Обама: как управлять раненой империей? 2 страница

Лауреат Нобелевской премии, экономист из Принстонского университета Пол Кругман посетовал, что Обама перестал быть «вдохновляющей фигурой», превратившись в «робкого и слабохарактерного парня, который вряд ли способен отстоять хоть какую-то позицию». Он заявил, что переговоры Обамы с республиканцами начались «как переговоры с самим собой, в которых он заранее был готов на уступки. Затем имели место уже переговоры непосредственно с “великой старой партией”[161], приведшие к еще большим уступкам». Кругман раскритиковал Обаму за неспособность сказать «нет» новому соглашению, «философии, в рамках которой бедняки должны были лишиться значительной доли поддержки в рамках программы “Медикейд” и большой части продовольственных талонов, средний класс – значительной доли поддержки в рамках программы “Медикейр” (что означало практически ее полную ликвидацию), а богачи – значительной доли налоговых вычетов. Каждый чем-то жертвует!»29

Вместо того чтобы учесть эту критику, Обама смещал свой политический вектор все более и более вправо. Сначала он назначил Уильяма Дэйли, бывшего исполнительного директора JP Morgan Chase, главой аппарата Белого дома вместо Эмануэля. Затем, как будто этого было мало, сделал председателя и исполнительного директора General Electric Джеффри Иммельта руководителем Совета при президенте по вопросам занятости и конкурентоспособности, благодаря чему тот стал главным внештатным экономическим советником Обамы. Нельзя было обозначить свою позицию более четко. В 2010 году General Electric заработала более 14,2 миллиарда долларов, но не заплатила ни цента налогов в федеральную казну. Более того, компания получила 3,2 миллиарда налоговых скидок. А во время финансового кризиса 2008 года ФРС выделила ей 16,1 миллиарда долларов. Обама назначил Иммельта на пост главного советника по вакансиям именно в тот момент, когда General Electric находилась под шквалом критики за аутсорсинг[162]и сокращение страховых и пенсионных выплат рабочим. За столь эффективную борьбу с социальной ответственностью во имя жадности выплаты старины Иммельта взлетели с 9,89 миллиона долларов в 2009 году до 21,4 миллиона в 2010-м – более чем 100-процентный рост. На случай, если назначение Иммельта не послужило для Уолл-стрит достаточно четким сигналом, Обама выступил с примирительной речью перед главным врагом всего прогрессивного в Америке – Торговой палатой США, а также отдал федеральным учреждениям распоряжение пересмотреть регуляторные механизмы и некоторые из них упразднить30.

Перед выборами в конгресс в 2010 году настрой республиканцев и демократов отличался разительно. Вялость и нерешительность Обамы настолько деморализовали его избирателей, что поражение демократов было разгромным. Обаме пришлось еще больше изменить политический курс. Он отказался ото всех обещаний ввести более жесткое экологическое регулирование, заявив об отмене новых правил в отношении выброса парниковых газов и возвращении к политике, которой в этой области придерживалось правительство Буша.

Но даже это не умилостивило корпоративные элиты и финансистов: на выборах 2012 года они поддержали Митта Ромни. К апрелю 2012-го руководство банков, операторы хедж-фондов и распорядители частных капиталовложений, две трети которых в 2008 году выступили на стороне Обамы, выделили на избирательную кампанию Ромни в четыре раза больше, чем на кампанию действующего президента, и это не считая средств, рекой лившихся в фонды поддерживавших Ромни инициативных групп. К середине лета 2012 года сотрудники General Electric, выделившие в 2008-м на кампанию Обамы в пять раз больше, чем на кампанию Маккейна, дали Ромни в четыре раза больше, чем Обаме. Иммельт объявил, что не поддержит ни одного из кандидатов31.

Особенно разочаровал сторонников Обамы его отказ отойти от концепции полицейского государства, подорвавший гражданские свободы в США. А ведь как все хорошо начиналось! В первый же день своего правления он отменил введенные в 2001 году директиву Буша по ограничению доступа к документации бывших президентов и меморандум Эшкрофта, позволявший отказывать в доступе к любым документам. Пообещал, что правительство будет работать гласно. «Слишком долго этот город [Вашингтон ] был окутан завесой тайны, – говорил Обама. – Наше правительство будет стоять на стороне не тех, кто стремится скрыть информацию, а тех, кто хочет получить ее. Сам факт наличия законных полномочий для сокрытия данных не означает, что их всегда нужно использовать. Гласность и правовое государство станут краеугольными камнями моего президентства»32.

