Документ 11.1
Несбывшееся будущее
Послевоенное время изучено мало, а после 1950 года и вовсе лежит пустыня. Но о том, что в 1951 —1952 годах жизнь
советской верхушки шла как-то не так, все время глухо упоминалось на июльском пленуме ЦК. Хрущев, Каганович, Ворошилов один за другим говорили, что в последнее время Сталин болел, отошел от дел. Микоян конкретизировал: последние два года. Действительно, из года в год сокращалось количество принимаемых им в Кремле людей и сам он все реже приезжал туда. Впрочем, это еще ничего не значит. Сталин работал и на даче, и в отпуске - он работал всегда.
Кое-что может прояснить решение Политбюро от 16 февраля 1951 года, где говорится:
«Председательствование на заседаниях Президиума Совета Министров СССР и Бюро Президиума Совета Министров СССР возложить поочередно на заместителей председателя Совета Министров СССР тт. Булганина, Берия и Маленкова, поручив им также рассмотрение и решение текущих вопросов. Постановления и распоряжения Совета Министров СССР издавать за подписью председателя Совета Министров СССР тов. Сталина И.В.».
Естественно, сбросив с плеч безбрежную «текучку», Сталин мог позволить себе меньше бывать в Кремле, меньше принимать людей, что и дало возможность Хрущеву и другим утверждать на пленуме, что он-де болел и мало занимался делами. Однако говорили это люди, которые в то время не работали непосредственно рядом со Сталиным - Хрущев, Ворошилов, Микоян, Каганович. Те двое, кто был рядом и от имени Сталина принимал решения - Маленков и Булганин, - не сказали о его отходе от дел ни одного слова.
Юрий Жуков обратил внимание еще на один странный факт - в 1951 году внезапно прекратилось издание собрания сочинений Сталина. Более того, о нем перестали упоминать. Жуков объясняет это так:
«Вряд ли причиной прекращения работы над изданием послужили сложности составления очередного, четырнадцатого тома... Причину такого экстраординарного события можно объяснить иным - стремлением узкого руководства
выразить тем самым свое новое равнодушное отношение к тому, кто внешне еще почитался как живой бог. Но такое могло произойти лишь в одном случае — только тогда, когда Сталина отрешили бы от власти».
Ну, если все трое новых правителей были совсем уж идиотами - тогда да, конечно, они стали бы демонстрировать равнодушие таким вот странным способом. Но думаю, прекратить издание собрания сочинений Сталина мог только один человек - сам Сталин. Почему? Да по очень простой причине: не было времени. Он действительно старел, работоспособность падала. И вождь жертвовал теми делами, которые считал менее ценными — совнаркомовской «текучкой», редактированием своих сочинений, во имя... Во имя чего, кстати? Чем занимался Сталин в эти странные два года?
Ну, во-первых, он продолжал кое-какую прежнюю работу. Откроем книгу «Двести встреч со Сталиным». Там приводятся воспоминания авиаконструктора Яковлева, относящиеся к июню 1951 года.
Цитата 11.1. «В 1951 году в серийном производстве и на вооружении Военно-воздушных сил находился истребитель МиГ-15 — основной реактивный стреловидный истребитель нашей армии... Мы тогда разработали несколько вариантов новых стреловидных истребителей, но все наши предложения встречали возражения Сталина...»
Суть проблемы в том, что проекты Сталину представляло министерство. Устав общаться с вождем через посредника, Яковлев обращается с письмом к нему.
«Спустя три-четыре дня после отправки письма меня вызвал министр авиационной промышленности М. В. Хруничев...
— Только что звонил Сталин. Он получил и прочитал твое письмо. Сказал, что твое предложение очень интересное. Он удивлен тем, что ты предлагаешь истребитель с такой дальностью и продолжительностью полета... и обещал твое предложение поддержать...
