Конец холодной войны: упущенные возможности 1 страница

 

«Кажется, внезапно повеял теплый ветер мира», – ликовала New York Times в последний день июля 1988 года. Заканчивались долгие и кровавые войны в Афганистане, Анголе, Камбодже и Никарагуа. Близилась к концу и война между Ираном и Ираком1. В том же году лидер Организации освобождения Палестины (ООП) Ясир Арафат под давлением Москвы отказался от террористических методов и безоговорочно признал право Израиля на существование. Но самое важное событие еще только должно было произойти. В декабре 1988 года советский лидер Михаил Горбачев объявил об окончании холодной войны:

 

 

«Угрозы больше не могут… быть инструментом внешней политики. В первую очередь это касается ядерного оружия… я хотел бы поговорить о главном – о разоружении, без которого нельзя решить ни одну из проблем наступающего века… СССР принял решение сократить свои вооруженные силы… на 500 тысяч человек… мы решили к 1991 году вывести шесть танковых дивизий из ГДР, Чехословакии и Венгрии и расформировать их… Советские войска в этих странах будут сокращены на 50 тысяч человек, а с вооружения будет снято 5 тысяч танков. Оставшиеся советские дивизии… будут выполнять лишь оборонные задачи».

 

 

Он пообещал опубликовать советские планы по «переходу от экономики вооружений к экономике разоружения» и призвал другие великие державы поступить аналогично при содействии ООН. Он предложил сократить стратегические наступательные вооружения на 50 %, предпринять совместные действия по ликвидации «угрозы окружающей среде», запретить размещение оружия в космосе, а также потребовал положить конец эксплуатации в странах третьего мира вплоть до «столетнего моратория на получение долговых платежей с наименее развитых стран».

И это было еще не все. Он призвал к прекращению огня в Афганистане с 1 января при посредничестве ООН. За девять лет войны Советский Союз не смог победить афганских мятежников, несмотря на развертывание там стотысячного контингента, тесное сотрудничество с местными властями и создание афганской армии и полиции. Он высказался за проведение международной конференции по нейтралитету и демилитаризации Афганистана и протянул оливковую ветвь новой администрации Джорджа Буша-старшего, предложив предпринять «совместные усилия во имя завершения эры войн, конфронтации, региональных конфликтов, варварского отношения к природе, ужасов голода и нищеты, а также политического терроризма. Это наша общая цель, и мы можем достичь ее лишь вместе»2.

New York Times назвала неожиданную часовую речь Горбачева величайшим поступком государственного деятеля со времен «Четырнадцати пунктов» Вудро Вильсона в 1918 году и Атлантической хартии Рузвельта и Черчилля в 1941-м – «полной перестройкой международной политики». «Он пообещал предпринять действия в одностороннем порядке, – заявила New York Times . – Невероятно. Рискованно. Храбро. Наивно. Ошеломляюще. Героически… его идеи заслуживают – а на самом деле требуют – самого серьезного ответа со стороны новоизбранного президента Буша и других лидеров». Washington Post назвала эту речь «самой важной за всю историю ООН»3.

Буш еще даже не перебрался в Белый дом после разгрома на выборах губернатора Массачусетса Майкла Дукакиса. Отставая от него летом на 17 %, Буш сумел победить благодаря тому, что принято называть «фактором слабака». Поначалу все указывало на то, что Буш слабоват для президентского поста. Могло бы показаться странным, что Буша, кавалера креста «За летные боевые заслуги», совершившего 58 боевых вылетов на Тихоокеанском театре Второй мировой войны, считали слабаком. Newsweek полагал это «непреодолимым препятствием – пониманием того, что он недостаточно силен для тех трудностей, которые ожидают его в Овальном кабинете»4. Бушу не помогало даже то, что он был капитаном бейсбольной команды во время учебы в Йельском университете. Журналист Washington Post Курт Супли писал: «Слабак. Белая кость. Профан. Первый муж любой женщины. Обычный конформист. В этих затасканных уничижительных эпитетах и заключается суть “имиджевой проблемы” Джорджа Буша – смутное, но обоснованное ощущение многих граждан, что вице-президент может оказаться для лидера свободного мира слишком слабым и незначительным»5. «Его превратили в карикатуру», – жаловался второй сын Буша Джеб6.