Приверженность Обамы гласности длилась недолго. К лету 2010 года Американский союз защиты гражданских свобод (АСЗГС) уже вовсю предупреждал о «чрезвычайно серьезном риске того, что правительство Обамы начнет прибегать к мерам, которые считались крайними, а то и откровенно незаконными даже во времена Буша. Опасность того, что Обама установит в обществе новые порядки, совершенно реальна»33.

Именно это Обама и сделал. Данные избирателям обещания защитить Конституцию от начавшихся при Буше посягательств оказались забыты. Так, стремясь победить на выборах, Обама критиковал Буша за постоянное использование государственной тайны как оправдания для помех правосудию. Но, оказавшись в Белом доме, сам стал не только пресекать судебные разбирательства в отношении пыток и иных злоупотреблений времен Буша, но и расширил подобную практику. New York Times назвала это «новым словом в политике секретности». Он прибегал к «праву государства на тайны» для прекращения судебных процессов, где фигурировали пытки, чрезвычайная выдача арестованных[163]и незаконная прослушка со стороны АНБ. Продолжая программу ЦРУ по чрезвычайной выдаче, он прямо нарушал принцип «хабеас корпус»[164]в отношении пленных афганцев. Кроме того, он уполномочил военных самим проводить следственные действия в отношении пленных и санкционировал внесудебное убийство в Йемене американского гражданина, подозреваемого в связях с «Аль-Каидой»34. А его отказ провести следствие и суд в отношении сотрудников Буша, причастных к пыткам, сам по себе уже являлся нарушением международных договоров.

Работавший во времена Буша в Министерстве юстиции Джек Голдсмит быстро понял, что упреки Дика Чейни в адрес Обамы за отказ от политики Буша в сфере борьбы с терроризмом были вопиющей несправедливостью. Он писал в журнале New Republic : «На самом деле положение обратное: новое правительство скопировало большую часть программ Буша, а некоторые даже расширило. Сокращена была лишь незначительная часть. Почти все изменения Обамы были на уровне обертки, аргументации, символизма и риторики… Стратегия Обамы, – заключил он, – лишь попытка сделать ключевые подходы Буша к борьбе с терроризмом более приемлемыми с политической и юридической точек зрения, что будет означать возможность их продолжения в течение длительного времени»35.

Борцы за гражданские свободы, ожидавшие столь многого от бывшего преподавателя конституционного права, пребывали в состоянии шока. Его коллега по юридическому факультету Чикагского университета Джеффри Стоун, председатель Американского конституционного общества, осудил Обаму за отход от обещаний, посетовав на его «достойную сожаления готовность идти по следам своего предшественника». Профессор права Университета им. Джорджа Вашингтона Джонатан Терли с сожалением отмечал, что «избрание Обамы может стать самым катастрофическим событием в истории гражданских свобод»36.

Во многом Обама оказался даже более скрытным, чем патологически скрытное правительство Буша–Чейни. Он засекретил больше информации и отвечал на запросы в рамках Закона о свободе информации с большей неохотой, чем его предшественники. Он осудил больше людей, добивавшихся свободы информации на практике, чем все предыдущие правительства, прибегнув к Закону о шпионаже 1917 года в шести случаях. За предыдущие 92 года этот закон применялся всего три раза.

Самым известным случаем стало дело рядового Брэдли Меннинга, 22-летнего военного аналитика, служившего в Ираке. Меннинг был обвинен в предоставлении Wikileaks секретных документов. Обвинение было выдвинуто по 34 пунктам, включая нарушение Закона о шпионаже и «помощь врагу», за что ему грозила смертная казнь. Часть обнародованной информации, включая видео «сопутствующего убийства», на котором американские военные хладнокровно и планомерно расстреливают больше десятка мирных иракцев, в том числе двух корреспондентов агентства Reuters , проливала свет на военные преступления США. Предполагают, что Меннинг также раскрыл данные, свидетельствующие о совершенных во время иракской войны зверствах в отношении мирного населения и о том, что потери среди мирных жителей значительно превосходят официальные цифры.

