Игоря со словами возмущения: — Прекратите это избиение, вы что?! Я напишу на вас рапорт по инстанции. Безобразие! — Да ладно, — зло проговорил Игорь. — Пишите, но от меня им пощады не будет… Со злостью захлопнув за собой двери, Игорь вышел из кабинета и быстро ворвался в кабинет Басенка с возгласом: — Прекратите, старший инспектор! Какое вы имеете право избивать подозреваемого?! — Он стал оттаскивать Степана от лежащего на полу Арама. — Как вы смеете?! — вытолкал Басенка в коридор. — Роберт, — проникновенно обратился к Роберту Савоев. — Пиши явку с повинной, я ее через прокуратуру пропущу, у меня прокурор родственник. Пиши, советую, а то здесь тебя инвалидом сделают, все злые, клянусь. Я-то тебя знаю, дело с тобой имел, постараюсь отмазать, пиши, говорю, — убеждал Савоев Роберта. В это время дверь в кабинет открылась, и вошел Степа Басенок с дубинкой в руке: — Савоев, иди, тебя к начальнику вызывают. — Да? — всполошился Савоев. — Я сейчас, — кивнул он Роберту. — Побудь здесь, Степан, — попросил Басенка и, выйдя из кабинета, сразу же вошел в следующий со словами: — Баркалов, иди, тебя к начальнику вызывают. — Да? — удивился Игорь. — Я быстро, — кивнул он Араму. — Побудь здесь, — бросил Савоеву и вышел из кабинета. — Я из тебя урода сделаю, наглюк подлый! — Дубинка Степана не оставляла сутенеру надежды на вертикальность. — Буду бить, пока не сдохнешь, альфонс-многостаночник. — Он прогулялся дубинкой по левой почке. — Вошь тифозная… — Это тебе не в бане свои жертвы мучить! — стучал кулаком по голове Арама Савоев. — Это тебе уголовный розыск. — Он стукнул сутенера головой об стол. — Погань рыночная… — Прекрати, Савоев! — ворвался в кабинет Игорь. — Не смей! — Его возмущению не было предела. — Я добьюсь вашего увольнения! — Он вытолкал Савоева из кабинета, и тот, уже в коридоре, рывком преодолел расстояние до следующего кабинета и ворвался туда с криком негодования: — Прекратите немедленно, как вы смеете?! Я добьюсь вашего увольнения из органов МВД! — Арам, — говорил Игорь, — пиши явку, больше года не дадут, ты ведь не убийца. А здесь тебя забьют, все злые на вас. А если напишешь, я лично тебя в КПЗ отвезу, и, даю слово, никто тебя пальцем не тронет. — Пошел на фиг, Игорь, я никого не выкапывал! — убеждал Игоря Арам. — Иди к черту, Савоев, мне живые девки всю плешь проели, а ты на меня еще и мертвых навесить хочешь… — категорически отвергал возможность явки с повинной Роберт Рогонян. После того как измученных допросом Роберта и Арама увели по камерам, Степан, Игорь и Слава Савоев сидели в кабинете и курили. Никто из них всерьез не принимал версию о причастности Рогонянов к выкапыванию тел из могил. Но основания для их допроса, хотя и сильно косвенные, все же имелись, это во-первых; а во-вторых, в России, особенно в провинциальной ее части, почти невозможно найти работника уголовного розыска, который не хотел бы набить морду сутенеру. Савоев прошелся по кабинету и включил телевизор, чем несказанно удивил Степу и Игоря, считавших телевизор, стоящий на сейфе больше года, сломанным. Судя по движениям Савоева, он тоже считал телевизор неработающим, так как при первых бликах экрана отпрыгнул от него. Дверь в кабинет открылась, и вошел дежурный с возмущенным вопросом: — Что с турками делать? — Турки? — удивился Степан. — Откуда у нас турки? — Их взяли вместе с Рогонянами! — Зачем? — пришла очередь удивляться Игорю. — Зачем турок-то взяли? — Не знаю. Мне привезли, я закрыл камеру, и все. — Не пойму, — стал рассуждать Савоев. — Неужели и турки на них