Комментаторы называли причиной возникновения подобного имиджа его безбедную и комфортную юность во время учебы в одном из самых престижных университетов. Всегда степенного и сдержанного Буша в детстве называли Поппи[143]. Несмотря на выход из Совета по международным отношениям и Трехсторонней комиссии, Буш никак не мог отделаться от имиджа «кандидата от бизнеса» – человека Дэвида Рокфеллера7. В довершение всего большинство постов он получал в результате назначения, а не избрания. В бытность вице-президентом ему не передалось ни толики харизмы Рейгана. Было известно, что Рейгану Буш не нравился, и он не хотел видеть его в своем тандеме, но те, кого он считал более предпочтительными кандидатурами: сенатор Пол Лаксальт и конгрессмен Джек Кемп, – отказались участвовать в выборах. Попытки втереться в доверие к Рейгану, поддерживая его правую политику, которую он раньше называл «шаманской экономикой», создали Бушу образ слабого и беспринципного политика. «Я слепо поддерживал мистера Рейгана», – сказал Буш одному из репортеров после победы на праймериз8. Он дошел до того, что назвал Оливера Норта, человека, которого раньше презирал, своим «героем». Один из комментаторов заметил, что Буш изображал поддержку «примитивной философии правого политического лагеря… ради того, чтобы подобраться поближе к Овальному кабинету»9. Победа на первых праймериз в Нью-Гэмпшире до того разочаровала его главного соперника Боба Доула, что тот взбеленился: «Подумаешь!»10

Люди считали, что у Буша нет дома и соседей – он официально проживал в отеле «Хьюстон», – и критиковали его за путаную речь: Буш часто использовал фразы наподобие «как бы там ни было» и «и такое прочее». Они даже пародировали его незаконченные предложения, нарушение причинно-следственных связей и облизывание губ11. Отличавшаяся острым языком Энн Ричардс, губернатор Техаса, однажды пошутила на съезде Демократической партии: «Бедный Джордж. Он родился в рубашке»12.

Когда демонстрация военных наград, защита права на ношение оружия, поездки на барбекю и бесстыдное заигрывание с правыми не помогли изменить имидж Буша, он попробовал другую стратегию. Он поставил под сомнение патриотизм Дукакиса и разыграл карту беглого убийцы Вилли Хортона, для того чтобы вызвать у избирателей страх перед преступностью.

 

 

 

Обращаясь к Генеральной Ассамблее ООН в декабре 1988 года, советский лидер Михаил Горбачев провозгласил окончание холодной войны и объявил о целом ряде мирных реформ и шагах к разоружению. New York Times назвала его речь величайшим поступком государственного деятеля со времен «Четырнадцати пунктов» Вудро Вильсона в 1918 году и Атлантической хартии Рузвельта и Черчилля в 1941-м.

 

 

Но решающий удар Буш нанес, когда ведущий новостей на канале CBS Дэн Радер задал ему неудобный вопрос относительно его роли в скандале вокруг Ирана и контрас. Буш был готов контратаковать. Он заявил о нечестности подобного вопроса и сердито сказал: «Нечестно оценивать всю мою карьеру по Ирану. Что бы почувствовали вы, если бы я оценил вашу по семи минутам пустого эфира, когда вы ушли из студии в Нью-Йорке?» Стратегия сработала. Репортеры говорили, что Буш «врезал Радеру», и называли его забиякой13. О сути вопроса, заданного Радером Бушу, все как-то позабыли. На протяжении всей кампании Буш настаивал, что он «не был прямо связан с незаконной схемой, поскольку не выполнял в ее рамках оперативных задач». Но в своем звуковом дневнике бывший директор ЦРУ признавал: «Я входил в число тех немногих, кто знал все детали»14. Позже Буш помилует бывшего министра обороны Каспара Уайнбергера, чтобы тот не дал показаний о его собственной роли в скандале.

Внешнеполитическая команда Буша включала Джеймса Э. Бейкера III в качестве госсекретаря, Дика Чейни в качестве министра обороны и генерала Брента Скаукрофта в качестве советника по национальной безопасности. Вторым номером Скаукрофт взял Роберта Гейтса. Заместителем министра обороны по политическим вопросам стал Пол Вулфовиц.