Несмотря на то что Меннинг на тот момент не был осужден ни по одному пункту, его девять месяцев держали обнаженным в одиночной камере в условиях, которые многими были расценены как пытка. Среди тех, кого возмутило жестокое обращение с Меннингом, был и П. Дж. Кроули, главный пресс-секретарь Госдепартамента. Выступая перед студентами МТИ, Кроули назвал такое обращение «нелепым, глупым и контрпродуктивным». Через три дня Кроули, проработавший на правительство 30 лет, ушел в отставку37.

В декабре 2011 года, проведя 19 месяцев в военной тюрьме, Меннинг наконец предстал перед коллегией, задача которой заключалась в том, чтобы определить, достаточно ли собрано доказательств для предания его суду военного трибунала. Решение правительства судить Меннинга за то, что он раскрыл правду, и тем защитить Буша, Чейни и их помощников от обвинений во лжи, пытках, вторжении на территорию суверенных государств и совершении иных военных преступлений ясно показывало: справедливость и гласность являются для нынешнего правительства пустым звуком. Как отмечала профессор права Марджори Кон, «если бы Меннинг не сообщал о военных преступлениях, а совершал их, сегодня он был бы на свободе»38.

Столь же возмутительной была реакция правительства на публикацию Джулианом Ассанжем более 250 тысяч дипломатических сообщений, полученных им, как подозревают, от Меннинга. Единственной ошибкой Ассанжа было то, что в первой порции выпущенных им документов он не уточнил конкретные имена. Но документы и без этого произвели фурор, поскольку продемонстрировали лицемерие американского правительства по многим вопросам, включая вторжение в Ирак и Афганистан. Разоблачения же коррупции и репрессий со стороны союзников США привели к волнениям в Египте, Ливии, Йемене и Тунисе, получившим название Арабской весны. Их влияние на международное журналистское сообщество и мировое общественное мнение было беспрецедентным. Как верно подметил Гленн Гринуолд, «за прошедший год Wikileaks произвел больший фурор, чем все остальные СМИ, вместе взятые». За это в 2011 году организация получила награду фонда Уокли, австралийский аналог Пулитцеровской премии, за «неоценимый вклад в журналистику». Кураторы фонда приветствовали Wikileaks за то, что тот вызвал «лавину неудобной правды, которая произвела переворот в сфере публикаций. Сложно переоценить важность того, что люди узнали об истинных причинах войны с терроризмом, лицемерии дипломатов, барышничестве на высшем уровне и вмешательстве во внутренние дела других стран»39.

Но Министерство юстиции искало любые пути, чтобы наказать Ассанжа и других людей, связанных с разоблачениями Wikileaks , апеллируя, в частности, к Закону о шпионаже. Среди наиболее ярых сторонников охоты на Ассанжа были те, кто ранее осуждал КНР и другие страны с «репрессивными режимами» за ограничение доступа к Интернету и наступление на свободу печати. Председатель сенатского комитета по разведке Дайенн Фейнштейн требовала, чтобы Ассанж «был по всей строгости осужден за шпионаж»40. Джо Либерман с ней соглашался. Ньют Гингрич назвал его «вражеским солдатом». Сара Пэйлин требовала, чтобы на него охотились, как на члена «Аль-Каиды», поскольку он «является антиамериканским агентом, чьи руки по локоть в крови»41. Джеймс Гудейл, бывший главный юрисконсульт New York Times , занимавший этот пост во время скандала с «Документами Пентагона», объяснял, какое пагубное влияние окажет судебный процесс над Ассанжем на свободу печати в США. «Обвинение Джулиана Ассанжа в заговоре с целью шпионажа, – предупреждал он, – может создать прецедент, который правильнее будет назвать “заговором с целью осуществления журналистской деятельности”»42.

