Документ 6.2.

«Презренные авантюристы типа Рюмина сфабрикованным ими следственным делом пытались разжечь в советском обществе, спаянном морально-политическим единством, идеями пролетарского интернационализма, глубоко чуждые социалистической идеологии чувства национальной вражды. В этих провокационных целях они не останавливались перед оголтелой клеветой на советских людей. Тщательной проверкой установлено, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель; народный артист СССР Михоэлс».

А на следующий день «Правда» разразилась передовой статьей «Советская идеология дружбы народов». Таким образом, была повторена даже форма, примененная 13 января: первый материал посвящался частному случаю - «делу врачей», а второй был на общую тему, с однократным упоминанием фабулы первой статьи. Изящно, однако! Представляю, какой облом по этому поводу произошел на Западе! Это у нас не было газетной кампании - а уж там, наверняка, все эти три месяца стояла форменная канонада на тему «советского антисемитизма». Может быть, авторы душещипательных рассказов о событиях того февраля изучали события по западной прессе?

Гипотеза.Появление статьи от 13 января имеет простой, видный невооруженным глазом смысл только в одном случае: если те, кто давал ей «путевку в жизнь», уже тогда знали, что через какое-то время за ней последует статья «Советская социалистическая законность неприкосновенна».

Но неужели же Сталин устроил сие представление только ради того, чтобы сунуть носом в лужу западную прессу? Нет, конечно. Ссылки на «Джойнт» в передовой «Правды», сделанной по материалам МГБ, результатом которых стала оголтелая кампания на Западе по поводу антисеми-

тизма в СССР, нужны были совсем для другого. Если «дело врачей» развалится, именно этот факт позволит так врезать между глаз руководству МГБ, что оно уже не поднимется. А после этого заинтересоваться вопросом — что вообще происходит в данном министерстве? И для прояснения ситуации и наведения порядка поставить туда, невзирая на активное нежелание, нужного человека - надо, Лаврентий Павлович, форс-мажор, партия велит, товарищ Сталин просит...

Правда, для этого Сталин должен был точно знать, что именно происходит в МГБ. (Конец гипотезы.)

Вторая загадка «дела врачей» формулируется так же, как и основная загадка «большого террора»: на что рассчитывал глава госбезопасности, имея над собой Сталина и Берию?

Он мог надеяться какое-то время обманывать вождя - но и только. Можно было выбивать признания, фальсифицировать доказательства, посылать наверх «липовые» протоколы, даже привозить к Сталину арестантов. Но ведь любое дело надо заканчивать. И тогда оно уже не по жалобам подследственных, которые «наверх» можно и не передавать, а по закону попадет в сферу действия прокуратуры. Генеральный прокурор СССР Сафонов не принадлежал к «карманной» разновидности - по этой причине в июне 1953 года его заменили хрущевским ставленником Руденко. И можно не сомневаться - Сафонов не оставил бы от этого дела протокола на протоколе. А ведь впереди еще суд...

Подготовка судебных процессов над важными персонами сталинского СССР производилась очень тщательно. Когда в 1952 году готовился суд над активистами Еврейского антифашистского комитета, делом занимался не_только прокурор. Материалы рассматривались на Политбюро, председатель Комиссии партийного контроля один на один беседовал с каждым из обвиняемых. «Дело врачей» ждала та же процедура. Более того, после газетной артподготовки в газетах не избежать открытого процесса. Что заявят подсудимые, оказавшись в полном зале, перед представителями иностранных посольств и прессы?

Так на что рассчитывал Игнатьев по истечении сроков, отпущенных на следствие? Этого мы не знаем, зато знаем,

на что рассчитывал его духовный предшественник товарищ Ежов. На государственный переворот, который он усердно готовил.

Зима 1952 - 1953 годов была отмечена еще одним совершенно бредовым, раскручиваемым в лихорадочной спешке делом, получившим название «мингрельского». Его рассматривают как подкоп под Берию. Это ж надо додуматься: при живом Сталине копать под Берию!

Гипотеза. А если не при живом? Если рассматривать «дело врачей» как направленное против Сталина - чтобы замаскировать его убийство, то дальнейшие действия могли быть следующими. Сталин умирает, после чего ЦК требует отстранения Берии «по данным следствия». Его можно даже не арестовывать — просто убрать с «Олимпа», лишить влияния. Как предлагалось в «маленковском черновике», назначить министром нефтяной промышленности. И поставить других руководителей государства - любых, с одним условием: чтобы они никогда не интересовались еще одним делом игнатьевского МГБ...

От радости бандиты пьяны все,

Всю ночь полны стаканы самогоном, —

Сегодня в полночь на глухом шоссе

Захвачен в плен предгубчека Семенов.

И атаман Алешка Костолом,

Бывалый подпоручик Чалин,

Расплатой упиваясь, как вином,

Кровавую нагайку измочалил.