И действительно, Сталин через два дня вызвал Хруничева, Артема Микояна и меня. В кабинете у Сталина были Булганин, Берия, Маленков. Сталин взял со стола мое письмо и прочитал его вслух...»
Дальше Яковлев рассказывает о ходе разговора. Сталин интересовался параметрами и конструктивными особенностями самолета, обсуждал вопрос об оснащении его радиолокатором. В принципе, обо всем договорились.
«30 июля в том же составе мы опять собрались у Сталина для рассмотрения и утверждения проекта постановления о постройке двигателя АМ-5 конструкции Микулина, двухместного реактивного барражирующего всепогодного и ночного перехватчика Як-25, модификации этого же самолета в качестве разведчика Як-25р, а также истребителя, послужившего основой известного истребителя МиГ-19...»
Что же мы видим? Сталин, «с пониженной работоспособностью», внимательно изучает все предложения Яковлева (надо полагать, идеи других конструкторов столь же внимательно изучались). Пока их представляет министерство, они отвергаются, но после того, как конструктор обращается лично к нему, Сталин (больной? В маразме? Отрешенный от власти?) читает письмо сразу по поступлении и решает вопрос в течение нескольких дней. Но все это мелочи по сравнению с тем, что началось потом...
«Проект постановления был послан Сталину заблаговременно. Он уже был с ним знаком и, почти не высказав никаких замечаний, заявил, что у него возражений нет.
В этот момент Берия раскрыл свою папку и вытащил оттуда какой-то документ.
— Товарищ Сталин, — сказал он, - а вот тут есть еще предложение конструктора Лавочкина.
— Какое предложение? — раздраженно спросил Сталин. — Мне ничего не известно о предложении Лавочкина».
Берия кратко рассказывает о предлагаемом самолете. И что вы думаете, как реагирует вождь? «Сталин вспылил:
— Почему не доложили? — спросил он Хруничева.
Хруничев вначале растерялся, но потом ответил, что самолет Ла-200 уже однажды был забракован, как явно неудачный и поэтому никакой базой для нового самолета он служить не может...
Сталин ничего не хотел слушать, он только повторял, все больше накаляясь:
— Почему не доложили ? Почему не доложили ? Наконец, Михаилу Васильевичу удалось разъяснить, что
предложение Лавочкина рассматривалось в министерстве и оно не получило одобрения. Впоследствии Лавочкину удалось добиться разрешения на проведение этой работы, но машина у него так и не получилась... А Сталин, не унимаясь, продолжал допрашивать Хруничева:
— Почему не доложили ?
Как будто тот умышленно скрыл предложение Лавочкина. В конце концов Сталин понял, в чем дело, и сказал:
— Принятое решение оставим без изменения, а предложение Лавочкина можно рассмотреть отдельно».
Ну, и как вам история?
Тут надо кое-что пояснить. Научная среда - гадюшник еще тот, там есть свои любимчики и свои изгои, причем многие вопросы решаются совершенно ненаучными методами. Зная обо всем этом, Сталин знакомился со всеми проектами в области авиации. Не получив поддержки в министерстве, Лавочкин, по-видимому, обратился к Берии. Берия не был специалистом в вопросах авиации, но свое дело сделал — предложение конструктора до Сталина довел. Так разворачивалась эта интрига. Но что здесь важно - как видим, вождь по-прежнему плотнейшим образом курирует производство военной техники.
Серго Берия вспоминает, что на протяжении 1952 года он видел Сталина на совещаниях раз пятнадцать. При этом Серго был всего лишь полковником и доктором наук, в общем-то, рядовым конструктором и мог встречаться со Сталиным только по своему узкому вопросу. И тем не менее - «раз пятнадцать». При этом он не отметил в вожде никаких признаков ослабления умственной деятельности - разве что раздражительность. Что, впрочем, понятно — во-первых, возраст, а во-вторых, от тридцати лет работы с такими кадрами и устрица озвереет.
Встреча вторая. Вспоминает генерал Чуйков. Лето 1952 года.