Обама продолжал с упорством преследовать сторонников свободы распространения информации. Но в июне 2011 года по его усилиям был нанесен серьезный удар: прокуратура отказалась от серьезных обвинений в нарушении Закона о шпионаже, выдвинутых против Томаса Дрейка, сотрудника АНБ, осмелившегося рассказать газете Baltimore Sun о том, что АНБ впустую потратило более миллиарда долларов на бесполезную систему «Трейлблейзер», призванную следить за цифровыми коммуникациями. Он был признан виновным в незначительном проступке, связанном с неавторизованным доступом к правительственному компьютеру, и не получил ни тюремного срока, ни штрафа. Дело Дрейка было первым официальным обвинением в нарушении Закона о шпионаже, которое Министерство юстиции выдвинуло при Обаме. Служба внутренней безопасности Министерства обороны выступила с докладом, в котором действия Дрейка были названы обоснованными, а его заявления – правдивыми. После этого Обама твердо решил идти в остальных делах до конца, несмотря на то что их доказательная база была столь же сомнительной43.

Месть лауреату Пулитцеровской премии, репортеру New York Times Джеймсу Ризену, написавшему в 2005 году о масштабной прослушке со стороны АНБ, послужила ясным предупреждением для всех журналистов, не желающих раскрывать имена своих источников информации, которую правительство хотело скрыть от народа. Разъяренный постыдными разоблачениями, Чейни стал давить на Министерство юстиции, чтобы оно возбудило дело против Ризена, но так и не смог добиться обвинительного приговора. Обама вновь оживил заглохшую инициативу Буша и стал добиваться ее реализации такими путями, о которых неуклюжие сотрудники последнего могли только мечтать. В апреле 2010 года Министерство юстиции вызвало Ризена в суд для дачи показаний. Ризен дал понять, что скорее сядет в тюрьму, чем раскроет свои источники. В январе 2011 года правительство обвинило бывшего офицера ЦРУ Джеффри Стерлинга в передаче Ризену в 2006-м секретной информации о провалившейся операции по срыву иранской ядерной программы, проводившейся в 2000 году. Об этой операции Ризен рассказал в книге «Военное положение: тайная история ЦРУ и правительства Буша». Гринуолд, последовательный защитник гражданских свобод, осудил Обаму за столь беспрецедентные нападки. «Как и во многих других случаях, – сказал он, – правительство Обамы подошло к реализации гнусных устремлений Дика Чейни так близко, как даже он сам не смог бы подойти»44.

Политические лидеры и журналисты всего мира уже открыто смеялись над претензиями США считаться демократической страной. Во главе этой атаки стояли журналисты лондонской Guardian , которые, как и их коллеги из New York Times и Spiegel , занимались публикацией секретных документов. Джон Нотон видел «тонкую иронию» в том, что США пытаются заткнуть рот Wikileaks . Шеймус Милн писал, что официальная реакция США показывает «весь масштаб замешательства, царящего в руководстве страны». «Не слишком-то хорошо обстоят дела со свободой информации на земле свободы», – усмехался он. Нотон называл раздавшиеся в 2009 году со стороны Хиллари Клинтон упреки в адрес КНР о нарушении свободы Интернета «шедевром сатиры»45.

Ничего Обама не делал и для того, чтобы остановить рост влияния разведок и контрразведок. В 2010 году Washington Post выпустила серию из четырех статей, ставшую настоящим холодным душем. Эти статьи были результатом двухлетнего расследования, названного авторами «альтернативной географией США, Совершенно Секретной Америки, скрытой от взоров общественности». В этом мире 854 тысячи человек (хотя истинная цифра, вероятно, была ближе к 1,2 миллиона) с особым доступом, работавшие на 1271 правительственную организацию и 1931 частную компанию примерно в 10 тысячах точек на территории США, заняты в сфере контртерроризма, национальной безопасности и разведки. Две трети этих программ контролирует Пентагон. Бюджет разведок в 2009 году перевалил далеко за 75 миллиардов долларов. По сравнению с моментом терактов 11 сентября эта цифра выросла более чем в два с половиной раза. Каждый день АНБ перехватывает 1,7 миллиарда электронных писем, телефонных звонков и других видов сообщений46.

В заключительной статье журналисты Washington Post Дана Прист и Уильям Эркин сообщили, что США «создают громадный внутренний разведывательный аппарат для сбора информации об американцах. Они используют ФБР, местную полицию, различные органы госбезопасности и военных следователей». Многим из их объектов «даже не были предъявлены какие бы то ни было обвинения». Их вина заключалась лишь в том, что они вели себя подозрительно. Надзор осуществлялся 3984 организациями на уровне общин, штатов и на федеральном уровне. При этом часто использовались те же методы, что в Ираке и Афганистане. ФБР собрало 96 миллионов отпечатков пальцев, хранящихся в Кларксберге (штат Западная Вирджиния)47.