Перед своим выступлением на Генассамблее ООН Горбачев обратился к Рейгану и Бушу за поддержкой в вопросах контроля над вооружениями и вывода войск. Но советники Буша по-прежнему относились к его предложениям со скепсисом, а ЦРУ, чьи разведывательные возможности очень снизились после многолетнего засилья правых, попросту не разобралось в происходящем. Как признавал в своих мемуарах Гейтс, «американское правительство, включая ЦРУ, и представить себе не могло всей исторической важности происходившего в январе 1989 года15. Поэтому с наибольшим недоверием к инициативам Горбачева отнеслись именно Гейтс и Чейни, ставшие искать пути достижения преимуществ из-за его желания реформировать советскую систему. В целом нежелание Чейни сотрудничать с Горбачевым победило. Чейни был противником проведения предыдущего саммита, опасаясь, что инициативы Горбачева подорвут решимость Запада. Буш предпочел стратегию дальнейшего подрыва советской военной мощи. Горбачев призывал к уничтожению тактического ядерного оружия в Европе, что горячо поддерживали большинство европейцев. Буш ответил ему предложением вывести 325 тысяч советских солдат в обмен на 30 тысяч американских. После этого Буш и Горбачев не встречались больше года.

Пренебрегая Советским Союзом, Буш продолжал разыгрывать китайскую карту, расширяя экономические и политические связи, установленные Рейганом с руководством КНР, которое помогло свергнуть просоветские правительства в Афганистане и Камбодже. Как бывший посол в Китае, Буш стремился сохранить с этой страной близкие отношения. Но его планы были фактически разрушены жестоким разгоном демонстрации сторонников демократических реформ в Пекине. На глазах телезрителей всего мира Народно-освободительная армия убила 3 тысячи демонстрантов на площади Тяньаньмэнь и ранила еще 10 тысяч. Однако Буш был против принятия жестких мер в отношении китайского руководства. Изначально он даже был против принятия закона, разрешавшего 43 тысячам китайских студентов остаться в США после истечения их годовых виз.

 

 

 

Рейган и Буш с Горбачевым на Губернаторском острове незадолго до выступления Горбачева на Генеральной Ассамблее ООН. Горбачев обратился к ним за поддержкой в вопросах контроля над вооружениями и вывода войск, но советники Буша отнеслись к его предложениям со скепсисом, а ослабленное «реформами» правых ЦРУ попросту не разобралось в изменениях, происходивших в СССР.

 

 

Горбачев надеялся восстановить советскую экономику, которая начала устаревать еще в конце 1970-х годов. Он понимал, что СССР больше не может позволить себе продолжать войну в Афганистане, поддерживать союзников в странах третьего мира и тратить на военные нужды более 30 % ВВП и более половины бюджета. Советское руководство решило сократить свои расходы. Оно прекратило поддержку кубинских солдат в Анголе и Эфиопии и вьетнамских – в Камбодже. В начале 1989 года СССР вывел свои войска из Афганистана. Страны третьего мира больше не казались столь же многообещающей сферой влияния, как 10 лет назад. Жители СССР устали от дорогостоящих и необдуманных авантюр. Афганская война унесла жизни 14 тысяч советских солдат и сотни тысяч афганцев, истощила ограниченные ресурсы и привела к росту антикоммунистических настроений среди мусульман по всему миру. Неустойчивая советская экономика больше не казалась жизнеспособной моделью развития. Сытый по горло репрессивной и дорогостоящей политикой многих союзников СССР в странах третьего мира, противившихся его требованиям смены курса, Горбачев предложил, чтобы США и СССР прекратили вмешиваться в дела таких государств и позволили им решать свои противоречия мирным путем.

На московском саммите в мае 1988 года Горбачев предложил Рейгану подписать совместную декларацию о мирном сосуществовании и отказе от военного вмешательства во внутренние дела других стран. Рейган отверг это предложение. Но это не помешало Горбачеву подписать акт в одностороннем порядке. Историк Одд Арне Вестад так описывает значение этой смены курса: «Горбачев и его советники… поняли важность права наций на самоопределение вне зависимости от желаний лидеров великих держав ХХ века. У советского президента возникло то, о чем говорили и либералы, и революционеры с самого начала века, – твердая и идеалистическая приверженность идее того, что люди по всему миру имеют право сами решать свою судьбу без иностранного вмешательства»16.