Цитата 11.2. «Я отдыхал в Сочи. После обеда раздался телефонный звонок...
— Говорит Поскребышев. Соединяю вас с товарищем Сталиным.
От неожиданности я растерялся. Вскоре услышал негромкий и спокойный голос со знакомым каждому грузинским акцентом...
— Вы могли бы приехать ко мне? — спросил Сталин.
— Как прикажете, товарищ Сталин. Я готов приехать в любую минуту.
— Сейчас за вами придет машина...
...Мы прошли в большую комнату, в бильярдную. Сталин начал меня расспрашивать о положении в Германской Демократической республике. В ту пору я был Главнокомандующим Группой советских войск и председателем Советской контрольной комиссии в Германии.
Ужин был собран на открытой веранде. Непринужденная обстановка за столом располагала к откровенности. Я спокойно отвечал на все вопросы, которые возникали у Сталина. Он вспомнил о Сталинградской битве и вдруг спросил:
— Скажите, товарищ Чуйков, как вы думаете, можно ли было нам в декабре сорок второго года пропустить в Сталинград группу Манштейна и там ее захлопнуть вместе с Паулюсом ?»
И дальше весь вечер Сталин и Чуйков обсуждали военные вопросы, расставшись только в первом часу ночи.
В то время полным ходом шло осмысление уроков и итогов прошедшей войны. Известно, что планировалось, например, подготовить серьезное многотомное издание по Курской битве, фундаментальные работы по другим основным битвам Великой Отечественной. Трудно даже предположить, что хотя бы один серьезный военно-исторический труд мог обойтись без внимания Верховного Главнокомандующего.
Да и вопросы внешней политики Сталин, естественно, тоже не передоверял «тройке», от его имени подписывавшей совнаркомовские документы.
Наконец, еще одна встреча, которую мемуарист датирует началом марта (!) 1953 года. Вспоминает министр финансов А. Г. Зверев.
Цитата 11.3. «Вначале марта 1953 года специально созданная комиссия рассматривала справку о размерах подоходного налога граждан, занимающихся сельским хозяйством, и отдельных местных налогов... Мне поручили составить справку о раз-
мерах налога с оборота по отдельным видам сельхозпродукции. Там значилось, что налог с оборота по зерну был равен 85 процентам , по мясу — 75 процентам и т. д.
Эти цифры вызвали сомнение. Справку показали Сталину. В разговоре со мной по телефону Сталин, не касаясь происхождения цифр, спросил, как я истолковываю природу налога с оборота. Я ответил, что налог родственен прибыли, одна из форм проявления прибавочного продукта. Слышу: «верно». Новый вопрос: «А помните, до войны один член ЦК на заседании ЦК назвал налог с оборота акцизом ?» Я помнил этот случай. Сталин тогда ответил, что у акциза иная экономическая природа. Далее Сталин спросил: чем объясняется столь высокий процент налога с оборота по основным видам сельскохозяйственной продукции ? Я отвечал, что здесь выявляется разница между заготовительными и розничными ценами, установленными правительством на сельхозпродукты. Следующий вопрос: для чего мы раздельно берем прибыль и налог с оборота и не лучше ли объединить эти платежи ? Говорю, что если объединим, хотя бы в виде отчислений от прибыли, то в легкой и особенно в пищевой промышленности возникнет прибыль процентов 150—200 в год; исчезнет заинтересованность в снижении себестоимости, которое планируется в размере 1—3 процентов в год... Так были затронуты многие коренные вопросы деятельности финансов...»
Это в известной мере символично - что последние воспоминания о встрече со Сталиным посвящены именно данной теме.