В 2011 году во время дебатов в конгрессе о расширении действия Закона о патриотизме сенаторы-демократы Рон Вайден и Марк Удолл, члены комитета по разведке, выразили свое возмущение тем, как правительство толкует некоторые положения закона. «Когда американцы узнают, как их правительство тайно интерпретирует Закон о патриотизме, они сначала будут ошеломлены, а затем придут в ярость», – предупредил Вайден, напомнив о том, как граждане в прошлом реагировали на подобные злоупотребления, включая внутренний шпионаж в 1970-е годы, дело «Иран – контрас» и проводившуюся Бушем слежку без надлежащих ордеров48.

Однако американцы не проявили должного внимания. Слежка в рамках Закона о патриотизме была продлена до 2015 года. ФБР увеличило штат агентов на 14 тысяч. Верховный суд расширил возможности в сфере обысков и надзора. В результате гарантированное 4-й поправкой [к Конституции ] право на частную жизнь и защиту от необоснованных обысков и арестов – то, что отцы-основатели считали священным, – было серьезно подорвано49.

Опасения, которые у борцов за гражданские свободы вызывали новые полномочия американского правительства, полученные после 11 сентября, были вполне обоснованными. Джонатан Терли насчитал 10 таких полномочий: 1) право президента отдать приказ об убийстве гражданина США; 2) бессрочное содержание подозреваемых под стражей; 3) право президента решать, будет ли пленный отдан под юрисдикцию федерального суда или военного трибунала; 4) ведение слежки без надлежащего ордера; 5) возможность засекретить доказательства, использованные для ареста и вынесения приговора, а также право ссылаться на государственную тайну в качестве основания для прекращения судебных разбирательств по искам, выдвинутым против правительства; 6) отказ в проведении суда над военными преступниками; 7) возможность более широкого использования тайных закрытых судов по Закону о надзоре за внешней разведкой; 8) судебный иммунитет для организаций, ведущих слежку за гражданами США без надлежащего ордера; 9) надзор за гражданами без санкции суда; 10) возможность чрезвычайной выдачи людей в другие страны, включая те, где применяются пытки. И хотя Обама пообещал не пользоваться некоторыми из этих полномочий, его решение никак не ограничивает тех, кто сменит его в Овальном кабинете. И, как верно подметил Терли, «самовластие в стране определяется не только использованием авторитарных полномочий, но и возможностью их использования. Если президент может лишить вас свободы или жизни по собственному усмотрению, все права становятся не более чем игрушкой в руках власти»50.

Но возможно, что внешняя политика Обамы принесла даже больше разочарований, чем внутренняя. Первоначально в число его внешнеполитических советников входили преимущественно ветераны правительства Клинтона, включая советника по национальной безопасности Энтони Лейка, помощника госсекретаря Сьюзен Райс, министра ВМС Ричарда Данцига, начальника отдела кадров Министерства финансов Майкла Фромана и сотрудника Госдепартамента Грегори Крейга. Важную роль играл и фанатичный антикоммунист, советник по национальной безопасности при Картере Збигнев Бжезинский. Тем не менее Washington Post отмечала, что во время предвыборной кампании двумя наиболее близкими к Обаме людьми были двое новичков – Саманта Пауэр, преподаватель политологии гарвардского факультета госуправления им. Кеннеди, и отставной генерал-майор ВВС Скотт Грейшн, в прошлом летчик-истребитель, служил начальником отдела стратегического планирования у генерала морской пехоты Джеймса Джонса, главнокомандующего войсками НАТО в Европе51. Надежды на перемены в американской внешней политике, помимо самого Обамы, возлагались в основном на Пауэр, наиболее известную своей книгой «Проблема родом из Ада: Америка и эпоха геноцида», в которой она утверждала, что либеральные политические деятели не могут стоять в стороне, когда становятся свидетелями геноцида. Пауэр была вынуждена уйти из избирательного штаба Обамы после того, как назвала Хиллари Клинтон «монстром», но впоследствии пришла на одну из ключевых должностей в СНБ, где агрессивно продвигала идею американской интервенции в Ливии.