Но Соединенные Штаты не только не приняли этого принципа, они всячески стремились подорвать его основы и использовать карт-бланш, который Горбачев дал им в странах третьего мира. США продолжили подогревать исламский радикализм. Многие из поддерживаемых американцами джихадистов, сражавшихся против Советов в Афганистане, присоединились к исламистским движениям в Чечне, Боснии, Алжире, Ираке, на Филиппинах, в Саудовской Аравии, Кашмире и многих других регионах. Межнациональные и племенные конфликты вспыхнули в Африке и на Балканах.

Горбачев призывал восточноевропейские правительства принять дух перестройки. В апреле 1989 года правительство генерала Войцеха Ярузельского согласилось провести выборы. В июне кандидаты от федерации профсоюзов «Солидарность» при тайной поддержке ЦРУ с большим отрывом победили на выборах коммунистов, которые мирно отошли от власти, согласившись участвовать в возглавляемом «Солидарностью» коалиционном правительстве. В отличие от Венгрии в 1956 году и Чехословакии в 1968-м СССР никак не вмешался в ситуацию. В мае Эстония и Литва объявили о своем суверенитете. В июле к ним присоединилась Латвия. Горбачев продолжал поощрять реформы. В конце июля министр иностранных дел Э. А. Шеварднадзе объяснил госсекретарю Бейкеру, почему Советы приняли эти изменения: «Если бы мы применили силу, это был бы конец перестройки. Это было бы провалом. Конец всех надежд на будущее, всего, что мы пытались сделать, наших попыток создать новую систему, которая будет построена на общечеловеческих ценностях. Если бы была использована сила, это означало бы триумф врагов перестройки. Мы были бы не лучше своих предшественников. Мы не могли отступить»17.

Этому примеру последовали и другие восточноевропейские страны. В октябре правившие в Венгрии коммунисты объявили себя социал-демократами и установили в стране республику[144]. В том же месяце, после визита Горбачева в Берлин, протестующие вынудили Эриха Хонеккера уйти в отставку. И наконец, 9 ноября 1989 года восточные и западные берлинцы начали вместе рушить Берлинскую стену, ненавистнейший из символов холодной войны. Советник Горбачева по внешнеполитическим вопросам Анатолий Черняев записал в дневнике: «Берлинская стена пала. Закончилась целая эра в истории социалистической системы… Это конец наследия Ялты [и] сталинизма… Это сделал Горбачев… Он ощутил течение истории и помог направить ее в нужное русло». Но до окончания перемен в Европе было еще далеко. Чешский парламент ответил на демонстрации и всеобщую забастовку избранием поэта Вацлава Гавела на пост премьер-министра. В Восточной Европе коммунистические правительства теряли власть одно за другим. Мир смотрел на это и не верил. По социалистическому лагерю прокатилась мирная революция – его граждане, уставшие от репрессивных правительств и нелепой бюрократии, требовали лучшей жизни. Горбачев отказался от долго бытовавшего мнения, что контроль над Восточной Европой является ключевым для безопасности СССР. Он верил, что отказ от расходов на поддержку старых коммунистических режимов в восточноевропейских странах позволит СССР и его союзникам быстро создать систему гуманного и демократического социализма.

Горбачев считал перестройку началом новой эпохи, но многие заправилы американской политики видели в ней главное доказательство победы капиталистического Запада после десятилетий холодной войны. Эксперт Госдепартамента Фрэнсис Фукуяма провозгласил «конец истории» и назвал западную либеральную демократию «самой совершенной формой правления». В сентябре 1990 года Майкл Мендельбаум, руководивший изучением проблем Востока и Запада в Совете по международным отношениям, торжествовал: «Советы… сделали возможным окончание холодной войны, а значит, впервые за 40 лет мы сможем вести военные операции на Ближнем Востоке, не опасаясь начала Третьей мировой»18. Вскоре США проверят эту гипотезу.

Во время своей поездки в Польшу и Венгрию в июле Буш намеренно избегал любых высказываний, которые могли бы спровоцировать СССР. Он неоднократно высмеивал тех, кто был склонен делать «поспешные выводы», и даже падение Берлинской стены не заставило его начать триумфальные речи. «Я – парень неэмоциональный», – объяснял он. Горбачеву он сказал: «Я вел себя так, чтобы не осложнить вам жизнь. Именно поэтому я не лез на Берлинскую стену». – «Да, мы видели и оценили», – ответил Горбачев19.