работали? Ну и ну, кто на них позарится? — Да выгони ты их, Петрович, — пожалел дежурного Степан. — Зачем они тебе нужны? — Ну да, — обрадовался дежурный. — Действительно? — И вот еще… После турок, часа через три, выгони и Рогонянов. — Выгнать? — не понял дежурный. — Ну да, Петрович, — вмешался Савоев. — Зачем они тебе нужны? — А может, у тебя с ними дела? — поинтересовался у дежурного Игорь Баркалов. — Что? — возмутился дежурный лейтенант. — Дела с ними? Да пусть чешут, мне-то что… — Действительно, — поддержал лейтенанта Савоев. — Какие могут быть дела с этой мразью.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Глория Ренатовна Выщух вошла в просторный зал городского универмага и остановилась посередине. Она всегда останавливалась так, чтобы не затеряться в пространстве. На этот раз она вошла в универмаг с определенной целью купить катушку ниток стального цвета. На Глории Ренатовне было каскадное платье «Радуга», сделанное в манере «сомневающегося миди», шляпка «Дочь плантатора» за триста долларов, а стремительную таинственность ног, верхней частью скрывающихся под взволнованностью «сомневающегося миди», внизу облегали изысканные сандалии «Афинянка». Когда Глория Ренатовна тронулась в направлении нужного отдела, ее фигура, при помощи каскадного платья «Радуга», стала как бы просвечиваться совершенством, а сама походка была похожа на медленный, манящий и совершенно необъяснимый танец талантливой стриптизерши. — Мне вот эту катушку ниток, красавица, — указала юной продавщице Глория Ренатовна и, погладив ее по щеке, добавила: — Какая ты прелесть. Купив нитки, Глория Ренатовна неспешной походкой вышла из прохлады универмага в солнечную безжалостность центра города, оставив в душе юной продавщицы серебристый звон восхищения и едва заметный укол зависти.
Я не пытаюсь смотреть на мир и осмысливать происходящее. В этом нет особой необходимости. Я иду по Москве и немного удивляюсь разорванному величию этого города. Изнеженная привычка к исключительности рано или поздно сыграет с москвичами злую шутку. Я москвич уже в шестом поколении. Я гуляю по вечерней Москве. Пытаюсь прийти в себя после разговора с Иваном Селиверстовичем Марущаком. Вот пожалуйста! Сошедшая сума проститутка в ста метрах от подземного магазина на Манежной когда-то площади. Главное — изменить историю вовремя построенным магазином. Девушка что-то ищет в урне возле магазина «Огни Москвы». Длинные молодые ноги в драных колготках. Я улыбаюсь. Квинтэссенция времени и пространства. Главное — успеть, успеть встать в неприличную позу возле чего-нибудь дорогого, блестящего и пахучего, тогда есть шанс приобщиться. Иван Селиверстович — это неоспоримо. Это святое. Дал команду: «Сделай так, чтобы за убийство Сергея Васильева тебя задержали, осудили и посадили в колонию. Документы на имя Василия Яковлевича Буслаева я тебе выдам. Затем выберешь время и уйдешь из мест лишения свободы. Главное — зафиксировать, что это убийство раскрыто. Наш гений припадочный засветился. Нет чтобы творить с утра до вечера, так он приключений на задницу ищет. Генпрокуратура, МВД и ФСБ шум подняли, надо успокоить». На мой вопрос, как же Алексей Васильевич, он ответил: «Сейчас в безопасности. Глаза горят, из ушей дым валит, вдохновенная идея ему спать не дает. Он теперь год из лаборатории вылезать не будет, а ты должен за год попасть в руки правосудия и незаметно уйти из них». С Иваном Селиверстовичем не поспоришь. Я с ним не спорю. Это мой командир. Я обязан смотреть на него как на Бога. Он мой Бог. Вечерняя Москва