Во внешней политике Обама имел довольно ограниченный опыт, а его взгляды в этой области были далекими от ясности. В ходе избирательной кампании на одном из митингов в Пенсильвании он сказал: «Правда в том, что моя внешняя политика является возвращением к традиционной двухпартийной политике реализма Джорджа Буша-отца, Джона Ф. Кеннеди и в какой-то мере Рональда Рейгана»52. Понять, что на самом деле означало это причудливое высказывание, было сложно, ясно было только, что он не собирается отказываться от более чем вековой политики империализма. Он склонялся к центристскому подходу более эффективного управления американской империей, а не к попыткам сделать роль США в быстро меняющемся мире более позитивной. Он стремился сократить присутствие США на Ближнем Востоке, в то же время расширив его в Азии, где американской гегемонии угрожало растущее влияние Китая. «Все минувшее десятилетие мы шли окольным путем через Ближний Восток, – отмечал Курт Кэмпбелл, помощник госсекретаря по вопросам Восточной Азии и Тихоокеанского региона. – Теперь нашей главной заботой должны стать события в Азии и Тихоокеанском регионе». «В первые два года нам нужно было разобраться с наследием: войной в Ираке, войной в Афганистане, войной против “Аль-Каиды”, – и в то же время перераспределить ресурсы и оценить наше положение на мировой арене, – говорил Бенджамин Родс, один из заместителей советника Обамы по национальной безопасности. – Если свести это все к лозунгу, он звучал бы так: “Покончить с двумя войнами, восстановить ведущую роль Америки в мире и сосредоточиться на большем числе целей, начиная с Азии и мировой экономики и заканчивая режимом нераспространения ядерного оружия»53.

Поставив такие цели, Обама срочно начал заворачивать в новую обертку наиболее одиозные аспекты политики Буша. В первый же день на посту президента он обсудил вывод войск из Ирака и дал понять, что намерен вплотную заняться мирными переговорами между Израилем и Палестиной. Он подписал указ, в соответствии с которым чиновникам исполнительной власти запрещалось принимать подарки от лоббистов и продвигать их интересы в правительстве после ухода с занимаемой должности. Второй день был еще лучше. Он запретил применение «расширенных методов» допроса, объявил о закрытии тюрем ЦРУ в «черных точках» и сообщил о намерении в течение года закрыть военную тюрьму в Гуантанамо.

Но по целому ряду причин Обама не смог осуществить многие из этих программ. Ему противостояли непримиримые республиканцы, консервативные демократы, а порой даже собственные советники. Washington Post назвала внешнеполитическую команду Обамы «опытными центристами»54. Его главные советники: госсекретарь Хиллари Клинтон, доставшийся в наследство от республиканцев министр обороны Роберт Гейтс, советник по национальной безопасности генерал Джеймс Джонс, соратник Джона Маккейна, и директор Национальной разведки адмирал Деннис Блэр, бывший глава Тихоокеанского командования США, – действительно были опытными, но вот с центризмом у них явно были проблемы.

Обама заявил, что его настольной книгой в Овальном кабинете станет «Команда конкурентов» Дорис Кернс Гудвин, где автор описала мудрость Авраама Линкольна, включившего в состав кабинета своих политических противников и даже тех, кто возводил на него откровенную клевету. Обама последовал его примеру, назначив на ключевые посты «ястребов» Хиллари Клинтон и Роберта Гейтса, но при этом забыв уравновесить их столь же непримиримыми критиками американского империализма.

Результаты легко было предвидеть. В августе 2009 года в статье «Отличия внешней политики Обамы» неоконсерватор Эллиот Коэн заверил консерваторов, что изменения крайне незначительны: «Основная структура политики осталась той же… Более того, так как большая часть внешнеполитической команды Обамы состоит из демократов-центристов, маловероятно, что ее суждения в отношении событий в мире и американских интересов в нем сильно изменятся по сравнению с ее предшественниками»55.