Готовый допустить радикальную трансформацию Восточной Европы, Горбачев надеялся, что окончание холодной войны приведет к упразднению не только Варшавского договора, но и НАТО. Но понимал, что этого может и не случиться, поэтому настаивал, чтобы НАТО хотя бы не расширялось на восток. Он даже соглашался на объединение двух Германий в случае, если натовские войска и системы вооружений не будут размещены на восточногерманской территории. Но он, а затем и российские лидеры, поверившие в нерушимость обещаний американцев и немцев не расширять НАТО на восток, были жестоко разочарованы, когда правительства Клинтона и Буша-младшего расширили западный блок до самого порога России. Российские лидеры возмущались, поскольку чувствовали, что их предали. И хотя руководство США долго утверждало, что подобных обещаний не было, недавно оно рассекретило документы, доказывающие обратное.

В феврале 1990 года Буш, Бейкер и немецкий канцлер Гельмут Коль начали искать способ убедить Горбачева вывести 380 тысяч советских солдат из ГДР и отказаться от законной оккупации, восходящей ко временам капитуляции Германии в 1945 году. Они хотели избежать все громче и громче звучавших требований освободившихся от старых режимов стран демилитаризовать Центральную и Восточную Европу, что привело бы к ослаблению американского влияния на континенте. Бейкер встретился с Горбачевым 9 февраля и спросил его: «Предпочли бы вы видеть объединенную Германию вне НАТО, независимую и без американских войск, или хотите видеть ее подконтрольной НАТО, но с гарантией, что юрисдикция альянса никогда не распространится ни на дюйм восточнее его нынешних границ?» Бейкер вспоминал, что Горбачев ему ответил: «Любое расширение зоны НАТО будет неприемлемо».

На следующий день с Горбачевым встретился Гельмут Коль, который заявил: «Само собой разумеется, что НАТО не расширит свою территорию», включив в нее Восточную Германию. 10 февраля германский министр иностранных дел Ганс Дитрих Геншер сделал аналогичное заявление Э. А. Шеварднадзе, сказав: «Мы осознаем, что членство объединенной Германии в НАТО чревато серьезными осложнениями. Однако с уверенностью мы можем заявить об одном: НАТО не станет расширяться на восток». Чтобы советский коллега понял, что это касается не только Германии, но и всей Восточной Европы, Геншер добавил: «НАТО не будет расширяться в принципе».

Горбачев, получив заверения Коля, одобрил объединение Германии. Но не было подписано никаких юридически обязывающих документов, соглашение было устным. Позже Горбачев урегулировал эту проблему, согласившись в сентябре на вхождение Восточной Германии в НАТО в обмен на финансовую помощь от ФРГ, в чем отчаянно нуждался.

Горбачев считал, что заключено соглашение, и поэтому впоследствии чувствовал себя обманутым. США и ФРГ пообещали не расширять НАТО «ни на дюйм на восток», – настаивал он. Аналогичное возмущение в 2009 году выразил и Президент РФ Дмитрий Медведев, заявивший, что «ни одно из обещаний, данных Советскому Союзу, не было выполнено – в особенности заявления о том, что НАТО не будет бесконечно расширяться на восток, а наши интересы будут учитываться». Американский посол в Москве Джек Мэтлок соглашался, что СССР получил «совершенно недвусмысленные заверения». Немецкий еженедельник Der Spiegel в 2009 году провел свое собственное расследование и написал: «После бесед со многими участниками событий и детального анализа ранее засекреченных английских и германских документов наш журнал пришел к выводу, что Запад сделал все, чтобы создать у СССР впечатление невозможности членства в НАТО таких стран, как Польша, Венгрия и Чехословакия. В этом нет ни малейших сомнений». Историк Мэри Элайза Сарот, получившая премию за книгу об этом периоде, объясняла: «Если подытожить, то Горбачев поддался на двухдневные уговоры Бейкера и Коля, заверявших, что НАТО не будет расширяться на восток, и согласился позволить Германии объединиться»20.