имеет склонность концентрировать проституток в непосредственной близости от Кремля. Я Улыбаюсь. Сумасшедшая проститутка достаточно молода, чтобы возбудить желание в мужчине среднестатистического, московско-лысовато-рабочего типа, который вот уже года три сидит без работы и торгует газетами. Я улыбаюсь. Навстречу мне идет молодая москвичка в облаке хрупкости. Не проститутка, любительница. Иди ко мне, моя нежная. По твоим глазам вижу, что ты нуждаешься в счастье. Ну что же, оно у тебя будет. Короткое счастье московской женщины. Я улыбаюсь…
ЧАСТЬ II
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Степа Басенок сидел на скамейке осеннего парка и думал: «Уголовный розыск убивает в моей душе лирику». Осенний таганрогский парк был красив той красотой, от которой ни с того ни с сего начинают плакать женщины, напиваться мужчины и выть собаки. Парковая осень в отличие от лесной гораздо меланхоличнее и более напоминает слова и музыку городского романса. Степа Басенок, старший инспектор уголовного розыска, сидел на скамье осеннего парка не зря. На фоне разгулявшейся по всей стране преступности для инспектора уголовного розыска наслаждение осенними красотами и отдых непозволительная роскошь. Несмотря на то что легкие строки недисциплинированной поэзии «Я сидел, я молчал, я скучал, словно мыслью сорвался со скал…» досаждали ему, он не обращал на это внимания, так как его рука, засунутая в карман куртки, сжимала рукоять пистолета Макарова, а миролюбие теплолюбивой южной осени казалось подозрительным. Когда в начале аллеи появились двое молодых мужчин, Степа внутренне напрягся, а внешне расслабленно «заотдыхал» и «занаслаждался» прекрасным южно-осенним пространством. Двое — один из них, высокий и слегка дерганый, нес перекинутую через плечо сумку — шли медленно и о чем-то разговаривали. Позади мужчин, отметил Степан, из боковой аллеи вышел Игорь Баркалов и унылой походкой неопохмелившегося человека неуверенно двинулся за ними. Степа продолжал «наслаждаться» осенью и думать: «Высокий немного стеснен сумкой, его локтем в кадык, а Шишу брать на болевой. Где же Савоев?…» Впереди мужчин, со стороны центрального входа, появился Савоев с видом хулиганствующего оболтуса, ищущего не им потерянный кошелек. Распространенный городской тип мужчины, от которого шарахаются здравомыслящие женщины. В тот момент двое мужчин поравнялись со скамьей «разнежившегося» Степана… Далее все произошло молниеносно и грубо. Вместо того чтобы «локтем в кадык» и «взять на болевой», Степа чисто по-хулигански ударил высокого кулаком по носу левой рукой, и тот метра на три сдвинулся назад, попав в объятия подоспевшего Игоря, а правой произвел бескомпромиссное соприкосновение с челюстью Шиши, недавно освободившегося из мест лишения свободы. Услышав вскрик и лязг челюсти, Степа досадливо поморщился, заломил Шише руку и защелкнул наручники. Впереди слышались крики человека, впавшего от страха в истерику. Это Савоев взял третьего, местного барыгу Алексея Смирнова, Леву, торговца на рынке и своего давнего осведомителя. Если бы посторонний человек увидел этот «захват» со стороны, он сразу бы бросился звать милицию. Долговязый Слава Савоев наносил сидящему на скамейке Леве оплеухи, время от времени сменяемые пинками по ногам. Но утренний парк был безлюдным и тихим, и поэтому посторонний не мог видеть всех нюансов захвата преступников. Ну а осенний, пронизанный мелодиями грусти и бесконечности парк внимательно и нежно прощался с падающими на землю листьями, и суета людей его не отвлекала.