Из ранней советской поэзии

Глава 7

РАБОТА НАД ФАЛЬШИВКАМИ: «ДЕЛО АБАКУМОВА»

У министра госбезопасности и тех, кто стоял за ним, была причина желать скорой смерти Сталина и если не удастся договориться и спустить дело на тормозах, то и Берии. Была и причина спешить — потому что давно уже прошли все приемлемые сроки следствия по делу человека, с которым, без всякого сомнения, Сталин захочет увидеться лично и сам будет проверять все, до последнего протокола. Может быть, даже пригласив в качестве консультанта министра иностранных дел, небезызвестного товарища Вышинского - чтобы не очень дергать и злить своего первого заместителя.

Судьба этого человека еще трагичнее судьбы Берии. Он был, как и Берия, убит и оболган, но перед смертью три года находился под следствием, умирал под пытками, боролся до конца и выслушал расстрельный приговор, не изменившись в лице.

Звали его Виктор Семенович Абакумов.

Служебная характеристика: «порывист»

Когда Берия в сентябре 1938 года принял Главное управление госбезопасности НКВД, Богдан Кобулов, назначенный начальником Следственного управления, нашел в недрах ГУГБ троих молодых офицеров: старшего лейтенанта Льва Влодзимирского и лейтенантов Павла Мешика и Виктора Абакумова. За считаные годы они, до тех пор мало чего добившиеся, сделали совершенно невероятную карьеру. Первый к 1941 году стал начальником следственной части по

ОВД, оставаясь в этой должности до мая 1945 года, потом работал в замечательной структуре под названием ГУСИМЗ (о ней речь впереди). Второй в 1941 году был назначен наркомом внутренних дел Украины, после 22 июня стал начальником Главного экономического управления НКВД - структуры, обеспечивавшей работу оборонной промышленности, а в августе 1945 года Берия взял его своим заместителем в Атомный комитет. Оба они будут арестованы в том же июне 1953 года и, по официальной версии, расстреляны 23 декабря 1953 года, а на самом деле - кто знает?

Третьего же ждала особая карьера и особая судьба.

Виктор Абакумов был одним из самых молодых членов сталинской команды. Он родился в 1908 году в Москве, в семье рабочего и прачки. Тринадцати лет, окончив четыре класса городского училища, стал рядовым в бригаде ЧОН(частей особого назначения) — вот и гадай: не то боец, не то сын полка... В 1923 году, после демобилизации, работал где придется — подсобником, упаковщиком, стрелком охраны. По партийной путевке в 1932 году пришел в ОГПУ, в экономический отдел. Два года спустя ему писали в служебной характеристике: «К оперативной работе влечение имеет. Порывист. Быстро делает выводы, подчас необоснованные. Иногда мало обдумывает последствия... Дисциплинирован». Склонность к необоснованным выводам и неумение обдумывать последствия с опытом обычно проходят. Порывистая натура и дисциплинированность вполне способны трансформироваться в две составляющих чекистского девиза: «горячее сердце, холодная голова». С третьей составляющей -«чистые руки» — немножко подождем.

Карьера в «органах» у Абакумова шла трудно. Чем-то он этой структуре не подходил. Сначала работал в экономическом отделе, потом почти три года отслужил в ГУЛАГе. Первое офицерское звание — младший лейтенант - получил лишь в декабре 1936 года. Только ежовская чистка помогла чуть-чуть продвинуться по карьерной лестнице - в апреле 1937 года его назначили оперуполномоченным в 4-е отделение ГУГБ. 4-е отделение — секретно-политическое, в ежовском НКВД самое перспективное место... или же самое неперспективное. Если ты даешь хорошие показатели — едешь

вверх, как на лифте, если не даешь — ты никто и звать тебя никак. В 1937 году добиться приемлемых для наркома показателей можно было лишь одним методом.

Абакумов карьеры не сделал. К моменту прихода в органы Берии он достиг должности помощника начальника отделения и имел звание лейтенанта ГБ. Возможно, причину столь медленного служебного роста объяснят воспоминания старого чекиста Ведерникова, приведенные в книге Олега Смыслова.

Цитата 7.1. «Абакумов пальцем подследственного не тронет, даже голос на допросах не повышал. Помню, один деятель из троцкистов так прямо измывался над ним. Развалится на стуле, как у тещи на блинах, и дерзит, угрожает даже. Мы говорим, что ты, Виктор Семенович, терпишь, дай разок этому хаму, чтобы гонор поубавил. Он на нас глянул так, словно на врагов народа».

Неудивительно, что в ежовском НКВД он не сделал карьеры.

Зато при новом начальстве не пригодившийся в прежних органах лейтенант не шел, а летел вверх, перепрыгивая через звания и должности. Уже через три месяца после смены власти на Лубянке, в декабре 1938 года, капитан Абакумов становится начальником Ростовского УНКВД. Жуткое это было место, вотчина одного из самых кровавых людей «большого террора» - Евдокимова, залитое кровью по крыши. Новый начальник в рекордные сроки пересмотрел дела на еще живых арестованных и освободил около 60 процентов, без колебаний отдавая под суд фальсификаторов и палачей. За эту работу получил в апреле 1939 года орден Красного Знамени.