Примерно в начале 1950 года (или чуть раньше) Сталин неожиданно озаботился вопросами политэкономии социализма. Первым результатом этой озабоченности стала работа по написанию учебника. Вот что вспоминал впоследствии Дмитрий Шепилов, в то время не то заместитель, не то начальник Управления ЦК по пропаганде и агитации. Он был в театре, на премьере оперетты Соловьева-Седого, когда его вызвали к Сталину. Судя по сопутствующим обстоятельствам, дело было летом 1948 года. Сталин сказал Шепилову:
Цитата 11.4. «— Мы думаем сейчас проводить очень крупные экономические мероприятия. Перестраивать нашу экономику на действительно научной основе. Для того, чтобы это
сделать, нужно, чтобы люди, наши кадры, молодежь знали настоящую политическую экономию. А для того, чтобы знали политическую экономию, нужен учебник...»
И дальше:
«Положение сейчас таково: либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибнем! Так поставлен вопрос историей».
Как шла работа? На заседании Политбюро по этому вопросу Сталин сказал:
«— Поскольку эта работа имеет огромное, первостепенное значение, я полагаю отправить их всех за город со строгой изоляцией, один выходной, а в понедельник чтобы снова работали и через год положили нам на стол книгу. Управлению делами надо сделать так, чтобы они ни в чем не нуждались, ни на что не отвлекались, сидели и работали...»
Так и поступили. Выделили экономистам бывшую дачу Горького на берегу Москвы-реки.
«...Писали главы, направляли Сталину, он вызывал и обсуждал каждую главу. Он очень строго, придирчиво разбирал.
— Слушайте, почему нет ничего о кхетах?— спросил Сталин.
— Каких кхетах?
— Кхеты! Были такие в Средиземноморье, такое племя было торговое, которое разъезжало всюду. Как можно писать о торговом капитале и не упомянуть кхетов?
Как мог попасть в точку Сталин!»
Все же, по-видимому, работа эта началась не в 1948 году, тут Дмитрий Трофимович путает - а в 1951-м. Как раз когда Сталин «отошел от дел». Юрий Жуков пишет, что в «дискуссиях по поводу этого учебника он участвовал с весны 1950 года», а Шепилов мимоходом замечает, что к началу их работы уже существовали какие-то проекты учебника, которые вождь забраковал. Как бы то ни было, событие, о котором он повествует дальше, относится к 1952 году. Когда работа над учебником была в самом разгаре, Шепилова неожиданно назначили главным редактором «Правды». Узнав об этом от Суслова, он кинулся к Сталину, и тот сказал:
«— Сейчас, кроме учебника, мы будем проводить мероприятия, для которых нужен человек и экономически, и идеологически грамотный. Такую работу можно выполнить, если в нее будет вовлечен весь народ. Если повернем людей в эту сторону — победим. Как мы можем это практически сделать? У нас есть одна сила — печать...»
Вот и вопрос: что задумал Сталин? Что это за преобразования, в которые он собирался вовлечь весь народ?
По результатам дискуссии об учебнике он написал работу «Экономические проблемы социализма в СССР». Сталин утверждал, что в Советском Союзе существует товарное производство, действует закон стоимости. Буквально накануне смерти обсуждал с министром финансов проблемы налогообложения в сельском хозяйстве. Наконец, у него был замечательный диалог с тем же Шепиловым:
«— Товарищ Шепилов, вы на рынке, в магазинах бываете?
— Нет, товарищ Сталин, почти не бываю.
— Это неправильно. Мы не бываем, вы, профессор-экономист, тоже не бываете. А вы знаете, что на рынке сходятся все нити нашей политики?»
Судя по всему, Сталин готовил экономическую реформу - ее действительно надо было проводить. Любопытно само время начала этой работы - весна 1950 года. Совсем недавно, осенью 1949-го, был арестован бывший председатель Госплана Вознесенский, и проверка его работы показала, что может сделать с экономикой недобросовестный плановик. А откуда взять добросовестного? Поневоле пришлось задуматься об экономических механизмах регулирования.