Шиша, как и Лева, был осведомителем. Он работал на Степу, а Лева на Славу Савоева. Высокий, у которого в сумке оказалось пятьсот граммов опиума-сырца, краснодарский перевозчик наркотиков по кличке Морс, тоже был осведомителем — Басенок и Савоев этого не знали — у недавно назначенного начальником сочинского отдела УВД по борьбе с наркотиками Ростоцкого. Парадоксальное столкновение интересов… Законопослушная часть России не любит людей, склонных к сотрудничеству с правоохранительными органами. Правоохранительные органы презирают склонных к сотрудничеству с ними. Криминальная часть России убивает склонных к сотрудничеству с правоохранительными органами. Ни в одной стране мира нет такого большого количества людей, сотрудничающих с правоохранительными органами, как в России. Общая заинтересованность может быть плодотворной и убийственной, все зависит от заинтересованных лиц. Пятьсот граммов опиума, изъятых из сумки Морса, давали ему право на. восьмилетнее путешествие в места лишения свободы. У Шиши появилась возможность использовать сто граммов из пятисот изъятых в своих, меркантильно-внедренческих, целях. Степа Басенок получал полновесное профессиональное удовлетворение, такое же удовлетворение получал Игорь Баркалов, а Слава Савоев из-за Левы не получал такого удовлетворения, и поэтому Лева, из-за того что не сообщил Славе о готовящейся сделке, получил по физиономии, лишился своего торгового места — он продавал легальное пиво и нелегальную водку — на рынке и был водворен на месяц в КПЗ для работы в качестве подсадной утки. — Работай хорошо, — предупредил его Савоев и уточнил: — С выдумкой. А в неблизком Сочи никто ничего не получил. Начальник отдела по борьбе с распространением наркотиков, капитан Ростоцкий, еще не знал, что его самый продуктивный агент проявил самостоятельную инициативу и попал не куда-нибудь, а в следственный изолятор родственного для Сочи города Таганрога, который начисто и с негодованием отрицал это родство…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Самой главной заботой орджоникидзевского отделения милиции стала забота о мертвых. Что только не делалось в этом направлении. Патрульные группы, отсылая в пространство матерные слова, несколько раз за ночь покидали черту города и ехали, подпрыгивая на выбоинах, в сторону кладбища. Обходили его дозором и вновь, прибавляя к сказанному в пространство новые слова, возвращались в город. Устраивали засады. Игорь Баркалов, Степа Басенок и Слава Савоев провели несколько ночей в «городе мертвых» в надежде столкнуться нос к носу с неведомым выкапывателем трупов, но все оказывалось безрезультатным. Территория кладбища была огромной и, в противовес сложившемуся мнению, отнюдь не спокойной. Удалось задержать группу цветочных бизнесменов — круговорот венков в природе, — снимающих со свежих могил новые венки и поставляющих их в многочисленные села вокруг города. Надписи «Дорогому отцу от детей» и «Мужу от жены» всегда актуальны и не требуют изменений. Мир переполнен вторичными продуктами, идеями и рождениями, а мертвые, пример для подражания живым, не обращали внимания на суету вокруг своего имущества. Трое оперативников с удивлением обнаружили, что ночное кладбище обладает нестандартной инфраструктурой психически выпуклой жизни. Оказалось, что мертвые влияют на сексуальную жизнь живых. Глумливая тень Фрейда совсем не избегала могильных надгробий, напротив, она чувствовала себя как дома на свежезасыпанном и оплаканном. Совокуплялись нещадно. Когда в отделение доставили первую пару задержанных в ночном пространстве городского кладбища, сбежались почти все. Всем почему-то показалось, что они стоят на пороге раскрытия какого-то нестандартного и зловещего преступления, и все почему-то ошиблись. — Что вы делали в час ночи среди могил? — задал Степа вопрос высокому и красивому парню лет двадцати, но спохватился и, придвинув бланк допроса, поинтересовался: — Фамилия? — Киселев, — сообщил парень и, не обращая внимания на официальность Степана, стал отвечать на первый вопрос. — Что делали, что делали?