Непривычно звучит? Но было именно так.

В Ростове Абакумов прослужил до февраля 1941 года, когда был назначен заместителем наркома внутренних дел СССР. Снова прыгнув через ступеньку, он уже в марте 1940 года получает звание старшего майора ГБ (что соответствует армейскому полковнику), а 9 июля 1941 года ему присваивают звание комиссара госбезопасности 3-го ранга — по армейской «табели» это соответствует генерал-лейтенанту. Даже по меркам сталинских времен карьера просто фанта-

стическая. Объяснение на ум приходит лишь одно: совершенно исключительные профессиональные качества, то, что в своей узкой области это был работник бериевского масштаба.

Не имевший формального образования, но наделенный острым и дисциплинированным умом, настойчивостью и бойцовским характером, Абакумов оказался превосходным руководителем. Как вспоминал о нем генерал КГБ Филипп Бобков (правда, имея в виду послевоенные времена - но какая разница?), он (Цитата 7.2.) «постоянно держал аппарат в напряженном трудовом ритме. Вне зависимости от того, где он сам в данный момент находился, люди ощущали его присутствие, знали: министр где-то рядом и зорко следит за работой всей системы госбезопасности. Абакумов мог совершенно неожиданно заглянуть к рядовому сотруднику, посмотреть, как тот ведет дело, расспросить о подробностях, все проверить, вплоть до того, насколько аккуратно подшиваются бумаги».

Автор воспоминаний, правда, видит здесь определенную игру, но скорее причина была в другом: Абакумов сам в свое время засиделся на низовой работе, брошенный на произвол судьбы старшими товарищами, и теперь старался не допустить этого в отношении своих сотрудников. А то, что это яркий пассионарий даже по меркам сталинских «звездных» времен, видно невооруженным глазом.

В первые же дни войны Абакумов получил под свое начало Управление особых отделов в армии. А весной 1943 года, во время очередной реорганизации спецслужб, стал начальником знаменитой контрразведки «СМЕРШ» и подчинялся теперь уже не Берии, а лично Сталину. О квалификации «смершевцев» много говорить не приходится: это была лучшая контрразведка Второй мировой войны. Об их работе можно писать сотни страниц, и все мало, однако нам важно лишь одно: особенно «СМЕРШ» прославился на стезе разведывательных игр.

Один из подчиненных Абакумова, А. И. Нестеров, вспоминал:

Цитата 7.3. «В чем ему нужно отдать должное — хватка у него была крепкая. Он требовал беспрекословного исполнения

своих указаний и уж о данных поручениях никогда не забывал и если что-то решал, от своего решения не отступал никогда, жестко настаивая на своем. Работать с ним было нелегко, но всегда была уверенность в том, что назавтра он не скажет: "Я ничего подобного вам не поручал "».

В работе и в жизни Абакумов не любил сложных маневров, шел напролом. С подчиненными был сух, официален, никакого панибратства - однако всегда готов помочь. Вспоминает П. И. Ивашутин — будущий генерал армии, начальник ГРУ, судя по биографии, человек, служивший совершенно другим политическим силам, от которого трудно бы ждать хороших слов о ненавистном хрущевцам министре.

В 1942 году Ивашутина неожиданно вызвали в Москву. Цитата 7.4. «Абакумов начал неторопливо расспрашивать о положении на нашем фронте, о работе особого отдела армии и мельком поинтересовался, большая ли у меня семья. "Не знаю, — ответил я, — мои близкие пропали при эвакуации ". Абакумов пообещал навести справки, а сутки спустя вызвал в кабинет, чтобы сообщить, что моя семья в Ташкенте. Я обрадовался, а он сухо, без лишних слов, дал мне 72 часа на устройство личных дел и посоветовал не рассусоливать - на центральном аэродроме приготовлен самолет».

Эта история — самая известная, однако далеко не единственная. Вот еще одна, которую рассказал историку Леониду Млечину бывший «смершевец» Николай Месяцев.

Цитата 7.5. «В 1943 году у меня от воспаления легких умерла мама в городе Вольске. Я узнал через месяц и обратился к Абакумову, чтобы он дал мне отпуск четыре дня побывать на могиле. Он вызвал меня, дал мне десять дней и сам подписал командировочное удостоверение и сказал:

— Обратитесь в горотдел, там вам помогут.

Абакумов не обязан был проявлять такую заботу — звонить в горотдел безопасности, лично подписывать командировку, с которой я стрелой летел на всех поездах, кому ни покажешь, все берут под козырек... И когда я приехал в Вольский горотдел наркомата безопасности, мне помогли с продуктами».