Кстати, в подготовке и проведении такой реформы из всей партийно-государственной верхушки у Сталина мог быть только один помощник - Берия, который успешно применял экономические механизмы еще в 30-е годы. И что любопытно, именно той весной, 7 апреля 1950 года, произошло кажущееся «отстранение» Берии от власти. Булганин был назначен первым заместителем Председателя Совета министров, то есть Сталина, в отсутствие которого ему поручалось председательствование на заседаниях Президиума и Бюро Президиума Совета министров (а председатель-
ствование включало в себя нудную работу по подготовке заседаний). В совминовскую верхушку вернули также Молотова и Микояна. 15 апреля в Бюро ввели и Маленкова.
В послевоенных реорганизациях власти в СССР черт ногу сломит - и не один черт, и не одну ногу. Явно шли поиски оптимального способа управления государством. До войны управление велось, как мы знаем, через партийный аппарат, а после войны роль партии заметно ослабла - и тут же вылезли все недостатки и вся непродуманность экономической системы и государственного механизма. Стать помощником Сталину в деле подготовки реформы мог только Берия. И для этого надо было хоть немного разгрузить и его тоже...
И вот тут мы подходим к самому интересному - последнему полугодию жизни вождя. Загадочному съезду и не менее загадочным совещаниям на сталинской даче.
5 октября 1952 года, после тринадцатилетнего перерыва, открылся XIX партийный съезд - самый непонятный из всех съездов. И даже не столько тем непонятный, что Сталин вроде бы пытался подать в отставку с поста Генерального секретаря, а также жестко (хотя и неясно за что) критиковал на нем Молотова и Микояна. В первую очередь интересны преобразования, которые на этом съезде произошли. В чем их смысл? Зачем они были проведены?
Как известно, именно на XIX съезде было изменено название партии. Предыдущие переименования понятны и логичны. Когда Российская социал-демократическая партия большевиков стала называться Российской коммунистической партией большевиков, это вполне обоснованно - большевики не хотели иметь ничего общего с социал-демократами. После образования СССР «российскую» переделали во «всесоюзную», и тут тоже не приходится удивляться. А вот зачем понадобилось ВКП(б) переименовывать в КПСС? Какая разница - «Всесоюзная коммунистическая партия» или же «Коммунистическая партия Советского Союза»? Переименование - дело сложное, стоит, кроме прочего, денег и просто так не проводится.
Предполагаемый ответ у меня есть. По-настоящему подорвать власть партии можно было только одним способом —
создав еще одну. Так вот: первое название указывает на монопольное положение, второе оставляет рядом с собой место для других партий. Каких именно? Ну, не монархических и не фашистских, естественно. Например, в уставе ВКП(б) был один пункт, закрывавший дорогу к членству для значительной части населения страны. Это пункт об обязательном атеизме. Сталин, как уже установлено, начиная с 1937 года стремился к примирению с церковью, и какая-нибудь христианско-коммунистическая партия вполне могла бы возникнуть без особых общественных потрясений. Это, конечно, всего лишь предположение - но ведь должна же быть какая-то причина изменения названия партии!
Второе преобразование также являлось радикальным, хотя на первый взгляд выглядело обычной реорганизацией. Вместо Политбюро был образован Президиум ЦК, и дело тут не только в перемене названия. Сей орган состоял из 25 человек, причем половину составляли профессиональные партаппаратчики, а половину — представители государственного аппарата. И сразу, на первом же пленуме, из Президиума выделилось Бюро Президиума, представлявшее собой все то же модернизированное Политбюро. В него вошли: Сталин, Маленков, Берия, Булганин, Хрущев, Ворошилов, Каганович, Первухин и Сабуров - пользуясь терминологией Юрия Жукова, «узкое руководство». Интересно, зачем это понадобилось Сталину?
Ответ до смешного прост. В 30-е годы над Политбюро висела постоянная угроза в лице Центрального Комитета. Если Политбюро собралось бы сделать нечто, всерьез не понравившееся ЦК, его могли скинуть на любом пленуме. Теперь же между «узким руководством» и ЦК существовала прослойка в виде Президиума, составленного таким образом, что договориться внутри себя этот орган не смог бы никогда.