… — передразнил он инспектора уголовного розыска. — А то не знаете? Сняли меня с девчонки, не знаю, по какому закону, и сюда привезли как преступников. — Как вам не стыдно, ребята, ей-богу, — искренне возмутился Степан. — Я осветил фонариком могилу, а там хороший человек похоронен… — Степа в глубине души понимал, что говорит что-то не так. — Учитель, Шаповаленко Анатолий Григорьевич, а вы на могиле педагога, да еще в такой мерзкой позе… — Почему? — перебил его парень. — Что почему? — не понял вопроса Степан. — Почему мерзкая? Нормальная, удобная, классическая поза любви. — Ты лучше заткнись, Киселев, и слушай, — смутился Степан. — Девчонку твою отпустим, женщина, она и в Африке женщина, где положишь, там она и лежать будет. А тебя за надругательство и вандализм можно и на срок окунуть, более того, я считаю, что не можно, а нужно окунуть, будешь сидеть, одним словом. Завтра родственники покойного заявление напишут, и аля-улю, Киселев… — Тут Степа Басенок оборвал себя и строго спросил: — Имя, отчество, место жительства? — Постойте. Вы что? — Парень стал бледным и растерянным. — Какое там заявление, какой срок? Вы меня на понт не берите. — Какой там понт, — устало произнес Степа. — Будешь сидеть как миленький. Года два по первому случаю дадут, а так обычно лет десять набалтывают, если не пятнадцать. — Не дожидаясь реакции парня, Степа вновь и еще строже повторил вопрос: — Имя, отчество, место жительства? — Да вы что?! — чуть не расплакался парень. — Я же без всякого умысла. Я… — Имя! — грозно одернул его Степан. — Геннадий я… — У парня стала подергиваться голова. — Я же… — Где проживаешь? — убивал надежды Степа Басенок. — По Инструментальной… — разрыдался Геннадий Николаевич. — Возле бани, Менделеевский переулок… — Кладбищенский интим становился ему поперек горла. — Я больше не буду! — Ладно, — смягчился Степан. — Вижу, осознаешь свою ошибку. — Ничего не слышал об ограблении аптеки возле кинотеатра «Родина», это кто-то из ваших краев? — Жеся это, Бондаренко, и Зара, Заратуенко, это они, — сразу же стал успокаиваться парень. — Жесю знаю, — заметался в душе Степана огонь радости. — А ты уверен, что это они? А куда лекарства украденные дели? — Зара к бабке их увез, в Марьевку, и здесь где-то в городе осталось, но я не знаю где. Наркоту они в зону хотят Рудику отправить, ему недавно трешник за хулиганку дали. Парень окончательно успокоился и даже, судя по лицу, не прочь был позавтракать. — Вот молодец, — похвалил его Басенок. — Вот это я понимаю. Сразу видно, что ты на кладбище по ошибке, и я тебя защищу от нападок закона… — Степа протянул парню бумагу и ручку. — Ты, Гена, напиши, что мне рассказал про Жесю и Зару, это для отчета. В сейфе лежать будет, никто не увидит, и я тебя отпускаю, хотя, конечно… — Степа сокрушенно покачал головой. — Нарушаю все правила, сам в тюрьму могу попасть, но все равно тебя отпускаю, парень ты хороший. — Степа прервал свои излияния, взял из рук парня исписанную бумагу, прочел ее и завершил расследование: — Ну вот, можешь идти домой. Поешь как следует… До встречи, Геннадий, мы теперь часто будем видеться.
Степа Басенок радостно зевнул и подумал: «Конец дежурства». Конец дежурства был результативным. В камере временного задержания после первичного допроса уже находились Жеся и Зара. Во время задержания в квартире и того и другого в общей сложности были обнаружены разовые шприцы, барбитула в порошке, бинты, вата, сто флаконов аспирина, триста плиток гематогена, пятьдесят пустых бутылок из-под бальзама «Бйттнер» и столько же пустых бутылок из-под бальзама «Демидовский». Наркотики, которые выдавались по рецептам для больных раком, обнаружили у бабушки Заратуенко в деревне Марьевке. Они были спрятаны в сарае с дровами, и бабушка, Тамара Егоровна, даже не подозревала об этом. Удел всех бабушек не подозревать своих внуков. «Домой! — воодушевлено подумал Степан. — Спать!» В дверь заглянул Игорь Баркалов. Увидев Степана, вошел, устало развалился на стуле и сообщил: — У нас не кладбище, а полигон для сексуалистов с надорванной психикой. Ночью еще двоих задержали на… Ему сорок восемь, а она — проститутка за выпивку, молодая, но старее старухи. Я чуть со смеху не умер… — Ууу… — произнес Степа, вставая и направляясь к двери кабинета. — Угууу… — согласился с ним Игорь и, поднявшись, последовал за Степаном.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