США оценили сдержанность Горбачева в Восточной Европе, но без тени сомнений продолжили применять силу на Американском континенте. Панамский диктатор Мануэль Норьега долго был любимчиком США в Центральной Америке. Он дважды обучался в их Школе Америк в зоне Панамского канала и находился на содержании у ЦРУ с 1960 года. Продажный и беспринципный, он получал доход от содействия колумбийскому наркокартелю «Медельин» и сдавал его конкурентов американскому Бюро по борьбе с наркотиками. Его помощь никарагуанским контрас позволяла ему пользоваться защитой высших правительственных чиновников Рейгана, включая Уильяма Кейси, Эллиота Абрамса и Оливера Норта. Но обвинение в торговле наркотиками, выдвинутое против него федеральным судом США в 1988 году, и то, что в 1989-м Норьега объявил себя президентом, в итоге убедили Буша, что от него больше проблем, чем пользы. С одобрения США панамские офицеры попытались совершить переворот. Американцы, однако, не предоставили им никакой поддержки. Глава комитета палаты представителей по разведке Дэвид Маккерди посетовал на «второе пришествие фактора слабака»21.

 

 

 

Ликующие жители на Берлинской стене 9 ноября 1989 года. Горбачев видел в падении советского коммунизма начало новой эры, но многие заправилы американской политики сочли это своей победой.

 

 

В декабре 1989 года Буш решил действовать в одностороннем порядке, в обход конгресса и в нарушение Закона о военных полномочиях 1973 года. Он послал 12 тысяч солдат на подмогу уже находившимся там 12 тысячам. Вместе они должны были свергнуть Норьегу и победить его Войска национальной обороны Панамы, а также различные военизированные формирования. В США это назвали операцией «Правое дело». Буш попытался оправдать вторжение, заявив, что принял решение «лишь после того, как пришел к выводу, что другого пути нет, а жизни американских граждан находятся в серьезной опасности»22. Один из журналистов потребовал объяснений у Чейни: «Господин министр, сразу после неудавшегося переворота в Панаме вы пришли сюда и убеждали нас в правильности решения воздержаться от серьезного вмешательства. Вы… сказали, что США не должны… по своему хотению свергать правительства по всему миру… Как же вышло, что ваша предыдущая оценка, данная в этой комнате два месяца назад, устарела?» Чейни был невозмутим. Он ответил: «Полагаю, правительство должно делать все для того, чтобы избегать военных действий», вторгаясь лишь в случае, если становится ясно, что «под угрозой находятся жизни американцев»23.

 

 

 

Сотрудники американского Бюро по борьбе с наркотиками (ББН) ведут генерала Мануэля Норьегу к американскому самолету. Несмотря на то что панамский диктатор находился на содержании ЦРУ, пользовался защитой США за свою поддержку никарагуанских контрас и сдавал ББН конкурентов своего картеля, в декабре 1989 года Буш послал около 12 тысяч солдат на помощь 12 тысячам, уже находившимся в стране с целью свержения Норьеги и победы над войсками национальной обороны Панамы. Латиноамериканцы резко осудили возвращение к дипломатии канонерок.

 

 

Латиноамериканцы резко осудили возвращение к дипломатии канонерок. Мексика заявила: «Борьба с международной преступностью – не оправдание для интервенции в суверенную страну»24. Куба обвинила американцев в «новой империалистической агрессии», сказав, что это показывает «пренебрежение США международным правом»25. ОАГ «решительно осудила» вторжение 20 голосами за при одном против26. И лишь американское вето предотвратило принятие аналогичной резолюции в Совете Безопасности ООН.

Возмущение латиноамериканцев по поводу вторжения, нарушавшего устав ОАГ, будет сохраняться еще много лет. Вскоре после совершенных «Аль-Каидой» терактов 11 сентября редакторы никарагуанского журнала Envio писали, что в декабре 1989 года «правительство Джорджа Буша-старшего приказало начать военное вторжение в Панаму. В результате бомбардировок мирных кварталов погибли тысячи панамцев – и все для того, чтобы наказать одного человека, Мануэля Норьегу… Разве это не было актом государственного терроризма?» – спрашивал журнал27.

Советский американист Георгий Арбатов предупредил, что это вторжение может усилить позиции советских «ястребов», которые видели все лицемерие США, восхвалявших советское невмешательство и в то же время свергавших неугодные правительства. Эта интервенция действительно была сигналом того, что бездействие СССР не уменьшило воинственности США – наоборот, оно даже помогло подтолкнуть их к более безрассудным действиям. Журналист Washington Post Боб Вудворд отмечал, что ключевым моментом в принятии Бушем решения о начале вторжения была поддержка Колина Пауэлла. Пауэлл объявил: «Мы должны повесить на нашу дверь табличку “Здесь живет сверхдержава”, и все равно, что делают Советы – пусть хоть эвакуируются из Восточной Европы»28. Неоконсерватор Эллиот Абрамс заключил, что США должны провести вторжение как можно скорее, и предположил, что «малая опасность эскалации делает ограниченные боевые действия вполне разумным шагом»29.