В чем заключались предполагаемые политические преобразования? О них постоянно проговариваются участники июльского пленума 1953 года, когда возмущенно кричат: мол, что этот мерзавец задумал, партии — только кадры и пропаганда! Между тем «этот мерзавец», то есть Берия, никогда не
высказывался по поводу партии. Ничего подобного нигде не зафиксировано. Он действовал так, да — но не говорил... Да и не смог бы, ибо партийными делами ведали совсем другие люди из государственной верхушки - Хрущев, как первый секретарь, и Маленков, как формальный глава государства и также бывший партийный секретарь. А отвести КПСС эти функции мог лишь один человек - Сталин. Который, кстати, недвусмысленно дал понять, что ВКП(б) ждет такая судьба, еще на XVIII съезде.
Председательствовать на заседаниях Президиума ЦК должны были по очереди Маленков, Хрущев и Булганин, а на заседаниях Президиума Совмина - Берия, Первухин и Сабуров. Таким образом, в государственной верхушке произошло разделение на «политиков» и «экономистов». В нее вошли два новых человека — Первухин и Сабуров, и были окончательно отставлены от дел Молотов и Микоян. Вторым человеком по текущим партийным вопросам по-прежнему оставался Маленков. По крайней мере, в проекте постановления об организации секретариата Президиума ЦК КПСС говорится: «Обязать секретариат ежедневно письменно докладывать т. Сталину, а в случае его отсутствия — т. Маленкову о важнейших вопросах и письмах, на которые следует обратить внимание».
Маленков, Берия, Хрущев и Булганин и были участниками тех малопонятных совещаний, которые вождь собирал зимой 1951—1953 годов на своей даче. Позднее Хрущев пытался уверить всех, что стареющий Сталин звал их к себе просто для того, чтобы не оставаться в одиночестве. Но позвольте все-таки не поверить. Во-первых, никто, кроме Хрущева, ничего такого не говорит. А во-вторых, эта четверка очень и очень напоминает другой орган, о котором после смерти Сталина постарались если не забыть - ибо совсем забыть о таком невозможно - то хотя бы не фиксировать на нем внимание. Уж очень неподходящим был у него персональный состав.
Называется этот орган - Государственный Комитет Обороны.
Давайте вернемся в 1941 год и задумаемся над персональным составом ГКО - верховного органа управления госу-
дарством, образованного 30 июня 1941 года. Почему в него вошли именно те люди, которые вошли? Персонально: Сталин, Молотов, Берия, Маленков, Ворошилов.
Сталин — понятно почему. Молотов, его бессменный заместитель -- тоже вроде бы понятно. А остальные? Почему кандидаты в члены Политбюро Берия и Маленков, а не старые члены Политбюро Микоян и Каганович? Почему Ворошилов, после неудачной финской войны расставшийся с постом наркома обороны? Почему не Вознесенский, председатель Госплана? Так по какому же принципу формировался ГКО?
Задумаемся: а что такое Государственный Комитет Обороны? Это орган власти и управления не набором регионов, структур и ведомств, а государством в целом. У него могло быть два принципа формирования. Первый - включить туда людей, ответственных за конкретные направления работы — например, наркома обороны, наркома путей сообщения, председателя Госплана и пр. Именно так формировались большинство бюро и комитетов. Но ГКО строился как-то иначе.
Внимательно приглядевшись к государственным функциям входивших в него персон, мы обнаружим, что трое из них - фактические руководители сквозных властных структур, пронизывающих все государство, до отдельных заводов и колхозов. Таких структур в СССР было, как принято считать, три: государственный аппарат, партия и армия. Молотов, до недавнего времени председатель Совнаркома, а потом первый заместитель Сталина, держал в руках государственный аппарат, Маленков был де-факто главным человеком в партии, а Ворошилов — первым заместителем Сталина, курировавшим армейские дела. Остаются сам Сталин - это опять же понятно: глава государства и в скором времени Верховный Главнокомандующий - и Берия, один из «промышленных» заместителей председателя Совнаркома и нарком внутренних дел.