Главным гарантом сохранения преемственности в имперской политике стал Гейтс. Причастность Гейтса, старого солдата холодной войны, тесно связанного с неоконсерваторами, к нескольким скандалам, включая предполагаемое затягивание освобождения американских заложников в Иране в 1980 году и поставки оружия обеим сторонам в разрушительной ирано-иракской войне, никогда не была расследована в полной мере. В годы Рейгана он весьма успешно перевернул с ног на голову систему сбора информации ЦРУ, очистив ЦРУ от независимых аналитиков, не разделявших взгляды на масштаб советской угрозы, которой оправдывался непомерно раздутый военный бюджет США. Он был главным сторонником жестокой политики Рейгана в Центральной Америке, отстаивая незаконные тайные операции против сандинистов в Никарагуа 56.

Альянс Гейтса с Х. Клинтон разрушил все ожидания тех, кто надеялся на переоценку роли Америки в мире. «Люди размышляют о том, какое будущее ждет страну и мир, – сказала Клинтон, выступая перед Советом по международным отношениям (СМО). – Поэтому я скажу прямо: в новом веке Соединенные Штаты могут, должны и останутся лидером»57. «Как уже говорилось ранее, мы по-прежнему главное государство в мире», – согласился с ней Гейтс в ноябре 2010 года58. Но, провозглашая перед СМО «новый американский момент», Клинтон предложила ошеломляюще упрощенческое и бессодержательное толкование американской истории: «После Второй мировой войны страна, построившая трансконтинентальную железную дорогу, сборочный конвейер и небоскребы, обратила свое внимание на создание основ для глобального сотрудничества. Третья мировая, которой многие так боялись, так и не началась. Многие люди смогли вырваться из бедности и впервые воспользоваться своими правами. Именно это является результатом новой глобальной архитектуры, проект которой много лет создавался американскими лидерами – представителями обеих политических партий» 59.

В своих речах в Праге, Каире, Осло и других городах Обама изложил свое понимание роли Америки в мире более подробно. Но лейтмотив был тот же, что у Клинтон и Гейтса. Но наибольшее разочарование вызвала речь Обамы во время вручения ему Нобелевской премии мира в декабре 2009 года. Сам факт, что президент, ведущий две войны, получил подобную премию, выглядел нелепостью. Но еще более досадным для членов Нобелевского комитета должно было стать то, что в своей речи Обама защищал американский милитаризм, а уже через несколько дней после этого направил подкрепления в Афганистан. И хотя в некоторых местах, касавшихся комплекса проблем, с которыми столкнулся мир, его речь была разумной, эту разумность полностью перекрывало отстаивание позиций войны, односторонних действий и превосходства США в мире.

То, как Обама укреплял свою личную власть, вызвало бы зависть даже у Дика Чейни. В 2011 году он проигнорировал мнение своих собственных юристов, заявив, что ему не нужно одобрение конгресса в рамках резолюции о военных полномочиях для продолжения боевых действий в Ливии дольше шести дней, установленных данной резолюцией. Предложив причудливую, если не откровенно оруэлловскую интерпретацию действий США, напоминавшую данное Бушем определение пытки и клинтоновское толкование слова «секс», Обама объявил, что американские действия не подпадают под юридическое определение боевых действий. Даже такой «ястреб», как спикер палаты представителей Джон Бонер, был шокирован заявлениями Обамы о том, что длительные бомбардировки Ливии с целью убийства Муаммара Каддафи и свержения его режима не являются боевыми действиями. «Белый дом утверждает, что нет никаких боевых действий, – говорил Бейнер. – И тем не менее мы наносим удары с беспилотников. Мы тратим 10 миллионов долларов в день. Мы вместе с другими странами сбрасываем бомбы на Каддафи. Заявляя о том, что нет боевых действий, мы просто делаем хорошую мину при плохой игре». Обама же отверг все советы главного юрисконсульта Пентагона Дж. Джонсона и исполняющего обязанности главы консультативного отдела Министерства юстиции Кэролайн Крэсс. Игнорирование мнения главы консультативного отдела в подобных делах было едва ли не беспрецедентным60.

Госсекретарь Хиллари Клинтон и министр обороны Роберт Гейтс на совещании в Белом доме. Доставшийся в наследство от Буша Гейтс объединился с «ястребом» Клинтон. Их действия разрушили все ожидания тех, кто надеялся на переоценку роли США в мире.