Норьега скрывался от американских войск почти неделю и даже попросил убежища в посольстве Ватикана. США расставили вокруг посольства огромные динамики и, невзирая на протесты Ватикана, круглосуточно крутили такие рок-композиции, как «Я боролся с законом (и закон победил)», «Некуда бежать» и «У тебя ничего не выйдет». В США Норьега был приговорен к тюремному заключению за торговлю наркотиками. Операция выглядела успешной, поэтому конгресс не решился обвинить президента в нарушении Закона о военных полномочиях, в котором говорилось, что Белому дому для использования войск за рубежом необходимо одобрение конгресса.

Но Буш на этом не закончил. Правительство Рейгана заигрывало с иракским вождем Саддамом Хусейном и даже вычеркнуло Ирак из госдеповского списка государств – спонсоров терроризма, а также поддержало его в войне с Ираном. Даже использование Саддамом химического оружия для подавления курдов не вызвало серьезных протестов. После неудачной попытки повесить это преступление на Иран Буш предоставил Саддаму еще 1,2 миллиарда долларов в виде кредитов и займов, когда Кувейт потребовал у Ирака возвращения денег, предоставленных ему в долг на войну с Ираном. Кувейт также отказался признавать нефтяные квоты ОПЕК, что привело к снижению цен на «черное золото» в момент, когда Ирак отчаянно нуждался в средствах для оплаты долгов, которых к тому моменту накопилось уже 40 миллиардов долларов. Еще больше Саддама раздражало то, что Кувейт, бывший до 1961 года частью Великобритании, отказывался идти на территориальные уступки Ираку.

25 июля 1990 года посол США в Ираке Эйприл Гласпи встретилась с Саддамом в Багдаде и заверила, что Буш «стремится к углублению и расширению сотрудничества» и «не занимает какой бы то ни было позиции» по Кувейту, поскольку тот не является союзником США30. Сенатор и бывший посол США в ООН Дэниел Патрик Мойнихэн в разговоре со своими коллегами назвал Кувейт «злейшим врагом США, омерзительный антисемитизм которого достигает немыслимых масштабов»31. Саддам воспринял слова Гласпи как руководство к действию. На следующей неделе три иракские дивизии вошли в Кувейт, в результате чего под контролем Ирака оказалась пятая часть всех мировых запасов нефти. В сентябре Гласпи фактически подтвердила свою причастность к этому делу, сказав в интервью New York Times : «Я, как и все остальные, не думала, что иракцы захватят весь Кувейт»32.

Чейни, Пауэлл и генерал Норман Шварцкопф немедленно отправились на встречу с королем Саудовской Аравии Фахдом. Они показали ему поддельные фото иракских солдат и танков, пересекающих кувейтскую границу, и убедили его позволить разместить на саудовской территории большой американский контингент, получив, таким образом, вожделенную базу в регионе. Обман вскоре выплыл наружу. Японская газета получила спутниковые снимки, демонстрировавшие, что в регионе не наблюдается никакого наращивания иракского военного присутствия. Историей заинтересовались и американские СМИ. В следующем месяце канал ABC News приобрел дополнительные спутниковые снимки, подтверждавшие слова японцев. Newsweek назвал это «случаем пропажи воинского контингента». «В действительности, – писал Newsweek , – единственное, что можно увидеть на снимках, – это наращивание американского военного присутствия в Саудовской Аравии». Посол США в Саудовской Аравии Чарльз Фримен предупреждал: «Из этого ничего не выйдет. Результатом станет появление в газетах фото американского солдата, который мочится на стену мечети, после чего саудовское правительство будет свергнуто»33. Несмотря на все давление Пентагона, стремившегося спустить историю на тормозах, Джин Хеллер, очень уважаемый журналист газеты St. Petersburg Times , решила докопаться до правды, получив дополнительные фотоматериалы, которые она показала физику и военному аналитику Питеру Циммерману, подтвердившему обман со стороны США. Newsday опубликовала слова одного из высших американских командующих, признававшего: «Вокруг этой войны велась настоящая кампания дезинформации»34.