И вот тут мы вплотную подходим к очень интересной и абсолютно не исследованной теме — а что такое был предвоенный НКВД? С одной стороны, наркомат, в который свалили огромное количество самых разнообразных поручений,
от госбезопасности до борьбы с детской беспризорностью. А с другой...
Сергей Кремлев в своей книге приводит малоизвестную историю о злоключениях уралмашевского пресса. Получилось так, что на заводе вышел из строя главный пресс, а второй потерялся в суматохе эвакуации и в точку назначения так и не прибыл. Директор завода Музруков (тот самый, будущий директор Арзамаса-16), звонит по ВЧ Берии (кстати, пресс сломался по вине последнего, поскольку тот приказал использовать его не по назначению).
Цитата 11.5. «Докладываю, слышу, молчит, сопит в трубку и вдруг спрашивает: "А где второй пресс?" Отвечаю, что не имею понятия, где второй. "Какой же ты, к чертовой матери, директор, — кричит Берия, — если ты не знаешь, где отгруженный в твой адрес пресс! И бросил трубку. Каково же было мое удивление, когда утром приходят ко мне свердловские чекисты и докладывают, в каких эшелонах находятся части краматорского пресса. Непостижимо, удивительно: как всего за несколько часов, ночью, можно было в великом хаосе и столпотворении эвакуации, среди сотен эшелонов найти то, что надо... Эшелонам с прессом дали зеленую улицу, через неделю они прибыли...»
О-очень любопытная история. Чтобы сделать такое за одну ночь, чекисты должны были иметь у себя полную схему всех эвакуационных перевозок, по всей стране. Стало быть, Берия дал команду, нужную информацию нашли, передали в Свердловск местному НКВД - и все это за несколько часов.
Что еще любопытней, обязанности помогать производственникам там, где проблемы выходили за пределы их возможностей, были закреплены за НКВД официально. В директиве наркомата об организации работы экономических отделов по оперативно-чекистскому обслуживанию оборонной промышленности говорилось: «Экономотделы должны своевременно выявлять неполадки в работе предприятий, срывающие выполнение правительственных заданий... и через ЦК компартий союзных республик, крайкомы и обкомы ВКП(б) на месте принимать меры к устранению этих неполадок».
Так было не только на производстве. Чекисты проявлялись в трудных делах, на опасных стыках, когда не справлялись те, кому было положено справляться, делали свое дело и снова уходили в тень. Функции их были чрезвычайно разнообразны. Например, в обязанности заградотрядов входило обеспечение работы связи, особые отделы занимались вообще всем, вплоть до организации власти в брошенных начальством населенных пунктах, и т. д.
Естественно, НКВД не сам по себе таким стал. Начиная с 1938 года Берия упорно делал из него аппарат, способный решать любые задачи, — фактически четвертую, кризисную власть Советского Союза. В качестве руководителя этой сети он и вошел в ГКО. Вот теперь принцип формирования данного органа обрел законченность и стройность. Туда входили глава государства (он же Верховный Главнокомандующий) и представители четырех властных структур: государственной, партийной, военной и чекистской, или кризисной. Впоследствии ГКО трансформировался, но это было уже потом, а в 1941 году, в трудное и смертельно опасное время, он выглядел именно так.
Весной 1943 года, когда опасность миновала, НКВД размонтировали, создав на его базе целых три ведомства: НКВД, НКГБ и армейскую контрразведку СМЕРШ. Почему размонтировали - понятно: Берия не собирался оставаться наркомом внутренних дел, а давать еще кому-либо такую власть... нет, склонности к суициду за Сталиным пока что никто не замечал. (Кстати, то, что он отдал в одни руки такого монстра, доказывает: Берии вождь доверял абсолютно.)
А теперь взглянем повнимательнее на персональный состав собиравшейся на сталинской даче зимой 1952-1953 годов команды. Но сперва шагнем чуть вперед, в трагический для страны день 5 марта.
Сталин был еще жив, когда в Кремле открылось объединенное заседание ЦК, Совмина и Президиума Верховного Совета, на котором произошла совершенно потрясающая вещь. Выяснилось, что за эти три дня, в условиях страшного напряжения, «узкое руководство» сумело разработать новое устройство советской верхушки. За полтора
часа, без споров и обсуждений, заседание проработало повестку дня из 16 пунктов, включая такой, как объединение МВД и МГБ и назначение на министерский пост Берии. Ясно, что экспромтом подобное не могло быть проделано — это технически невозможно. И даже если у постели умирающего Сталина велись бурные споры, трех дней для подготовки таких преобразований явно недостаточно. Вот и вопрос: когда они обсуждались? Ответ: зимой 1952—1953 годов, во время совещаний на сталинской даче.
В течение следующих десяти дней полностью сформировалась новая властная структура. Председателем Совета Министров стал Маленков, отказавшийся по такому случаю от должности секретаря ЦК, его первым заместителем - Берия. А первым секретарем ЦК стал Хрущев, не получивший государственных постов. Маленков и Берия еще оставались членами Президиума ЦК (снова уменьшенного до 10 человек), но начало разделения партии и государственного аппарата было положено.
А теперь вернемся к персональному составу сталинских совещаний. Кроме самого вождя, в них участвовали: Маленков, в недалеком будущем первый человек в государственном аппарате; Хрущев, олицетворявший партийную власть; бывший (и будущий) министр обороны Булганин. Для полного сходства с ГКО не хватало лишь объединения МВД и МГБ под руководством Берии, каковое и последовало 5 марта, в день смерти Сталина. Только не надо говорить, что именно тогда этот вопрос и был решен. Когда Берия пришел в НКВД в 1938 году, ему понадобился месяц на первичные организационные вопросы, притом что структура наркомата особенно не менялась. Сейчас он просто за день-два провел нужные назначения и приступил к работе. Экспромтом такие вещи не делаются.
Вот и вопрос: что готовил Сталин, если ему для этого понадобилось снова собирать чрезвычайный орган наподобие ГКО?
Ответ прост: нечто чрезвычайное. А чрезвычайными могли быть лишь две вещи: либо война, либо реформа. Войны в ближайшем будущем не предвиделось. Значит, реформа...
Какой она должна была стать? Этого мы не знаем — слишком основательную зачистку провели хрущевцы после прихода к власти. Весной 1953 года были сделаны лишь первые шаги. Главой государства (не считая Ворошилова) стал не первый секретарь партии, а председатель Совета министров. Еще на июльском пленуме именно Маленкова называли преемником Сталина — потом процесс пошел в обратную сторону, и вскоре первым человеком в стране стал первый, а затем Генеральный секретарь ЦК КПСС.
Некоторые новшества имели место в области национальной и социальной политики. Именно к социальной политике можно отнести предложение Берии об отмене паспортных ограничений для бывших заключенных, о том, чтобы партийное руководство новых советских территорий (Западной Украины и Белоруссии, Прибалтики) говорило на языке, который понимают местные жители. Это потом товарищи из Президиума ЦК уверяли всех, что они были против -но в реальности преобразования принимались без особых споров, что доказывает: они тоже были проговорены и продуманы заранее. После 26 июня одни бериевские начинания были скоренько свернуты, другие его идеи Хрущев присвоил себе.
Ясно одно: если бы не 26 июня, мы жили бы сейчас совершенно в другой стране. В нашем прошлом не значились бы XX съезд, «застой», «перестройка», а в мировой истории было бы меньше войн и переворотов.
Но это уже тема не простой, а альтернативной истории...